Текст книги "Дочь огня"
Автор книги: Джалол Икрами
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
– Здравствуйте, дорогой Хайдаркул! – воскликнул юноша. – Пришли наконец!
Амон двинулся к нему навстречу, обнял Хайдаркула, как родного брата.
– Вот, оказывается, кто! А я думаю – что за русский в тюбетейке? Ну, как живете-можете? Забыли о своих горестях и печалях?
– Слава богу, слава богу! – радостно воскликнул Амон. – Сжалился бог надо мной. Но не ему – вам я обязан, вашей помощи… И вот брату моему, Умар-джану, приютил он меня, избавил от забот… Ни о воде, ни о дровах думать не приходится. Мне сейчас хорошо, очень хорошо… Работаю в депо. Вижу столько нового, интересного, что и во сне не снилось. Какие есть ученые, знающие люди, мне у них учиться надо!..
Умар-джан тем временем пригласил гостей в комнату. Все сели за стол. Амон принес чай, а Умар-джан, сказав, как полагается, добро пожаловать, тут же добавил:
– Простите, я в рабочей одежде к столу сел. Надо переодеться.
Он вышел в переднюю. И тут Хайдаркул сообщил Амону, что отец его внезапно умер. Все имущество, дом и землю помощник казия записал за своей дочерью, а в действительности прибрал к своим рукам.
– Если хотите, можете заявить протест и получить полагающееся вам по закону наследство, – закончил свой рассказ Хайдаркул.
– Нет, дядюшка, – отрезал Амон. – Мне опротивел тот дом и те земли. Не нужно мне это наследство, оно мне все равно что головная боль. Даст бог здоровья и силы – мне больше ничего не надо! Разве у них что отберешь?! Они соломинку из рук своих не выпустят! Если затевать с ними дело, они еще пуще разъярятся, начнут преследовать, – чего доброго, опять в сумасшедший дом упекут! Нет уж, пропади оно пропадом, это наследство! Обойдусь!.. Я подал заявление, хочу в русское подданство перейти… В наш кишлак никогда не вернусь!
Хайдаркул задумчиво смотрел на Амона.
– Знаешь, – сказал он, повременив, я думаю, что твой отец не своей смертью умер. Кое-кто у него же научился, как действовать…
Амон вспыхнул от гнева.
– Ну и пусть их давят друг друга! Посмотрим, долго ли это будет продолжаться. Ничего, настанет и их черед! Дождемся того дня, когда эти кровожадные шакалы будут уничтожены Мы отомстим, мы отомстим!
– Непременно! – подхватил слова Амона вошедший Умар-джан. Он переоделся в новенькую синюю сатиновую рубашку, серые форменные брюки и черные башмаки. – Не сомневаюсь, что их черед придет, непременно придет! Но этот день не придет сам собой, нет. Это мы, мы, которых угнетали, обманывали, преследовали, морили голодом, мы должны добиться своего, воздать им по заслугам!
– А что мы сейчас можем сделать? – нетерпеливо спросил Амон. Их всех надо поубивать, одного за другим, – яростно воскликнул Хайдаркул. – Ох, попади только мне в руки Гани-джан-бай, я ему покажу, с такой музыкой отправлю в ад, что вы скажете: вот молодец!
Умар-джан спокойно выслушал горячую речь Хайдаркула и улыбнулся:
– Нет, я не скажу – вот молодец.
– Почему? Неужели тебе жалко бая?
– Что ты? Ни один баран не пожалеет волка, чего же мне-то жалеть бая? Но, убив одного бая, мы ничего не добьемся.
– Э, зато я отомщу этому извергу! Гани-джан-бай – самый опасный, самый лютый враг бедняков. Это не человек, змея, коварная змея! Он сумел обмануть, заморочить голову Асо, такому честному, доброму и разумному парню! Он так ловко действовал, что юноша поверил, будто бай женит его на Фирузе. Об этом я и пришел вам рассказать, посоветоваться, что делать.
И Хайдаркул подробно рассказал все, что ему удалось урывками узнать о Фирузе и Асо.
– Я думал, Асо лучше разбирается в людях, – закончил Хайдаркул свой рассказ.
– Любовь ослепила его, – задумчиво сказал Амон.
– Ничего, прозреет! – спокойно заключил Умар-джан. – Вы ему разъясните, поучите уму-разуму… Если слова не помогут, жизнь глаза раскроет!
– Это так, жизнь научит, но уж больно дороги ее уроки!.. Бывает, что и самой жизнью приходится заплатить.
Хайдаркул умолк и загрустил.
– Да, горька правда жизни, но уж ее человек никогда не забудет! – сказал Умар-джан и тут же перевел разговор на другое: – Хорошо мы гостя угощаем, Амон-джан! Как говорится, соловья баснями не кормят. Подавайте шурпу – наверное, уже готова.
Хозяева засуетились, один из них расстелил скатерть, другой начал разливать шурпу.
В дверь постучали, вошел Николай – высокий, голубоглазый.
Свежий цвет лица, зачесанные назад золотистые волосы молодили Николая, по первому впечатлению он выглядел двадцатипятилетним, лишь присмотревшись, можно было заметить морщинки на лбу и у глаз. Держался он уверенно и спокойно.
Все принялись за еду.
Когда убрали со стола, Николай стал расспрашивать Хайдаркула, а Умар-джан переводил.
– Какие новости в Бухаре?
– Да с виду тихо, спокойно… Правда, муллы подняли крик из-за железной дороги, которую будто бы собираются провести и Бухару. Но разнесся слух, что белый царь испугался мулл и будет строить станцию за городом.
Николай резко заговорил:
– Это все обман! Наверное, духовенство надеется извлечь пользу из этой заварухи, вот и подняли шум!
– Наверно, так! – поддержал Хайдаркул. – Казикалон устроил своего сына главным раисом Бухары. Но далеко не все этого хотели, например, кушбеги…
– Вот видите! Хотят пыль поднять, сквозь пыль-то не очень разглядишь, в чем дело… Пошумят, возбудят страсти, напугают эмира, это им только и нужно!
– Сегодня казикалон послал политическому агенту белого царя два кожаных сундука с подарками, это я видел собственными глазами.
– Понятно! Ему надо подкупить русского политического агента, перетянуть на свою сторону. Но и политический агент не дурак. Подарки он примет, а потом сделает то, что ему покажется более выгодным. А от этой грязной возни страдает народ.
Хайдаркул снова распалился:
– Всех этих подлецов проклятых уничтожить надо! Я готов на все! Прямо сейчас пойду убью Гани-джан-бая!.. Потом отправлю в ад миршаба, казикалона, потом…
Николай, видя, с какой страстностью Хайдаркул говорит, прервал его и попросил Умар-джана перевести. Узнав, в чем дело, Николай усмехнулся и спокойно заговорил:
– Знаете, друг, это не поможет! Вот и в России так было: убили бомбой одного царя, а на его место сел другой. При этом казнили много людей, опять лилась кровь народная…
Но действовать надо… Есть у нас в России партия. Как бы вам объяснить это… Партия, состоящая из людей, которые хотят изменить все. Так построить жизнь человеческую, чтобы люди могли мирно трудиться и жить трудами рук своих, никого не угнетая и не позволяя себя угнетать. Для этого все трудовые люди должны объединиться, заявить о своих правах, свергнуть не одного Гани-джан-бая или миршаба и еще некоторых угнетателей, а всех сразу, и так, чтобы уже никогда не было их на свете, чтобы веем владели трудовые люди! А эти, бывшие властители, если хотят жить, пусть тоже трудятся наравне со всеми!..
Умар-джан не успевал переводить, но все же смысл того, что говорил Николай, дошел до Хайдаркул а, и он воскликнул:
– Да разве это возможно?! Чтобы Гани-джан-бай стал трудиться рядом со мной! Ха-ха-ха!
Николай изучающим взглядом смотрел на Хайдаркула, а когда Умар-джан перевел его слова, он ответил:
– Да, я понимаю, что вам это трудно сразу себе представить, но скажите, так было бы правильно?
Хайдаркул, выслушав перевод Умар-джана, воскликнул:
– Очень правильно, очень, очень правильно! Но вдруг задумался и сказал упавшим голосом:
– Но прежде я должен убить Гани-джан-бая! Он опозорил мою дочь, убил мою жену, они обе погибли. Я не могу ждать, пока все бедняки объединятся. Никто не отговорит меня от мести! Что же, покориться и ждать, пока все объединятся? Я не доживу до тех пор. Лучше скажите, как быть с Асо.
Тут вступил в разговор Амон, сидевший до сих пор молча:
– Думаю, что он скоро сам все поймет, а вы лучше о себе подумайте.
– А что мне еще думать?
– Так и будете числиться в сумасшедших?
– А что же еще? – улыбнулся Хайдаркул. – Ради того, чтобы ходить свободно по улицам, я уже просидел четыре месяца в сумасшедшем доме.
– Почему бы вам не попытаться стать русским подданным? Хайдаркул помрачнел.
– Сначала выполню свой долг, потом посмотрим.
Долго еще сидели друзья и беседовали. Николай попробовал объяснить попроще, что происходит в России, говорил о том, как рабочие добиваются своих нрав, бастуют. Умар-джан переводил. Он с радостью наблюдал, как внимательно и с каким пониманием слушал Хайдаркул. А на Амона эти речи действовали как живительный источник в жаркий день на истомленного жаждой человека. Он мысленно давно расстался с Бухарой, этот город представлялся ему большим сумасшедшим домом, где царят произвол, жестокость, несправедливость и тьма.
Не раз он делился своими мыслями с Умар-джаном, говоря о Бухаре как о вместилище всех пороков и грязных дел. Но Умар-джан объяснял, что в Бухаре есть хорошие люди, что нельзя думать только о себе, а надо видеть рядом с собой страдающий народ, трудящихся бухарцев, которые так же, как Умар-джан, тянутся к лучшей жизни. За Бухару, за этих людей надо бороться.
Умар-джан учил его думать, а Николай раскрывал целый мир, Амон чувствовал необыкновенный прилив сил и жажду деятельности. Кто охватывало ощущение счастья. Порой только эту безоблачную радость нарушало чувство обиды, когда русские начальники называли его презрительно сартом или за какое-нибудь пустячное упущение кричали на него. В такие минуты ему снова казалось, что он одинок и бесправен. Выразительное лицо сразу выдавало его настроение друзьям, а они уж находили способ утешить товарища веселой шуткой и ласковым словом.
В глубине души Амон лелеял надежду научиться водить паровоз. Эх, стать бы машинистом и помчаться в дальние края… И пусть дрожит земля, свистит ветер в ушах, а он будет вести свою огненную арбу все вперед и вперед…
Прошло два года с того дня, как Асо, сияя, привел в дом Гани-джан-бая Фирузу. Как он радовался тогда, надеясь, что осуществится наконец заветная мечта – он будет неразлучен со своей любимой… Не помня себя от счастья, ввел он ее в этот дом. Даже старик мороз понимал, что не от холода дрожал тогда Асо, наоборот, он весь горел от восторга. Как хороша была Фируза! Стройная, гибкая, она даже в поношенном простеньком платье казалась прекрасной. Асо совсем потерял голову. Мысли вихрем проносились в его голове. Бай обещал поженить их, устроить той… Ведь вот исполнил же он свое обещание освободить девушку, забрать у миршаба… Сказал, что Асо сам приведет ее – и это сделано. А что же дальше? Фируза, как полагается, пробудет несколько дней во внутреннем дворе бая, потом у нее спросят, согласна ли она выйти за Асо замуж. Конечно, она скажет да. Только этого и осталось ждать… А потом… У Асо дух захватывало при мысли, что будет потом.
Но мечты обманули. Проходил месяц за месяцем, полных двадцать четыре месяца прошло, а Асо ни разу не услышал даже голоса Фирузы. Сначала бай отправился обследовать свои владения, осматривать стада баранов, лавки, разбросанные по туменам. Путешествовал месяца три. Вернувшись, он все отговаривался нехваткой времени, никак не находил минуты, чтобы побеседовать с Фирузой с глазу на глаз. Но однажды, как бы сжалившись над Асо, который робко спросил его, не поговорил ли он с Фирузой, бай ответил:
– Поздравляю, благодари за хорошую весть! Фируза согласна стать твоей женой. Но она дала клятву, что выйдет замуж лишь по истечении трех лет со дня смерти бабушки. Вот и придется подождать годик-полтора, если суждено… Потерпи, тебе же лучше будет, девушка подрастет, сможет больше работать, обслуживать тебя, хозяйничать… Даже в книгах говорится, что для настоящих влюбленных разлука дороже свидания. В разлуке ярче горит любовь, расцветает пышнее… Свидание гасит огонь, и любовь увядает. Помни это и терпи!
В простоте души молодой, неискушенный Асо продолжал верить баю и снова попался на удочку. Его не мог разубедить даже Хайдаркул, который неустанно повторял одно и то же: Будь осторожен, не верь ему, постарайся поговорить с Фирузой.
И вот однажды, когда бая не было в Бухаре, Фируза увидела Асо в крытом коридоре. Никого кругом не было, и девушка бросилась к нему. Прижалась и быстро-быстро заговорила глотая слезы. Жизнь ее в доме бая ужасна, лучше в могилу лечь. А в последнее время бай нехорошо смотрит на нее, так и таращит глаза, когда она проходит мимо… А на днях даже посмел обнять, лез с поцелуями… Если бы не вошла служанка, неизвестно, что бы было…
Асо упал с небес на землю, все его мечты разлетелись как дым. Вот когда он понял наконец все коварство бая, его змеиную душу.
Через несколько дней он разыскал Хайдаркула и поведал ему свои горести. Юноша был в полном отчаянии, он плакал, как ребенок, а Хайдаркул, хорошо знавший, на что способен Гани-джан-бай, пришел в неистовство, услышав о новых его проделках, глаза его метали молнии, руки дрожали. Давняя жажда мести вспыхнула с новой силой.
– Его надо убить! – воскликнул Хайдаркул, но тут же замолчал, о чем-то глубоко задумавшись. Потом продолжал уже более спокойно и очень грустно: – Но понимаешь, какое дело, наши друзья в Кагане уговаривают не делать этого сейчас, терпеть и ждать… Бай, видишь ли, эта ядовитая хитрая змея, вступил в какое-то общество, обещал дать деньги, и немалые, для устройства новых школ. Важно получить раньше эти деньги, вот они и удерживают мою руку… Что поделаешь?
Они люди разумные, я уж так себя сдерживаю!.. А ты будь все время настороже, и Фируза пусть тоже!.. Ничего, наступит час, и осел перейдет через грязь, как говорится… Мои друзья получат желаемое, а у меня разнимутся руки, и уж тогда я отомщу… О, будь уверен! И ты и Фируза станете свободны!
Внешне Асо оставался по-прежнему покорным, преданным слугой, но каждое слово бая толковал теперь по-своему, он прислушивался даже к оттенкам его голоса. Стараясь разгадать его тайные помыслы, он следил за каждым его движением, жестом. Когда удавалось улучить минутку, ловил Фирузу, наставлял ее, почаще старался видаться с Хайдаркулом, советовался с ним. Да, за этот год Асо стал совсем взрослым.
Хуже всего приходилось Фирузе. Бай не сделал ее служанкой какой-нибудь из жен, а отдал в услужение стряпухе, и потому все три жены бая командовали ею, понукали, ругали ни за что ни про что, оскорбляли… Стряпуха тоже была сварлива и вспыльчива, но она единственная брала под защиту бедную девушку. Правда, и сам бай заступался за нее, даже попрекал своих жен за плохое отношение к Фирузе, чем, впрочем, распалял их еще больше.
Когда-то Фирузу очень любила Адолат, но теперь она не пыталась обуздать своих соперниц, больше того – она и сама начала неприязненно поглядывать на девушку.
Целый день Фируза вертелась как белка в колесе, столько дел свалилось на нее. Раннее утро заставало ее на кухне. Она колола дрова, ставила самовар, разжигала огонь под большим котлом с водой, наполняла кувшины для умывания и несла своим госпожам. В особом котле варила для них же ширчай. Затем мыла оставшуюся с вечера посуду, чистила котлы. Наконец, поступала в распоряжение стряпухи, резала лук, морковь и мясо для плова, перебирала рис, замачивала горох, вытаскивала из погреба и мыла репу. И еще много разных обязанностей лежало на ней. В дни, когда пекли лепешки – а это случалось два-три раза в неделю, – Фируза не имела возможности передохнуть хоть минутку. И все бы это она терпела – работы Фируза не боялась, – если бы не обижали, не кололи беспрестанно ее и без того наболевшее сердце, если бы к ней относились по-человечески. Какое страшное прозвище дала ей сварливая стряпуха – Рабыня – пожирательница людей.
– Не успела родиться, как убила своих родителей, – ворчала она. – Потом пришел черед твоей бабушки… В дом миршаба попала – тут же его молоденькая дочь погибла… Теперь здесь объявилась! Как бы ты не принесла беды моей старой голове!
Старшая жена прозвала ее младшей госпожой, весьма ясно намекая на отношение бая к Фирузе. Когда бы Фируза ни зашла к ней, Назокат, глядя с завистью на прекрасное лицо девушки, замечала:
– Недаром бай рассорился из-за тебя с миршабом Станешь, станешь младшей госпожой. Ты достойна этого! Бай любит красивых, а ты красавица! Хоть ты бедна, возьмет он тебя в жены.
Подожди немного. Я сама тебя сосватаю, вот увидишь, назло соперницам. Не быть мне Назокат, если не будет так.
Причиняла Фирузе много неприятностей и дочка Назокат. Это была капризная девчонка. Подражая старшим, она дразнила Фирузу, повторяла злые слова, которых иной раз сама не понимала Где ни увидит, тут же кричит:
– А, зловонная красавица, чьи вы теперь пороги обиваете? Вам нравится бродяжить! Толкуетесь еще в чью-нибудь дверь и станете важной госпожой.
Адолат не дразнила, но смотрела холодно, к себе не пускала.
Больше всего Фирузе доставалось от Магфират. Она видела в ней угрозу своему господству. Прозвища важная госпожа, младшая госпожа приводили ее в неистовство, она бросала на Фирузу злобные взгляды и называла босоногой розой с шипами. Завидев Фирузу, непременно старалась уколоть:
– А, госпожа босоногая роза, что вы разважничались? У кого из ваших предков-рабов научились так держаться? Ваша бабушка, старая ведьма, давно стала добычей змей и скорпионов, чем же вы так чванитесь? К байскому источнику прибиться собираетесь? Так?
Она не ограничилась словами, норовила ущипнуть или ударить по лицу.
Только ночью отдыхала Фируза. Да что это был за отдых – в грязной постели, под залатанным, засаленным одеялом? Ее давили воспоминания об издевательствах, перенесенных за день, она плакала от обиды. Стряпуха, услышав всхлипывания бедной девушки, переносила свою постель поближе к ней и пыталась ее утешить, гладила по голове, приговаривая:
– Пропади он пропадом, мой злой язык! Знаю, что резкая и грубая с тобой, но это потому, что и мне все осточертело, вот и выливаю досаду на тебя! А ты, доченька, не огорчайся, не обращай внимания. Это не я, а язык мой говорит. Такой уж он у меня грубый да шершавый. Люди на меня обижаются, а я иногда и не хочу их обидеть…
Я ведь и твою мать знала, и отца. А бабушка твоя, Дилором-каниз, меня воспитала. Много тяжелого перенесла я в этом доме смолоду, так моя жизнь и прошла… Не пришлось замуж выйти, детей родить. Осталась я одна на всем свете. Вся жизнь моя отравлена, и сама я стала отравой. На всех мне хочется этот яд излить, уколоть, рассердить, обидеть… Хорошо еще, что бай привык ко мне с детства, любит мою стряпню, а то бы давно меня на улицу выбросили или извели побоями. Только моя искусная стряпня и усмиряет его. За это терпят мою злобу… А тебя я ругаю без злобы, доченька, так, по привычке… Не плачь, не горюй! Поведу тебя завтра в баню, посмотришь на улицы, на людей… На базар пойдем, халвы тебе куплю…
Но не ругань стряпухи вызывала слезы Фирузы, чутким сердцем понимала она, что стряпуха не хочет ей зла. Ее оскорбляли байские жены, душила обида на свою горькую участь. Она вспоминала счастливую жизнь с бабушкой, любимую учительницу, несчастную подругу Шамсию… Неужели и я, как она, погибну молодой? – думала Фируза. – Или так и состарюсь в этой мерзкой семье, как эта бедная стряпуха? Так и не увижу ничего хорошего, всю жизнь буду гнуть спину, прислуживать злым людям? Нет, не тому учила меня бабушка! Не покорюсь жестокой судьбе! Нужно спасаться, бежать!.. Если правда, что стряпуха поведет меня завтра в баню, я попрошу у нее разрешения зайти к госпоже Танбур – может, она даст совет. Неужели и она ничем не поможет?..
С такими мыслями Фируза засыпала, а рано утром ее снова ждала тяжелая работа, бесконечная беготня из кухни в комнаты и обратно, пока к вечеру она не сваливалась с ног.
Но еще страшнее были встречи с баем. Он, как увидит ее, тут же заводит:
– Как живешь, доченька? Что не глядишь на меня? Подними головку, вот так! Глазки у тебя печальные, заплаканные… Обижают тебя? А ты скажи мне, кто тебя обидел? Я не допущу! В этом доме никто не смеет тебя обижать!
Фирузе были противны его ласковые слова, она старалась избегать его взгляда, хмуро отворачивалась.
Пошарив в кармане, бай вытаскивал то монету, то кусок постного сахара или халвы и давал ей; она отказывалась, тогда он пытался засунуть ей за пазуху, руки бая касались ее груди; Фирузе становилось тошно, и она с отвращением принимала подачку, чтобы скорее убежать.
Как-то летом Магфират с утра ушла к своему отцу, Назокат лежала больная, Адолат заперлась у себя, занявшись шитьем. Фируза сидела в дальней комнате, чинила и складывала выстиранное накануне белье и одежду. Вдруг на женскую половину явился бай. Увидев Фирузу, он тихонько вошел в комнату. Услышав его шаги, она вскочила, вежливо поклонилась.
– А, радость моя, миленькая моя! – ласково сказал бай, приближаясь к девушке. – Что ты тут делаешь? Как поживаешь, весела, довольна? Да не смотри так хмуро на меня, даже сердцу больно! Будь поласковей, улыбнись хоть! Я ведь не чужой тебе!
Бай схватил Фирузу за руки, притянул к себе и наклонился, чтобы поцеловать; но она отталкивала его, отворачивалась, вырывалась из его рук… Бай был намного сильнее и, конечно, добился бы своего, но тут, бормоча себе что-то под нос, в комнату вошла стряпуха.
Бай отошел от Фирузы, с ненавистью посмотрел на старуху, буркнул:
– У, богомерзкая рожа, кто тебя звал?
Стряпуха пристально посмотрела на бая и многозначительно сказала:
– Несчастна судьба этой бедной девочки, вот что! И не стыдно вам?
Но разве есть у бая стыд?!
– Чего? Захочет бог – сорву этот цветочек, а не захочет – тоже сорву. Скоро-скоро так будет. А ты придержи свой грязный язык! Пикни только, вырву с корнем!
Бай бросил ей несколько монет и быстрым шагом вышел из комнаты. Фируза горько плакала. Стряпуха, присев рядом, гладила ее по голове шершавой рукой, говорила ласковые слова…
Фируза рассказала Асо о том, что случилось, и с этого дня он, она и стряпуха все время были настороже. Но страх не покидал девушку, она все чаще подумывала о том, как бы убежать вместе с Асо из этого дома.
Проходили дни, наступила зима, пошли дожди, потом похолодало и выпал снег. Куда тут убежишь? И Фируза решила дождаться весны. Бежать она задумала в Каган, узнав от Асо, что там работает дядюшка Хайдаркул.
Как-то утром бай рано ушел из дому. В его отсутствие между Магфират и Назокат вспыхнула ссора, в доме поднялся дикий шум и крик. Ночь бай провел у Магфират. Утром, проводив его, она, громко хохоча, чтобы услышали соперницы, сказала на прощание: «Вечером приходите пораньше, повеселимся на славу, попируем!» Назокат эти слова привели в бешенство. Тут, на несчастье, подоспела Фируза, несшая дочери Назокат чай со сливками. Назокат громко крикнула ей:
– Милая Фируза, зачем сама несешь, сказала бы Фатиме… Фируза, не привыкшая к такому заботливому отношению, удивленно произнесла:
– А что мне, трудно, что ли, госпожа? Назокат рассмеялась:
– Нет, нет, не твоя это работа. Ты скоро станешь младшей женой бая, а, как говорится, младшая жена сердце забрала.
Слова Назокат услышала Магфират и взорвалась:
– Что ты мелешь ерунду, цыганка-воровка!
– Сама ты мелешь, кобыла! – не осталась в долгу Назокат. – Правда глаза колет! Гори огнем, подохни от зависти! Все равно я сама вот-вот женю бая на Фирузе. Так будет, или я не я!
Магфират яростно бросилась на Назокат с кулаками, но служанки удержали ее и, хотя она упиралась, увели в комнату. Старшая жена тоже ушла к себе. Фируза в это время застилала ее постель. Назокат не преминула попрекнуть:
– Вот, миленькая, меня из-за вас преследуют, ругают… Не забудьте об этом, когда станете женой бая.
Фируза промолчала и ушла в кухню. Стряпуха подала ей чай со сливками, но она не притронулась к нему.
Из большой комнаты раздался резкий, повелительный крик Магфират:
– Чилим!
Чилим, оказывается, был в кухне, стряпуха, любившая покурить, принесла его под предлогом, что его нужно почистить. Услышав грозный крик, стряпуха испугалась и попросила Фирузу:
– Разожги, доченька, чилим – у меня руки в тесте – и отнеси поскорее, а то, чего доброго, опять начнется свара. Ах я несчастная, захотелось мне каршинский табак покурить, вот и притащила сюда чилим.
Фируза вскочила, насыпала табак, положила пылающий уголек из очага и понесла чилим Магфират.
Младшая жена, сидя у окна, чистила яблоко ножом с изящной перламутровой ручкой. Фируза неслышно вошла в комнату и подала чилим.
– Садись! – приказала Магфират.
Фируза присела на корточки, ожидая дальнейших распоряжений. Магфират молча затянулась раза два из чилима, но то ли ей табак не понравился, то ли нашла предлог для скандала, она заорала на Фирузу:
– Чтоб тебе руки скрючило! Где ты взяла такой дрянной табак?!
Она бросила горящий чилим прямо на голову Фирузе. Девушка пронзительно вскрикнула и упала. Горячие угольки и едкий табак засыпали лицо, по разбитому лбу потекла кровь, платье намокло от пролившейся из чилима воды. Это зрелище еще больше распалило Магфират; она стала пинать Фирузу ногами, а потом несколько раз ударила ножом по лицу.
Услышав крики, в комнату вбежали служанки. Им едва удалось вырвать девушку из рук разъяренной женщины, продолжавшей орудовать ножом. У Фирузы были поранены уши и подбородок, проступила кровь на руке и на плече. Служанки подняли израненную девушку, чтобы вынести ее из комнаты Магфират, и в эту минуту туда ворвалась стряпуха; увидев Фирузу в крови, она сразу поняла, чьих рук это дело, бросилась на младшую жену бая и так стукнула ее кулаком, что та упала на сандали. Затем она отняла у служанок не приходившую в сознание девушку и понесла в свою каморку.
Дом дрожал от воплей и стенаний. Кричали служанки, причитала над бесчувственным телом Фирузы стряпуха, визжала Магфират. На шум вышли из своих комнат две другие жены бая и возбужденно загалдели во дворе.
Одна из служанок смело побежала на мужскую половину, вызвала Асо и рассказала о происшедшем. Забыв о приличиях, он как сумасшедший кинулся на женскую половину. Над Фирузой продолжала вопить стряпуха, она рвала на себе волосы, царапала щеки. Увидев бледное окровавленное лицо своей любимой, Асо громко вскрикнул и, присев рядом, стал стирать кровь.
Тем временем служанки вспомнили об испытанном средстве: взяли старую вату и войлок, зажгли и приложили к ранам. Кровь остановилась. Тогда они брызнули холодной водой Фирузе в лицо, она пришла в себя и открыла глаза.
– Дорогая моя Фируза-джан! – вскрикнул Асо. – Не бойся, посмотри на меня!
Фируза, недоуменно глядя на Асо, тихо прошептала:
– Ой мулло!..
– Сейчас, сейчас я приведу ее! – воскликнул Асо и выбежал из комнаты, но, спохватившись, вернулся и попросил стряпуху не отходить от Фирузы, не откликаться ни на чей зов. Стряпуха махнула рукой – иди, мол, спокойно – и стала перевязывать девушке раны.
В этот день бай неожиданно вернулся домой сразу после полудня. Назокат и Адолат немедленно выложили ему все, что произошло в его отсутствие; им подпевали служанки. Хором выкрикивали они, что его любимая младшая жена чуть не убила Фирузу, ударила ножом, топтала ногами…
Бай кинулся к Фирузе, подошел к ее постели.
Там уже хлопотали госпожа Танбур и женщина-лекарь, они смазывали целебной мазью раны и перевязывали их. Фируза была в беспамятстве, глаза закрыты, бледная, как мертвец…
Бай пылал гневом.
Назокат и Адолат, да и все прочие надеялись, что Магфират здорово достанется, что бай хлестнет ее нагайкой, изобьет, а может, и совсем выгонит из дому. Они даже притихли в сладостном ожидании криков и стонов Магфират. Но ничего такого не произошло. Сначала в ее комнате стояла полная тишина, потом раздался громкий хохот женщины. Назокат не вытерпела, на цыпочках подошла к самой двери комнаты соперницы и приложила ухо.
Она услышала слова Магфират:
– Сейчас же выбросьте ее вон!
– Хорошо, хорошо, потерпите еще недельку, – успокаивающе сказал бай.
– Нет! – отрезала Магфират. – Вы ведь знаете, что ваша жизнь в руках моего отца. Если не исполните моего требования, уйду от вас немедленно…
В это время за дверью со стороны двора кто-то легко кашлянул, Это экономка, предупредив таким образом о себе, вошла в комнату и обратилась к баю:
– Хозяин, госпожа Танбур шлет вам привет и просит вашего разрешения взять Фирузу к себе.
– Пусть забирает! – воскликнула Магфират. – Навсегда может взять ее к себе.
Экономка пропустила эти слова мимо ушей, почтительно ожидая ответа бая.
– Хорошо, – подумав, сказал бай. – Согласен, пусть вылечит, да получше. Расходы за мой счет.
– Никаких расходов! – властно сказала Магфират. – И чтобы ноги ее здесь не было!
Служанка поклонилась и ушла.
Все были поражены: что происходит с баем? Какими чарами околдовала его Магфират? Ведь нагайка бая по любому поводу хлещет всех домочадцев, а тут Магфират исполосовала ножом его любимую рабыню, а он ее пальцем не тронул. Мало того, подчинился ей, убрал Фирузу из дома… Правда, в конце концов в дом госпожи Танбур бай Фирузу не отдал. Одумавшись, он приказал экономке и Асо отнести девушку в квартал Абдуллоходжи, в домик, где она жила вместе с бабушкой, – он так с тех пор и не был заселен.
Бай распорядился также, чтобы туда отнесли палас, одеяло и все необходимые вещи. А когда Магфират запротестовала, он просительно, чуть ли не извиняясь и как бы спрашивая совета, сказал:
– Пусть Фируза скорее поправляется, и мы ее выдадим за Асо… Это был ловкий ход: бай сразу бил в две цели: Магфират убедится, что он не собирается жениться на Фирузе, и Асо успокоится, поверив, что Фируза станет его женой.
К тому же и людские толки приутихнут. Магфират милостиво приняла решение бая и распорядилась, чтобы позвали Асо; пусть бай в ее присутствии пообещает отдать ему Фирузу. Бай согласился и на это. Асо подвели к двери ее комнаты, и Магфират услышала, как бай ему сказал:
– Младшая госпожа прощает Фирузу. Как только Фируза выздоровеет, ты женишься на ней.
Это поразило всех еще больше. Ну и взнуздала его Магфират, взяла над ним власть!
По всей видимости, бай действительно собирался поженить Асо и Фирузу, он даже советовался со всеми женами, какой устроить той, не очень шумный, но веселый… Что же случилось? Может, в нем заговорила совесть? Приснилась старая рабыня Дилором, и он испугался духа покойной, решил проявить человечность, вспомнил о справедливости?
Все терялись в догадках. А дело было вот в чем. Наезжая по делам и Каган и Мары, Гани-джан-бай завел там знакомство с перекупщиками мехов и другими русскими купцами. Он подумал, что не худо при их помощи расширить торговлю, добраться до России. Начало было удачным. Русские купцы и агенты помогли ему развернуться и сами на этом не проиграли. Бай вошел во вкус. Он стал общаться с русскими, ходил к ним в гости, угощался, а затем и сам угощал русских и татарских купцов. Постепенно Гани-джан-бай стал среди них своим человеком, и однажды ему предложили сделаться почетным членом благотворительного просветительского общества Туркестана. Не мешало бы при этом пожертвовать деньги на организацию русско-туземных школ, сказали ему. Их собирались открыть в Кагане и Мары. Бай дал согласие. Ему нужны были грамотные люди, знающие русский язык агенты для сношений с русскими купцами. Из денег, полученных при продаже мехов, он выделил кругленькую сумму и внес в кассу общества. Его приняли с помпой и даже выдали тисненную золотом грамоту.
