Текст книги "Дочь огня"
Автор книги: Джалол Икрами
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)
– Что ты там говоришь? – перебила его Пошшобиби.
Поняв, что старуха его не слушала, Мири Асад обиделся и замолчал.
– Да ты скажи, что случилось? Ну, что молчишь?
– Все только одними джадидами заняты, хватаем их, убиваем, а не видим, что под самым носом разгуливают большевики, – в сердцах сказал Мири Асад. – Вот увидите: не сегодня завтра большевики поднимут восстание в Бухаре, на самом Регистане.
– Да пусть они провалятся! Что джадиды, что большевики, всех их надо уничтожить. Фасоль не лучше репы. Но сдается мне, что и у тебя душа болит за этих проклятых джадидов…
– Я так и думал… Попробуй раскрыть рот, сказать правду, как тебя сразу запишут в джадиды.
– А ты и не открывай рта, у нас без тебя много таких, у которых не закрывается рот. – И прибавила уже мягче: – Ты лучше расскажи, что делается в стране, какие настроения в провинции. Там спокойно?
– Повсюду мир и благоденствие. Ваши верные подданные возносят благодарственные молитвы во здравие его высочества, – ответил Мири Асад, решив, что Пошшобиби явно не в духе и открыть ей истину ему все равно не удастся.
– Это нам все говорят. Как дела в Кагане? Послал ли нам белый царь людей, или нет?
– Сказать честно – боюсь, вы на меня рассердитесь.
– Ну, это не страшно. Я на тебя рассержусь, я же тебя и помилую, это в моей власти… Говори, я не рассержусь за правду.
– Тогда слушайте, – решился Мири Асад. – Вас обманывают, нельзя больше надеяться на белого царя. И его самого, и всех его приближенных уже нет – их убили большевики. В Кагане власть тоже захватили большевики.
– О господи, прости грехи мои, – запричитала вконец испуганная мать эмира.
Пришли последние времена. Эти большевики, верно, и есть страшные яджудж-маджуджи. Иди, иди сейчас же к кушбеги и начальникам и прикажи послать наших верных сынов на Каган. Пусть хватают большевиков и всем им рубят головы.
Мири Асад почтительно поклонился и вышел. Пошшобиби приказала поднять занавес, в комнату вошла Оймулло.
– Заходи, заходи, Оймулло-джан, – приветливо встретила ее Пошшобиби. – Сыграй что-нибудь, дорогая, развей тоску. Девушки, – кликнула она служанок, – позовите тетушку караулбеги, пусть придет ко мне.
Тетушка караулбеги вошла, низко кланяясь, прижимая руки к груди. Оймулло взяла танбур, подвинтила колки, натянула струны. Потом тронула их и долго прислушивалась к нежному, дребезжащему звуку. Стало тихо. Наконец разом затрепетали струны, комнату заполнила тоскливая мелодия Слезы. Но грустная музыка только рассердила и без того расстроенную старуху.
– Хватит! – грубо оборвала она музыкантшу. – Спой газель.
Этот окрик обидел Оймулло, она сжала руками танбур, но ослушаться не посмела. Она стала петь газель, но Пошшобиби снова прервала ее.
– Как тяжело на сердце, – повернулась она к тетушке караулбеги, – не знаю, что со мной. Болит сердце, так болит…
– Господь бог бережет его высочество, – почтительно сказала тетушка караулбеги. – Не тревожьте свое сердце лишними заботами. Ведь его высочество эмир, и его преданные слуги не дадут в обиду нашу страну. Даст бог, все будет хорошо… Пусть лучше Оймулло почитает вам из Четырех дервишей. Раньше говорили, что у того, кто в дни бедствий и трестей будет читать Четыре дервиша и откроет сердце свое для истории этой благородной книги, исполнятся все его желания.
– Ну что ж, почитай, Оймулло.
Взяв из ниши книгу, Оймулло начала читать. Но изящный рассказ как шах страдал из-за отсутствия наследника, не увлек мать эмира. Довольно, хватит! – прервала она чтицу. – Мне сейчас не до книг тетушка, пришли-ка мне начальника войск. А если его нет, то передай кушбеги, чтобы он приказал немедленно уничтожить всех, всех русских, всех неверных. И пусть мне сразу доложат, как мое приказание будет выполнено.
Тетушка караулбеги была беззаветно предана матери эмира, ее считали правой рукой Пошшобиби. Но сейчас даже она была не очень уверена в том, что приказание ее госпожи будет выполнено. Тем не менее она немедленно отправилась во внешний двор, размышляя, как бы лучше исполнить поручение.
…А в это время в гареме Баня, в небольшой комнате, вокруг Фирузы собралось десять – двенадцать молодых пленниц эмира. Они рассказывали ей о своей жизни, жаловались на печальную судьбу. Среди них была и Истад, самая молодая, самая неопытная и беспомощная из обитательниц гарема.
В тот день, когда Истад привезли в Арк, Оймулло и тетушка караул-беги уговорили Пошшобиби не показывать ее эмиру, девушка-де некрасива и совсем еще невежественна и глупа.
Пошшобиби поручила Оймулло заняться ее воспитанием. Фируза и Оймулло строго-настрого приказали Истад не показываться на глаза Пошшобиби, притворяться дурочкой. Все шло хорошо, пока об этой истории не узнала дастарханчи. Это было для нее хорошим случаем насолить своим недругам. В подходящую минуту она преподнесла эту историю Пошшобиби. Та не поверила ей, но приказала привести Истад, сама решила посмотреть на девушку.
К счастью, Истад не понравилась. Особенно разозлила Пошшобиби глупость девушки.
– Зачем ты привела мне эту полоумную? – сказала она. – Только напрасно оговариваешь Оймулло.
– Да буду я жертвой за каждый волос на вашей голове, клянусь, что она притворяется. Если вы мне разрешите, я за неделю сделаю из нее разумного человека.
– Да разве можно за одну неделю глупого превратить в разумного? – удивилась Пошшобиби. – Странные вещи ты говоришь.
Может быть, дастарханчи тут же пожалела о своей затее, но теперь отступать было нельзя. Она склонилась к ногам Пошшобиби и повторила:
– Вы изрекли истину, ваша милость, из полоумной разумного человека не сделаешь. Но эта девушка совершенно нормальная. Ей приказали притворяться.
– Ну, как хочешь, можешь попробовать, мы тебе разрешаем, – согласилась Пошшобиби, которой весь этот разговор стал надоедать.
Вернувшись к себе, дастарханчи приказала привести Истад. Ласково встретила она девушку.
– Здравствуй, моя милая, – сказала она ей. – Если хочешь быть счастливой да богатой, слушайся во всем меня, а другим никому не верь. Сама Пошшобиби хочет, чтобы ты ей прислуживала, – вот тебе какое счастье привалило, могла ли ты об этом мечтать? А если ты своими дурацкими штуками разгневаешь их милость, тебя бросят в колодец Сорока девушек…
Глупо улыбаясь, Истад смотрела в глаза дастарханчи.
– В детстве, – сказала она простодушно, – в правое ухо залезла ко мне сороконожка…
Дастарханчи вышла из себя и залепила ей две пощечины. Тут же она кликнула служанок и приказала бросить девушку в подвал. Целые сутки пробыла она там без еды и света, в полном одиночестве. Через сутки дастарханчи велела накрыть перед Истад дастархан со сластями – чаем с молоком, сдобными лепешками, навотом и халвой. Она сказала девушке, что видела ее отца и тот наказал дочери во всем следовать материнским советам тетушки дастарханчи.
Истад молчала, не поднимая глаз.
– Что ж, – спокойно сказала дастарханчи, – не хочешь – не надо. Тебе же хуже. – И прогнала ее в гарем.
Но с этой минуты она сама и ее люди следили за каждым движением, за каждым словом Истад. Нередко дастарханчи среди ночи заходила в комнату, где жила пленница, била ее, пугала, уговаривала, обманывала. Девушка не знала, что ей делать, как ей избавиться от этих пыток.
– Дастарханчи сведет меня с ума, – жаловалась она Фирузе. – Сил уже больше нету…
Сердце Фирузы рвалось к этой измученной девушке. К состраданию примешивалось еще и чувство вины: спектакль явно затянулся и принес Истад новые тревоги и непосильные испытания. Но Фируза знала: избавление придет скоро, и не одной Истад. Надо побольше терпения и мужества… В конце концов, то, что Истад прикинулась дурочкой, сыграло свою роль: все-таки она не стала наложницей эмира, еще ни одной невольнице этого не удавалось. Фируза бросила на Истад короткий взгляд, и какое-то подсознательное чувство безошибочно подсказало: излишняя жалость сейчас неуместна, она только расслабит девушку, а ей сейчас, как никогда, нужны силы. Кто знает, что ожидает ее сегодня, завтра…
– Только не забывай, – сухо сказала Фируза, – что за тобой смотрят десятки глаз дастарханчи. Ты все время помни об этом… Больше терпела, осталось уже немного.
Другим девушкам гарема она говорила:
– Всего вы боитесь, перед всеми дрожите, а забываете, что храброго и собака не кусает.
– У Пошшобиби – власть, стражники, сила. Что можем мы сделать? – отвечали девушки.
– Еще недавно стражники кушбеги хозяйничали в Кагане и провинциях, как в собственном доме. А-теперь они боятся туда нос показать. Это похоже…
Фируза не договорила. За дверью послышались торопливые шаги, все настороженно притихли. В комнату вбежала запыхавшаяся девушка.
– Дастарханчи идет, – выпалила она.
Фируза спряталась в чулане, а остальные быстро сгрудились вокруг старшей. Когда в комнату, сопровождаемая двумя служанками, вошла дастарханчи, старшая как ни в чем не бывало продолжала рассказ:
– И вот старуха дала царевне кусочек навота и говорит: Съешь его на ночь, и утром родится у тебя царевич…
– В чем дело, чего собрались? – недовольно спросила дастарханчи.
– Хотим кукле свадьбу справить, – показывая на Истад, сказала одна из девушек.
Боюсь, что на это у вас не останется времени. – Дастарханчи отыскала пугливо забившуюся в угол Истад и приказала служанкам:
– Отведите ее в баню, потом оденьте. Да смотрите мне, чтобы она понравилась его высочеству.
Истад побледнела, но тут же к ней вернулось самообладание.
– Его высочеству! Его высочеству! – восторженно закричала она, хлопая в ладоши.
Служанки подхватили ее под руки, она шла между ними, пританцовывая, как ребенок. У самой двери Истад обернулась и показала девушкам язык. Те сочувственно глядели на нее.
– Подождите, – бросила служанкам дастарханчи. – Что, если эта дура выкинет что-нибудь на глазах у его высочества? – При этой мысли у дастарханчи похолодел затылок, она хрипловато пробасила: – Оставьте ее.
Истад смотрела на свою мучительницу пустым взглядом. И вдруг она повалилась на пол и зарыдала – негромко, как рыдают в большом и настоящем горе… Дастарханчи отвернулась и ушла.
Фируза слышала все из-за тонкой двери чулана. Она вышла к Истад, присела к ней и взяла ее безучастно лежавшую руку. Рука была холодная и чуть дрожала. Фируза пожала ее, и девушка благодарно улыбнулась. Больше Фируза ничего не могла сделать, она и так уже слишком долго задержалась.
Вынося бурдюки, Фируза мысленно обрушивала на голову эмира все известные ей проклятия. Неужели это развращенное животное будет еще долго издеваться над людьми? Нет, придет, скоро придет ему конец. И Фируза с радостью представляла себе, как при первом же ударе рухнет и рассыплется его мнимая сила, как он будет улепетывать с земли, которая ему никогда не была дорога, как будет он проклинать свой народ, которого никогда не любил…
Наконец, еще один день, полный тревог, окончился. Фируза хотела скорей уйти домой, но, как назло, она попалась на глаза тетушке кара-улбеги, и та велела помочь прибрать в гареме. Уже взошла луна. Уже прочли намаз на сон грядущий, а работе еще не видно конца. Только поздней ночью Фируза собралась домой.
– Да ты что, на ночь глядя потащишься? – сказала тетушка кара-улбеги.
– Я не предупредила мужа…
– Хорошо, – понимающе кивнула тетушка караулбеги. – Передай Саломатбиби, пусть скажет от моего имени начальнику караула, чтобы тебя проводили до квартала медников.
Поблагодарив тетушку караулбеги и накинув на голову паранджу, Фируза ушла. Начальник караула послал с ней пожилого стражника. Спустившись по крытому проходу, они прошли к Большим воротам Арка.
Ворота были закрыты. Сопровождавший стражник что-то сказал охране, и их пропустили в город. На мосту она заметила две знакомые ей арбы, охраняемые солдатами.
– Скажите, пожалуйста, это арбы из гарема? – спросила она. – А зачем возле них солдаты?
– Каждый день новые порядки, – уклончиво сказал солдат. – Тебя что – дальше провожать или одна дойдешь?
– Одна дойду, – сказала Фируза и ускорила шаги. За Регистаном ее встретил Асо.
– Что случилось? Почему так поздно? – спросил он.
Фируза, в нескольких словах рассказав о происшедшем в Арке, шепотом спросила:
– Дядюшка Хайдаркул был?
– Да.
– Он сейчас дома?
– Не знаю. Возможно. Обещал вернуться. Я ведь уже несколько часов жду тебя здесь.
Фируза оглянулась и еще тише сказала:
– Знаю точно: сегодня начали вывозить из Арка золото и ценности. Их хотят спрятать…
– Где? – перебил ее Асо.
– Об этом постараюсь узнать завтра. Только что я видела на мосту две арбы. Их сопровождают солдаты.
– Может быть, ты ошибаешься?
– Нет, – сказала Фируза. – Как только начало темнеть, стали нагружать две арбы золотом, драгоценностями из сокровищниц Пошшобиби. Мне потихоньку шепнули наши женщины. Взяли не все. Остальное увезут, наверное, завтра… Поэтому я и не осталась в Арке до утра, надо сказать Хайдаркулу.
Дома Хайдаркула не оказалось. Асо несколько минут колебался, ждать ли рассвета или тут же отправиться искать Хайдаркула. Нет, надо идти немедленно… Вдруг Фирузе не удастся узнать, где Пошшобиби собирается спрятать казну. А сейчас можно проследить за арбами. Фирузе он сказал:
– Завтра будь осторожна. Может быть, тебе лучше остаться дома. – На мгновение глаза их встретились: в глазах Фирузы было удивление, в его глазах – нежность и тревога. Он повторил: – Завтра в Арке будет опасно. Прошу тебя, оставайся дома…
Фируза покачала головой. Если будет опасно, она тем более не может оставить подруг.
Они простились Фируза проводила мужа до ворот и долго прислушивалась к его удаляющимся шагам. Шагов уже не было слышно, а она все еще стояла, не решаясь закрыть ворота.
Фируза так и не легла спать. Она беспокоилась о муже – по улицам и ночью шныряли стражники кушбеги.
Город потонул в непроницаемой тишине ночи. Только изредка доносился стук колотушки ночного сторожа. Бухару, со всем ее богатством и нищетой, величием и невежеством, со всеми ее мечетями, медресе, тортовыми рядами и базарами, лавками и пассажами, нишами, куполами и башнями, окутала душная ночь…
Покой был кажущимся. И в самом городе, и в его окрестностях немало людей бодрствовали в эту ночь. Они хотели, чтобы над старинным славным городом Востока воссияло солнце, а мрак и несчастья навсегда покинули его.
В Кагане стояли эшелоны из Ташкента, Самарканда и других городов, готовые по первому сигналу прийти на помощь народу Бухары. В каганской типографии печатались революционные листовки, в которых комитет Коммунистической партии обращался к трудящимся Их связывали в пачки, складывали в мешки и отправляли на временный аэродром. Этим занимались Смирнов и Амон. На аэродроме два аэроплана принимали на борт этот груз.
Хайдаркул приехал в Каган на рассвете и доложил о самых последних новостях, которые ему сообщил Асо. Он рассказал также, что утром к воротам Шейх Джалола должны собраться крестьяне из окрестных селений, готовые примкнуть к восстанию. Их нужно снабдить оружием.
По предложению Смирнова комитет направил в Бухару вместе с Хайдаркулом Умар-джана. Их предупредили, чтобы революционные отряды, как только войдут в город, всячески оберегали население от грабежа и разгула эмирских солдат.
Хайдаркул и Умар-джан в сопровождении пятерых вооруженных солдат поехали верхом к воротам Шейх Джалола.
Наступило утро. Солнце еще не поднялось над Бухарой, когда люди были разбужены грохотом пушек революционного войска. Эмир тотчас приказал закрыть ворота и приготовить к бою в крепости и бастионах пушки, собрать солдат и приготовиться к обороне.
Пушечный гром разбудил Фирузу и Асо – он вернулся на рассвете.
– Началось! – воскликнул Асо с радостью. Фируза торопливо собралась и побежала в Арк. В воротах она столкнулась с ювелиром.
– Что это вы, дядюшка? – спросила Фируза. – Почему так рано?
– Меня разбудил квартальный. Говорят, в Кагане началась священная война. Всем рабам божьим, всем правоверным мусульманам велено становиться на защиту религии и престола его высочества. Я ему сказал, чтобы сегодня они с имамом отдали свою голову, а уж завтра, жив буду, и я пойду…
Фируза засмеялась.
– А ты чего спохватилась? – строго спросил старик. – Сегодня тебе можно было бы посидеть дома и не ходить в Арк.
Фируза уклонилась от объяснений, попрощалась с ювелиром и побежала дальше. Навстречу ей, из-за башен Арка, понималось солнце. Внезапно небо Бухары огласилось рокотом. Солдаты, стоявшие в карауле на площади Регистан, в ужасе шарахнулись кто куда.
Фируза много наслышалась об аэропланах, и все-таки ей тоже было страшно. Она подняла голову, под аэропланом образовалось целое облако белых листков. Раскачиваясь, они парили в небе, словно голуби, и медленно опускались на землю.
Фируза уже была у самых ворот Арка, как раздался оглушительный грохот. Вслед за ним в небо взвился столб дыма и пыли. В гарем Золотистый попала бомба. Она начисто снесла две балаханы и разворотила мощенный кирпичом двор. По приказу кушбеги жившие в гареме попрятались в подвалах, погребах под каменными сводами.
В покоях Пошшобиби стояла гнетущая атмосфера. Сама она была мрачна и молчалива. Сердито взглянув на тетушку караулбеги, спросила:
– Ну, какие там новости? Где кушбеги? Во дворце спокойно? Тетушка, низко поклонившись, сказала:
– Да стану я жертвой за вашу благородную особу, новостей пока нету. Но не извольте волноваться, с нами бог. Господин кушбеги еще не прибыли. Во дворце, слава аллаху, все спокойно…
– Ну, а в городе что? Поднимаются люди на газават?
– А как же, – отозвалась тетушка караулбеги. – Люди, побывавшие в городе, говорят, что уже многие пошли.
– А что ты слышала про аэроплан? Куда попали снаряды?
– Говорят, что дома миршаба и верховного судьи разрушены до основания. Слышала я, что и по арсеналу стреляли.
– Ох, грехи, – вздохнула Пошшобиби. – А что говорит светлейший Бахауддин?
Тетушка караулбеги почтительно склонилась и певуче ответила:
– Светлейший Бахауддин изволили передать, что если от его мазара останется хоть один кирпич, то священной Бухаре никакая опасность не грозит… Да буду я жертвой…
Но тут взрыв снаряда, угодившего прямо во двор, прервал ее. Все заволокло дымом и пылью. Пошшобиби истошно закричала и, закрыв лицо руками, повалилась навзничь. Все бросились кто куда. Вокруг было как в аду – звон разбитых стекол, визг женщин, грохот взрывающихся снарядов, столбы дыма, щебня и пыли…
На третий день войны многие здания Арка были разбиты, в одном из гаремов в глубине Арка начался пожар, но его потушить было некому: не было ни людей, ни воды. Большинство жен эмира и их прислужницы сидели с Пошшобиби в подвале, сюда забрали всю питьевую воду – водоносам с трудом удавалось приносить ее раз в день, – остальные мучились жаждой. Высунуться из помещения казалось еще страшнее.
Фирузе удалось увести домой Оймулло. Вернуться в Арк она не могла: его все время обстреливали. Но когда она узнала, что водоносы Джурабай и Карим-джан тяжело ранены, а третий сбежал, она решилась. На третий день к полудню под непрерывным грохотом снарядов, с помощью Асо, она пробралась к Арку с тремя бурдюками воды. Два бурдюка отобрала стража для себя, но один ей удалось пронести в подвал гарема Баня. К вконец измученным женщинам вернулась надежда…
Фируза стала рассказывать им, что творится в городе, как вдруг в подвал вошла дастарханчи.
– Девушки, – сказала она, – Пошшобиби и ваши госпожи приняли решение пробраться из Арка в один из садов под Бухарой. Быстро собирайтесь! А, Фируза, и ты здесь, – заметила она ее, – очень хорошо. Возьми-ка с собой еще кого-нибудь, идите в подвал к Пошшобиби. Надо помочь собираться.
– Простите нас, госпожа, – громко сказала Фируза, – но мы никуда не пойдем!
– Да ты что говоришь! – растерялась в первую минуту дастарханчи. – Ты понимаешь, что ты говоришь?! Ты хочешь погубить дочерей правоверных мусульман? Или, может быть, ты хочешь отдать их в руки большевиков, чтобы они надругались над их честью?
Никуда мы не пойдем! – раздался твердый голос Истад. Над нашей честью уже надругался эмир! – подхватил чей-то голос.
Отправляйтесь куда вам угодно!
– Будьте вы все прокляты! – кричали девушки.
Перепуганная дастарханчи убежала.
Женщины и девушки шумной толпой вышли во двор.
Фируза взобралась на какое-то возвышение, она что-то говорила, но слова трудно было разобрать. За ее спиной вздымался дымом и пламенем гарем. В красном платке, в сатиновом цветастом платье, Фируза сама казалась язычком пламени, дочерью священного огня.
Перед ее глазами встали дорогие люди, светлые образы: гордая Дилором-каниз, ласковое лицо водоноса Ахмед-джана, грустное лицо Шамсии…
Горел залитый слезами, потом и кровью народа трон бухарского владыки, последнего отпрыска династии Мангытов, эмира Алим-хана.
