Текст книги "Дочь огня"
Автор книги: Джалол Икрами
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
Фируза тихонько вышла, слезы кипели у нее в глазах.
Внизу свадебный пир был в разгаре. Гостям разносили жаркое. Старухе Дилором пришлось еще раз пойти к котлам и побраниться с аксакалом, чтобы он как следует раскладывал жаркое по тарелкам, побольше мяса давал. Тут подошла к ней расстроенная Фируза и сказала, что ее ждёт невеста.
– Нет, ягненочек, – ответила старуха, глядя, как разносят тарелки с жарким. – Сейчас невеста сама пусть ко мне приходит, мне некогда. Иди, иди, веселитесь там!
Но Фируза ухватилась за бабушкин рукав.
– Нег! – воскликнула она и ничего больше не смогла сказать, бросилась к ней на грудь и заплакала.
Старуха тотчас все забыла – свадьбу, гостей, жаркое, музыкантов, аксакала: Фируза плачет на празднике! Этого никогда еще не бывало! Значит, кто-то ее сильно обидел.
– Ну, ну? – спрашивала она, лаская внучку. – Ну, что случилось? Что? Почему ты плачешь?
– Магфират! – только и сказала Фируза и низко опустила голову.
– Магфират тебя обидела? Нагрубила тебе? Прогнала?
Фируза подняла голову, по ее нежному лицу в три ручья катились слезы. Старуха вытерла их своим рукавом и нахмурилась.
– Пойдем! – сказала она Фирузе. – Я сама поговорю с госпожой невестой.
Они поднялись наверх. Старуха, полная гнева, шагала по ступенькам не останавливаясь, но, поднявшись, вынуждена была задержаться. Она задыхалась, сердце часто билось. Обмахиваясь рукавом, она ласково погладила по голове внучку, с испугом глядевшую на нее полными слез глазами.
За это время подруги невесты успели шутками и прибаутками развеселить Магфират, она перестала сердиться и, когда вошла старуха, даже встала из почтения к ней.
– Ваалайку ассалом! – ответила старуха на приветствие девушек. – Садитесь, садитесь. Дай бог почаще вам так собираться! Ну, госпожа, что прикажете?
Суровость старухи смутила Магфират, она растерялась, не знала, что сказать.
– Да ничего, просто так, – промямлила она, – мы пошутили.
– Оставьте свои шутки для чимилека, госпожа невеста, сурово сказала старуха. – В самый разгар работы заставлять меня, девяностолетнюю старуху, лезть сюда на балахану, а мою единственную внучку, зеницу ока, обидеть, заставить плакать – нехорошо!
Все молчали, сидели присмирев. Магфират подняла I олову.
– Вот вы и поучите вашу единственную зеницу ока, как надо себя вести! – сказала она, глядя прямо в глаза старухе. – Научите ее, что хорошо, что плохо!
– А что она сделала дурного?
– Спросите у нее самой!
Фируза стояла, опустив глаза, руки-ноги ее, несмотря на жару, похолодели. Страх охватил ее, сердце трепетало, ей хотелось скорей вырваться отсюда, убежать от этих дерзких, ядовитых на язык девушек, смешаться с толпой, чтобы никто не видел ее.
– Да пустяки, ничего особенного, – вмешалась в разговор одна из девушек. – Мы попросили Фирузу показать нам свой талант, а она прочла стихи про двоеженца.
– Ну и что ж из этого?
– Кто-то подучил ее! – сказала Магфират. – Она не признается, но я отлично понимаю, что это козни одной из хозяек дома, куда я собираюсь войти.
– Не торопитесь, госпожа невеста, еще будет у вас время ревновать и ссориться! Моя девочка, слава богу, не служит вашим соперницам, чтобы передавать вам их слова.
Речь ли Дилором подействовала на Магфират, или гневный взгляд глубоко запавших глаз напугал ее, но она смолчала. Старуха продолжала:
– Я, больная, встала с постели и, тычась носом в землю, приковыляла на вашу свадьбу – послужить людям, и вот что мне, несчастной, досталось в награду! Идем, ягненочек, проживем и без свадебного плова!
Фируза и старуха встали, чтобы уйти, но девушки окружили их.
– Не сердитесь, бабушка, извините нас! – говорили они. – Это мы виноваты, это мы по глупости! Не уходите! Посидите с нами!
Мы с Фирузой помиримся.
Кто-то из девушек схватил дойру, другие закружились перед старухой и добились того, что она улыбнулась и покачала головой.
– Ну ладно уж, так и быть, не будем вам ножку подставлять на вашем празднике, госпожа невеста! Что ни говори, мы все-таки ваши слуги, выполним, что от нас требуется, и тогда уйдем…
В это время снизу послышались голоса, зовущие старуху. Сама хозяйка дома – мать Магфират, старая женщина, поднялась, тяжело дыша, наверх и, увидев тут Дилором, сказала:
– Что-то вы рано успокоились, тетушка! Там внизу без вас и собака хозяина не найдет. Девушки-то отсюда не сбегут!
– Это госпожа невеста меня сюда позвала, отвечала старуха. – А что там случилось?
– Идите, пора уже плов подавать.
– Аксакал с ума сошел! Сваты еще не пришли, кому же плов давать?
Фируза тоже вышла вслед за бабушкой. За спиной ее послышался смех Магфират:
– Если она нам не станет служить, где же она хлеб себе достанет, эта старая рабыня!
Фируза вздрогнула, вспыхнула и поглядела на бабушку – не попала ли в цель эта отравленная стрела? Но старуха шла спокойно, как будто ничего не слыхала. Уж лучше бы ей не быть такой спокойной, лучше бы излить свой гнев на Магфират и ее мать, лучше бы она накричала на них, разбранила их самыми сердитыми словами! Но она скрепя сердце промолчала и, только сойдя вниз, не смогла устоять на ногах, села на землю, холодный пот градом лил с ее лица. Служанки подбежали к ней, вместе с Фирузой подняли, отвели в комнату, положили у окна, сняли с нее платок. Дрожащими руками Фируза поила свою бабушку холодной водой и обмахивала ее веером.
Опытная старая служанка отогнала от окна зевак, с любопытством заглядывавших в комнату, сказала им, что просто Дилором-каниз стало дурно, это случается со старыми. Потом побежала в подвал, налила и чашку сахарной воды, подсыпала шафрану и принесла старухе. Запах шафрана и сладкая вода привели Дилором в чувство.
– Слава богу! – выговорила она с облегчением. – Сердце опять на место стало. Не бойся, ягненочек, бабка твоя жива.
Фируза вытерла слезы и поцеловала бабушку. В комнате уже никого не было, кроме детей, которых уложили спать. Все отправились встречать сватов. Музыканты громко заиграли, запели песню в честь сватов.
– Не бойся за меня, мне уже легче! – сказала старуха. – Иди посмотри, что там делается, полюбуйся, какое зрелище! Я немного отдохну и тоже выйду. Там сваты приехали.
– Никуда я без вас не пойду! – склонилась к старухе на грудь Фируза. – Не нужны мне их зрелища.
Темная ночь. В безоблачном небе сияют мириады звезд, словно на голову невесты-вселенной посыпали золотые и они, раскатившись во все стороны, ярко засверкали. В небе некому их собирать, эти золотые, а зато на земле, в ожидании их, на дворе Оллоёр-би столпилось много народу, особенно мальчишек, – встречать жениха. Весь двор освещен фонарями и факелами, мехманхана разукрашена для дорогих гостей, суфа тоже. На новеньких курпачах сидели старики с имамом ближней мечети и тихо беседовали. Перед ними дастархан, подносы со сластями, тарелки с жарким.
С женской половины дома слышались песни, звуки дойры, говор и шум разносился по всему городу. Издалека слышен был барабанный бой – это приближалась процессия с женихом.
Беготня в доме невесты усилилась. Услышав приближение жениха, повара с аксакалом торопливо подбросили дров под котлы с пловом.
Хайдаркул с помощью повара принялся за дело: прежде всего надо было вымыть рис и засыпать его в котлы. Огромной» ложкой он доставал из большого котла с соленой водой полусваренный рис ич<клал на новенькие циновки, разложенные на пучках полыни. Пять циновок риса получилось. Водоносы принесли холодной воды и стали поливать рис, пока не смыли с него слизь, а потом уж повара засыпали его на мясо и морковь с кишмишем, кипевшие на медленном огне в большом котле.
Хайдаркул работал, а сам напряженно прислушивался к звукам карная. Процессия с женихом приближалась, и все сильнее билось сердце Хайдаркула. Он задумал отомстить Гани-джану именно во время свадьбы, в ту самую минуту, когда тот вступит в дом невесты. Нет, пусть ни минуты не насладится он перед смертью! Процессия приближается, и сердце готово разорваться от волнения. Он знает, что рука его не дрогнет, что нож его поразит злобное сердце бая, но почему же он дрожит сейчас? Схватят ли его тотчас после того, как он совершит свое дело, или все так растеряются, что он успеет скрыться? Ему самому все равно, но что будет с Дилором-каниз? И аксакал и суфи видели его у нее в доме. Значит, надо сделать так, чтобы не попасться. Но как?
Аксакал велел ему вынести к воротам вязанку хвороста и зажечь.
Он занялся этим и вдруг увидел Асо. Проходя в ичкари, юноша с улыбкой посмотрел на своего друга. «Чудесный парень этот Асо», – подумал Хай-даркул. Выхватив из очага пылающую головешку, он отнес ее к воротам, чтобы поджечь хворост. Ярко вспыхнули колючка и полынь, костер разгорелся жарким пламенем, и тут показалась процессия. С горящими факелами в руках, с барабаном и сурнаем впереди, множество людей с шумом, криками и плясками приближались к дому.
Держа за пазухой наготове нож, Хайдаркул стоял в воротах. Оллоёр-би, его сыновья и родственники, имам и старшины квартала, друзья и знакомые – все столпились у костра в ожидании приближавшегося жениха. В это самое мгновение к Хайдаркулу подбежал Асо и тронул его за плечо. Хайдаркул вздрогнул.
– Что случилось?
– Тетушка Дилором! – задыхаясь выговорил Асо. – Ей плохо, бросайте все, ее надо отнести домой. Фируза кричит, плачет, все собрались вокруг нее.
– Эх! – ударил себя по лбу Хайдаркул. – Что же мне делать? А нельзя подождать немного? Нет, не выйдет. Сейчас пойдем… А как же я? Жаль… Ты один не справишься, конечно… Ах, как нехорошо… Ладно, пойдем.
И он пошел за Асо.
А у ворот в это время остановилась процессия с женихом. Барабанщики с сурнайчи отошли в сторону и заиграли. Молодежь стала прыгать через костер. Двое безбородых красивых юношей с булыжниками в руках плясали вокруг огня. Это длилось минут десять, затем пригласили жениха. Друзья окружили его, обвели разок вокруг костра и повели в дом. За ними потянулись и все остальные.
Уже все разошлись, когда в воротах показался Хайдаркул с Дилором на руках, перед ним с фонарем в руках шел Асо, а рядом Фируза, закутанная в паранджу. Навстречу им попался Абдулла, главный слуга в доме Гапи-джана. Увидев Асо, он велел ему отдать фонарь Фирузе и вернуться в дом – дело есть. Асо просил отпустить его, чтобы помочь отнести Дилором, но Абдулэта не позволил. Ничего не случится со старухой, сказал он, завтра встанет здоровехонька, а сейчас некогда за ней ухаживать.
Асо отдал фонарь Фирузе. Старуха проговорила хрипло.
– Иди, сынок, ничего, придешь попозже…
Асо вернулся в дом. Хайдаркул со старухой и Фируза пошли дальше.
…И вот Дилором-каниз лежит на своей постели, бледная-бледная, глаза у нее полузакрыты, нижняя губа закушена, волосы растрепаны, руки бессильно свесились, пальцы сжаты в кулаки. У изголовья плачет Фируза, в ногах сидит Хайдаркул, низко опустив голову. Крошечная лампа, в комнате полутемно, тихо, только слышатся всхлипывания Фирузы.
Время почти не движется. Хайдаркул, охваченный отчаянием, тяжело дышит, ему кажется, что злой дух повесил ему на шею жернов его тяжестью. Три месяца он ждал этого дня, готовился отомстить своему врагу. Жил только для этого. Каждую ночь являлись ему жена и дочь в окровавленной одежде, протягивали к нему свои слабые руки, до рассвета призывали отомстить за них. На заре видение исчезало, и Хайдаркул клялся, что не умрет, пока не успокоит души дорогих ему покойниц, не исполнит их требования. Одного их палача он уже казнил. Лицом к лицу стал перед ним, назвал себя и убил. В ту ночь опять явились перед ним его любимые, радовались… но все же из глаз их струились слезы, – они требовали поразить главного их врага, который наслаждался жизнью, забыв о своем преступлении.
Нынче вечером все было готово для мести. Враг его был весел и беспечен, приближался к преддверию своего счастья, и рука мстителя должна была поразить его. Но, видно, небесам не угодно было, чтобы Хайдаркул отомстил. Не мог же он оставить умирающую старуху. Да и будь он там, у ворот, – все равно дрогнула бы его рука, ведь мысли его были отвлечены другим…
Дилором вздохнула, подняла палец над головой и показала на что-то. Фируза плакала и не заметила этого. Хайдаркул тронул Фирузу за плечо и сказал:
– Бабушка что-то просит. Фируза посмотрела на Дилором.
– Лекарство свое просит.
Старуха кивнула. Фируза достала бутылочку и дала старухе выпить из нее. Немного погодя Дилором стало легче, она закрыла глаза, и дыхание сделалось ровнее.
Через некоторое время она очнулась и посмотрела на Хайдаркул а.
– Не удалось тебе? – спросила она хриплым шепотом. Хайдаркул покачал головой.
– Побереги себя, – молвила старуха и, подняв дрожащие руки, помолилась. – Дай бог тебе победы! Да сбережет тебя господь! Будь отцом моей сиротке…
Хаидаркул нагнулся и приложил руку старухи к своим глазам.
– Матушка, дорогая! – только и мог он сказать.
И снова в комнате тихо, лишь слышно, как плачет Фируза. Старуха погладила ее по голове.
– Не плачь, ягненочек, не плачь. Просто я устала на празднике, вот посплю ночь и завтра встану как ни в чем не бывало. Успокойся, пусть дядюшка Хаидаркул пойдет по своим делам и не беспокоится о нас.
– У меня больше нет никаких дел… – возразил Хаидаркул.
– Нет, есть дело! Асо сейчас там, о нем надо подумать. Будь ему защитником и покровителем!
О, если бы мне взять его в зятья и потом умереть… Ну ладно, иди собери тарелки и котлы да потребуй с хозяев свою плату!
Хаидаркул стоял в нерешительности, но, увидев ясный взгляд старухи и ее улыбку, опять нагнулся и приложил ее руку к глазам.
– Я вернусь! – сказал он, уходя. – Я скоро вернусь. И Асо приведу с собой.
Было прохладно, приятный свежий ветерок веял над городом. Кричали петухи.
А в доме Оллоёр-би праздник шел своим чередом. Женщины со свечами и руках, с громкими песнями, возглашая: «Тысяча приветов!», проводили невесту в большую комнату за свадебную занавеску. В главной уже съели плов и убрали дастарханы, и перед имамом местной мечети, который сидел на почетном месте, поставили чашу с водой. После опроса двух свидетелей назначили квартального аксакала поручителем невесты. Имам прочел молитву бракосочетания. Получив согласие поручителя невесты и согласие жениха, имам торжественно вручил судьбу Магфират Гани-джан-баю. Чаша с водой обошла всех, и каждый отпил из нее глоток, желая и себе такого счастья. После этого жениха потребовали в ичкари.
В этот вечер жених подстриг свои и без того красивые усы и бороду, надел жениховский наряд – шелковую рубашку и штаны, сапоги из цветной кожи и кауши, длинный камзол из японской чесучи, поверх него легкий, белый, без подкладки, шелковый халат, а на него халат из плотного каршинского шелка. На голове – чалма из тонкого шелка, повязанная свободно, карманы полны серебряных и золотых монет. Когда он выходил из мехманханы, Оллоёр-би высыпал ему на голову целую миску бухарских монет. Дети и слуги быстро их подобрали, расхватали. В крытом проходе, ведущем в ичкари, дядя невесты высыпал на жениха еще кошель серебра, его собирали уже служанки и девчонки с внутреннего двора. И снова бесконечные «салом», и ответные «тысяча приветов», и шум и гам такой, что весь дом дрожал…
У дверей большой комнаты, где ждала невеста, мать ее осыпала жениха золотыми. Женщины и девушки с криком и визгом бросались под ноги гостей, собирая монеты. Когда жениха наконец ввели в комнату, все молодые женщины и девушки с любопытством уставились на него, многие из них позавидовали Магфират.
По старинному обычаю бухарских таджиков, жених, как только зайдет за свадебную занавеску, старается ощупью найти ногу невесты и наступить на нее.
Невеста со своей стороны стремится сделать то же самое. Это примета: кто первый наступит на ногу супругу, тот будет главенствовать в семье. Гани-джан хотел наступить на ногу Магфират, но ему не удалось, как-то так вышло, что он почувствовал ногу невесты на своей ноге. Сваты тотчас это заметили, но родственники жениха подняли шум, чтобы заглушить радостные возгласы родных невесты. Принесли зеркало, и распорядительница свадьбы подержала его перед женихом и невестой. Гани-джан приподнял с лица невесты вуаль, шитую золотом, и оба увидели отражение друг друга в зеркале. Жениху понравилась невеста, на лице его появилась довольная улыбка. И невесте жених пришелся по сердцу, она так громко рассмеялась, что, услышав этот бесстыдный смех, гости в удивлении схватились за воротники, а женщины приложили два пальца к виску. Но и это понравилось жениху. Они с невестой уселись за занавеской, которую опустили перед ними. Новобрачным принесли угощение, а потом жених приказал не подымать занавеску, и ничего нельзя было увидеть, но говорили, что они там целовались и никак не могли нацеловаться. Откинули занавеску, только когда начались танцы, жених вышел, полюбовался женским праздником и ушел, унося с собой большой узел гостинцев в знак того, что он уже побывал за чимилеком.
В мехманхане оставались только близкие приятели жениха, они потихоньку, украдкой пили из чайников домашнее вино. Жених, пришедший со свадебным гостинцем невесты, еще больше развеселил их; выпивка продолжалась с таким азартом, что Абдулле пришлось приносить вино в огромных чайниках…
После полуночи жених еще раз входил к невесте за занавеску, а потом с пятью-шестью приятелями и несколькими слугами, среди которых был и Асо, ушел из дома Оллоёр-би и направился к себе. В эту ночь новобрачным не полагалось быть вместе, а рано утром невесту должны были посадить на лошадь позади какой-нибудь старухи и торжественно препроводить в дом жениха.
Гани-джан со своими подвыпившими спутниками шел по темным безлюдным улицам города, распевая песни. Сопровождавший его Абдулла был совсем пьян, Асо и еще кое-кто из трезвых слуг поддерживали его, он шел и шатался. За глинобитной стеной находилось кладбище, тянулись одна за другой могилы, при свете месяца, который был на ущербе, место это невольно вызывало дрожь. Но жених и его приятели беспечно шли мимо, ничто не смущало их.
Вдруг из-за стены выскочил кто-то и встал на пути. Приятели жениха остолбенели от удивления. А жених, который успел уже забыть об убийстве Саиба Пьяницы, мгновенно очнулся, хмель соскочил с него, и он увидел перед собой высокого мужчину с большой бородой. Не успел он шевельнуться, как страшный человек закричал:
– Готовься, сейчас ответишь за все свои злодейства!
– Кто ты такой? Что тебе от меня надо?
– Я мститель, я хочу твоей крови, я требую крови твоей! – отвечал человек. – Я Хайдаркул, помнишь меня? Я Хайдаркул! – И он так быстро бросился на бая, что никто не успел помешать ему.
Раздался отчаянный вопль бая – и человек исчез. Гани-джан лежал на земле, весь залитый кровью. Поднялся крик, и от Каракульских ворот появился, стуча в барабан, миршаб со стражей.
А Дилором-каниз умирала в этот час. Около нее никого не было, кто принял бы ее последний вздох, только юная Фируза, беспомощная, плачущая. Много раз Дилором говорила Фирузе, что, когда ей станет совсем плохо, надо дать ей несколько капель воды через ватку и напрячь слух, чтобы услышать последнюю волю. И потом не стонать и не плакать, чтобы душа ее отлетела с миром.
И вот бедная девочка видит, что бабушке совсем плохо, глаза, устремленные в пространство, тускнеют, вместо дыхания только хрип вырывается из груди, руки и ноги не двигаются и уже похолодели. Фируза вспомнила бабушкины наставления, перестала стонать и плакать, принесла в пиале холодной воды, смочила ватку и выжала в рот умирающей. Трепет прошел по телу старухи – и снова она неподвижна. Вдруг она открыла глаза, губы ее шевельнулись. Фируза приложила ухо к губам, и ей послышалось имя Асо и – «будьте счастливы», а потом уж ничего не было слышно. Глаза Дилором так и остановились на лице Фирузы, словно она не могла наглядеться на нее в последнюю минуту.
Фируза тихо позвала: «Бабушка!», дотронулась до плеча, увидела, что Дилором бездыханна. Тогда она закричала, бросилась на грудь умершей, зарыдала…
Тоненький серп месяца, появившийся на небе в конце ночи, бросил свой луч на домик Дилором-каниз. Огонек, освещавший бедную комнатку, погас, погасла здесь и свеча этой бедной жизни. За много лет впервые месяц увидел старуху Дилором-каниз неподвижно лежащей в постели, а ее внучку в слезах над ней…
Прошло несколько часов, и сияющее солнце высунуло голову из своей кельи на востоке и озарило Бухару радостными лучами. Запертые на ночь городские ворота открылись, оживились улицы, базары, мечети и медресе, началось движение. И жизнь, полная забот, тревог, радостей и невзгод, пошла своим чередом.
