Текст книги "Дочь огня"
Автор книги: Джалол Икрами
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
Хайдаркул во все глаза смотрел на Махсума. В жизни он не слыхал еще таких слов: русский, русское подданство… Что все это значит? Оказывается, и этот ученый человек удирает от миршабов и кушбеги! Но, видно, у него есть какие-то средства, пусть хоть немного… Есть, должно быть, и друзья, которые могут помочь, даже среди русских. Он, наверное, видел Россию и знает, как там живут.
– Я бы тоже хотел бежать отсюда, – медленно заговорил Хайдаркул. – Но как это сделать? Я ведь по-русски ни словечка не знаю, никогда с ними не говорил, как же мне держаться за них? Я темный, неграмотный человек.
– Если хотите, я вас познакомлю с русскими в Кагане. Это можно устроить.
– Хорошо бы.
– Договорились! Когда сможете посвободнее расхаживать, отправляйтесь прямиком в Каган и на вокзале спросите любого, где депо, вам покажут. Вы увидите людей в замасленной одежде, они скажут, где найти Умара. Он из Зирабада, очень хороший кузнец, понимает и по-русски и по-тюркски… Этот Умар во всем вам поможет. Я его завтра же увижу и предупрежу.
Непременно найдите его. А теперь, дорогие друзья, я должен идти.
Все хором стали его упрашивать посидеть еще немного.
– Вы уезжаете далеко, покидаете нас, так хоть сегодня побудьте нами. Бог знает когда свидимся, – сказал Ашраф-джан.
Молчавший до того Мирзо-Ибрагим поднял руку и начал читать Саади:
Ты верность обещал, – держи обет сурово.
Не забывай, что мы друг другу дали слово.
Лршаф-джан подхватил с воодушевлением:
Кто слову изменил коварною душой, —
Не стоит ни любви, ни верности другого.
Ака Махсум – большой любитель книг и знаток поэзии – принял выти и продолжал:
Мой тяжкий вздох – о друг! – пронзил стрелою высь.
Подумав о себе, стрелы остерегись.
Быть может, и с тобой – увы! – случится то же:
Жить будешь в кабаке, как некогда Хафиз.
– Сдаемся! – воскликнул Ашраф-джан. – Но пожалейте наш бренный мир. Осветите его светом ваших идей.
– Хорошо, согласен, – весело сказал ака Махсум, – просим отведать плов, приготовленный кори Шарифом. Нам очень повезло, что он от страха не уронил блюдо на пол.
– Вот герой! – подхватил Мирзо-Ибрагим.
– А разве я когда-нибудь был трусом? Почему вы…
– Так, шутим…
Все рассмеялись и принялись за плов. Блюдо опустело в одно мгновение.
В дверь постучали. Вошел Абдулваххаб, бедняк, живший при этом же медресе, средства для существования он добывал переписыванием книг.
Абдулваххаб нес блюдо с пловом, от которого шел пар. Все были поражены. А он, поздоровавшись, поставил блюдо и предложил приняться за еду. Изумление было так велико, что никто не решался начать.
– Что же, львята, рука не поднимается? – засмеялся ака Махсум. Тут заговорил Абдулваххаб:
– Я понимаю, если бы это принес богатый, все накинулись бы, приговаривая: вкусно как! А тут все удивляются: откуда бедняк взял? Успокойтесь, я получил сегодня деньги у Афзала, отдал долги, потом купил что надо для плова. Ведь я, думаю, всегда у них пловом угощаюсь, дайка, не предупредив, сам сготовлю. И как удачно, что ака Махсум здесь оказался!
Убрали посуду. Хайдаркул поставил самовар, заварил зеленый чай. Беседа продолжалась. Ака Махсум снова начал рассказывать о русских. – Простые русские люди, рабочие, – говорил он, – никогда свысока не относятся к бухарцам и вообще к мусульманам… Счастье иметь друга среди русских, им можно верить, они никогда не обманут, не предадут, а в беде помогут. Вот увидите, русские избавят нас от рабства, от болезней… Они давно протянули бы руку помощи, да эмир и муллы мешают!
– Но если мы сблизимся с русскими, того и гляди, белый царь завладеет Бухарой! – воскликнул Ашраф-джан.
И что тогда с нами будет?
– Во всяком случае, русские знают больше, чем мы. Они и нам помогут узнать побольше. Вот у самаркандцев и ташкентцев глаза на мир открылись. Так бы и у нас…
– А что было бы с исламом, с нашей верой?
– Все осталось бы как есть! Сколько времени Татарстан во власти русских, а как были там мусульмане, так и остались. То же и в Туркестане, и в Самарканде…
– Да… Но там и русские церкви завелись, – задумчиво сказал кори Усман.
– Ну и что ж такого? – вмешался Хайдаркул.
– Неприятно как-то!
– Э, не столь уж это страшно, – сказал ака Махсум. – В нашей славной Бухаре такие дела творятся!.. Вот уж где человек страдает! Только тот в почете, кто пресмыкается перед властью – эмиром, казнями, кушбеги… Кто, продав свою совесть, прославляет их темные дела. Тем же, кто ищет правды и справедливости, кто хочет жить по совести, блюсти свою честь, нет места в этом государстве, он вынужден оставить родные места, бежать…
– Ваша правда, ака Махсум, верно говорите, – поддержал Абдул-ваххаб. – Но, по-моему, так уж устроен мир. Оглянемся назад: и во времена Платона, и Рудаки, и Фирдоуси, и Низами Гянджеви, и Джалалад-дина Руми, и в век Джами и Навои царила такая же несправедливость, творились те же черные дела. Мы читаем об этом в их великих произведениях, полных горечи и протеста против неправедных деяний правителей. Так было, так есть и так будет. Таков закон жизни, завещанный нам Адамом.
– Закон ли, не закон, от Адама или кого другого, но большей несправедливости я не видел, – с горечью ответил ака Махсум. – Человека унижают!
Ты всеми здесь презрен, нигде не видишь света, Уйди из этих мест, ищи в других привета.
– Вы правы! И мне придется последовать совету Саади. Я уеду отсюда… Но этот толстый развратник тоже долго не протянет, он получит по заслугам!
– Что? Что? – оживились все.
– Сегодня я видел Мухарраму Гарч… Вы знаете эту женщину, содержательницу Кунджакской бани. Но это только для вида: у нее другое занятие. Она верховодит поставщиками женщин для эмира. Стоит Мухар-раме Гарч шепнуть эмиру слово, похвалить красоту какой-нибудь девушки, и назавтра эта девушка будет доставлена в гарем. Ведь в бане все проходят через ее руки, она видит их во всей красе, от кончика пальцев на ногах до макушки… Уж ей ли не оценить по достоинству каждую. Я с ней познакомился из-за стычек с миршабом.
Она его тоже терпеть не может. А сегодня она сказала, что включает в список девушек для эмира дочь миршаба Абдурахмана. Поставщица Бахшанда тоже одобрила девушку. Однако я посоветовал Мухарраме немного повременить. Девушка помол плена, скоро будет свадьба… Вот тогда-то и сказать эмиру о ней… Толстяк с небес радости шлепнется прямо в пропасть отчаяния…
– Ох вы негодный! – воскликнул кори Шариф. – Вот у кого Хайдар-кулу надо научиться мстить.
– Да, Хайдаркул, когда вы окажетесь в сумасшедшем доме и станете раздумывать о своей судьбе, сочините что-нибудь в этом роде. Вы можете с меня пример. Ну, друзья, храни вас бог! Будем живы – увидимся.
Все встали. Обнимая и целуя ака Махсума, желали ему удачи и доброго пути. Особенно грустно прощался с ним Хайдаркул.
Э, если бы не долг мести, ушел бы вместе с вами, сейчас!
Все пошли провожать ака Махсума. Дошли до рядов Нового базара были идти дальше, но он попросил их вернуться. Тогда они повились у забора на берегу хауза Арбоб и вдруг увидели: Хайдаркул неслышной тенью скользит за ним. Он решил проводить ака Махсума до дома.
Оймулло Танбур жила в квартале Мирдустим, неподалеку от хауза. Мужскую половину двора занимало большое строение с широким балконом: под ним всегда было чисто подметено, полито, отчего во дворе чувствовалась свежесть.
Под навесом, на глиняной суфе, обложенной кирпичом, обычно с утра до вечера сидел за работой муж Оймулло Танбур, ювелир Тахир-джан. От ворот его закрывала камышовая перегородка, чтобы он не мог смутить проходящих девушек.
Двор на женской половине – небольшой, но для их семьи достаточно вместительный. В доме две комнаты: большая служила и спальней для супругов, и приемной для гостей, в другой – велись занятия с ученицами. В углу двора – кухня, сарай для дров, а поблизости – цветник и виноградник.
Тахир-джан любил жену и старался всячески отвлечь ее от мысли об их бездетности. Школа для девочек, завещанная ей матерью, заполнила ее жизнь.
Мы уже говорили о достоинствах этой ученой женщины, но хочется повторять и повторять! И правда, сколько ни говори о хорошем человеке, а особенно если это женщина одаренная и умная, все кажется недостаточным. Красивый человек, если он к тому же талантлив и нравственно совершенен, светит словно солнце.
Все в нем привлекательно мысли, слова, поступки. Не удивительно, что тонкий ценитель прекрасного Тахир-джан был очарован своей женой.
Он принадлежал к тому высокому разряду ювелиров, которых можно приравнять к поэтам. Тахир-джан был настоящим творцом красоты, он так подбирал всевозможные оттенки драгоценных камней, сочетал их с золотой или серебряной оправой, такую придавал форму, что его изделия ласкали глаз.
Очаровать Тахир-джана могла только женщина, стоящая выше всяческих похвал. Остается лишь напомнить, что настоящее имя Танбур – Карима, оно означает – великодушная, благородная, щедрая. Поистине это была на редкость прекрасная женщина.
В школе Танбур учились дочери богатых людей и чиновников, живших в округе, только одна, дочь миршаба Абдурахмана Шамсия, приходила издалека. Она была старше всех, хорошо училась и помогала учительнице, не случайно ее сделали старостой. Когда госпожу Танбур вызывали по неотложному делу, Шамсия проводила уроки.
Десять дней назад в школе произошло неожиданное событие.
Шамсия читала вслух стихи Бедиля, Танбур внимательно слушала ее.
Чудесная газель взволновала Танбур до слез, и она повторила вслед за ученицей последнюю строку.
– О, как это прекрасно! – воскликнула она. – Это не стихи, а музыка, изящная, чарующая…
В эту минуту в дверях появилась Фируза, а за ней сестра жены водоноса Зарифа. Учительница, все еще погруженная в музыку стихов, посмотрела на них отсутствующим взглядом и замолчала. Замолчали и девушки. Наступила полная тишина.
Фируза смущенно потупилась.
И вдруг снова прозвучал голос Танбур, повторившей последние строки газели:
Я смущен, что бессилен словами тебя описать, красота!
Сквозь глаза ты вошла в мое сердце, чтоб в нем воссиять, красота!
Осмелев, Зарифа поклонилась и сказала:
– Здравствуйте!
– Здравствуйте! – повторила за ней Фируза, подбежала к Оймулло, собираясь встать перед ней на колени, но та удержала ее и расцеловала в обе щеки. Фируза поцеловала учительнице руки, а госпожа Танбур, прослезившись, заключила ее в свои объятия.
– Что с тобой, милая Фируза? Где ты пропадала? Я так беспокоилась, хотела даже сегодня пойти к вам, наведаться… Хорошо, что ты сама пришла!
Зарифа тем временем присела у порога, пробормотала аминь и рассказала о смерти Дилором.
Весть эта поразила госпожу Танбур. Как же ей до сих пор никто не сообщил о кончине столь почтенной женщины?
Как же так?!
– Ох, да благословит бог вашу милость, – запричитала Зарифа. – Все из-за бедности, некого было послать… Ведь у покойницы никого, кроме этой внучки-сироты, не было. Похоронил ее мой свояк, водонос Ахмед-джан… Да аксакал помог. Ну, сестра пришла, и я с ней, да еще две-три соседки… Прочитали заупокойную молитву… Правда, когда по округе разнесся слух, собрались многие. Проведали о смерти Дилором – сами пришли.
– Аминь, – сказала Танбур, подняв руку. Ее примеру последовали девочки, она прочитала молитву и, как полагалось, провела руками по лицу. Все повторили этот жест. Только Фируза горько плакала и ничего не видела. Зарифа сказала Оймулло, что хочет с ней поговорить. Танбур велела Шамсии занять место учительницы и увела своих гостий в другую комнату.
Зарифа рассказала о печальных событиях последних дней и заключила:
– Мой свояк не выдаст тайны, что бы с ним ни делали. А вот Фирузу посоветовал отвести к вам, больше ей деваться некуда… Это передал нам слуга бая, он тоже был арестован, но уже выпущен на волю.
– А зачем Фируза нужна миршабу?
– Бог его знает, мне неизвестно. Свояк выйдет – расскажет…
– Правильно сделали, что привели, – сказала Танбур. – Будь спокойна, доченька, мой дом – это твой дом. Здесь у тебя много подруг, не соскучишься… Учиться будешь. Даст бог, и ты станешь учить девочек, как я. Только не проговорись подругам, что тебя преследуют. Просто скажи: бабушка умерла, я не могу жить одна дома, вот и пришла сюда.
Оставив Фирузу в надежных руках, Зарифа со спокойным сердцем ушла домой, горячо молясь за добрую наставницу.
Все это было десять дней назад. Фируза посвежела, на губах заиграла легкая улыбка. Оймулло окружила ее материнской заботой, Тахир-джан был с ней приветлив и ласков, а любовь милой Шамсии совсем приободрила девушку. К тому же часто заходил Асо, его нежность и внимание очень трогали сироту. Но были у Фирузы и огорчения, и неприятности: дочь бая Салима и ее подруги при каждом удобном случае старались обидеть, задеть ее. Правда, Оймулло и Шамсия не давали Фирузу в обиду.
Шамсия помогала Фирузе готовить уроки, и с ее помощью девочка довольно быстро усвоила книгу толкований религиозных законов и правил Чоркитоб и почти половину Корана. Ей хотелось читать и Хафиза, и Бедиля, и Навои, которых уже прочли другие ученицы. Среди них были даже такие, что читали Физули и Маслак, а некоторые умели и писать.
Фируза мечтала об этом.
Однажды Танбур ушла на какое-то торжество. Шамсия, как обычно, сидела на ее месте, но девочки не очень-то боялись юную наставницу и, пользуясь мягкостью и добротой подруги, перестали заниматься и стали кто играть, а кто просто разговаривать. Шамсии тоже надоело их одергивать, и, усевшись в сторонке, она раскрыла книгу Шахина Лейли и Меджнун. Эту поэму ей дал два дня назад человек, которого она очень любила.
Вчитываясь в прекрасные стихи, Шамсия раздумывала: кто он, этот Шахин? Она ни от кого еще не слышала этого имени, даже от всезнающей учительницы. А вот ее любимый Ашраф-джан сообщил, что автор поэмы живет в Бухаре, в одном городе с ней. Шахин! Какое красивое имя! Оно означает – сокол. Сокол – птица, которая высоко парит в небе, сокол зоркий, сокол вольный. Как жаль, что к поэме не приложено жизнеописание автора! Может быть, удастся прочитать о нем между строк самой поэмы? Как хорошо она написана! Она слыхала немало рассказов и легенд о Лейли и Меджнуне: знала, что они олицетворяют бессмертное чувство любви, потому-то всех влюбленных называют их именами. А она сама, Шамсия, с ее любовью, похожа ли она на Лейли?.. Где ей до этой красавицы! А Ашраф-джан, похож ли он на Меджнуна? Нет, он ни на кого не похож! Он единственный, несравненный, чудесный! Но как печален рассказ о Лейли и Меджнуне, как тревожит он душу! Неужели и ее любовь окончится так же печально?
Стихи Шахина взволновали Шамсию до глубины души. Впервые в жизни ей довелось читать нечто подобное. Она без конца перечитывала отдельные места и целые дни ходила как в тумане.
Вчера вечером, сославшись на головную боль, Шамсия ушла в свою комнату, чтобы насладиться чтением поэмы. Но родители нарушили ее уединение. Встревоженные, они пришли к ней и забрали книгу.
– Слишком много читаешь, вот и болит у тебя голова! – сказала мать.
Хорошо еще, что они не очень-то грамотные, а то непременно бы стали расспрашивать, кто да зачем дал ей эту книгу.
Наконец сегодня, когда Оймулло Танбур нет, а девочки забавляются, она может спокойно почитать. Правда, немного мучает совесть: нехорошо пользоваться отсутствием учительницы, которая на нее положилась… Но все равно этих девчонок не заставишь слушаться. Нет, уж лучше поскорее дочитать книгу, встретиться с Ашраф-джаном и высказать ему свое мнение. Может, он согласится с ней… И тогда она попросит рассказать подробнее о самом поэте. Ашраф-джан, наверное, его знает…
Девочки между тем окружили Фирузу.
– Кто ты такая, что тебя так балуют? – спросила Салима.
– Госпожа Танбур на нас теперь и внимания не обращает. Все пляшут лишь вокруг этой бездомной сиротки…
Фируза уткнулась в книгу, стараясь не слышать язвительных замечаний и насмешек. Ее молчание еще больше раздразнило девочек. Одна из них толкнула ее слегка:
– Почему ты молчишь?
Это было уж слишком, и Фируза оторвалась от книги.
– Моя бабушка умерла раньше времени из-за насмешек госпожи Магфират. А теперь вы хотите уморить и меня вашей злостью?!
– Скажите на милость, ее бабушка умерла раньше времени, – засмеялась другая девочка. – А что ей, до двухсот лет жить, что ли?!
– До трехсот! – отрезала Фируза.
– Э, глаза бы твои лопнули! – крикнула грубая Салима. Салима была некрасива и всегда завидовала хорошенькой Фирузе.
– Нет, это твои – косые – пусть лопаются! Салима вскипела:
– Вы послушайте только, что болтает эта жалкая сирота! Она проклята, все ее родные умирают!
Салима хотела ударить Фирузу, но та отскочила в сторону. Большинство девочек приняли сторону Фирузы. Они отогнали от нее Салиму и ее подруг. Поднявшийся шум привлек внимание Шамсии, юная наставница не на шутку рассердилась, разогнала учениц по местам и, взяв в руки палку, пригрозила, что всех накажет. Потом начала их спрашивать.
Первой пришлось отвечать Салиме. Она все время путалась и запиналась.
– Не знаешь урока, никак не перескочишь Хафтияк, а еще шум поднимаешь, кричишь на ни в чем не повинных подруг, – гневно воскликнула Шамсия. – Вот расскажу все Оймулло да выдеру тебя как следует!
Салима расплакалась, дала слово спокойно сидеть, учить уроки и не трогать Фирузу.
Шамсия понизила голос: – Не дай бог никому из вас такую участь, как у этой бедной девочки. Ни отца, ни матери у нее нет, ни одного родственника на всем свете. Была одна старушка бабушка, и той не стало. Наша добрая госпожа Танбур приютила Фирузу, хочет воспитать, обучить. Так не грех ли завидовать девочке?
Салима, с покаянным видом опустив голову, села на свое место. Но и душе она затаила злобу и на Фирузу и на Шамсию.
Шамсия обычно не ходила домой обедать, оставалась в школе вместе с Оймулло и наслаждалась беседой с ней. Эти беседы, нередко сопровождавшиеся чтением стихов, игрой на танбуре и пением, воспитали в ней к музыке и поэзии. Она так увлекалась чтением, что могла часами просиживать над книгой. Сегодня, отпустив девочек домой обедать, Шамсии мелела Фирузе поставить самовар, вытащила принесенные из дома глипте пирожки, какую-то снедь и пригласила ее.
– Ты не огорчайся из-за этих глупых девчонок, – сказала она.
Вот начнешь читать хорошие стихи. Ты прочтешь книгу Саади Гулистан, прекрасную, как цветник. Шейх Саади говорит: если человек мудрый, ученый (вот как ты) будет обижен невеждой (как, например. Салима), то от него ничего не убудет, а тому ничего не прибавится. Ведь если простой камень разобьет золотую чашу, то камень не станет от этого ценнее, а золота не станет меньше… Поняла? Эти гадкие девчонки могут сколько угодно чесать свои злые язычки, ты все равно лучше их во сто раз. Не печалься, не волнуйся. Поскорее научись читать стихи. Книги – лучшие наставники и советчики. Хочешь, я прочту тебе мою любимую газель Хафиза? Когда мне грустно, я всегда читаю эти стихи, и на душе так легко становится…
Шамсия раскрыла книгу Хафиза. Видно было, что ей самой хочется ее перечитать, да еще перед такой внимательной слушательницей, как Фи-руза. По нескольку раз она прочитывала каждое двустишие, объясняла Фирузе его смысл, и постепенно отступала горечь обид, жизнь наполнялась интересом, сердце – любовью.
– Несдобровать творящему добро, – прочитала Шамсия следующую строчку.
– Такому, как вы, – воскликнула Фируза.
– О, что я такое сделала, чтобы так говорить обо мне, – возразила Шамсия. – Вот наша учительница – другое дело. Она действительно тебе как ласковая мать. В этом ты счастливее меня.
– Что вы говорите, дорогая моя наставница! Кто вы и кто я? Мне бы хоть пылинку от вашего счастья!
– Нет, ты не знаешь, я не так уж счастлива, как кажется. С виду все хорошо: мой отец известный человек, миршаб Абдурахман-бек, я самая младшая в семье, отец и мать балуют, я ни в чем не терплю недостатка. Но если заглянуть поглубже, я пленница, я игрушка в их руках. Мне позволяют ходить только в школу, в остальное время – сиди дома. Мне не с кем даже поговорить… А главное, не знаю, за кого меня выдадут замуж, помолвят с сынком какого-нибудь крупного чиновника, и я перейду в их дом. А какая это семья, что за человек мой будущий муж, грамотен ли он? Может оказаться невеждой, пьяницей, безнравственным! И такому надо будет подчиняться, исполнять все его желания и приказы…
В этом ли счастье!.. В этом ли…
Шамсия замолчала, не в силах продолжать, к горлу подступил комок слез. Фируза сидела потрясенная. Ее не столько удивили горести Шамсии и даже не то, что эта счастливая на вид девушка так жалобно плачет. Нет, ее поразило неожиданное открытие: оказывается, эта милая, красивая, сердечная девушка, любительница стихов и всего прекрасного – дочь безжалостного, жестокого миршаба Абдурахман-бека! Это у него в тюрьме томится ни в чем не повинный дядюшка Ахмед-джан! Это он арестовал честного юношу Асо! Что за странное противоречие: подлый, низкий отец и благородная, справедливая дочь! Недаром говорится, что из шипа вырастает роза, а от пчелы исходит мед.
Ну хорошо, но сейчас не в этом дело, главное, чтобы подлый миршаб не узнал от дочери, где находится она, Фируза! Как же так получилось, почему Оймулло не предупредила ее?
Наплакавшись вволю, Шамсия вытерла мокрое от слез лицо и снова заговорила, но Фируза уже не вникала в смысл ее слов, она думала о своем. А что, думала она, если раскрыть Шамсии правду, пожаловаться на ее отца? Ой, страшно, еще натворишь беду – не обрадуешься… Шамсия, может, и проявит на словах участие, а потом пойдет и все расскажет отцу. Сказать? Не сказать? Нет, сначала нужно посоветоваться. Оймулло мудрая женщина, она, наверное, худого не посоветует.
При этой мысли Фируза повеселела и живо произнесла:
– Не падай духом, не печалься, если ты не камень. Иди смелее, если не хромой!
– Что, что ты говоришь? – воскликнула изумленная Шамсия. – Ты что, поэтесса? Откуда ты взяла эти стихи?
Фируза, улыбаясь, сказала, что слышала их от бабушки.
– Не надо печалиться, – утешала она Шамсию. – Отец ведь любит вас… А я… не знала, что вы дочь такого важного человека. Я была недостаточно почтительна с вами…
– Брось говорить так, милая Фируза. Быть миршабом и дочерью миршаба не столь уж почетно. Меня это только тяготит. Но смотри, не меняй из-за этого своего отношения ко мне. Считай меня по-прежнему своим другом и сестрой.
– Спасибо, дай вам бог здоровья! – горячо воскликнула Фируза и тут же умолкла.
Шамсия взяла книгу и погрузилась в чтение. Читая про Лейли и Меджнуна, она забывала обо всем на свете.
Фируза тихонько встала, свернула скатерть, па которой они обедали, и села за уроки.
Когда занятия окончились и девочки разошлись по домам, Фируза, оставшись вдвоем с Танбур, рассказала ей, что произошло.
– Не волнуйся, – успокаивала ее та. – Шамсия очень хорошая девушка, она тебя любит и никогда не расскажет о тебе отцу.
– А вдруг случайно проговорится?
– Я ее предупредила, будь спокойна!
Госпожа Танбур старалась говорить весело, но на душе у нее, как говорится, кошки скребли: а вдруг правда миршаб или бай узнают о Фирузе? Тогда добра не жди.
У Фирузы отлегло от сердца, она улыбнулась.
– Ну вот, – сказала Оймулло, – так-то лучше. Когда ты улыбаешься, доченька, и мое сердце радуется, все кругом кажется светлее. Дай тебе бог всегда улыбаться, не знать ни печали, ни горя.
В ту пору всеми делами Бухары ведал кушбеги Остонакул, эмир Абдулахад пребывал главным образом в своей резиденции в Кермине, предаваясь развлечениям, и совсем не интересовался происходящим в его стране и за ее пределами. Он целиком положился на кушбеги, человека умного, рассудительного, большого дипломата. Остонакул-бек по возможности ограждал эмира от всяких волнений, но самому ему приходилось вести сложную и нелегкую борьбу. У него было много недругов, строивших козни, противодействовавших всем его начинаниям. Его не любили за то, что он был шиитом-иранцем, а ему надоели изуверские выходки фанатиков – мулл Бухары.
Дворец Остонакула находился в Арке, блеском своим он не уступал дворцу самого эмира – каждого, кто входил в это величественное здание, охватывал трепет. Как ни ненавидели кушбеги казикалон и другие лица, занимавшие крупные государственные должности, они вынуждены были ходить к нему на поклон. К тому же своей железной логикой, острой мыслью он побеждал в споре противников.
Что до миршаба Абдурахмана, то он вел двойную игру – как говорится, бил и в подкову и в сапог, то есть служил и нашим и вашим. Частенько приходил он к кушбеги, льстил ему подлизывался, наговаривал на казикалона и прочих мулл, передавал, непомерно раздувая, разные сплетни об их тайных делишках. А потом шел к кому-нибудь из них и клеветал на кушбеги. И, как ни странно, такой умный человек, как Остонакул, жестоко ошибался, считая миршаба своим преданным другом, человеком, на которого можно опереться в случае нужды. Он прибегал к его помощи, когда требовалось спровоцировать какую-нибудь склоку, разжечь вражду между разными группами. Миршаб делал вид, что выполняет указания кушбеги, а на деле и не думал преследовать его противников.
Остонакул-бек был высокого роста, сухопарый, с крупным носом, большая окладистая борода падала на грудь. Даже в жару кушбеги надевал два парчовых халата. Голову повязывал белой чалмой, какую носят чиновники, говорил громко, быстро, впиваясь в собеседника острым, пронзительным взглядом.
В этот день кушбеги срочно вызвал к себе миршаба Не успел тот сесть на коня, чтобы ехать во дворец, как пришел посыльный от казика-лона, тоже приглашавшего его к себе. Миршаб растерялся: куда ехать, что делать? Долго сидел он в седле, обдумывая этот сложный вопрос, наконец решился и двинул коня ко дворцу кушбеги. Что ни говори, вся власть у него в руках!
Ко дворцу он подъехал утомленный. В передней привел одежду в порядок, отер с лица пот и вошел в гостиную.
Кушбеги был один. Миршаб почтительно поздоровался.
– Здравствуйте, – ответил кушбеги. – Что-то вас не видно, не являетесь, пока не позовешь…
– Преданно несу службу его высочества, ваше превосходительство! Пекусь о спокойствии и безопасности его подданных, исполняю поручения вашего превосходительства. Но считаю неудобным часто беспокоить вашу милость, уж извините.
– Само собой разумеется, что мы с вами преданные слуги его высочества. И незачем это повторять, говоря об исполнении своих служебных обязанностей. Зато почаще следует докладывать о положении в городе, о поведении подданных, делиться с нами своими соображениями. Тут нечего стесняться!..
– Ваше превосходительство…
– Я ведь предупреждал вас, следите за учащимися, обуздывайте их. Сообщайте мне об их поведении. А вы что делали?
– Ваше превосходительство, я стараюсь, слежу неусыпно, – засуетился миршаб.
– Да? А что вы сделали, например, с этим Махсумом?
– О, проклятый! Он провел меня подлейшим образом! Я только искал, повода арестовать его после того, как он оскорбил меня, опозорил перед всеми…
– И вы не смогли осуществить это из-за его побега в Россию!
– Что поделаешь, в Бухаре одиннадцать ворот, и они открыты с утра до вечера.
– Надо было поторопиться с арестом! В Бухаре и без Махсума хватает головорезов! Они своевольничают, нарушают порядок, смущают людей… Вчера я получил указ от его высочества, он всех нас называет дармоедами, бездельниками! И он прав, под самым носом у нас тащат лакомые куски, а мы и в ус не дуем. Вы думаете, если русский царь хорошо к нам относится, мы можем спать спокойно? Отнюдь нет! И среди русских разные люди бывают, есть хорошие, полезные нам люди, а есть очень вредные, и такие махсумы якшаются с ними, набираются вредного духа, а потом сеют недовольство среди мусульман. Нужно смотреть в оба, быть всегда начеку!
– Да я всегда рад стараться! – проговорил миршаб, а про себя подумал: Сам кушбеги к русским тянется, с российским политическим агентом заодно, к чему же говорить все это? Может, хочет таким образом замазать свои заигрывания с русским? Хорошие ли русские, плохие ли – какое ему до этого дело! Какие есть – пусть такие и будут!
Миршабу хотелось поскорее узнать, зачем вызвал его кушбеги, и получить разрешение уйти.
Ведь его ждет еще казикалон. Но по виду Остонакула нельзя было надеяться, что его скоро отпустят, разговор обещал быть продолжительным.
Кушбеги взял со стола папку и начал рыться в ней, ища какую-то бумагу. Наконец, видимо не найдя того, что искал, он отложил папку и пристально посмотрел на миршаба.
– Насколько мне известно, до сих пор не найден разбойник, пырнувший ножом Гани-джан-бая. Почему? Вчера я получил от бая жалобу. К тому же исчезла и одна из его рабынь. Что же получается, мне, что ли, вместо вас расследовать эти дела?! Бухара поручена вам! Мы не допытываемся, каковы ваши доходы, откуда они, сколько людей у вас и что за люди… Поступающие на вас жалобы мы даже не читаем. Чего же вы еще хотите?
– Ваше превосходительство…
– Так нельзя работать на государственной службе. До меня дошли слухи, что вы якшаетесь с вашими подчиненными, играете в азартные игры, развлекаетесь с безбородыми юнцами и бог его знает какими еще занимаетесь недостойными делами…
– Клевета, ваша милость, клевета!
– Вы уже не в том возрасте, – мягче заговорил кушбеги, – любимый сын ваш Замонбек уже созрел для женитьбы, у старшей дочери дети, следовательно, ваши внуки… Пора вам заняться политикой. Возьмите пример с меня. Чего я только не вытворял в молодости! А потом прочел прощальную молитву, сказал аминь и вот достиг поста кушбеги. Мои мысли целиком посвящены государственным делам, политике.
– Ваша милость…
– Наша задача – не раздражать его высочество. Мы должны ублаготворять нашу знать, духовенство, ограждать цветы страны – богатых купцов, баев – от происков разбойников и голытьбы. Тем самым мы упрочим свое положение, наш пост будет незыблем.
– Ваша милость…
– Ну, кажется, все, можете идти. Не забывайте лишь о том, что я говорил. И имейте в виду: к началу месяца нужно поднести его высочеству подарки, в том числе красивую девушку, а еще лучше красавчика юношу…
– Слушаюсь, ваше превосходительство!
– А что до дела Гани-джан-бая, то не складывайте оружия! Не может быть, чтобы ваши люди в конце концов не нашли того негодяя!..
– Нашли, нашли! – воскликнул миршаб и рассказал, что следы привели следопытов к хаузу Арбоб.
– Ну, а дальше что было? – нетерпеливо спросил кушбеги. Миршаб растерялся:
– Вот то-то и оно… Неизвестно, то ли проклятый Хайдаркул сам поскользнулся и упал в хауз, то ли его кто-то стукнул и сбросил туда. В том месте, где река выходит из-под земли, обнаружились его следы, но они переплелись со многими другими следами и потерялись. Мы спустили ныряльщиков, но они вернулись ни с чем.
