Текст книги "Дочь огня"

Автор книги: Джалол Икрами

– Ну как, все собрались? – спросил Асо.

– Да.

– Все восемь?

– Да.

– Что вы им сказали?

– Как велели. Сказал, что будет гость из Персии, человек мудрый, известный…

– Правильно, – перебил его Хайдаркул, – так и говорите: перс из Мешхеда, духовный наставник, хаджи, совершивший паломничество в Мекку.

– Хорошо, – сказал Гуломали, и все трое пошли в комнату. Собравшиеся встретили гостя стоя, почтительно поздоровавшись, усадили его на почетное место. Асо сел ниже.

– Илохи омин, – произнес Хайдаркул, молитвенно подняв руки. – Да снизойдет милость бога на дела ваши и на дом ваш, да одарит вас твердой памятью и крепким здоровьем аллах великий и справедливый! Пусть обходят вас стороной немощи и болезни!

– Спасибо, – почтительно ответил ему Мадсолех, – добро пожаловать!

Опустив смиренно глаза, Хайдаркул минуту помолчал, а потом, вздохнув, произнес:

– Благочестивые братья, я рад видеть здесь тех, кто жаждет услышать священное слово божье. Но бог не откроет нам своей мудрости, если есть среди нас люди, нечистые духом, недостойные своих предков. Во имя бога, светлого и справедливого, кто пришел сюда с нечистыми мыслями, пусть покинет сей дом. Нет ему среди нас места, и у нас, людей, ищущих бога, нет места для него!

Все с удивлением переглянулись. Особенно был удивлен хозяин дома: он никак не ожидал такого оборота.

– Да неужели среди нас есть какой-нибудь негодяй! – недоверчиво воскликнул он. – Здесь собрались старые мастера, люди верующие, побоятся грех на душу взять.

– Провидение открыло мне, – ответил Хайдаркул, – что есть среди нас один нечистый. То ли от страха, то ли от алчности продал он свою совесть и пришел сюда для того, чтобы учинить донос.

– Ох, грехи, – испуганно вздохнул Мадсолех, – неужели среди нас?

– Козни дьявольские неисповедимы… – сказал Хайдаркул. – Что ж, если все молчат, проведем испытание и не оставим места сомнениям. Но, друзья мои, не забывайте, что сомнение – это путь к истине. Принесите-ка чашу с водой, друг мой Гуломали.

Гуломали неуверенно пожал плечами и взглянул на Асо. Тот утвердительно кивнул головой. Гуломали поднялся и принес воду.

Хайдаркул поставил чашу около себя на видное место. Вынул из-за пазухи бумажный пакетик, взял оттуда щепотку красного порошка и бросил в воду.

– Это, братья мои, священный корень, – торжественно сказал Хайдаркул. – Пусть каждый из вас выпьет отсюда глоток воды, и через несколько минут у доносчика запылает лицо огнем и заболят все внутренности. Если он захочет после этого остаться в живых, пусть скорее признается в грехах своих и уходит от нас, а не то бог отнимет у него душу.

Все чувствовали себя очень неловко, выпивая таинственный глоток воды под внимательным взглядом Хайдаркула. В комнате стало тихо. Хайдаркул пристально вглядывался в лица сидящих: все молча смотрели друг на друга. Но при слабом свете десятилинейной лампы ничего нельзя было разобрать. Прошла минута, за ней – вторая. Молчание стало напряженным. И вдруг сидевший в углу комнаты ткач с длинными усами не выдержал.

– Господин хаджи, господин хаджи, грешен я, смилуйтесь надо мной! – отчаянно завопил он, бросаясь Хайдаркулу в ноги.

Хайдаркул поднял его и спокойно спросил:

– Ну, кто вам велел сюда прийти? Говорите правду, признание может спасти вашу жизнь.

– Мой хозяин, Абдуллобай… он раньше жил рядом с Гани-джан-баем… его Асо хорошо знает… Он приказал прийти сюда, а потом рассказать ему все, что я здесь услышу…

Он замолчал, схватившись за живот.

– Ну что же, брат мой, я верю, что ты раскаялся в своих злых намерениях и не поддашься больше на обман всяких абдуллобаев, – сказал Хайдаркул. – Пусть аллах простит тебе грехи твои, а мы их уже простили.

Хайдаркул вынул из-за пазухи тот же бумажный мешочек, бросил в воду другую щепотку и дал усачу выпить еще один глоток.

Ткач перестал держаться за живот, глаза у него посветлели.

– А теперь уходи, – строго сказал Хайдаркул. – И если Абдуллобай спросит тебя, отвечай, что из Мешхеда и Хиджаза прибыл Ходжибобо. Он призывал правоверных к молитвам и богоугодным делам.

– Все исполню, – поклонился Хайдаркулу в ноги мужчина. – Только вы уж простите мне грехи мои.

– Мы не злопамятны, иди с миром.

Доносчик ушел, сопровождаемый хозяином дома. Когда Гуломали вернулся, Хайдаркул велел Асо выйти и посмотреть, все ли спокойно вокруг.

– Видите, друзья мои, какие люди есть на свете! Надо быть очень осторожным.

– Как это все произошло? – спросил растерянный Гуломали.

– Сейчас я вам могу все рассказать, здесь остались только свои люди. Так вот, братья, никакой я не хаджи-паджи, не знаю я ни колдовства, ни молитв. Я такой же бедняк, как вы.

– Прости меня господи! – воскликнул Мадсолех. – А как же вы заставили сознаться этого дурака доносчика?

– А мне большевики помогли!

– Как большевики? – удивился хозяин.

– Да-да, большевики, – повторил Хайдаркул. – У них в этом большой опыт. Они мне сказали: Иди к Гуломали, но будь осторожен, постарайся сначала узнать, нет ли там доносчика. Как видите, мне удалось вывести его на чистую воду. Если бы он остался и передал о наших разговорах Абдуллобаю, было бы худо.

Долго разговаривали в ту ночь люди, собравшиеся в доме Гуломали… Возвращаясь после собрания к дому Оймулло Танбур, Асо восхищенно говорил Хайдаркулу:

– Ну и молодец же вы, дядя, ну и молодец! Где вы научились этому колдовству?

– Да это вовсе и не колдовство! – засмеялся Хайдаркул. – На, понюхай, – сказал он, протягивая Асо бумажный пакетик с таинственным снадобьем. – Не бойся, нюхай. Это просто толченый красный перец, который ты кладешь в плов.

– Так почему же Абдусалом признался?

– Плохо человеку, когда совесть у него нечиста, – засмеялся Хайдаркул.

В один из последних дней апреля 1917 года на площади Регистан царило необычное оживление.

В городе прошел слух, что его высочество эмир вчера вечером устраивал пиршество в нижней части города, а сегодня приказал готовить пир в мехманхане Рахим-хана.

Еще до восхода солнца водоносы щедро полили площадь Регистан, окрестные базары и торговые ряды, а подметальщики чисто вымели улицы. Ворота Арка в этот день были открыты рано, а стражники, войсковые начальники и прочие чины заняли места на суфах, расположенных у ворот.

У южной стороны дворцового подъезда, выходившего в сторону мехманханы, стояли истцы и ответчики с прошениями. Они надеялись, что эмир задержится и соблаговолит выслушать просителей.

По обеим сторонам Регистана, у стен мечети Поянда и медресе Дарушшифа, с утра засели любопытные бездельники, хотя никто из них толком не знал, что сегодня будет и чего они ждут.

Солнце стояло высоко, когда со стороны хауза показались водоносы, гнавшие ишаков, груженных бурдюками с водой. Они прошли через толпу зевак и дошли до места, откуда начинался круто поднимающийся въезд в Арк. Здесь водоносы заторопились, громко покрикивая и подгоняя палками ишаков. Стража знала водоносов и беспрепятственно пропустила их в ворота.

Джурабай, чего это здесь столько зевак собралось? Да посмотри, всяких начальников-мочальников тучи… что будет? – спросил молодой водонос старшего товарища.

– А бог знает, – ответил Джурабай. – Не иначе как какой-нибудь раб божий потеряет свою голову раньше срока.

– Беднягу принесут в жертву в честь приезда его высочества, – объяснил водонос, шедший позади.

Не успели они дойти до мечети, как навстречу им, к воротам Арка, заторопились стражники кушбеги.

Водоносы свернули на улицу гарема, прошли мимо стражи и ввели ишаков во внешний двор гарема. Там они разгрузили животных и поставили бурдюки на мраморную полукруглую суфу.

Через несколько минут туда пришли шесть молодых женщин. Каждая взвалила себе на спину бурдюк и понесла его в гарем.

Фируза вместе с Ходичой, которая была главной над всеми женщинами-водоносами, должны были обеспечивать водой кухню и гарем, называвшийся Баня. Там содержались женщины и девушки, предназначенные эмиру в подарок.

Сейчас они тащили воду на кухню, где стояло три хума, таких больших, что казалось, у них нет дна. Кроме этих хумов, надо было еще налить котел для плова и большущий самовар. Не меньше воды требовалось и в баню.

В Арке не было проточной воды, воду для трех тысяч человек возили в бурдюках. Водоносы с утра до позднего вечера подвозили воду, а женщины-водоносы разносили бурдюки по различным службам гарема.

…Вот уже неделя, как Фируза работает здесь. Хайдаркул одобрил ее решение, и Фируза согласилась таскать тяжеленные бурдюки. Она шутливо говорила Асо: А я теперь повыше тебя. Ты носишь воду в дома всяких простолюдинов, а я – в гарем самого эмира, его светлейшей матушке и ее приближенным.

Впрочем, тяжелая работа водоноса не слишком утомляла Фирузу, которая не была избалована. И тут она нашла себе подруг. Особенно хорошо к ней относилась Ходича, работавшая здесь больше шести лет, прекрасно изучившая тонкости и сложности жизни гарема. Фируза подружилась и со стряпухами, их помощницами и ученицами, ближе познакомилась с жизнью обитательниц гарема Баня, этих несчастных жертв животной похоти эмира. Она выслушивала их горестные рассказы и как могла пыталась утешить…

В этот день Фируза, немного отстав от своих подруг, медленно шла к главному зданию гарема. Ее обогнала какая-то женщина, с трудом передвигавшая свое грузное тело. Фируза узнала Мухарраму Гарч.

– Госпожа, – окликнула она Мухарраму, – что же вы даже не посмотрите в мою сторону?

– Это ты, Фируза-джан? – сразу обернулась к ней Мухаррама. – А ты, оказывается, на новой работе, поздравляю, поздравляю. И давно?

– С того дня, как Магфират выгнала меня из дому, а ее падчерица прогнала с работы.

– Вот видишь, правильно говорят: лишь бы аллах не обидел.

Ну хорошо, что ты меня окликнула… У меня к тебе разговор, доченька, я тебя повсюду искала. Но тебе, наверно, тяжело, спусти-ка на минуту бурдюк, разговор серьезный.

Мухаррама нагнулась к Фирузе и шепотом рассказала о том, что Замонбек решил захватить и уничтожить всех джадидов, а Магфират наговорила Замонбеку, будто Асо тоже джадид. Они хотят захватить его там же, в Зирабаде, на собрании джадидов, в воскресенье.

– Только смотри, девочка, не проговорись об этом никому, а то и меня и себя погубишь, – доверительно сказала Мухаррама. – Будь осторожней и скажи мужу, чтоб он завтра никуда не ходил. Твой Асо, конечно, не водится с этими джадидами. Но береженого и бог бережет.

– Вы говорите – Зирабад? – протянула Фируза. – А что им делать в Зирабаде?

– Не знаю, говорят, что они там будут сговариваться с русскими. Но помни, доченька, что я тебе сказала, никому ни слова, времена теперь тревожные… Будешь свободна, заходи ко мне в баню, там поговорим.

Мухаррама ушла, а Фируза стояла растерянная и расстроенная. Потом она взвалила на плечи бурдюк и тоже медленно побрела к гарему… Верно, Хайдаркул все время ездит в Каган и Зирабад, там собираются какие-то люди. Хайдаркул, правда, никогда не рассказывал ей, зачем он туда ездит… Но если Замонбек так точно назвал день и час, если он так твердо уверен, значит… Нет, нет! Этого допустить нельзя. Надо срочно сообщить обо всем Хайдаркулу. Но она не может бросить работу и уйти. Что же делать? Надо прийти как можно раньше домой и отправить Асо в Каган. Другого выхода нет…

– Что это ты еле ноги тянешь? Что-нибудь случилось? – прервал ее раздумья голос Ходичи.

– А что, я опоздала? – улыбнулась Фируза. – Да вот встретила I ут знакомую. Задержала меня немного, поговорили.

– Ладно, ладно. Я просто подумала, не устала ли ты, или, может, что болит. Вылей бурдюк на кухню и зайди во внешний двор, отдохни немного. Потом понесешь воду в Баню, а на кухню я к вечеру сама натаскаю. Гам, в Бане, прямо плачут, говорят, совсем без воды остались.

Хорошо, – сказала Фируза.

На кухне работа была в разгаре. Все были заняты: резали морковь, лук, репу и тыкву, перебирали рис, мыли котлы и блюда, подкладывали хворост в очаг. За всеми надзирала главная повариха – неповоротливая, тучная женщина. Громоподобный голос, круглое лицо, мясистые красные щеки, заплывшая шея, крошечные, бесцветные глаза – она наводила страх на всех, кто видел ее впервые. Но, несмотря на вечные крики и угрозы, это была женщина мягкая и справедливая.

– А вот и наша пери воды принесла, – сказала она, увидев Фирузу. – Что это ты запропастилась? Хумы совсем пустые. А может, ты проголодалась, покормить тебя?

– Нет, спасибо, – поблагодарила Фируза. – Вот если бы вы мне к вечеру немного шкварок дали, я бы за вас богу помолилась.

– А ты любишь шкварки?

– Очень.

– Ну что ж, приходи. Я тебе целую чашку наложу.

Фируза вылила воду и пошла во внешний двор. Приоткрыв ворота, она передала свой бурдюк водоносу и села на каменную суфу рядом с подругами.

Все женщины-водоносы, кроме Фирузы и Ходичи, жили в домах, расположенных ниже бани гарема. Их прислали сюда из туменов и вилайетов в подарок матери эмира, но они оказались недостаточно красивыми и не попали в гарем эмира, а остались в услужении. Горя и страданий в их жизни было больше, чем воды, которую они перетаскали.

Вот история одной из них – дочери писца каратегинского хакима. Девушка унаследовала от отца любовь к поэзии, сама писала стихи и у себя на родине славилась как поэтесса.

Ее звали Мавджигуль – волна роз. Но с тех пор как стала рабыней в гареме эмира, она потеряла свое имя, ее стали звать Каратегинка. Ее отец, Мирзо-Латиф, был писцом в канцелярии каратегинского хакима. Попал он туда не по собственной воле. Был он человек добрый и мягкий, обрабатывал свой маленький участок, а в свободное время сочинял вольнолюбивые стихи и песни.

Вот, например:

 
Тому, кто сеет зло, кто опьянился властью,
Блаженства не достичь и не изведать счастья.
На всех, кто бедняку обиду нанесет,
Обрушится судьба жестокою напастью.
 

Я вышел из дому, беды не ожидая. Напала на меня собак судейских стая. Когда бы стрелы мне, когда б хороший лук, Сумел бы отомстить обидчикам тогда я!..

В Каратегине в те времена грамотных было мало, и хаким забрал Мирзо-Латифа в свою канцелярию. Тот долго сопротивлялся, но в конце концов согласился, надеясь, что ему, может быть, удастся хоть чем-нибудь помочь людям, обращающимся за помощью в канцелярию хакима. Он бесплатно писал беднякам прошения, старался помочь им, а в свободное время продолжал писать стихи, в которых порицал жестокость власть имущих, сочинял злые сатиры на судей и хакимов.

Дом Мирзо-Латифа стоял на берегу речки. Напротив, на другом берегу, стоял дом гончара. У гончара был сын, чуть старше Мавджигуль. Молодые люди любили друг друга. Юноша пользовался каждым удобным случаем, чтобы перебраться через реку и увидеть Мавджигуль. Он дарил ей красивые кувшины с изогнутыми носиками, кувшины для воды, пиалы. На каждом из подарков тонкой арабской вязью было выписано имя Мавджигуль. Девушка отвечала ему нежным взглядом, ласковой улыбкой, стихами и песнями.

Родители знали об этой любви и собирались сыграть свадьбу.

Но слава о грамотной девушке, пишущей стихи, дошла до ушей главного писаря, плохо относившегося к Мирзо-Латифу. Старик воспылал любовью к девушке и посватался к ней.

Мирзо-Латиф отказал ему.

Взбешенный отказом, главный писарь отправил сына гончара в солдаты в Бухару. Потом вторично послал в дом Мирзо-Латифа сватов. Мирзо-Латиф, возмущенный расправой над сыном гончара, не впустил сватов во двор и в ту же ночь сочинил на главного писаря сатиру, которая через день попала тому в руки:

 
В разгаре лета к нам зима пришла,
И голова ее, что так бела,
Внезапно поднялась из-за стола,
На главного писца дохнув простудой.
Не зря дивится вся мирзахана.
Кто здесь и впрямь безумец – девона?..
В чьей бороде сверкает седина,
На главного писца дохнув простудой?..
Старик, о девушке хлопочешь ты?
Старухи больше знать не хочешь ты?
О юность, старика морочишь ты,
На главного писца дохнув простудой.
Безумец, твой приют – среди могил…
Пускай тебе поможет Азраил!
Гляди, чтоб он тебя не поразил,
На главного писца дохнув простудой!
 

На этот раз главный писарь только зло усмехнулся. Он надел новый халат и отправился на прием к хакиму. Читая своему господину сатиру, он так переиначил ее, что получилось, будто бы она написана на самого хакима. Кое-что при этом добавили приближенные хакима, которым Мирзо-Латиф стоял поперек дороги. Хаким был разгневан: дом Мирзо-Латифа разграбили, жену и дочь взяли к хакиму, а оттуда Мавджигуль отправили в Бухару, в подарок эмиру.

Долго болела Мавджигуль, снедаемая тоской и печалью, и только забота и ласка Ходичи и других женщин спасли ее от смерти.

Стихи, песни и дастаны Мавджигуль скрашивали жизнь узниц, они боялись, как бы девушку не отдали в гарем какого-нибудь сановника, и уговорили Ходичу взять ее в водоносы. Вот уже год, как Мавджигуль носит бурдюки и оплакивает свое горе в грустных песнях…

Прочти что-нибудь, – попросила ее Ходича, когда пришла. Ну хотя бы то, что ты написала сегодня ночью.

Очень я про любовь люблю слушать. Я всего три месяца прожила с мужем, а с тех пор как забрали его, даже лица мужского не видела. Почитай, сестрица, почитай. Мавджигуль вынула из-за пазухи лист бумаги и начала читать своим глубоким, чуть-чуть дрожащим голосом:

 
Дорогому другу сами напишите обо мне
Изошла она слезами, – напишите обо мне.
Как сжигает сердце пламя – напишите обо мне
Осторожными словами напишите обо мне
Как печалюсь я ночами – напишите обо мне
И на двери, и на раме напишите обо мне
Как жесток он временами – напишите обо мне.
Золотыми письменами напишите обо мне
 

– Молодец, – вздохнула Ходича. – За сердце берет Как будто про меня… И откуда ты слова находишь, да так гладко, так красиво и жалостно. Замечательно написала, будто всю боль, всю тоску в стихи вложила!

Фирузе очень нравились стихи Мавджигуль, они напоминали ей далекие годы, учебу с Шамсией, ее страшную долю.

– Не печалься, Мавджигуль, не плачь, мир тоже меняется. И для нас с тобой, говорят, светлый день придет…

После работы Фируза надела паранджу, положила за пазуху сверток с едой, которую ей дали на кухне, и быстро побежала домой.

Асо ждал ее. Фируза передала ему разговор с Мухаррамой Гарч.

– От этой проклятой Магфират нам еще много будет горя, – помрачнел Асо. – Но как они могли узнать, что джадиды собираются завтра в Зирабаде?

– Так это правда? – испугалась Фируза.

– Правда. Хайдаркул просил меня завтра привезти туда Камоледди-на Махдума и еще кое-кого.

– Так надо же их скорее предупредить, – заволновалась Фируза.

– Конечно, – твердо сказал Асо. – Эту встречу Хайдаркул решил устроить в Зирабаде по просьбе ака Махсума. Мне надо торопиться. Ты переночуй у Оймулло, а к ночи я вернусь.

– Ладно, ладно, – вставая вместе с мужем, сказала Фируза. – Ты лучше о себе побеспокойся, будь осторожен.

Фируза закрыла за Асо ворота, помолилась и, поручив мужа защите аллаха, вернулась в комнату.

Асо торопился, но, пока он пешком дошел до квартала Мирдустим, наступила ночь. Муэдзины окончили последний азан, ворота Кавола были уже закрыты.

Асо в отчаянии повернул назад. Дойдя до берега Шахруда, он опустился на каменную суфу. Что делать? Вернуться домой и попытаться предупредить друзей утром? Нет, он может опоздать. Приспешники Замонбека с утра, наверно, будут следить за окрестностями Зирабада и за дорогой на Каган. Нет, во что бы то ни стало надо предупредить сегодня. Но как?

Асо вспомнил, как Хайдаркулу удалось однажды скрыться от людей миршаба по руслу Шахруда.

Шахруд вытекает из-под крепости и течет между воротами Кавола и воротами Мазара Бухары. Там, где река входит в город, не было ни улиц, ни площадей, к обоим берегам тесно примыкали только жалкие, полуразрушенные дворы и глиняные стены.

Асо удалось незаметно спуститься в Шахруд и осторожно пробраться через железную решетку в тоннель, а оттуда на ту сторону крепости, за городские стены. Дальше дорога вела через большое кладбище. Было жутко, выли шакалы. Огромное кладбище, казалось, не имело конца. Но вот показались железнодорожные пути.

На станции поезда не было, и только на стороне, около складов, пыхтя, двигался паровоз, таща за собой несколько вагонов.

– Амон-джан, – наугад крикнул Асо, когда паровоз проходил мимо.

– Асо, это ты? – удивился Амон, вглядываясь в темноту. – Ты чего пришел на ночь глядя?

– Срочное дело, – сказал Асо, поднимаясь к Амону. – Поговорить надо.

– Посиди пока на этом ящике, – ответил Амон, – я сейчас кончу. Прислушиваясь к свистку железнодорожного сцепщика, он то подавал паровоз вперед, то толкал вагоны назад. Наконец он выстроил в ряд все пустые вагоны.

– Ну, а теперь говори, – сказал он, вытирая руки тряпкой. Асо передал Амону все, что сообщила ему Фируза.

– Поедем в Каган, – сказал Амон, – пойдешь ко мне, там должны быть и Хайдаркул и Умар-джан, а может, и Смирнова застанем.

Через несколько минут Амон повел поезд в Каган. Рядом с другом Асо приободрился и даже что-то тихо напевал под стук колес…

Амон был прав. Асо нашел у него дома и Хайдаркула, и Умар-джана, и Смирнова, и еще двух товарищей из депо.

– Вот видите, как надо быть осторожным с этими джадидами, – сердито бросил Смирнов, услышав новость. – Видно, среди них немало предателей. Я думаю, что Хайдаркул должен отправиться завтра в Бухару… Нет, лучше пусть Асо предупредит ака Махсума, чтобы он приехал сюда.

Здесь мы ему все объясним.

– Тут я виноват, – огорчился Хайдаркул, – надо было самому проверить представителей вилайета, а я доверил все дело ака Махсуму.

– Напрасно. У ака Махсума нет опыта в таких делах. И вообще он слишком доверчив, а джадидам он доверяет абсолютно.

– Время сейчас наступает горячее, товарищи, – сказал Смирнов. – В окопах солдаты братаются, требуют окончания войны. Рабочие и крестьяне поднимаются, не хотят больше умирать с голоду. Трон Романовых дрожит, да и эмиру Алимхану не удержаться. И он, и его приближенные это чувствуют, Царское политическое агентство держит их в курсе событий, учит, как шкуру спасать.

– Нет, пожалуй, я лучше сам съезжу в город, – решительно встал с места Хайдаркул. – Завтра с утра Замонбек со своими людьми заявится в Каган и Зирабад. Ака Махсуму приезжать сюда не следует.

– Только смотри, будь осторожен. Я уверен, что Замонбек поставил своих людей около дома ака Махсума.

Десять дней назад Магфират сказала Замонбеку, что Асо связан с джадидами, а до сих пор ничего не изменилось. Асо по-прежнему исправно таскает свои бурдюки. Магфират выходит из себя, она не дождется той минуты, когда Асо проведут мимо ее двора со связанными руками. Вот бы она насладилась этим зрелищем! Она бы забросала его камнями, а потом можно было бы пойти в дом Оймулло Танбур и вдоволь посмеяться над Фирузой…

Но Замонбек трус, он медлит, чего-то боится. Была бы в ее руках такая власть, уж она знала бы, как расправиться со своими врагами. Пусть бы кто-нибудь попробовал ей не подчиниться! Но увы! Она только женщина, нет у нее в руках власти, и поэтому Асо ходит на свободе.

Она очень ясно увидела перед собой его лицо, большие печальные глаза… Ею вдруг овладело сомнение: смогла бы она убить его, бросить в тюрьму, может быть, зря она поступила так круто и прогнала Асо. Что она выиграла? Ничего. Раньше она могла хоть видеть его, когда он приносил воду. А может, сходить ей к еврейскому ишану и купить у него наговорный талисман? Может, талисман заставит Асо охладеть к Фирузе? Она мало на это надеется… Но почему бы не испробовать? Она сегодня же пойдет к ишану. Но чтобы талисман подействовал, она должна видеть Асо…

Затянувшись из чилима, Магфират отставила его в сторону и поднялась с места.

– Шарофат, эй, Шарофат! – крикнула она служанке. – Сбегай к хаузу да приведи сюда старосту водоносов.

Потом она зашла в чулан, вынула бутылку с вином, налив пиалу до краев, она выпила и закусила кусочком подсушенной лепешки. Когда Шарофат вернулась, она застала хозяйку на суфе.

– Привела?

– Ждет во дворе.

– Зови.

Староста почтительно остановился у ворот.

– Я вами недовольна, – сердито сказала ему Магфират.

– Разве я в чем-нибудь виноват?

– Да. Вы совсем о нашем доме не заботитесь, хватает ли нам воды, нет ли – вам и дела нет.

– Но, по-моему, Абдусалом аккуратно носит вам воду.

– А кого-нибудь подряхлее вы не смогли найти? – усмехнулся Магфират. – У Абдусалома силенки не те, чтобы обслужить наш дом. Послали бы лучше Асо.

– Я уж его несколько раз посылал, да он не соглашается. Не знаю, кто его у вас так обидел.

– Никто его не обижал. Просто он у вас важничать стал. Больно вы мягкий человек, вот ваши водоносы и распустились, делают что хотят.

– По нашим обычаям, мы не можем заставить водоноса…

– Можете! – резко оборвала старика Магфират. – Можете! Без вас он и куска хлеба не заработает.

– Наше дело добровольное, – убеждал ее староста. – Захочет водонос, пусть он хоть всю жизнь от вашего порога не отходит. Нам дела нет. А вот если он начнет плутовать, жульничать, будет заглядываться на чужих жен или дочерей, тогда мы должны вмешаться…

– Ладно, меня ваши обычаи и правила не касаются! Мне нужен хороший водонос. А Асо сильный, вежливый, никогда не опаздывает, и бурдюк у него большой. Ваше дело распорядиться, чтобы воду в наш дом носил Асо.

– Что же, – нерешительно сказал старик, – я еще раз с ним поговорю.

– Можете ему передать, что я в долгу не останусь, денег прибавлю и к каждому празднику буду дарить одежду… А теперь сходите на кухню, там вас накормят.

…В это же время муж Магфират, дядюшка Мирбако, сидел за роскошным дастарханом в доме Замонбека и жаловался приятелю:

– Стар я стал, Замонбек, стар. Ни на что сил не хватает, да на месте тоже не усидишь: и вас хочется повидать, и туда пойти, и сюда, а ноги не тащат. А когда-то при дворе покойного Абдулахада – да смилостивится над ним аллах, да будет ему рай обителью! – я исполнял вашу должность.

– Это верно, – насмешливо протянул Замонбек. – Сил у вас, видно, и вправду на многое не хватает…

– Вы это о чем? – забеспокоился Мирбако.

– Да так, – засмеялся Замонбек. – Я просто подтверждаю ваши слова: видно, и впрямь вы стали жидковаты, если янга так крепко подружилась в последнее время с Мухаррамой Гарч.

– Наши жены на прошлой неделе, кажется, вместе с ней ездили к вам в загородный сад! – полувопросительно сказал Мирбако.

– Да, ездили-то вместе. Но я привез свою жену в город, а ваша осталась ночевать в саду с Мухаррамой.

Мирбако довольно спокойно выслушал эту новость. Он был стреляный волк, и вывести его из себя было не так просто. Гораздо больше его занимало, почему Замонбек затеял этот разговор.

– Допустим, – сказал он, – но к чему вы это мне говорите?

– А к тому, – сказал Замонбек, – что через вашу жену Мухаррама нашла путь к моему дому. А это меня мало радует. Это и нам с вами не к чести, да и для дела плохо.

– Ну так и говорите со своей собственной женой! – рассердился Мирбако. – Не в мой же Мухаррама дом приходила, а в ваш, мне давно известно, что Мухаррама – близкий друг вашего дома.

– Смотрите, Мирбако, – вспылил и Замонбек, – не суйте свою голову под обнаженный кинжал! Я слов на ветер не бросаю. Мухаррама предала и меня, и вас, и дело государственной важности. В ту ночь ваша жена открыла ей государственную тайну… В прошлое воскресенье я должен был захватить гнездо джадидов в Зирабаде. А она мне все сорвала.

– Я за Мухарраму не заступаюсь, но не могла же эту тайну открыть моя жена! Ведь это только от вас могло исходить или от вашей жены, только вы об этом знали. При чем же тут моя Магфират?

– Это верно, – спокойней заговорил Замонбек, – первая виновница, конечно, моя жена. Она рассказала обо всем вашей жене, потому что на другой день та встретила меня и пожаловалась на какого-то водоноса, будто бы он тоже джадид и ездит в Зирабад. Не знаю, чем только провинился перед вашей женой этот водонос?

Выслушав Замонбека, Мирбако задумался. За что его жена так возненавидела Асо? Она не только выгнала его из дому, но, оказывается, и Замонбеку на него пожаловалась. В чем причина такой ненависти? Тут что-то не чисто. Пожалуй, надо кончать беседу и поторопиться домой. Да и о Мухарраме нужно с женой поговорить…

Мирбако простился и поехал домой. Передавая поводья слуге, он увидел, как со двора вышел староста водоносов.

– Эй, бобо, – окликнул его Мирбако, – что это вы приходили?

– Госпожа изволила звать.

– Это все из-за этого Асо?

– Да, да, из-за Асо… Я постараюсь его уговорить…

– На что уговорить?

– Чтобы он опять согласился носить вам воду.

– Ну что ж, хорошо, – мрачно произнес Мирбако.

Магфират не ожидала мужа так рано. Признаться, она даже забыла о нем. С минуты на минуту, казалось ей, она услышит знакомый голос: Во-до-нос! И вдруг этот неожиданный приход опостылевшего старика.

Она нахмурила брови и сердито бросила:

– Чего это вы так рано сегодня?

– Боялся, чтобы какой-нибудь грязный водонос не осквернил моей постели, – ответил Мирбако, сбрасывая халат прямо на пол. – Что тут делал староста водоносов?

– Зашли бы сначала в дом да посмотрели, в порядке ли ваша постель, бесстыдник.

– Подожди, я еще тебе покажу, кто бесстыдник, – сказал Мирбако, вешая чалму на гвоздь. – А тебе не стыдно просить старосту, чтобы он прислал тебе Асо? Что у тебя за дело с ним, распутная тварь?

– Как вы смеете так со мной разговаривать?! – в ярости завопила Магфират. – Может, вы забыли, кто вы и кто я? Да вы знаете… что я дочь Оллоёр-би! Да если я расскажу своему вельможному отцу, как вы меня оскорбляете, он развеет ваш прах по ветру.

– Будь ты хоть дочерью самого эмира, не испугаешь! – закричал Мирбако. – Завтра же дам тебе развод, и убирайся, мне не нужна чужая подстилка!

– А когда брал, тогда я тебе нужна была, – Магфират даже на ты перешла. – Так теперь сцепи зубы и терпи! А не можешь терпеть, так пойди займи у кого-нибудь силы, жалкий старикашка.

– Ты растоптала мою честь… Если бы…

– Если бы ты знал, что такое честь, то мне таких слов не говорил бы. Мирбако понял, что разговаривать с ней бесполезно. Да и прогнать ее будет нелегко, эта тварь пойдет на все. Он вышел из комнаты.

Пододвинув чилим, Магфират зажгла спичку, положила табак и сделала несколько глубоких затяжек. Комната наполнилась дымом.

– Эх, грехи, – сказала она мужу вслед. – Хозяин нищ, так и вору ничего не достанется. Ты стал моим мужем, а что ты мне дал? Богатство в дом принесла я. Почет и славу – тоже я. И уют, и порядок, и все в доме – от меня. Чего же тебе еще надо? А ты только и знаешь, что пять раз на дню делать намазы, а за меня ни одного раза не помолишься! И еще приходишь и устраиваешь скандалы…

Мирбако вернулся в комнату, молча совершил ритуальное омовение, не обращая внимания на Магфират, надел халат, накрутил на голову чалму и вышел на улицу.

Целый день его не было. Он возвратился только после вечернего намаза.