Текст книги "Дочь огня"
Автор книги: Джалол Икрами
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)
Вскоре пришел Тахир-джан, в полном смятении он сказал, что выхода нет и что он сам поведет Фирузу к миршабу, будет протестовать, требовать, чтобы ее освободили. Танбур прекрасно понимала, что выхода нет, все равно Фирузу уведут. Она успокаивала девочку, говорила, что ее сейчас же отпустят… Вот и дядюшка Тахир-джан пойдет вместе с ней.
Но весь страх перед миршабом поблек, когда Фируза увидела старого водоноса. Изверги, что они сделали с ним! В первое мгновение она даже не узнала его. Опухшее лицо, косматые седые волосы, свалявшаяся седая борода, окровавленная рваная рубаха… Какой ужас! В чем он провинился? Только за то, что он спрятал Фирузу, его так истерзали?..
Да что это к ней привязались? Что плохого сделала она людям? Чего хочет от нее миршаб? В тюрьму сажают воров, убийц, а при чем тут она? Была бы жива бабушка, ничего такого не случилось бы. Никто не осмеливался ее и пальцем тронуть при жизни бабушки. А теперь все за ней охотятся – и кушбеги, и миршаб, и аксакал, и имам, и суфи, и бай, и дочери бая, и Салима… Все, все на нее напали. Хорошо еще, что есть учительница, она не такая, и Шамсия хорошая… И Асо… Где же он сейчас? Что с ним? Утром придет ее проведать, а ее уже нет. Узнает, что случилось, наверное, побежит к миршабу, а его там изобьют и прогонят… Что же с ним будет? Боже, боже, за что? В чем я провинилась перед тобой?
Все эти мысли не давали покоя Фирузе, она никак не могла уснуть.
– Что будет с Асо? – не выдержав, воскликнула она Утром он, возможно, придет к Оймулло.
– Ничего страшного, ты с ним сама поговоришь, все ему расскажешь.
– Как, Асо придет сюда?
– Нет, ты пойдешь в школу, будешь там заниматься, а вечером вернешься вместе со мной.
– Буду ходить в школу? С вами вместе? Да разве родители ваши согласятся?..
– Мать согласна, а отца она уговорит, я в этом уверена.
– Ох, если бы так!.. Я буду вам верной служанкой, стану носить ваши книги, только берите меня с собой в школу, не оставляйте здесь одну.
– Ты ведь моя любимая сестренка!
– Дай вам бог прожить тысячу лет! Будьте вечно счастливы! Пусть никогда не придется пережить вам, что я переживаю…
У Шамсии от жалости больно сжалось сердце, горло перехватила спазма, она ничего не ответила Фирузе.
Баня Кунджак, что значит угловая, – одна из самых старинных в Бухаре. Она не случайно называлась угловой, ибо помещалась на углу двух улиц, как раз против Большой бухарской мечети, ворота бани открывались прямо перед ее высокой стеной.
У ее ворот и в округе постоянно толклись нищие, гадальщики, торговцы печеной свеклой, а летом – водой. И от покупателей отбоя не было. В помещение бани вели со двора вниз широкие ступени. Туда уже мужчины не входили. Там, в большой прихожей, на суфе, покрытой тюфяками, убранной паласами и одеялами, восседала обычно владелица бани, женщина весьма известная всей Бухаре, Мухаррама Гарч. Она была высокая, дородная, с грубоватым лицом, хранившим следы былой красоты, но поддавшимся натиску времени. На ногах у нее хромовые сапожки со скрипом, отсюда и прозвище – Гарч, что означает скрип.
По ее манере держаться заметно было, что это многоопытная женщина, прошедшая сквозь огонь и воду, видавшая виды, прекрасно разбирающаяся в людях. Покуривая чилим, она внимательно оглядывала всех посетительниц и всем оказывала должное внимание, в зависимости от их положения в обществе. Для каждой у нее находилось острое словцо, голос у Мухаррамы Гарч был громкий, низкий, почти мужской. Редко случалось, чтобы она вставала кому-нибудь навстречу, исключение делалось только для очень знатных женщин, которых она знала наперечет, довольно часто бывала у них дома.
Сидя возле огромного сундука, она сама брала деньги за вход, взглядом, мановением руки отдавала распоряжения массажисткам, банщицам, служанкам, выдававшим набедренные повязки. Таким образом, почти не вставая с места, она управляла всем банным заведением.
Ее услугами пользовались не только женщины, но и мужчины.
Это уже происходило за пределами бани. Чего только она не проделывала! Самые крупные бухарские баи были ей многим обязаны и с благодарностью откликались на ее просьбы. В ней нуждались и миршаб, и казикалон, и муфтий, и даже сам алам.
Она была своего рода зеркалом, в котором каждый мужчина мог подробно разглядеть понравившуюся ему женщину. От острого взгляда Мухаррамы Гарч не ускользали ни достоинства, ни недостатки красавиц, пленивших чье-нибудь воображение.
– Нет, дочь такого-то вам не подходит, разуверяла она какого-нибудь влюбленного. – Она только с виду хороша собой… Ну там рост… А вам, я знаю, нужны полные, пышные красавицы… Эта же – ощипанная ворона, кости да кожа.
Не очень-то это было красиво – так порочить девушек, но при всем том Мухаррама Гарч была неплохой женщиной: мужественная, смелая, она ни перед кем не заискивала, никому не угождала, не жадничала и никого не боялась. Но горе ее врагам, с ними она была зла и мстительна.
В описываемый нами день Мухаррама Гарч пребывала в прекрасном настроении. Она сидела на своем месте, ожидая недавно родившую жену известного бая, торговца халатами. Предстояло отпраздновать это событие. К тому же сегодня должна была прийти невестка Вафо-джана, менялы Обеих женщин, конечно, будут сопровождать многочисленные родственницы, подруги, служанки, и от всех этих обычаев немало денег приплывет в карман владелицы бани. Обычные посетительницы не очень-н) занимали сегодня внимание Мухаррамы Гарч. Она с нетерпением ждала важных гостей, нервно курила и бросала взгляды на дверь.
Но ту сторону двери дежурила служанка, наконец она сообщила, что пришла жена бая. Мухаррама Гарч встала, отдав приказ служанкам, и, приговаривая: Добро пожаловать, – пошла навстречу прибывшим. Восемь нарядно одетых женщин сбросили свои паранджи на руки служанок и с их же помощью спустились вниз по ступенькам.
Мухаррама прежде всего поздоровалась с матерью бая, высокой пожилой женщиной, потом обратилась к его жене, бывшей очень красивой, но теперь пожелтевшей, осунувшейся. Измучили ее роды и невежество повитух. Немало молодых жизней загубили они.
Поздоровавшись со спутницами молодой женщины, Мухаррама отвела их на почетное место. Из рук повитухи она взяла новорожденного и подала бабушке, поздравив ее с замечательным внуком.
– Ах, что за мальчик! Настоящий шах! Пусть живет долго, в достатке, пусть вечно будет счастлив!
– Аминь! – сказали все хором и провели руками но лицу. Появились подносы с чаем, угощение.
Мухаррама вошла в помещение бани, чтобы очистить для молодой жены бая парную.
В старинных бухарских банях есть особая комната для омовения ног. Туда входят в нижнем белье и обуви, а раздевшись и отдав белье и обувь банщице, надевают полученную от нее повязку. Отсюда по темному коридору проходят в круглую залу с большой, тоже круглой, суфой посредине. Из этой залы ведет ряд дверей в другие отделения. В двух из них на широких лежанках купальщицам делают массаж. Остальные – парная и холодная. Есть еще крохотные отделения, где женщины совершают самое интимное омовение.
В парной в стены вделаны большие чаны с холодной и горячей водой, в топке пылает огонь, плиты раскалены добела. Жара там неимоверная.
Одетая, в сапожках, Мухаррама вошла в парную и обратилась к купающимся там женщинам:
– Милые мои, в бане Кунджак тепло повсюду. Вот помойтесь хотя бы на той суфе или на этой, можете пройти и в холодную. Уступите место недавно родившей…
Тут же в сопровождении нескольких женщин появилась жена бая, слабая, худая, она опиралась на руки двух своих спутниц. За нею шла повитуха, неся на руках новорожденного, а далее – массажистки, банщицы с ведрами, тазами, чайниками, благовониями…
Зрелище это привлекло всех находившихся в бане.
Первой в парную вошла повитуха, она уселась на суфу с ребенком на руках и приказала служанке старательно вымыть пол. Потом обратилась к роженице:
– Ну, милая, ложитесь-ка на пол… Сначала на спину, вот так!
Банщицы усердно мыли молодую женщину. Ребенок заливался плачем на руках у повитухи. Кругом кричали и взвизгивали, звенели ведра и тазы, заглушая плеск льющейся воды, и весь этот крик и звон отдавался эхом в высоком куполе. В спертом воздухе парной почти нечем было дышать. Жена бая, совсем обессиленная мытьем и массажем, лежала без чувств. Ребенок зашелся плачем и уже не издавал ни звука.
Наконец повитуха встала:
– Ну хватит! Возьмите ребенка. Ему уже сорок дней, помоем его и вынесем отсюда.
Служанки помогли повитухе положить младенца, как полагалось, на грудь матери и в таком положении помыли его. Трижды облив водой, передали в руки одной из родственниц, и та унесла малютку. А молодую мать еще раз как следует вымыли и, перевернув на живот, осыпали с ног до головы размельченным жареным орехом, смешанным с сахарной пудрой, при этом служанки горстями бросали его себе в рот. Поясницу женщины посыпали бурой и кардамоном и приказали лежать неподвижно. Она поминутно теряла сознание от жары и запаха пряностей. Повитуха, увидев, как ей плохо, велела служанкам принести сладкую мучную болтушку и пиалы.
Когда ритуал был окончен, молодую женщину снова помыли и вынесли в более прохладное помещение. Для гостей расстелили тюфячки, подстилки, и Мухаррама Гарч поздравила всех присутствующих. Снова принесли обильное угощение, тарелки с жареным мясом.
Не успела Мухаррама приступить к еде, как вошла ее служанка и что-то шепнула на ухо.
Мухаррама тут же последовала за ней к выходу. По ту сторону ворот, на суфе, в ожидании ее сидел посланец миршаба Кали Курбан.
– Здравствуйте, уважаемая, – сказал он, услыхав, что она приблизилась к воротам. – Как поживаете?
Мухаррама Гарч, не стесняясь, что он увидит ее лицо, вышла к нему.
– Что случилось?
– Ничего, все в порядке… Его милость миршаб шлет вам привет. Он все глаза проглядел, ожидая вас. У него, видно, важное к вам дело есть.
– Ладно, скажи, приду попозже.
– Нет, уважаемая, без вас мне вернуться нельзя. Хоть умри, но приведи сейчас же! – говорит. Ничего не поделаешь, придется!..
– А если я не пойду, что ты мне сделаешь? – вскипела женщина. – Не боюсь я ни тебя, ни твоего начальника.
– Ну-ну, на все для вас готов, – уже совсем мягко, чуть ли не ласково сказал Курбан, – не убивайте меня, дайте еще хоть два дня пожить, если будет на то ваша милость!..
– Сейчас не время шутить! – строго прервала его Мухаррама. – В бане важные гости, иди, скажи – приду попозже…
– Да я без вас с места не сойду. Если сейчас не пойдете, я сам отправлюсь в баню за вами.
– Еще что выдумал?!
– А вы поторопитесь!
Упрямый, вздорный нрав Кали Курбана был всем хорошо известен, и Мухаррама решила, что лучше его не дразнить. Вернувшись к гостям, она извинилась перед ними и, посадив на свое место старшую помощницу, обратилась к бабушке новорожденного:
– Простите, уважаемая госпожа, я вынуждена вас покинуть. Не сердитесь, если было что не так. В другой раз исправлю… Аминь. Дай вам бог еще много внуков, долгой жизни и счастливых дней!
Все подняли молитвенно руки.
– Мы на вас нисколько не в обиде, – сказала старуха. – Дай вам бог здоровья!
Сняв с гвоздя свою паранджу и сетку, отдав распоряжения служанкам, Мухаррама ушла. Она не сомневалась, что гости отблагодарят как следует всех обслуживающих баню, да и ее не забудут. Уж наверное для нее приготовлен ценный подарок…
Миршаб с нетерпением ждал Мухарраму. В его душе царило смятение. Фируза нашлась, жена советует оставить ее дома, надо выдать замуж дочь… Как от всех этих дел и мыслей не закружиться голове? Он готов был уже согласиться с женой, оставить Фирузу на год у себя, но тогда ведь все равно придется искать для эмира какую-нибудь красивую, умную девушку. Таков наказ кушбеги и казикалона. В этом деле может помочь только Мухаррама. Если она не знает подходящей, так уж никто не может знать. Правда, в последнее время у миршаба испортились отношения с Мухаррамой: он сам и его люди нарушили свои обещания, несколько раз появлялись на ее тайных пирушках. А ведь на эти пирушки приходили весьма известные в городе мужчины, которым было нежелательно, чтобы их здесь увидели, и они уже не рисковали прийти на них снова. Это все отбивало у Мухаррамы выгодных клиентов. Да, нехорошо получается.
И все же миршаб был так уверен в своей силе, в прочности своего положения, что не сомневался в послушании Мухаррамы. А в случае чего можно ее и заставить!.. Еще есть такая замечательная приманка – деньги, подарки. Во что бы то ни стало надо добиться ее помощи!
Мысли миршаба прервал вошедший слуга, он доложил, что пришла Мухаррама Гарч, миршаб быстро спрятал под подушку нагайку, лежавшую рядом с ним, и приказал ввести женщину.
Лицо Мухаррамы было закрыто сеткой, но, как только слуга вышел, она откинула ее, поздоровалась с миршабом и собралась было скромно усесться поодаль. Но миршаб пошел ей навстречу, весело улыбаясь, ответил на ее приветствие и пригласил сесть рядом с собой. Разговор он начал издалека, спросив прежде всего о ее здоровье.
– Моя покойная мать, – улыбаясь, сказала Мухаррама, – не раз говаривала, что миршабы не пускают женщин в свое учреждение. А о том, чтобы их спрашивать о здоровье, и речи быть не могло! Слава богу, в наше время все это изменилось… Нас, беспомощных, слабых, как равных допускает к себе ваша милость, да еще о здоровье спрашивает. Слава богу, тысячу раз слава!
– В наше время, – подхватил шутку миршаб, – такие слабые, беспомощные, как вы, могут самих защитников государства защитить! Ну а теперь – к делу! Я пригласил вас в необычный час для того, чтобы наша встреча осталась в тайне, чтобы недруги ничего о ней не знали. Сейчас никого здесь нет, никто нас не услышит, и давайте говорить открыто.
– Что у меня, сто голов, чтобы лукавить с вами?!
– Вы, кажется, немного обижены на меня, вернее, на моих подчиненных?
– Я слишком поздно узнал об их поступках. Ну, это больше не повторится. Баня Кунджак ваша, что хотите, то в ней и делайте! Но при условии, что и вы мне поможете.
Мухарраме стало ясно, для чего ее позвал миршаб, он нуждается в ней, без нее не может обойтись. Быстро сообразив все это, она сказала:
– Чем я, слабая, словно горсть перышек, могу помочь вашей милости? Миршаб понял ход ее мысли.
– Я ведь сказал, давайте не лукавить. Насколько вы слабы, мне хорошо известно… – сказал он, усмехнувшись. – Если ваши перышки из серебра, я на каждое посажу по рубину, если из золота – по алмазу. На этот раз мое слово крепко, обещание я сдержу!
– Приказывайте! – подумав, сказала Мухаррама. – Смотря по предложению и мои перья примут окраску…
– А дело вот какое, – понизив голос, сказал миршаб. – Нужно найти девушку для его высочества… Такую девушку, чтобы магнитом его к себе притянула…
– Девушек в стране его высочества много, немало и поставщиков этих девушек. Что же мы будем у них отбивать хлеб?
Миршаб удивленно взглянул на нее: что она, притворяется или действительно ничего не понимает?
Мухаррама, конечно, главное поняла, но надо было заставить миршаба раскрыться до конца, чтобы содрать с него побольше.
Миршаб тем временем говорил:
– Бросьте ваши штучки. Лет десять назад они, может, и подходили, когда влюбленные в вас мужчины исполняли все ваши капризы и прихоти, но то время прошло. Слушайте меня внимательно: нужна умная, красивая, образованная девушка, искусная во всех делах, мудрая, как большой ученый, и эту девушку необходимо преподнести эмиру.
– А что случилось, его высочество больны? Никак вас не пойму.
– Боже упаси! Его высочество, слава богу, здоровы. Но мы, его верные слуги, обязаны заботиться постоянно о том, чтобы доставить ему что-нибудь приятное, чтобы дни его проходили в радости. Разум и красота девушки, которую мы ищем, должны отвлечь его высочество от всяких забот и печальных мыслей. Все поставщицы, даже сама Бахшанда, до сих пор не могут найти такую девушку. Они смотрят только на внешность, понять, умна ли девушка, глупа ли, они не могут. Это под силу только вам. А я вам помогу советом.
Теперь понятно?
– Понятно, – коротко ответила Мухаррама. Наступило молчание. Миршаб первый нарушил его:
– Ну, если вы поняли, так отвечайте.
– Что мне сказать? – лукаво улыбаясь, заговорила Мухаррама. – Нелегко найти такую девушку. Нужны золотые перья и крылья, чтобы взлететь высоко, а мои сейчас – из соломы и тряпок.
Миршаб развеселился, ему понравились эти слова, и, громко расхохотавшись, он игриво ткнул ее в бок.
– Сделаем и перья и крылья из чего хотите, милая Мухаррама! Было бы это лет пятнадцать назад, рабом бы вашим стал. А вот и задаточек, пока что от кусочка теста – пресная лепешка.
Поиграв кожаным мешочком с деньгами, Мухаррама вернула его миршабу, сказав:
– Я не могу есть пресное, желчь закипает. Скажите лучше правду, что-то таится…
Миршаб, взяв мешочек, бросил его обратно со словами:
– Это поручение его милости кушбеги. Девушка должна быть найдена в этом месяце, а в начале следующего – подарена эмиру. Вот все, что я могу сказать. Это дело государственной важности, и никто о нем знать не должен. Если ты справишься с ним, тебя осыплют золотом.
Мухаррама поняла, что дело весьма серьезное, она поняла это по низко опущенным векам миршаба, по неожиданному переходу его с вы на ты.
– Ради его высочества, – сказала хитрая Мухаррама, – я сделаю все! Но нужно время, нужно много времени, чтобы найти подходящую девушку и подготовить все для этого.
– Срок – начало месяца!
– Начало следующего месяца?!
– Я сообщу его превосходительству кушбеги, а ты действуй! Но это еще не все, мне нужно с тобой посоветоваться. Ты знаешь мою дочь? Она не очень хороша собой, да и возраст уже немалый. В одном хорошем доме устроили помолвку, а теперь много хлопот, готовимся к тою…
– Вот это хорошо! Побольше бы у нас было тоев!..
– Аминь! – торжественно произнес миршаб и, понизив голос, продолжал: – Вот я к тому и говорю, не внеси случайно в список мою Шамсию.
– Вашу дочь? – изумилась Мухаррама. – За кого вы меня принимаете, меня, вашу верную служанку? Неужели я предам своего покровителя! Вашу дочь!..
– Ну а другие? Бахшанда?
– О них ничего не знаю.
– Неправда!
– Мне это в голову не приходило. Неужели кто-нибудь из поставщиц осмелился бы на такое дело?
– Ну хорошо, – успокоился миршаб. – Но я тебе поручаю и это. Разузнай все у своих женщин, расспроси, не подавая вида, что тебе что-либо известно… Посмотрим, как они ответят. Если она попала в чей-нибудь список, сообщи мне, я поскорей приму меры.
– Непременно!
– Возьми вот эти тридцать монет! Все расходы за мой счет! Мухаррама снова отказалась от денег, но миршаб насильно всунул их ей и опять обещал, что никто из его подчиненных не будет вмешиваться в ее дела. В конце концов она взяла деньги и с удовлетворением подумала: как хорошо, что толстяк у нее в руках. Все удачно обернулось! Пообещав выполнить его поручения, она набросила на голову паранджу, опустила сетку и ушла.
По дороге в баню Мухаррама вдруг призадумалась: а почему кушбеги не поручил непосредственно ей этого дела? И почему понадобилась умница, искусная во всех делах, а не просто красивая девушка? По многолетнему опыту Мухаррама знала, что эмиру и его приближенным нужны просто молоденькие, хорошенькие, игривые – вот и все, их ум и способности мало кого волнует. Нет, конечно, здесь кроется какая-то тайна. Разведать ее можно, но сначала нужно найти девушку. А где ее искать?
Дом Ходжа-Убон находился в квартале, носящем его имя. Квартал расположен недалеко от медресе Ходжааспгардон, у хауза Арбоб. Высокие ворота дома выходят на улицу. За воротами широкий проход подводит к калитке во внутренний двор, справа от калитки крытое помещение, похожее на большую конюшню, отделенное от прохода высоким крыльцом. Но не кони содержались в этой конюшне. Там были прикованы цепями к столбам и стенам люди. Их шеи, руки и ноги были в оковах. Обнаженные до пояса, босые, с непокрытой головой, они являли страшное зрелище. Одни тихо стонали, покорные, подавленные, другие бились, плакали, кричали, рвались неизвестно куда.
Это был дом для умалишенных. Предполагалось, что здесь лечат душевнобольных, но в действительности об этих несчастных никто не заботился, они были заброшены, предоставлены самим себе, с ними обращались, как с животными. Пищей служила сухая лепешка да глоток сырой воды, спали они прямо на жесткой земле, днем и ночью закованные в цепи. Если к этому прибавить, что их ежедневно хлестали нагайкой, то картина мучений станет еще ужаснее. Кто эти люди, чем они занимались до того, как попали сюда, – никто не знает, их всех объединяет одно слово: девона – безумные.
И вот Хайдаркула решено было поместить в этот дом. Для начала туда отправился кори Шариф. Он явился к владельцу дома и наплел ему целую историю: к нему, мол, земляки привезли из Каждумакского тумена дальнего родственника и оставили на попечение. А родственник оказался не в себе, заговаривается. Лекари считают, что на выздоровление надежды нет, но он, кори Шариф, верит во врачебное искусство его милости ходжи и в чудеса этого дома… Так вот, не возьмется ли ходжа за его лечение? Не подержит ли больного хотя бы два месяца у себя? Вылечит его – хорошо, а не вылечит, кори Шариф, покорясь судьбе, все равно заберет его.
Плата за лечение и содержание больного была предложена хорошая, и ходжа согласился.
Вечером три друга – кори Шариф, кори Усман и Ашраф-джан, – поддерживая Хайдаркула, направились в Ходжа-Убон.
Приблизясь к сумасшедшему дому, Хайдаркул стал разыгрывать безумного.
– Истина или друг! – вскрикивал он. – Звезды с неба подмигнули мне, дали понять, что завтра утром в Бухаре пойдет снег. Да, да, снег пойдет и спадет жара. В медресе Мири Араб из купола не будет выходить пар. При виде миршаба сердца у всех каменеют… Кто посмеет назвать меня девона, получит от миршаба двести ударов нагайки…
У самого дома Хайдаркул дико закричал:
– Эй, кори Шариф, куда ты меня завел?! Обещал отвести к невесте, а это что? Если такой дом у невесты, я отказываюсь жениться! Нет, нет, не войду сюда… Не надо мне жены, оставьте меня!
Как ни сопротивлялся Хайдаркул для виду, друзья втолкнули его во двор. Там в это время сидел на суфе сам ходжа со своими гостями. По его указанию служители схватили Хайдаркула, втащили на суфу. Почтительно сложив руки на животе, поднялись на суфу три друга, поздоровались с ходжой и его гостями и скромно уселись в сторонке.
– А, это вы, кори Шариф, – заговорил ходжа, – привели больного родственника? Очень хорошо! Как его зовут?
– Его… зовут… Дехканбай, – ответил, немного растерявшись, кори Шариф. – Он – дехканин, человек очень хороший…
– Не Дехканбай мое имя, а дехканин-бедняк вмешался Хайдар-кул, подчеркнув слово бай. – Этот кори Шариф всех баями хочет сделать, только дайте ему такое право! А где же имам? Кто прочитает обручальные молитвы?
Ходжа медленно поднялся с места.
– Вот я тебя сейчас обручу, – сказал он и, тюфяка плетку, двинулся к Хайдаркулу. – Во имя бога всевышнего, прочь, злые духи, шайтаны окаянные, сгиньте, будьте вы прокляты!.. Прочь, прочь, прочь за гору Каф!
Произнося слова заговора, ходжа сильно хлестнул Хайдаркула плеткой по спине. Хайдаркул вскрикнул от боли и стал ругаться:
– Что ты бьешь меня, окаянный?
Если ты имам, читай молитву!
Ходжа не обратил ни малейшего внимания на эти слова. Он продолжал что-то бормотать, иногда выкрикивая куф-суф и нанося Хайдаркулу удары плеткой. Так продолжалось несколько минут. Наконец ходжа произнес аминь и вернулся на свое место.
Хайдаркул, разыгрывая помешанного, все сильнее ругал и ходжу, и имама, не забывая при этом помянуть миршаба и прочих должностных лиц. А когда ходжа оставил его в покое, он придирчиво затворил с кори Шарифом:
– Ну и хороша же твоя невеста, кори Шариф! И твой имам превосходно прочитал молитву. Надеюсь, теперь мы можем уйти?
Кори Шариф пропустил его слова мимо ушей и обратился к ходже:
– Скажите, ваша милость, есть какая-нибудь надежда?
– Бог знает! Мы сделаем все, что в наших силах… Почитаем молитвы, оставим на некоторое время в молельне почтеннейшего Ходжа-Убона. Даст бог – выздоровеет.
– О, ваша милость, все для вас сделаю, только помогите нам, несчастным. Мы с товарищами не оставим больного без хлеба… А если поправится, мы уж так вас отблагодарим… Вот пока что…
Кори Шариф привстал и сунул ходже в руку пятнадцать серебряных монет бухарской чеканки. Ходжа сначала отказывался, отнекивался, но деньги взял, прочитал молитву и, как подобает, провел руками по лицу. Затем он приказал слугам отвести Хайдаркула.
– Ну, жених, вставайте! – обратился к нему один из них. – Вы уже обручены и должны идти к невесте. Мы вас отведем за свадебный полог, идемте!
Хайдаркул подчинился и сошел с суфы. Слуги, поддерживая его с двух сторон, повели под навес. Из глаз кори Шарифа брызнули слезы, ему стало невыносимо жаль беднягу Хайдаркула. Что за жизнь у этого человека! Жену и дочь разлучили с ним и замучили, он потерял и дом и семью. А теперь за ним самим охотятся, как за диким зверем! До того довели, что он вынужден укрыться в сумасшедшем доме, единственном пристанище, где можно спастись от тиранов. Нет справедливости в этой стране! Некому пожаловаться, не у кого искать защиты и помощи!
– Кори Шариф! – громко крикнул Хайдаркул из прохода. – Я получу то, что мне полагается, за этой занавеской и вернусь, будь спокоен!
Его втащили вовнутрь.
Три друга распрощались с ходжой. Уходя, они заглянули под занавес, где ютились несчастные больные. Там было почти темно. Горела всего одна коптилка, испуская чад. В дрожащем свете колебались черные тени, сплетались, расплетались, судорожно корчились, двоились, троились, и казалось, что под мрачными сводами очень много людей.
С Хайдаркула сняли халат и рубаху и, не обращая внимания на крики, заковали ноги в колодки, а на шею надели железный обруч.
Ашраф-джан не выдержал, рванулся, хотел было кинуться к мучителям, потребовать, чтобы все это сняли, но кори Шариф и кори Усман остановили его. Хайдаркул ведь пошел на это ради своего спасения, шепнули они ему, иначе он сам не остался бы здесь. Надо терпеть, ждать и терпеть.
Видимо, Хайдаркулу передалось настроение друзей, он вдруг громко крикнул:
– Вы за что меня привели сюда? Думаете, я безумен? Нет, нет, нет, я не сумасшедший! Я всем это могу доказать! Если захочу, конечно! – И вдруг до странности спокойным голосом сказал: – Ну хорошо, посмотрим, что из этого выйдет, радуйтесь, мои мучители!
Эти иносказания несколько успокоили Ашраф-джана. Три друга кивнули на прощание Хайдаркулу и ушли. А слуги, видя, что больной сидит смирно, оставили его в покое.
Тогда Хайдаркул внимательно огляделся вокруг. Два толстенных столба подпирали крышу, у столбов и у стен в разных позах расположились больные. Одни сидели прямо на земле, погруженные в свои думы, как бы отрешенные от мира, другие лежали ничком или свернувшись. Некоторые стояли, дергаясь и делая непроизвольные дикие движения.
У самой стены, недалеко от Хайдаркула, сидел красивый юноша. Глаза его были полны слез, он печально, вполне осмысленно смотрел на Хайдаркула, и тот прочитал в глазах юноши жалость.
Неужели здесь еще есть такой же несчастный, как я? – подумал Хайдаркул. – А может быть, его сюда нарочно упрятали враги? Ведь говорят, что сумасшедшие не плачут. А вот у него в глазах слезы. Надо проверить, безумен он или нет.
Пока Хайдаркул раздумывал, как быть, один из больных хрипло выкрикнул начальные слова молитвы и обратился прямо к Хайдаркулу:
– Ваше святейшество, ведите службу.
– Я давно это делаю, – уверенно сказал Хайдаркул. – Все уже прочитали молитву, только ты почему-то отстал.
– Э-э… значит, уже прочитали, говоришь? Я тут занялся гаданием и не слышал…
Он отошел от Хайдаркула и начал быстро молиться. Хайдаркул хотел было заговорить с юношей у стены, но к нему вдруг нагнулся рядом стоящий сумасшедший.
– Эй, друг, эй, друг! – выкрикивал он, брызгая пеной изо рта. Потом он запел какую-то дикую песню, поглядывая при этом на Хайдаркула и как бы приглашая присоединиться.
В это же время кто-то застонал, кто-то захохотал, под навесом поднялся невообразимый шум…
Так длилось несколько часов. У Хайдаркула гудело в голове, он не мог сосредоточиться ни на одной мысли. Наконец безумные выбились из сил, кто повалился прямо на землю, кто прислонился к столбу. Поспешно все затихли, заснули беспокойным сном. В коптилке выгорело масло, она перестала мигать, и наступила тьма. Только из открытой части двора чуть проникал тусклый свет фонаря, позволявший разглядеть вход в этот дом, пристанище горя и болезней.
Темнота и тишина благотворно подействовали на Хайдаркула, нервы немного успокоились, он даже с облегчением громко вздохнул. Услыхав этот вздох, юноша с заплаканными глазами решился заговорить:
– Уважаемый, вы не спите? Здесь всегда так, с непривычки человек сначала несколько ночей не спит. Но возьмите себя в руки, иначе от бессонницы с ума можно сойти…
Хайдаркул мгновенно начал разыгрывать сумасшедшего:
– Нет, я не безумен, нет! Я шел к невесте в дом, я жених! Л сюда зашел так, мимоходом… Потерпите, и вам достанется то, что скрыто за брачным пологом.
Юноша помолчал, что-то обдумывая, потом сказал:
– Выслушайте меня, уважаемый! Я здесь уже полных три месяца… Ко многому присмотрелся, многое понял, многому научился, ведь делать-то здесь нечего… Так вот, я теперь нормального от умалишенного отличу лучше, чем его милость ходжа. Я не верю, что вы сумасшедший, хоть и представляетесь вы неплохо. Вы здоровы, я в этом уверен, и сюда пришли по собственной воле… А может, и вас, как меня, принудили, возвели напраслину…
Хайдаркул был поражен. Вот как, значит, совершенно здоровый человек провел в этом страшном доме целых три месяца! Закованный в цепи, лишенный свободы, он сохранил разум и даже научился отличать нормальных от сумасшедших. Но как он понял, что Хайдаркул здоров? Что выдало, какие слова, движения? Не сумел притвориться как следует? Но другие же не догадались! Что теперь делать? Кто этот юноша? Можно ли ему довериться? Как попал он в этот злосчастный дом?
Эти мысли вихрем пронеслись в мозгу Хайдаркула, но он молчал, а молодой человек снова заговорил:
– Не бойтесь меня. Я ничего о вас не знаю, и если не хотите рассказать, что вас привело сюда, то и не надо. Но мне необходимо поделиться с кем-нибудь моей тайной… Я давно уже молю бога, чтобы он послал мне такого человека, которому можно довериться, а потом – будь что будет.
Пусть свершится судьба. Лишь бы тайна моя не была скрыта навек от людей. И вот бог сжалился надо мной, привел сюда вас… Я сразу увидел, что вы не безумны.
