Текст книги "Дочь огня"
Автор книги: Джалол Икрами
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)
– Я вчера поднялась на крышу, но тебя почему-то в мастерской не было, – говорила девушка.
– А меня мастер послал на базар.
Я купил там кое-что и для тебя. Показать? – Юноша вытащил из кармана серебряное ожерелье и подал девушке.
В это время из-за могилы вышла Магфират и, заметив влюбленных, закричала:
– Эй вы, бесстыдники! Это еще что такое? Стыда и совести у вас нету. Нашли тоже место для свидания. Постыдились бы в сокровенном месте!
Юноша так растерялся, что свалился со своего возвышения. Девушка попыталась убежать, но Магфират вцепилась ей в руку.
– Постой, постой, – проговорила она, вглядываясь в девушку, – твое лицо мне, кажется, знакомо… Да ты не дочь ли моего соседа, ткача адраса?
Девушка резко вырвала руку и, выпрямившись, спросила:
– А вам-то что?
– Ах ты, бесстыжая, чтоб глаза у тебя вылезли! И не стыдно ей еще на людей смотреть! – завопила Магфират.
– Пусть лучше твои глаза вылезут! – крикнула девушка и снова бросилась бежать. Но Магфират успела схватить ее за кончик взметнувшейся косы. От боли девушка громко вскрикнула и схватилась за волосы. На крик сбежались женщины.
Среди них оказалась Фируза. Она тоже приехала на гулянье и была одета по-праздничному – платье из нового ситца, на голове красная бархатная тюбетейка, на ногах – кожаные туфельки. Увидев Магфират, вцепившуюся в какую-то девушку, она бросилась на нее: ненависть к этой женщине никогда не угасала в Фирузе. Ведь это была та самая Магфират, которая десять лет назад чуть не зарезала ее, до сих пор остались на теле Фирузы шрамы от ее ножа. Все эти годы Фируза мечтала встретиться лицом к лицу со своей обидчицей. И вот эта минута наступила.
Вырвав девушку из рук Магфират, Фируза сильным ударом свалила женщину на землю. Магфират поднялась и, визжа, бросилась к ней. Но крепкие руки Фирузы снова толкнули ее на землю. Магфират вскочила, готовая задушить обидчицу. Но тут вмешались подоспевшие женщины, в первую очередь – Мухаррама Гарч. Она встала прямо перед ней, своим тучным телом заслоняя Фирузу.
Через плечо Мухаррамы Магфират кричала Фирузе:
– Проклятая тварь, грязная девка, ты чего заступаешься за нее? Кто тебе дал на это право?
– У, ядовитая змея, прошло твое время, когда ты распускала кулаки да пила нашу кровь! – кипела Фируза.
– Больно ты тут размахалась! Ты свои кулаки матери да любовникам показывай. А мы тебе здесь не служанки, – заступилась за Фирузу одна из женщин.
Это была мать Мумины. Она только что подоспела и не знала, из-за чего разгорелся спор.
– Твоя дочь потаскуха, понимаешь, грязная потаскуха! – крикнула ей Магфират. – В этом святом месте…
– Ты бы сначала на себя посмотрела, бесстыжая, – перебила ее другая женщина. – Кто стоял сейчас там за деревьями с каким-то мужчиной в чалме? Да это не я одна видела, слава богу, и другие видели!
– Ах ты врунья бесстыжая! – закричала Магфират, но ее перебили женщины. Теперь они кричали все разом, что Магфират сама виновата, сама оскверняет сокровенное место, а на других сваливает.
Но у Магфират нашлись защитники, и больше всех старалась Мушар-рафа, тоже прибежавшая на шум.
Видя, что скандал разгорается не на шутку, Мухаррама Гарч отвела Магфират и Мушаррафу в сторону и стала их уговаривать: зачем им связываться с простыми женщинами, пусть делают что хотят, не надо расстраивать себя напрасно.
Магфират немного успокоилась и, сев, начала подводить усмой брови, а Мухаррама взяла дойру и звонко и весело запела.
Фируза с женой ткача, Муминой и несколькими бедными женщинами ушли. Около родника Айюб они уселись в кружок.
– Прямо не знаю, что и делать, – жаловалась Фирузе мать Мумины, – целый месяц противная девчонка мучила меня с этим гуляньем, говорила, что ей хочется повеселиться с подругами, не знала я, что этот проклятый джигит…
– Ничего, не огорчайтесь, – успокаивала ее Фируза, – ну поговорила ваша дочка через стенку со своим соседом, ничего страшного не случилось. Знали бы вы, что тут госпожа Магфират вытворяет, у вас бы волосы поднялись дыбом.
– И то верно, – подхватила женщина средних лет, у которой вся рука до локтя была обмазана глиной. – В святом месте, с мужчиной в чалме… Ох, грехи, совсем бога забыли…
– Богатым все можно, – вмешалась другая женщина, одетая в старенькое полосатое платье с большой синей заплатой на подоле. Видно было, что она пришла сюда не на гулянье: ее мучил недуг. – Женам баев все прощается. А вот я чего-то не упомню, чтобы какая-нибудь бедная женщина бегала к любовникам.
– Да у нас на это и времени нет.
– Ко всему привычку надо иметь, – пошутила какая-то старуха, – а время всегда найдется.
– Да пусть они провалятся со своими привычками.
И откуда только они у них берутся?
– Эх, доченька, не говори так, – улыбнулась старуха, – как разбогатеешь да набьешь себе брюхо жирным пловом и сдобными лепешками, так и потянет тебя на кисленький гранат. Так-то!
Все рассмеялись, и только молодая женщина серьезно ответила:
– Нет уж, у нас в доме сдобных лепешек да плова никогда досыта не бывает. А если пошлет аллах, то мы, возблагодарив его, поделимся со своими соседями. Вот как у нас, простых людей, полагается.
– Не отчаивайся, девочка, – утешала в этом время Фируза Мумину, переплетая ее растрепанные волосы… – Говорят, отчаянье – шайтан, оно к добру не приводит. – И, продолжая разговор, обернулась к другим женщинам: – Ничего, будем работать, помогать друг другу и сыты будем. Моя бабушка, слава богу, была не из знатных да богатых, а как боялись ее все эти змеи да скорпионы! Боялись и уважали, она ни перед кем головы не склоняла, ничего с ней баи поделать не могли! Вот если бы каждая из нас была хоть наполовину такая смелая, если бы мы всегда друг за друга держались, то и жили бы по-другому. Показали же мы госпоже Магфират, как нужно тюбетейку носить. Если бы струсили, она бы всех нас в грязь втоптала.
К кружку женщин подошла Мухаррама Гарч. Приветливо поздоровавшись, она присела, развернула перед Фирузой платок. Там были изюм, орехи, халва, навот, лепешки.
– Угощайтесь, пожалуйста, – пригласила она женщин. – Фируза, милая, подсластите себе рот. Ведь мы с вами, кажется, виделись в доме Оймулло Танбур.
– Мы позавчера встретились в бане Кунджак, – чуть-чуть улыбнулась Фируза.
– И верно, верно, совсем запамятовала. Эх, старость проклятая! – Мухаррама грустно покачала головой: – Поверите ли, утром встречу человека, а к вечеру, хоть убей, уже не помню, где его видела. А тут еще этот скандал… И все-таки напрасно вы, милая, ввязались, только зря обратили на себя гнев госпожей. Все же это ваши хозяйки, женщины известные, уважаемые…
– Каждый человек достоин уважения, – сказала Фируза, – нас тоже нужно уважать.
– Конечно, конечно, и вы достойны уважения, – поторопилась согласиться Мухаррама, почувствовав раздражение в голосе Фирузы. – Но мой вам совет: не ссорьтесь с Магфират, она женщина вспыльчивая и мстительная.
– Эта злодейка давно бы рада небо над моей головой закрыть, землю у меня под ногами вырыть, – все так же возбужденно продолжала Фируза. – Она уже однажды попробовала это сделать.
Да не так-то просто со мной покончить. Ничего, я еще с ней повстречаюсь!
– Ну что ж, ваша воля. Но помните, я люблю вас. Мне бы очень не хотелось, чтоб у вас были неприятности…
– Спасибо, госпожа. Да продлит господь ваши дни, – почтительно ответила Фируза.
– Вы сейчас в услужении у Мушаррафы?
– Да, я кормилица ее ребенка.
– Вот видите, я слышала, что она решила больше не пускать вас в свой дом.
– А пусть она провалится вместе со своим домом!
– Одумайся, Фируза, – вмешалась в разговор жена ткача, – нам, бедным женщинам, не следует так говорить, нашим мужьям хлеб нелегко достается.
– Ну уж ради куска хлеба не будем кланяться в их вонючие ноги, – ответила Фируза. – Слава аллаху, с голоду не умрем.
«Да, видно, она пошла в бабку: ни перед кем головы не склонит, никому не уступит», – подумала Мухаррама, слушая Фирузу.
– Ладно, ладно, доченька! Воля ваша, – сказала она примирительно, – но только помните: я – ваш друг. Когда я вам буду нужна, вы меня всегда найдете в бане Кунджак. А уж для вас я и короны золотой не пожалею, все, что в моих силах, сделаю.
Фируза была тронута. Она тихо сказала:
– Спасибо, госпожа, да продлятся ваши дни.
Со стороны мазара послышался шум: опять кричали женщины.
Когда Мухаррама Гарч и Фируза подбежали к возбужденной толпе, они увидели, что женщины яростно избивают длиннобородого шейха. Шейх стоял согнувшись, закрывая руками голову, а к нему тянулись десятки рук: кто колотил кулаком, кто размахивал камнем, куском глины, туфлей, каждая рука норовила угодить шейху в голову. Рук было так много, страсти кипели, попадало не только затылку шейха, но и его спине, бокам, заду.
Одна женщина у стены громко рассказывала:
– Прохожу здесь и вдруг слышу мужской кашель. Посмотрела вокруг – ни одного мужчины не видно, только какая-то женщина сидит лицом к стене, у двери мазара. Удивилась, я, чего это она сидит здесь в парандже? Подошла тихонечко и стянула с нее паранджу. А это, оказывается, вовсе и не женщина, а шейх… Бейте его, милые, бейте его до смерти, пусть душа его попадет в ад!
Если бы не подоспели служители мазара, женщины забили бы шейха насмерть. Служители с трудом освободили шейха из рук разъяренных женщин, и тот бросился бежать.
Мумина, долго искавшая Фирузу, наконец нашла ее в толпе и сказала:
– Бегите скорей, вас зовет Асо.
– Боже мой, что еще там случилось? – испугалась Фируза и бросилась к воротам мазара.
Там она сразу увидела Асо.
– Фируза, это ты? – подошел он к ней, улыбаясь. – Ну как, весело тебе?
– Да-да, весело… а что это вы сюда пришли?
– А я за тобой. – В голосе Асо слышалась радость.
– Что случилось? – удивилась Фируза. – Не омрачайте мне сердца, не пугайте меня, скажите скорей, что случилось?
– Не бойся, от горя нас бог пока бережет, – так же весело произнес Асо. – Идем скорее, увидишь.
– Скажите, не терзайте мне сердца…
– Ну что ж, открою секрет, – засмеялся Асо. – У нас гость.
– Гость? Какой гость?
– Этого я не скажу. Придешь – увидишь. Гость нежданный, дорогой.
– Да кто это? Скажите, кто?
– Нет-нет, иди-ка скорей за паранджой. Я тебя жду.
Фируза знала, что если Асо заупрямится, его не уговоришь. Она попрощалась с подругами, надела паранджу и пошла. Асо ждал ее у ворот, в руках у него были четыре лепешки и кулечек изюма.
Конец марта. Раннее утро, солнце только что показалась из-за горизонта, голые верхушки деревьев порозовели.
На станции стоял поезд, готовый в путь. Бухарцы его ласково называли «каганчик», а каганцы – «бухаркой». Паровоз пыхтел и нетерпеливо, как резвый конь, дрожал под парами.
А на вокзале, несмотря на ранний час, было людно и шумно. Чтобы не опоздать к первому поезду, сюда спозаранку собрался народ.
Машинист Амон высунул голову из своего окошечка и смотрел в сторону вокзала. Все было готово к отправлению. Амон ждал свистка главного. Его помощник заворачивал в промасленную тряпку инструменты. В то время топка была на нефти, а не на угле, и для обслуживания паровоза хватало двух человек. Но в это утро их было трое. В глубине будки сидел Хайдаркул, одетый в поношенный костюм персиянина: черные шаровары, черный камзол с открытым воротом, синяя куртка, на голове барашковая шапка, в руке чемоданчик, борода и усы коротко подстрижены.
Наконец три раза пробил колокол, заливисто раздался свисток, и тихое утро Кагана прорезал радостный гудок. Паровоз шумно запыхтел, выбрасывая под колеса клубы пара, и медленно, с грохотом двинулся. Он пересек десяток железнодорожных путей и, набирая скорость, вышел на магистраль Каган – Бухара.
Когда миновали последнюю сторожевую будку, Хайдаркул подошел к окну.
– И молодец же ты, брат, – сказал он, положив руку на плечо Амона.
Амон обернулся; друг смотрел на него с гордостью! Подумать только, что это тот самый Амон, который когда-то сидел в темных застенках сумасшедшего дома Ходжа-Убон, раздавленный, уничтоженный, потерявший всякую надежду. А теперь он смело и спокойно ведет вперед эту мощную арбу – не арбу, а настоящее чудо, лошадь с железным туловищем и огненным дыханием. Но еще большее чудо – он сам, повелитель паровоза, бухарец Амон, – и это чудо совершили его друзья: Смирнов, Умар-джан и другие товарищи-рабочие, они протянули ему руку помощи, вернули к жизни. А сколько несчастных живет еще в неволе и страданиях! Кто поможет им, кто спасет их?
– Какой же ты молодец, брат, – взволнованно повторил Хайдар-кул. – Не ожидал, что ты станешь таким хорошим машинистом.
– Это вы молодец, – благодарно улыбнулся Амон, – если бы не вы, меня бы давно в живых не было. До конца своей жизни я буду вам благодарен за все, что вы для меня сделали.
– Ты меня уже отблагодарил, – улыбнулся Хайдаркул, – ты превзошел все мои ожидания.
В это время впереди, шагах в пятистах появился на путях осел. Он шел неторопливо, понурив голову, совершенно не подозревая об опасности. Амон затормозил, сбавил ход, паровоз громко засвистел. Звук был высокий и звонкий, осел, очевидно, уже не впервые слышал этот звук, который не сулил ему ничего хорошего. Недовольно помотав головой, он сошел с пути. Поезд пронесся мимо, осел даже не удостоил его взглядом.
– Вот так и у нас на пути часто стоят ослы, – не отрывая взгляда от дороги, сказал Амон. – Казалось бы, что стоит их задавить, но чаще бывает, что они давят тебя…
Оба замолчали. Один задумчиво всматривался в бегущие под колеса стальные рельсы, другой – в такой знакомый и в то же время чем-то изменившийся пейзаж.
Собственно, из всего, что видел перед собой Хайдаркул после стольких лет разлуки с родиной, новой была лишь железная дорога. За ней тянулись все те же поля, пересекавшие их арыки, ряды тутовника, карагача. Пожалуй, раньше не было этих тополей, выстроившихся вдоль вспаханной земли. Да, те же убогие кишлачки, кибитки, жены дехкан с накинутыми на лица платками, с любопытством смотрят они сквозь прорехи в платке на проносящийся мимо поезд, босоногие ребятишки с криком бегут навстречу поезду, большие собаки с обрубленными ушами и хвостами, громко лая, мчатся вслед.
Десять лет тому назад Хайдаркул шел по этой дороге одинокий, затравленный, обезумевший от страха. Десять лет жил он в мире страдания и горя, и это открыло ему глаза на многое. Теперь он иначе смотрит на жизнь и людей.
Громкий свисток прервал раздумья Хайдаркула. Поезд подошел к Фатхабаду и возле мазара Шейхульалама, у семафора, дал гудок.
– Люди говорят, – засмеялся Амон, – будто бы поезд боится Шейхульалама и каждый раз извиняется, что проходит мимо его обители.
Железнодорожная ветка повернула на восток. Хайдаркул увидел несколько новых кирпичных домов, перед ними были разбиты молодые сады. Потом показались какие-то дома, вокзальная площадь и здание бухарского вокзала, похожее на вокзал в Кагане, но только чуть поменьше.
Паровоз, пыхтя и отдуваясь, остановился в конце перрона, как раз против Бухарской крепости.
Амон дал помощнику какие-то поручения и отпустил его. Потом вместе с Хайдаркулом они спрыгнули на землю.
– Если смогу, приеду вечерним поездом, а нет, так утром, – сказал Хайдаркул. Он пожал другу руку и направился к воротам Кавола.
Ворота Кавола, или, как их еще называли, Бухарско-Каршинские ворота, считались главными в городе. Через них шло движение на Каган – в Россию, Самарканд, Ташкент, Карши и Гиссар. Через эти ворота в Бухару проникала новая культура, новая жизнь.
Эмирские власти старательно охраняли ворота Кавола. Там всегда терлись разные доносчики, охранники миршаба. Власти старались, чтобы никто не прошел через ворота незамеченным.
На Хайдаркула, одетого в персидский костюм, никто не обратил внимания, и он, громко сказав: «Во имя аллаха», – беспрепятственно вошел в город. Ему сразу бросилось в глаза, что дорога, когда-то очень пыльная, теперь замощена, канал Шахруд с обеих сторон облицован камнем.
С удивлением поглядывая на все эти новшества, Хайдаркул пошел по тротуару, вдоль берега канала. Его обгоняли и навстречу мчались фаэтоны, улица стала многолюднее и шумнее. Вдоль дороги высились новые дворцы, резные ворота с крытыми проездами и узорчатыми калитками. Застекленные окна кое-где были закрыты шелковыми занавесками.
На берегу хауза Девонбеги и вокруг него все было по-прежнему: тот же Базар трав, мясной ряд, мучной ряд, те же медресе Девонбеги, Кукельташ…
На площади перед мечетью Девонбеги маддох, рассказчик священных истории, собрал вокруг себя людей.
– О люди, о рабы божьи! Говорил пророк наш: близятся последние времена, явится противник святых посланников божьих Даджжаль, – да будет он проклят! – собьет с ясного пути народ наш, обратит его в темное лоно своей лжи. Обманом и хитростью, притворством и чарами свернет он людей с истинного пути, указанного богом и завещанного нам его пророком Мухаммедом!.. Джадиды, – продолжал маддох, – это и есть поганое семя, противное посланнику нашему. Дождем хитрости и обмана изливаются слова и в души праведные, градом бед и опустошений падают они на землю нашу. Они кричат: «Свобода! Свобода!» – а сами уговаривают жен правоверных снять покрывала и ходить с открытыми лицами. Они хотят, чтобы все ели из одного котла, спали в одной постели, чтобы браки заключались без благословения и молитвы. Люди добрые, берегитесь сетей этих неверных, не верьте джадидам, не посылайте детей своих в школы кяфиров, не то станете подобны саламандре, вечно горящей в жарком огне.
И маддох стал рассказывать сказание о том, как был обманут Послушный Самандар, ставший саламандрой.
В толпе, окружившей проповедника, ходил пекарь с корзиной лепешек на голове. Он, казалось, внимательно прислушивался к рассказам маддоха и в то же время успевал продавать свои изделия.
Хайдаркул купил у него горячих лепешек и спросил:
– Что там маддох все говорит про каких-то джаддидов? Кто они?
– Джадиды тоже люди, тоже рабы божьи, – понизив голос, ответил пекарь. – В их школах дети за год обучаются грамоте, да и для взрослых они тоже открывают школы. Я ходил в такую школу три месяца, писать научился и читать. Врет все этот маддох.
– Ты что сказал? А ну-ка повтори! – вмешался вдруг в их разговор какой-то человек, до сих пор спокойно стоявший рядом. – Джадидов превозносишь, возводишь хулу на праведного маддоха, называешь его лжецом!.. Постой, постой! А знаешь ли ты святые молитвы? Пошли к господину раису. А ну, пошевеливайся! Живо!
Это был, по-видимому, один из людей раиса. На его крик подоспели еще несколько человек из его компании, они повели пекаря и Хайдаркула к своему начальнику.
Главный раис Бухары сидел на возвышении, устроенном на плоской крыше парикмахерской у хауза Девонбеги, и пил чай. Задержанных привели и поставили перед его милостью. Человек раиса многословно и подобострастно изложил раису преступления нечестивого пекаря.
По приказу раиса у пекаря забрали корзину, потом обоих задержанных повели на площадь и усадили перед мечетью. Раис начал допрос:
– Дурак, невежда, ты что там осмелился говорить? Признавайся во всем.
– Помилуйте, господин раис, я ни одного плохого слова не сказал! – взмолился пекарь. – Этот человек спросил у меня, кто такие джадиды, я ему ответил. Вот и все.
– Это правда? – повернулся к Хайдаркулу раис.
– О да, господин мухтасиб, все так и было, – ответил Хайдаркул по-персидски.
– Но он не знает слов священной молитвы, – вставил человек раиса.
– Прочти молитву! – приказал раис.
Пекарь не смог прочесть всю молитву правильно, и этого было достаточно.
– Всыпать неверному пять плетей!
Слуги тут же обнажили несчастному спину, и тяжелая кожаная плеть пять раз обожгла тело «преступника». Затем пекаря заставили прочесть благодарственную молитву во славу его высочества эмира, после чего ему вернули наполовину опустошенную корзину и отпустили.
Наступила очередь Хайдаркула.
– Ты кто? – спросил его раис.
– Чужестранец, господин мухтасиб.
– Чей подданный?
– Русский подданный, – ответил Хайдаркул, показывая раису паспорт.
– Прочти во славу его высочества молитву и убирайся на все четыре стороны.
Хайдаркул громко прочитал молитву, поднялся с места и исчез в толпе. Выдавая себя за перса, Хайдаркул называет раиса арабским словом мухтасиб, принятым в других странах. Радуясь, что так легко отделался, он продолжал свою прогулку по Бухаре.
Проходя торговыми рядами, Хайдаркул обратил внимание на множество новых лавок. Дальше он увидел двухэтажное кирпичное здание, которого не было прежде. В нижнем этаже находились магазины со всевозможными товарами, а второй этаж отсвечивал окнами, как в европейских домах.
– Что это за дом? – удивленно спросил он у какого-то прохожего.
– Это здание русского банка, – ответили ему.
Против банка по правую руку шли магазины и кирпичные здания, тоже выстроенные на европейский лад. Мощеная улица кончалась широкими ступенями у большого квартала Чахорсу.
Хайдаркул поднялся по ступеням и снова увидел большой дом с магазинами, почтой, телеграфом, аптекой.
Ему объяснили, что это пассаж и построили его русские. Он прошел во вновь выстроенный галантерейный ряд. За прилавками стояли молодые, расторопные продавцы, напротив обосновались торговцы фаянсовой посудой, а чуть подальше кустари продавали тюбетейки; тюбетеек было столько, сколько звезд на небе. Хайдаркул прошел крытую галерею и спустился к кварталу Сесу. Там тоже был выстроен новый пассаж, и там тоже были и банки, и магазины, и двухэтажные европейские дома.
За улицей Гозиён снова начиналась старая, не тронутая временем Бухара. Здесь нового было немного: кое-где замостили улицу да красными прямоугольниками вставали кирпичные стены.
Когда Хайдаркул дошел до квартала Джуйбор и увидел мазар имама Бикри Фазла, сердце его больно сжалось: здесь, на холме, похоронены его жена и дочь… такова жизнь. Человек понемногу забывает все, что он перенес, но дорогие сердцу люди не уходят из памяти. Когда-то ему казалось, что жизнь кончилась, что все мечты и надежды он похоронил здесь, вместе со своими любимыми. Но потом он понял, что должен отомстить кровопийцам-баям, и не только за своих близких, а за весь свой народ – обманутый, прижатый к самой земле горем и нуждой. Да, он прошел трудную школу, но много передумал и многое понял. И в тот день, когда трон насилия и гнета будет свергнут и растоптан, он придет сюда, на могилы своих любимых, принесет им эту радостную весть.
На улице почти не было прохожих. Хайдаркул пересек площадь и поднялся на холм. Он сразу нашел одинокую могилу и опустился на землю. В памяти из далекой смутной дали всплыли какие-то незначительные, но дорогие сердцу воспоминания, и глаза, разучившиеся плакать, наполнились слезами. Он сидел, низко склонив голову, как бы беседуя со своим прошлым.
Потом он поцеловал землю и поднялся.
Хайдаркул прошел базар и торговые ряды у ворот Каракуль, свернул в квартал Абдуллоходжи. У одного из домов увидел погребальные носилки и людей в трауре, со двора доносился женский плач. Хайдаркул остановился.
– Кто умер? – спросил он.
– Аксакал Нусратулло.
Подняв руки, Хайдаркул прочел заупокойную молитву. Только после того, как носилки внесли во двор и люди, стоявшие у стены, прошли за ними, Хайдаркул повернул к дому тетушки Дилором.
Снаружи двор тетушки Дилором выглядел совсем ветхим, но по каким-то мелочам – свежим пятнам штукатурки на дувале, двум-трем новым доскам, умело прилаженным на воротах, – Хайдаркул понял, что за хозяйством здесь следят чьи-то заботливые руки.
Ворота были заперты. Хайдаркул постучался, на стук из соседнего двора вышел совсем скрючившийся от старости человек. Это был Гуломали-ткач.
– Есть здесь кто-нибудь? – спросил по-персидски Хайдаркул.
– А кто вам нужен?
– Мне… мне нужен Асо.
– Асо пошел разносить воду, скоро придет.
– А больше здесь никто не живет? – помолчав минуту, спросил Хайдаркул.
– Фируза отправилась на гулянье к роднику Айюб. Зайдите, пожалуйста, к нам. Асо сейчас должен вернуться.
Хайдаркул поблагодарил и пошел следом за стариком. Гуломали расстелил на суфе палас и одеяла так, чтобы на них падало солнце, и пригласил гостя сесть.
– Хорошо весной посидеть на солнышке, – говорил он. – А мои отправились на гулянье… В Новый год погулять, конечно, хочется. – Он протянул гостю пиалу чая.
– Очень хорошо, пусть погуляют, пусть развлекутся. Вы уж меня извините, я вас оторвал от дела.
– Нет-нет, – возразил Гуломали, – я сегодня не работаю, сил нет, приболел что-то. Силы со старостью не прибывают, а убывают, – невесело заключил он.
– Да ведь вы не такой уж старый.
– Разве дело в годах, – вздохнул Гуломали, – дело в жизни. Тяжелая жизнь рано старит. Горе меня сломало, видите, согнуло как: вырастили старшую дочь Зулейху, замуж выдали, она через год от родов умерла…
– Да, – вздохнул Хайдаркул, – это большое горе. Но что поделаешь – судьба…
– Судьба, – согласился Гуломали. Он не стал рассказывать незнакомому, что из-за беспросветной нужды пришлось выдать дочь за дурного человека, не сказал о побоях, которые ей приходилось терпеть, о том, сколько страдала и мучилась и как умерла.
Во двор зашел Асо. Он сразу узнал Хайдаркула и, не обращая внимания на его предостерегающие знаки, бросился к нему:
– Дядюшка, дорогой! – Он целовал его и прикладывал его руки к своим глазам. – Какая радость, какое счастье! Сосед, неужели вы не узнаете его? Ведь это мой дядюшка Хайдаркул!
– А ты все такой же наивный простак, – засмеялся Хайдаркул. – Я уже час разговариваю с Гуломали и не называю себя.
– Почему? – удивился Асо. – Ведь дядюшка Гуломали – свой человек, надежный, верный, он голову сложит, но тайну не выдаст… Как же хорошо, что вы приехали! Но почему вы не дали о себе знать? Я бы поехал в Каган и встретил вас. Надо же, как получилось: и Фирузы дома нет. Прямо не знаю, что делать. Придется вам немного подождать, пока я сбегаю за хозяйкой… А вы, дядюшка Гуломали, проведите моего гостя в дом.
Когда Асо вернулся вместе с Фирузой, Хайдаркул сидел с Гуломали за дастарханом.
Увидев в комнате незнакомого мужчину, Фируза прикрыла лицо рукавом. Но как только Хайдаркул назвал ее по имени, она тут же узнала его, бросилась к нему в объятия и залилась слезами.
Хайдаркул поцеловал ее в лоб, успокоил и усадил рядом с собой.
– Неужели же ты та самая маленькая Фируза? Да не может быть… Какая красавица выросла! Рассказывай же, рассказывай, что у вас, как вы живете?
– Слава богу, неплохо, – все еще взволнованная, отвечала Фируза. – Горит еще огонек в доме моей любимой бабушки… Вы лучше о себе расскажите. Мы все время ждали ваших писем, беспокоились. Спасибо, что и там вы нас не забывали, писали, даже деньги как-то от вас получили. Я сказала Асо, что деньги надо вам отослать обратно, мы здесь и так проживем, а вам на чужбине деньги куда нужнее, да Асо сказал, что вы обидетесь…
– Он правильно сказал. Если бы вы вернули деньги, я бы так рассердился, что и не приехал бы к вам.
Фируза подала яичницу, но не успели все приняться за еду, как послышался стук в дверь. Асо пошел открывать и долго не возвращался. Фируза вышла за ним. Они вернулись, когда яичница уже совсем остыла, оба были расстроены.
– Это приходили от Магфират, – ответил Асо на вопрос Хайдаркула, – неприятности… Ну да ладно, ешьте, пожалуйста, не беспокойтесь.
Только после того, как Фируза унесла пустое блюдо, Хайдаркул снова спросил:
– А все-таки что случилось?
Чем вы так расстроены?
– Все из-за дома, – неохотно ответил Асо. – Вы же знаете, что дом достался в наследство Магфират. Впрочем, эту хибару и домом-то нельзя назвать, гниль одна. Если бы я не ремонтировал его, не поддерживал, он бы уж давно развалился, а сейчас она прислала человека сказать, чтобы мы отсюда убирались, дом нужен ей самой.
– А что Фируза?
– Она им сказала: «Пойдите, передайте вашей хозяйке, что пусть дом свалится ей на голову! Завтра мы его освободим». А я, признаться, и ума не приложу, куда нам перебраться.
Хайдаркул опустил голову, задумался. В комнату вернулась Фируза. Заметив, что гость опечален, она сердито посмотрела на мужа.
– Я так и знала. Да вы не огорчайтесь, дядюшка, ничего страшного, эти скандалы с Магфират не первый день и не последний. Это началось давно, а кончится, наверно, только с ее смертью. Ничего, не пропадем, на улице не останемся.
– Верно, дочка, верно, – сказал Хайдаркул. – Мы не пропадем, если будем держаться друг за друга.
– Да, сегодня они уже так и сделали, жены бедняков. Расскажи, Фируза, – попросил Асо.
– У Магфират, наверное, до сих пор спина чешется, – засмеялась Фируза и рассказала о скандале, который разыгрался на кладбище. – Жены бедняков все взяли мою сторону. Ну и попало же ей! Если люди действуют дружно, то перед ними никто не устоит.
– Правильно, доченька, – улыбнулся Хайдаркул. – Ты поняла самое главное – дружно. В этом-то сейчас все дело…
– Я схожу сегодня к Оймулло, там у них пустует балахана, я уверена, они будут рады, если мы туда переберемся.
Настроение у всех снова поднялось, и разговор продолжался…
Перед вечерним намазом Фируза надела паранджу, закрыла лицо сеткой и вышла за ворота.
На их обычно тихой улочке сейчас было тесно от людей. Дойдя до дома Нусратулло, она сообразила в чем дело. У двора аксакала, сложив на животе руки, в два ряда стояли мужчины – родственники, знакомые, друзья покойного. Женщины, по обычаю, сворачивали в сторону и шли другой улицей. Но Фируза торопилась, обходить было далеко, и она пошла напрямик. Мужчины с возмущением смотрели на женщину, легкомысленно попиравшую старинный обычай. Но момент для скандала был неподходящий; и никто не сказал ни слова.
Фируза прошла мимо дома аксакала, свернула в другой переулок, один из мужчин, стоявший до того в воротах, пошел за ней. В конце квартала Фируза свернула на другую улицу, мужчина продолжал идти следом. Улица в тот час была пустынна.
– Как вы быстро идете, душенька, да будет ваш путь счастлив и благословен. За вами не угнаться…
Фируза ускорила шаги.
– Подождите, не торопитесь так. Я вас сразу узнал, ведь я давно по вас вздыхаю. Да постойте же минутку, послушайте.
Мужчина обогнал ее и преградил дорогу.
– Не упрямьтесь, выслушайте хоть разок несчастного влюбленного.
Фируза подняла глаза и сквозь сетку с возмущением посмотрела на нахала. Это был высоченный, уродливый мужчина. По-видимому, чтобы казаться моложе своих лет, он коротко стриг усы и бороду, в которых густо блестела седина. На нем был легкий халат без подкладки, а сверху – поношенный шелковый халат, непристойно распахнутый на груди; один конец серой чалмы свисал над ухом.
Фирузе показалось, что она где-то уже видела этого урода, но где и когда – не могла вспомнить.
