Текст книги "Черное племя. Война (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Крамер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)

Между тем Аскольд рос здоровым волчонком, хотя, как с сожалением признавали оба родителя, красивым его назвать было никак нельзя. В его внешности не было ничего запоминающегося, выдающегося. Обычный ребенок, чрезвычайно похожий на своего родного отца-убийцу, что угнетало Энджи. Но зато к душе и характеру мальчика претензий никаких не было. По крайней мере, первое время. Еще в два года, едва научившись связно говорить, он с деловым видом взял Энджи за руку и, глядя в лицо, сообщил примерно следующее: “Папа, ты очень красивый, тебя надо защищать. Когда я вырасту, отец уже состарится, и тебя защищать буду я”. Омега тогда растерялся так сильно, что только кивнул, пробормотав, что, конечно, так и будет.

Постепенно Энджи и Феофил начали уходить для уединения в лес, потому что мальчик стал более внимательным и, как-то раз ночью, проснувшись от стонов родителей, громко возмутился, что отец мучает папу. И как потом омега не объяснял Аскольду, что они занимались приятными им обоим вещами, и это нормально для взрослых особей, мальчик несколько дней со злостью смотрел на отца, не понимая, что может нравиться папочке, если он так громко и болезненно вскрикивал и стонал, лежа под огромным телом альфы.

Долгое время Энджи приходилось бороться с ревностью Аскольда, который считал, что Феофил, хоть и отец ему, всё равно недостаточно хорош для папочки, которого любил бешено. Если родители начинали вдруг ругаться, мальчишка вставал на сторону омеги, начиная кричать, плакать и обвинять лекаря на чем свет стоит. В какой-то момент оба родителя начали беспокоиться, что Аскольд недостаточно близок с Феофилом, а его стремление защищать Энджи носит несколько странный характер.

– Тебе надо поговорить с ним, пока не поздно, – оборотни лежали на опушке, в лесу, где теперь им приходилось уединяться, чтобы не быть застигнутыми сыном. Омега положил голову на грудь мужа и нежно поглаживал его мускулистое тело.

– Мне? – Феофил пожал плечами, – Мальчику пять лет, но едва ли он будет меня слушать. Он считает, что всегда и во всем прав ты, не знаю даже, откуда это взялось.

– Я тоже не знаю, но, понимаешь, только ты в состоянии справиться с проблемой, – Энджи приподнял голову, – Поговори с ним как альфа с альфой. По-взрослому. Понимаешь, я чувствую в нем вот что… Он меня воспринимает, как будущего мужа, считая, что ты состаришься и умрешь, а он займет однажды твое место.

Феофил откашлялся. Вот уж чего не ожидал от приемного сына, так это вот такого вот поведения. Лекарь положил руку себе под голову и скривился.

– И что мне сказать этому мелкому подонку?

– Не называй его так! – прошипел Энджи, уставившись на мужа. В его огромных зеленых глазах показалась обида, что лекарь видел достаточно редко, – Он наш сын.

– Это не мешает мне считать его мелким подонком, – фыркнул оборотень и отвел взгляд, теперь несколько стыдясь такой оценки собственного ребенка, – Так что мне сказать ему?

– Феофил, ты что, его не любишь?! – омега сел на землю, с возмущением и тревогой глядя на мужа.

– Да люблю я его. Говорить ему что?

– Объясни, что ты – мой муж, а он моим мужем быть никогда не сможет, что он должен искать себе своего омегу, по возрасту, а я – его папа. И ты – его отец. Что это немножко другое…

Феофил пожал плечами. Он всегда думал, что дети априори понимают, что есть родители и что нельзя папу-омегу воспринимать как потенциального сексуального партнера. Но тут, как догадывался лекарь, скорее всего, отрицательную роль сыграло то, что Аскольд не был родным. Мальчик чувствовал любовь к Энджи, но это не подкреплялось нужными инстинктами, что усложняло дело. А Феофил был для него конкурентом в борьбе за папу. И это, как боялся лекарь, было только начало. Альфа уже заметил, что Энджи почему-то не старел, а вот сын будет взрослеть.

Дело в том, что будь Аскольд родным, он никогда бы не почувствовал течек Энджи, потому что природой заложено, чтобы кровные родственники не реагировали на своих омег. Но тут всё было иначе. И при мысли, что лет через восемь Аскольд может начать приставать к Энджи, а Феофил будет не дееспособен, альфа почувствовал, как внутри всё холодеет.

На следующее утро лекарь взял сына на первую охоту. Оборотень думал поговорить с мальчиком, но глядя на него, мысли уходили в совершенно другую плоскость. Альфы обратились в волков и бежали рядом, пока не углубились к склонам, где водилось много мелкой дичи. Тут Феофил резко остановился и снова принял образ человека, Аскольд поступил также, вопросительно глядя на отца. Оборотень молчал. Он смотрел на приемного сына, не отрывая взгляда, чувствуя, что рука сама сжимает рукоятку кинжала. От этого Аскольду стало страшно. Ребенок сделал шаг назад, глядя на обезображенное ненавистью лицо альфы.

– Отец, отец… – мальчик чувствовал, что сейчас разрыдается.

Феофил молчал, понимая, что им движет инстинкт самца, что он видит в сыне не сына, а потенциального конкурента, что его только раздражает вот это, “отец”.

– Я не заметил у тебя какого-либо ко мне уважения. Хочешь быть главой семьи? – мужчина с презрением смотрел на мальчика, который только лишь растерянно развел руками.

– Только когда ты умрешь, и я стану взрослым, и… – Аскольд замялся.

– И что? – лекарь скрипнул зубами.

– Я женюсь на папочке, – неуверенно произнес альфа, чувствуя, что отец, кажется, против этого, причем резко.

– Правда? Но ты наш сын. И то, что ты планируешь, это позор.

Мальчик замялся на мгновение, затем повел плечиками и возразил.

– Вы меня усыновили, значит, я могу…

Ребенок не закончил. Феофил взял его за ворот рубашки и приподнял, отчего тот вцепился тонкими пальцами в жилистую руку альфы.

– Мечтаешь меня похоронить пораньше? – лекарь отпустил руку, отчего ребенок свалился на землю. Затем альфа отошел в сторону и сел на бревно, с горечью глядя на волчонка, – Да, ты приемный. Мы вместе с Энджи вытаскивали тебя из живота твоего мертвого папы, я сам делал операцию. Потом, чтобы ты не умер с голода, я поймал горную козу, и мы доили ее, чтобы было молоко… Мы возились с тобой днем и ночью. Я готов был за тебя жизнь отдать. А ты уже сейчас думаешь, как меня в спину ударить.

Мальчик молчал, сжавшись в комок, слушая Феофила, боясь на него посмотреть.

– Я всегда любил тебя как сына, мне ничего не жалко для тебя. А ты ведешь себя как кукушонок.

– Почему ты так говоришь? – со слезами в глазах произнес Аскольд, – Я люблю вас обоих, но папа хрупкий и красивый, его надо защищать. А ты старый. Если ты умрешь, то кто встанет на твое место?

– Я не собираюсь умирать! – заорал Феофил, но тут же взял себя в руки, – Пойми, ты наш сын. И сын не может стать мужем собственному папе, даже приемный. Это отвратительно и противоестесственно, – альфа развел руками, боясь, что так и не сможет ничего объяснить мальчику, – А если ты хочешь защищать папу, то ты должен это делать как сын.

– Но я не хочу, чтобы рядом с папочкой кто-то был…

– Ты меня совсем не любишь? – Феофил тяжело вздохнул и поднялся.

– Нет, я люблю тебя… – мальчик вскочил на ноги и подбежал к лекарю, тут же взяв его за руку и прижавшись лицом к ладони, – Просто… Ты жестокий.

– Как жестокий? – Феофил приподнял брови.

– Почему ты мучаешь папу? Если я стану ему мужем, я его не буду мучить, как ты… – тихо прошептал Аскольд.

– Как я его мучаю?

– Ты его отводишь в лес, и там ты… – как описать увиденное, ребенок не знал, – Но он стонет под тобой. Ему больно, а ты продолжаешь это делать.

– Ему не больно, – Феофил откашлялся.

– Он кричит…

– Аскольд, тебе же папа говорил, что ему нравится, когда я с ним такое делаю. Почему ты не веришь? – лекарь убрал руку, – Ты считаешь, что я способен делать больно твоему папе, что я не люблю его?

– Любишь, – ребенок был в замешательстве, – Но…

– То, чем мы занимаемся, это процесс, приятный для обоих сторон. Короче, – лекарь вздохнул, – Ты знаешь, как появляются дети?

– Из живота…

– А как они туда попадают?

– Зарождаются у омеги, – уверенно сообщил Аскольд.

– Как зарождаются? Сами?

– Наверно…

– А зачем в браке тогда нужно два человека? – Феофил немного улыбнулся, понимая, что мальчик, кажется, не настолько испорчен, как могло показаться сначала. Ребенок молчал. Значение альфы ему было непонятно. Тогда лекарь продолжил, – Ты прав, омеги вынашивают и рожают детей. Твой папа – омега. Но ребенок не может зародиться внутри без посторонней помощи. Нужен еще кое-кто. Альфа.

– Зачем? – мальчик внимательно слушал отца, стараясь понять.

– Чтобы зачать волчонка, нужно, чтобы частица альфы оказалась внутри омеги. И только после этого начинает развиваться ребенок, – Феофил судорожно соображал, как бы всё объяснить сыну, – То, чем мы занимаемся с твоим папой – это процесс, который по идее должен привести к рождению ребенка.

– А почему у меня нет тогда братика?

– Твой папа не может иметь детей, он болен.

– А зачем вы тогда это делаете?

– Во-первых, это очень приятный процесс, а во-вторых… Мало ли что… Вдруг получится? – Феофил попытался сохранить серьезность, насколько мог. Между тем Аскольд застыл в раздумье.

– Так ты иначе любишь папу, чем я? Я ведь не хочу иметь от него сына или брата.

– Ты и не должен этого хотеть. Каждый себе находит пару в нужном возрасте, и ты найдешь того, кто тебе родит ребенка. А родители – это совсем другое.

– А почему ты старше папы?

– Потому что у меня был до него омега, но он умер, и я долго был вдовцом. Еще вопросы?

Ребенок опустил голову. Вопросов больше не было, но на душе появилось какое-то мерзкое чувство, как будто он переступил какую-то черту, пожелал что-то грязное, нехорошее. Феофил, как будто угадав его мысли, провел рукой по волосам мальчика и взял его на руки.

– Ну что, будем охотиться?

– А ты меня любишь?

– Люблю, – без запинки ответил лекарь, чувствуя, что был слишком категоричен и поспешен в выводах по поводу желаний Аскольда.

– Правда?

– Да.

– И я тебя, – ребенок обнял отца за шею, уткнувшись в плечо и начиная плакать, – Я имел ввиду не то, что ты подумал… Я просто хочу защищать папу, он же омега, слабый…

– Тсс, – произнес лекарь, успокаивающе поглаживая сына, – Не надо плакать, ты же альфа. Лучше поймаем папе какого-нибудь зверя. Как думаешь, он обрадуется?

В ответ ребенок кивнул и всхлипнул еще раз, стараясь успокоиться.

Энджи весь день ждал сына и мужа с охоты, не находя себе места. Он и сам не мог понять, почему так беспокоится. Но когда Феофил и Аскольд вернулись домой, да еще и с тушкой лани, омега тут же подбежал и, взяв мальчика на руки, прижался к альфе.

– Ну как всё прошло?

– Папа, всё было замечательно! Мы с отцом поймали лань…

– Какие вы молодцы, – Энджи глянул на обоих, тут же отметив, что напряжение между отцом и сыном куда-то испарилось, а это значило, что Феофил справился со своей задачей. Между тем ребенок был увлечен результатами своей первой охоты и, спустившись обратно, тянул на себя тушу животного, стараясь заслужить похвалу папы.

========== Глава 26. Поступок Давида ==========

У Арена и Кайлина проблемы с детьми имели несколько иной характер. Тут не было места какой-то особенной любви со стороны волчат к родителям. Зато конкуренция между альфами цвела пышным цветом. И заводилой тут был старший ребенок, Роджер. Наследник с ярко-голубыми глазами и белой, как снег, кожей, постоянно проявлял агрессию к своим братьям, особенно к альфе, Герольду. Неугомонный, драчливый Роджер то и дело стремился дать подножку, толкнуть или что-то отобрать у младших волчат. Уже с детства он проявлял взрывной характер, который взял, видимо, у дедушки Беона.

Где-то на шестом году жизни волчат Кайлин признал, что с их воспитанием не справляется, поэтому, чтобы не упустить детей, младший вождь обратился к мужу, который всё это время был занят исключительно делами племени. Однако вмешательство Арена никакого эффекта не принесло. Беловолосый Роджер по-прежнему стремился доказать всем, кто находился рядом, что лучше оборотня земля не рожала. Арен разводил руками. Это всё было и хорошо, и плохо. Хорошо – это самоуважение наследника, плохо – его конфликтность и недетское самомнение.

Кайлину же всё больше нравился второй сын, альфа Герольд. Внешне он очень походил на Арена, только более белокожий. Да и по характеру волчонок был более тих и скромен, нежели Роджер, хотя трусливым его было назвать никак нельзя.

Что же касается омеги Давида, то он рос настоящим красавцем. Похожий на Кайлина мальчишка, казалось, стремился переплюнуть его в изяществе и правильности черт. Густые белые волосы достигли бедер, тяжелыми прядями ложась на плечи и грудь. Аккуратно очерченные тонкие губы чаще всего были сложены в легкую снисходительную полуулыбку, а в его глазах, темно-зеленых, будто изумрудных, таилась легкая насмешка над каждым, кем не восторгались так же, как им. Давид с детства понимал, что очень красив, замечая продолжительные восторженные взгляды альф и бет и – завистливые – омег. Один раз увидев это, мальчишка теперь ступал гордо, с презрением косясь на соплеменников, которых считал настоящими страшилками, за очень редким исключением.

У омеги было много поклонников, однако он принимал ухаживания только двух альф, Ланзо, сына Ингарда, и Аскольда. И если первый ему действительно нравился, то второго мальчишка держал рядом, чтобы заставить ревновать Ланзо. Давид с детства понял, как следует манипулировать родителями, поклонниками и друзьями, чтобы получать желаемое. А еще это была увлекательная игра. Нередко Давид, когда ему становилось скучно, сталкивал лбами своих воздыхателей, которые потихоньку становились врагами друг другу.

Ланзо, чей неспокойный характер был причиной головной боли брутального омеги Ингарда, сразу решил, что сын вождя ему полностью подходит. В пользу альфы был возраст, умение владеть мечом и весьма привлекательная внешность. К шестнадцати годам Ланзо был уже накачен, широкоплеч и достаточно умен, чтобы знать, как угодить капризному красавчику Давиду.

У Аскольда в этом направлении дела шли на порядок хуже. Еще на шестом году жизни, разобравшись с чувствами по отношению к папочке, он начал невольно обращать внимание на необыкновенную красоту Давида. Волчонок искал его общества, пытался играть с ним, развлекать, но омега за глаза называл его “замухрышкой” и не воспринимал всерьез. К тому же, все знали историю Аскольда, что он не родной сын Феофила и Энджи, а его настоящий отец убил собственного беременного мужа. И это плохо отражалось на репутации альфы, так как считалось, что яблоко от яблони недалеко падает.

Однако то повышенное внимание со стороны Аскольда, которое росло с каждым годом, Давиду очень льстило, поэтому он позволял мальчику находиться рядом, временами мороча ему голову, но всегда отдавая предпочтение обаятельному Ланзо.

К первой течке омега приобрел столько заносчивости и был настолько избалован, что даже периодические встряски от Кайлина нисколько не помогали. По большому счету, младшему вождю нужно было бы гонять детей по очереди: Роджера – за скверный характер и нападки на окружающих, Давида – за самомнение. Но Арен был против. Ему нравилось, что его дети гордые и знают себе цену. Из-за этого вожди частенько ссорились, и, в конце концов, Кайлин понял, что ничего уже изменить нельзя. В один прекрасный день младший вождь вызвал Арена для серьезного разговора.

– Ты хотел воспитать из наших детей идиотов, могу тебя поздравить, ты со своей задачей справился, – омега прохаживался по комнате, где супруги выясняли отношения, стараясь не привлекать внимание посторонних.

– Это гордость, мой отец был гордым, мой дед… – Арен активно жестикулировал, пытаясь донести свою правду непонятливому мужу, которого по-прежнему любил, несмотря на то, что Кайлин немного изменился внешне. Он не то чтобы постарел… Скорее, белый оборотень поменялся в целом, его выражение лица, осанка. Это был уже не мальчик, а омега в расцвете сил, породистый и сильный. Арен же стал еще более матерым, его лоб теперь пересекала неглубокая морщина, а в глазах появилось какое-то особенное спокойствие и величие, какое бывает у уверенных в себе людей.

– Отец, дед… Давид становится невыносимым! – Кайлин скрестил руки, – Кстати, он уже хочет жениться. У него только первая течка прошла, а ему жениться!

– На ком, на Ланзо? – Арен нахмурился. Ему, скорее, хотелось бы породниться с Феофилом и Энджи, но в сердечные дела детей альфа предпочитал не вмешиваться.

– На Ланзо. Они сегодня обменялись браслетами и всем объявили, что считают друг друга истинной парой. Никого не предупредив, ни с кем не посоветовавшись, – пожал плечами Кайлин, – Но это еще не всё.

– А что еще? – Арен недовольно скрипнул зубами. Похоже, он действительно слишком избаловал детей, раз они даже не просят совета родителей по таким важным вопросам.

– Знаешь, что Давид наговорил Аскольду, когда тот начал пытаться отговорить нашего сына сойтись с Ланзо?

– Что?

– Давид ему сказал примерно следующее: “Я не буду встречаться с такими как ты. Твой отец-альфа убил собственного мужа, омегу, а потом его казнили. И кто бы тебя потом не усыновил, я уверен, что ты такой же. И вообще жениться на таком как ты – позор”, – Кайлин провел рукой по лбу, – А ведь Аскольд никогда никого в жизни не обижал, всегда приходил на помощь Давиду, и вот тебе, вместо спасибо.

Арен покачал головой.

– И что Аскольд?

– Дал ему затрещину и удалился. Ты думаешь, как я узнал, что наговорил этот идиот? Давид сам побежал мне жаловаться. Видите ли ему никто никогда в жизни по морде не давал. И это твоя вина, Арен! – Кайлин сел на кровать и горько вздохнул.

– Ты ему сказал что-нибудь?

– Сказал… – омега мрачно усмехнулся, – Тоже стукнул. В итоге зареванный Давид побежал к Ланзо. Странно, что не к тебе, чтобы пожаловаться и выдать первым свою версию событий.

– Нет, он умный. Сообразил, что где два раза отхватил по морде, там и в третий прилететь может. А у меня рука тяжелая, да и мордочку-то жалко… – Арен сел рядом с Кайлином, – И что делать?

– А что делать? Он считает, что прав. Понимаешь, я тебе когда десять лет назад говорил, что детей воспитывать надо, что ты мне ответил?

– Тогда все нормально было, – неуверенно произнес Арен, – Я не понимаю, как Давид умудрился вырасти таким самовлюбленным и… негибким, что ли. Может, его наказать как-то?

– Детей надо воспитывать, когда они лежат поперек лавки, а не вдоль, – Кайлин поднялся и, демонстрируя гордую прямую осанку, направился к двери. Омега теперь заплетал волосы в красивую сложную прическу, что очень нравилось Арену. Он поднялся следом и, сделав шаг вперед, обвил руками талию своего мужа. Влажные губы коснулись длинной, практически лебединой шеи омеги.

– Побудь со мной еще, – руки Арена ласково скользнули ниже, однако младший вождь мягко освободился из объятий.

– Я иду к Энджи, хочу узнать как там Аскольд, – сдержанно произнес Кайлин, стараясь не демонстрировать свое раздражение от приставаний мужа, очень несвоевременных. Арен кивнул, быстро сообразив, что не стоит настаивать на близости.

– Мне составить тебе компанию?

– Не стоит, – омега поцеловал мужа в губы и вышел из комнаты.

В это время Энджи тщетно пытался разговорить Аскольда, который подавленно молчал уже часа два, не желая делиться своим горем. Из всего, что шаман вытянул из сына, было понятным только то, что Давид объявил всем о намерении в ближайшем будущем вступить в брак с Ланзо, после чего поругался с Аскольдом.

– Так за что ты его ударил? – Энджи слишком хорошо знал сына, чтобы понять, что мальчишка не мог обидеть омегу просто так, даже уязвленный тем, что Давид выбрал не его.

Аскольд молчал. Шаман заметил, что на самом деле мальчишка очень хочет рассказать, что произошло, но почему-то не находит слов для этого. Что он не может повторить того, что сказал Давид. Энджи провел рукой по черным, достающим до плеч, кудрявым волосам сына. Омега опытным глазом видел, что Аскольд, конечно, сейчас очень проигрывал Ланзо, что был слишком худой, мелковатый и несимпатичный.

Но Энджи знал еще кое-что. Аскольд перерастет свою подростковую некрасивость, причем это произойдет уже через год-полтора. Только как это утешит мальчишку, которого отвергли сейчас? А через год, даже если Давид и пожалеет о своем решении, что-то изменить будет уже невозможно. Подбирая слова, Энджи заговорил снова.

– Малыш, вокруг много других омег. Конечно, сейчас это очень жестоко тебе советовать забыть Давида, но…

– Папа, – раздраженно произнес Аскольд, – Я уже жалею, что бегал за ним. Но, видимо, боги решили уберечь меня от этой мрази. Пускай этот самовлюбленный скот живет как хочет. Я просто повелся на красивую мордашку, не обратив внимания на вонючую, гнилую начинку… – с этими словами мальчишка резко поднялся и вышел из шатра, на выходе столкнувшись с Кайлином.

Увидев белого оборотня, шаман невольно смутился, понимая, что омега, скорее всего, все слышал.

– Извини, он просто расстроен, – начал было Энджи, но Кайлин прервал друга.

– Не надо извиняться за Аскольда, я вполне могу его понять. Давид не следит за языком, это моя вина, – Кайлин сел напротив Энджи, не сводя глаз с омеги, – Я бы хотел, чтобы наши дети были вместе, но, к сожалению…

– Да, я тоже жалею, – прервал друга Энджи и тут же осторожно поинтересовался, – А что ему сказал Давид?

– Осудил Аскольда за его происхождение, поставил ему в вину всю эту историю с родителями, – Кайлин отвел глаза, – Мне стыдно за него, но он не очень понимает, что сделал неправильно.

Энджи в ответ кивнул, стараясь не показывать своей досады. Теперь реакция Аскольда была понятна.

– Ты что-нибудь сказал Давиду?

– Сказал, – Кайлин вздохнул, – Он огрызнулся в ответ, а я его ударил. В итоге разговора не получилось.

На какое-то время воцарилось молчание. Первым его прервал белый оборотень, тихо произнеся.

– Энджи…

– Чего? – шаман смотрел в пол, на котором были разбросаны вышитые подушки.

– Будем откровенны, – Кайлин поднялся и прошелся по шатру, – Настоящие родители Аскольда были не самыми лучшими оборотнями в племени, но в итоге волчонок растет просто загляденье, умный, благородный. А мы с Ареном вожди, с родословной, и, поверь, то, что выдает Давид, еще ничего с тем, как ведет себя Роджер, – омега нахмурился, – Энджи, поделись рецептом, как вы смогли воспитать Аскольда таким? Почему у нас ничего не получается?

– Я не знаю, – шаман не был доволен такой постановкой вопроса и в его голосе послышалась обида, – Я не делал ничего особенного, как и Феофил, – Энджи пожал плечами и, немного помолчав, тихо добавил, – Не ставь, пожалуйста, Аскольда ниже своих детей. Он нормальный, хороший…

– Извини, – Кайлин потупился, – Я не хотел обижать тебя, только попытаться понять, что я не так делаю.

– Почему ты думаешь, что я это знаю? – Энджи всеми силами старался не обижаться на друга.

– Ты умнее меня.

– Глупости, – сдавленно вздохнул шаман, и, чтобы не дать верх негативным эмоциям в адрес Кайлина, омега быстро переменил тему разговора, – Кстати, когда ты намерен дать разрешение на бракосочетание Давида и Ланзо?

– Через год или два… – вождь неопределенно пожал плечами.

– Поторопись.

– Почему?

– Запах… – Энджи серьезно посмотрел на друга, – Они еще не спят, но их игры… Твой Давид не так невинен, как кажется.

– Но я не чувствую запах! – Кайлин ощутил, как покрывается холодным потом.

– Ты не шаман, но учти, скоро их близость перестанет быть секретом, я боюсь, что Давид сорвется. А Ланзо еще не ставил на него свою печать, слишком осторожный, – Энджи покачал головой, – Либо жени их быстрее, либо разгоняй. Твой Давид хотя и сын вождей, но он омега, и его репутация под угрозой.

– После первой течки жениться как-то рановато, – белый оборотень сел на подушку и начал нервно теребить непослушную прядь, выпавшую из его прически, – Меня в семнадцать лет только женили.

– Кайлин, решай сам, как быть, – шаман подошел к другу и начал переплетать ему волосы, – Я тебе не указ, но как друг скажу, пускать на самотек это всё я бы тебе не советовал.

========== Глава 27. Драка ==========

Давид явился к Ланзо заплаканный, с небольшим красным пятном на левой щеке. Альфа сразу заметил эту припухлость, которая явно осталась от удара.

– Кто это сделал?! – со злостью произнес оборотень, проводя по волосам мальчишки своей жилистой, мозолистой ладонью.

– Аскольд, – всхлипнул омега, решив умолчать про экзекуцию со стороны папы. Давид сообразил, что лучше всю вину за битое лицо взвалить на сына шамана, для большего драматизма.

– Аскольд, значит… – огромный коренастый оборотень нехорошо прищурился, – Он обиделся, что ты его послал с его сопливыми ухаживаниями?

– Что бы я ему не сказал, он не имел права поднимать на меня руку, – Давид снова всхлипнул, однако заплакать не получилось. Между тем Ланзо негодовал, заводясь всё больше.

– Как этот сосунок осмелился тебя пальцем коснуться?! Я его проучу, – И, не дожидаясь ответа омеги, оборотень вышел из шатра. Давид кинулся следом, предвкушая, как его избранник отомстит Аскольду.

Долго искать альфу не пришлось. Мальчишка сидел позади шатра шамана и, казалось, ничего не видел и не слышал возле себя. Из прострации его вывел голос Ланзо.

– А ну встал, щенок, и бегом в лес, – альфа произнес это нарочито грубо, чувствуя практически физическое наслаждения от вида растерянного неудачливого конкурента, – Что уставился? Страшно? А омег бить не страшно?

Аскольд тряхнул головой, поднимаясь.

– Омег бить, говоришь? – сын шамана уставился на Давида, который стоял за спиной Ланзо, не в силах погасить огонек торжества в зеленых глазах. Аскольд сходу заметил злорадство омеги, что его взбесило еще больше, – Да эту мразь вообще надо по стенке размазать.

– А если бы Давид выбрал тебя, то мразью бы он не был, – прорычал Ланзо, с трудом сдерживаясь, чтобы не устроить драку прямо здесь и сейчас. Однако оборотень не хотел свидетелей, поэтому кивнул в сторону леса, – Пошли, поговорим… Или боишься?

Аскольд в ответ гневно сверкнул глазами и зашагал на опушку, вместе со злорадно улыбающимся Давидом и разгневанным Ланзо.

Едва оборотни дошли до леса, как альфа, резко развернувшись, без предупреждения ударил Аскольда в солнечное сплетение, отчего мальчишка, задыхаясь, ухватился за ствол дерева, чтобы не рухнуть. Оборотень попытался было сгруппироваться и ответить, но тут же почувствовал удар вбок, потом в челюсть, и вскоре мальчишка свалился на траву, методично избиваемый своим противником. Давид в это время стоял в отдалении, с удовольствием наблюдая за дракой. Аскольд не смог ответить ни на один удар. Ланзо был гораздо сильнее, да и нападение было слишком внезапным. Тяжело дыша, сжимаясь в позе эмбриона, Аскольд принимал удары, наносимые Ланзо, которые оборотень теперь наносил ногами, пока альфа не оставил попытки подняться. Лишь после этого оборотню надоело избивать противника, и он остановился, с торжествующим видом глядя на омегу.

– Думаю, эта мразь получила по заслугам, – Ланзо сделал шаг к мальчишке и провел рукой по густым белым волосам, – Ты доволен сатисфакцией?

– Доволен, – Давид, широко улыбаясь, обвил руками накаченную шею Ланзо и повис на своем избраннике, касаясь его губ своими. Аскольд, тщетно пытавшийся остановить кровь из носа, лежал в нескольких метрах от парочки. Он хотел подняться, но боль во всем теле едва ли давала возможность пошевелиться. Между тем Давид коснулся язычком губ Ланзо, тихо прошептав, – Ты самый лучший.

Оборотень тут же возбудился и прижал к себе омегу, вдыхая его чудесный, свежий запах, от которого голова начинала сладко кружиться. Альфу присутствие Аскольда уже не волновало, потому что Давид, прекрасно чувствуя собственную привлекательность, теперь водил язычком по шее оборотня, нежась и ластясь, периодически, тайком поглядывая на лежащего на земле Аскольда, который, приподнявшись на локте, со злостью буровил взглядом на парочку.

Но Ланзо этого не видел, трофей в виде Давида заставлял забыть обо всём на свете. Чувствуя себя победителем, оборотень запустил руки под рубаху омеги, поглаживая его спину и опускаясь к ягодицам.

Через мгновение раздался продолжительный стон Давида, и в воздухе появился запах возбуждения, запах смазки. Пальцы Ланзо были внутри омеги, они ласкали девственную дырочку, немного ее растягивая, пробираясь как можно глубже. Давид позволял оборотню многое. Особенное удовольствие омега испытывал от мысли, что за всем этим наблюдает Аскольд.

Чтобы было удобнее, Ланзо прижал омегу спиной к дереву, опираясь о которое, мальчишка обвил ногами торс любовника, чувствуя, как ему в пах упирается возбужденный член альфы. Однако оборотень умел держаться. Сдавленно рыча, приспустив белье Давида, он стимулировал заветную дырочку, доставляя с помощью пальцев удовольствие своему капризному омеге. И белый оборотень вскоре забыл про Аскольда. Это уже не была игра на публику, мальчишка кричал и стонал в голос, целуя альфу в шею и периодически вскрикивая от наслаждения.

Аскольд поднялся, сжимая в кулаке небольшой кинжал. Первой его мыслью было убить обоих. Он смотрел на стонущего в объятиях альфы Давида и с отвращением к себе чувствовал, что, несмотря на боль во всем теле, возбуждается. Он хотел этого омегу, хотел как никогда. И в то же время внутри поднималась волна ненависти, подкрепленная ревностью и яростью взрослеющего самца. Прихрамывая, он подошел к парочке, держа в скользкой от пота ладони небольшой блестящий клинок.

Первой его мыслью, точнее, желанием, рвущим душу, было схватить Ланзо за волосы и, потянув его голову на себя, перерезать горло, так, чтобы струи горячей крови хлынули прямо в слащавое лицо Давида. Чтобы кровь альфы смыла наслаждение этой шлюхи, а его приоткрытый от стонов рот скривился бы от ужаса и отвращения, и, пока Ланзо будет ползать на земле, подыхая, овладеть Давидом, оттрахать эту похотливую, избалованную мразь, а потом убить. Медленно, чтобы омега понимал, что происходит, чтобы он страдал.

Рука Аскольда уже приблизилась к волосам Ланзо, когда перед глазами у мальчишки возникло лицо его папы, Энджи. Альфа замер, вдруг осознав, сколько боли и позора принесет такое преступление его родителям. Что этим поступком оборотень докажет всему племени, что были правы все те, кто считал, что Аскольд похож на своего казненного отца, что он такой же жестокий убийца.

Альфа выронил кинжал и, понурив голову, прихрамывая, пошел вглубь леса. Он не видел выхода. Хотелось покончить с собой, но было жаль родителей, особенно папочку, который его любил больше, чем кого-либо. Аскольд не мог сделать его несчастным. Оборотень рухнул на землю и завыл, по-волчьи, громко, на весь лес. Внутри все разрывалось от отчаяния и жуткой, смертельной обиды. Альфа выл громко и пронзительно, в голос, как не позволял никогда себе делать, но сейчас ему было плевать, как это выглядит со стороны. А выглядело это жутко. Настолько, что даже парочка перестала заниматься своими ласками. Давид вздрогнул и, побледнев, выбрался из объятий Ланзо. Тот не препятствовал. От воя Аскольда ему самому стало жутко, хотя он никогда в жизни не признался бы в этом.