Текст книги "Земля алчущих (СИ)"

Автор книги: Дина Смирнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Правда, когда церемония была окончательно закончена и Тамиса последней из жриц покинула зал, её уже успела охватить смертельная усталость. Так что, придя в свои покои, она надеялась поскорее лечь в постель и забыться сном. И была очень недовольна, когда в комнату вбежала храмовая прислужница, с низким поклоном объявившая: к госпоже жрице пришла посетительница, которая настаивает, чтобы её приняли прямо сейчас.

– Приведи, – усевшись в резное кресло, коротко бросила Тамиса. Она смутно догадывалась, кем могла оказаться незваная гостья, и потянулась к заботливо приготовленному кубку вина со специями, чтобы хоть как-то скрасить ожидание неприятного визита.

Через несколько минут тяжёлая дверь отворилась, и в комнату вошла гостья. Её с головой укрывала пёстрая полосатая накидка, но не узнать знакомую высокую фигуру и исхудавшее лицо под краем обтрёпанной ткани Тамиса не могла.

– Матушка, – сказала она, скривившись, будто к вкусу выпитого вина примешалась нестерпимая горечь. – Я удивлена, что вы вновь решились явиться сюда, но… Садитесь, садитесь, – она махнула в сторону соседнего кресла.

– Благодарю, – сухо ответила та и, усевшись, спустила накидку на плечи, обнажив обильно тронутые сединой распущенные волосы. – Дочь моя, я знаю, как много у тебя обязанностей в святилище, и не стану попусту отнимать время… Я пришла к тебе с просьбой.

– Нисколько не сомневаюсь, – фыркнула Тамиса, отпив ещё вина и не собираясь предлагать матери угоститься. – Разве ты появляешься здесь зачем-то ещё?

– Тебе не стоит быть такой дерзкой, дочь моя.

– Неужели?.. Но меня не волнует твоё мнение… матушка. Я больше не в твоей власти. Надо мной нет господина, кроме Тшиена… Ну, говори, говори, что там у тебя?

– Меня прислал твой отец, Тамиса. Ты знаешь, что люди в городе голодают?.. И у нашей семьи тоже почти не осталось запасов! Мы ведь так спешили присоединиться к верным господину мира!.. И мало что успели взять с собой.

– Пусть братья отправляются на охоту, – пожала плечами Тамиса. – Ты правда думаешь, что я распоряжаюсь всеми храмовыми кладовыми?

– Охотой многого не добудешь, – нахмурилась её мать. – Особенно сейчас, когда жрецы запрещают уходить далеко от города, чтобы не привлечь внимания чужеземцев. Тамиса, ты ведь занимаешь не последнее место в святилище. И ты наша родная кровь!.. Отец просил меня тебе об этом напомнить!

– А что он думал про родную кровь, когда отдавал своего сына на смерть?.. Ты не спрашивала его об этом, а, матушка?! – прошипела Тамиса в ответ.

Она хотела бы вести себя более сдержанно и достойно. Но сейчас у неё, взбудораженной и утомлённой обрядом жертвоприношения, это никак не получалось.

Перед глазами одна за другой вспыхивали, как наяву, радостные картины детства, когда Тамиса была не служительницей змеиного бога, а всего лишь счастливой дочерью пользовавшегося огромным уважением в своём поселении сильного и мудрого вождя. И сестрой самого лучшего, понимающего и любящего брата.

– Ты так и не простила ему Кеару, – покачала головой мать. – Хотя он был таким же мерзким гордецом, как и родившая его паршивка Макои! И не вина твоего отца, что тот поход окончился неудачей!..

Ну разумеется, матушка не могла не припомнить то, что Кеару был сыном её мужа от другой женщины – младшей жены, происходившей из незнатной семьи и никогда не пользовавшейся в доме столь обширными правами, какими обладала старшая супруга, но сумевшей внушить отцу Тамисы неподдельную страсть.

– Поход, – скривила губы Тамиса. Её вдруг охватила жгучая тоска, которую она обычно глушила вином и служением своему богу. – Едва ли так можно было назвать отправку за океан двух обречённых женщин и мальчишки… Уходите, матушка!.. Я распоряжусь, чтобы вам дали зерна. Но сейчас – уходите… Пока мне не захотелось вас ударить.

***

Когда Вивьен преступила порог камеры Тийи, та сидела на краешке койки, не поднимая глаз.

Но стоило двери за Вивьен захлопнуться, а ключу повернуться в замке, как Тийя стремительно бросилась к хозяйке. Упала на колени и прижалась сухими горячими губами к её запястью.

– Госпожа, госпожа, – уловила Вивьен еле слышный шёпот, растерянно глядя, как вздрагивают тугие чёрные кудряшки на затылке Тийи. – Госпожа, простите, простите!

– Тийя, – пробормотала Вивьен, не решаясь отнять у той свою руку. – Тийя, ты что?.. Тебе не нужно просить прощения, глупая.

– Госпожа, я виновата… Я подвела вас, ослушалась! – в голосе Тийи появились надрывные нотки. – Я не хотела, госпожа! Но я испугалась!.. Так испугалась, что вы… В-вы…

– Тише, прекрати!.. Прекрати, Тийя, пожалуйста! – растерянно попросила её Вивьен.

Но Тийя только что-то скулила – всё жалобнее и бессвязнее.

Тогда Вивьен, не зная, что ещё сделать, сама опустилась на каменный пол рядом со своей подопечной. И, вздохнув, крепко обняла её, уткнувшись лицом в шуршащий рукав всё того же оранжево-персикового платья. Почувствовала, что глаза неудержимо начало печь от слёз, а мгновение спустя – то, как сильные руки Тийи обвили её в ответ.

Так они обе сидели с пару минут, а возможно – куда меньше или больше. Вивьен не взялась бы сказать в точности. Но зато наверняка знала, что ей, пожалуй, впервые с той страшной схватки в купальнях стало немного спокойнее.

Наконец, подняв голову и встретившись с непроницаемым взглядом чёрных глаз Тийи, Вивьен сказала, не выпуская её из объятий и невольно радуясь, что та тоже не спешила разжать руки:

– Я ни в чём не виню тебя, Тийя… Ни в чём, слышишь?.. Какую бы магию ты ни использовала, мы обе живы только благодаря ей. И я стану помнить, кому обязана жизнью, до самого последнего дня, который проведу на этом свете. А ещё просто запомни, что я вытащу тебя отсюда… Вытащу, что бы мне ни пришлось для этого сделать. Ты мне веришь, Тийя?

– Да, госпожа.

– Лучше просто: «Да, Вивьен». Хорошо?

– Хорошо… Вивьен. Хорошо.

========== Глава 12. Долги и тайны ==========

Рихо неторопливо шёл впереди своего маленького отряда по главной – и единственной – улице поселения Детей Милости. И чувствовал, что тёплый утренний воздух словно бы сгустился от напряжения над скромными деревянными домиками и окружавшими их хозяйственными постройками.

За годы службы Рихо приходилось видеть, как Гончих встречали очень по-разному. Иногда благоговейно и восторженно, иногда – требовательно и недоверчиво, а случалось – и презрительно. Но такой плохо скрываемой ненависти на лицах мужчин и животного ужаса в глазах женщин, поспешно скрывавшихся при появлении чужаков, он не замечал ни разу. Даже в ташайских деревнях церковников принимали спокойнее, а тут буквально в воздухе висело ощущение, что из-за ближайшего угла им в спины полетят камни или что похуже.

Идя к дому главы общины, Рихо очень жалел, что у него не имелось дополнительной пары глаз на затылке. И упорно пытался прогнать из головы мысль о том, что за убийство восьмерых Гончих во главе с офицером Церковь, конечно, поселение Детей Милости с землёй сравняет, но ни рядовых, ни его самого уже точно не воскресит. А смерть, очень желанная когда-то, теперь такой вовсе не казалась, и причин на то хватало.

О Детях Милости Рихо знал не слишком много. Тонкости ложных учений всегда больше занимали Габриэля. Он любил спорить с сектантами, между делом выпытывая нужную информацию и заодно доводя их до бешенства.

Рихо же привык просто полагаться на указания высших иерархов. Еретики, признанные опасными, подлежали уничтожению, безобидные – всего лишь надзору. Дети Милости особо зловредными и агрессивными не считались. Пусть они отрицали человеческую природу Двоих, считали жизнь за пределами своих общин «греховной», но на власть Тирры или светских монархов не посягали, за что те платили им снисходительностью.

Вот только сейчас Рихо общепризнанное миролюбие Детей нисколько не утешало. Он понимал, что в глухих уголках колоний всё предстаёт в ином свете, чем по ту сторону океана.

Войдя в дом «отца Родольфа», как представили Рихо своего предводителя хмурые немолодые мужчины, встретившие его у ворот поселения, он ожидал увидеть не то тихого аскетичного старца, не то фанатика со стеклянными глазами – подобных типажей еретиков Рихо успел навидаться на континенте. Но в действительности тот оказался солидным мужчиной лет пятидесяти с округлым большеносым лицом, украшенным роскошными чёрными усами. Седеющие тёмные волосы Родольфа были коротко подстрижены, а его грузноватую фигуру облегал простой, но сшитый из дорогой тонкой шерсти серый камзол.

Рихо Родольф встретил, сидя за маленьким письменным столом, заваленным бумагами. И даже не подумал подняться на ноги, когда гость вошёл. Но гораздо больше Рихо смутило присутствие в комнате двух широкоплечих парней с одинаково невыразительными загорелыми лицами. Если учесть, что сам он явился к Родольфу в одиночестве, то такой приём показался ему не то что недружелюбным, а попросту наглым. Тем не менее он сделал вид, что не заметил этого, как ни в чём не бывало сказав:

– Доброго дня, господин Родольф.

– «Отец Родольф» – так следует обращаться к главе общины! – тут же прогудел один из парней.

Это Рихо не на шутку взбесило. Как ни хотел он избежать конфликта с сектантами, которых прибыл защищать, а не карать, предложение офицеру церковного воинства называть подобным образом не настоящего священника, а самовольно присвоившего себе сан еретика выглядело возмутительно.

Рихо уже был готов дать парню резкую отповедь, как сам Родольф осадил его:

– Не нужно, Жан. Я сам побеседую с… господином церковником. А вы нас оставьте.

Жан тут же притих и, послушно склонив голову, пробубнил: «Да, отец Родольф». После чего быстро покинул комнату вместе со вторым парнем.

– И что же привело вас сюда, господин?.. – вопросительно посмотрел Родольф на Рихо, без приглашения усевшегося на скрипучий стул.

– Агилар, – отрекомендовался Рихо, глядя прямо в глаза собеседнику. – Старший офицер Чёрных Гончих Рихо Агилар. И я прибыл сюда, чтобы расследовать исчезновение людей из вашего поселения. О котором вам следовало бы самим сообщить церковным или светским властям, а не дожидаться, пока это сделают посторонние люди.

– Ах, это, – Родольф поморщился. – Уверяю, тут нет ничего, что могло бы заинтересовать ваше ведомство. Скорее всего, для тех, кто покинул нас, жизнь в общине просто оказалась слишком тяжкой. И они, к моему великому сожалению, вернулись в грешный мир.

– Возможно. И всё же позвольте мне удостовериться в этом самому. Уверяю, лезть в ваши… внутренние дела у меня нет никакого желания. Но я хочу убедиться, что исчезновения не связаны с дикарями или чёрной магией. Так что я и мои люди всё равно должны будем допросить местных жителей и осмотреть окрестности. В ваших же интересах нам не препятствовать.

Родольф нарочито тяжко вздохнул, но всё-таки кивнул в ответ.

– Хорошо. Надеюсь, вы пробудете здесь не дольше двух-трёх дней. Я выделю вам гостевые хижины, чтобы вы могли расположиться в них, но… вы должны понимать, господин Агилар, мы живём уединённой жизнью, ваше прибытие слишком взбудоражило людей. Так что очень прошу вас проявить деликатность и снисхождение.

– Проявим, – Рихо не удержался от усмешки. – Не сомневайтесь, господин Родольф, я оценил ваше гостеприимство и… желание сотрудничать.

Всё происходившее после этого разговора и до самого заката подтвердило подозрения Рихо насчёт того, что «желание сотрудничать» оказалось точно таким же фальшивым, как и вежливость Родольфа.

Еретики отвечали на все вопросы односложно или крайне расплывчато, а с исчезнувшими поселенцами, как оказалось, «никто близко не общался» и даже «не мог припомнить», когда они пропали точно. Женщины же и вовсе не желали разговаривать с Гончими, коротко отговариваясь тем, что это неприлично, и быстро скрываясь с глаз.

Рихо медленно закипал от бешенства. Сектанты явно что-то скрывали, а переходить к открытым угрозам в этой беззаконной глуши ему не казалось разумным. И он сильно сомневался, что намеченная на завтра вылазка в джунгли как-то прояснит ситуацию.

День в итоге выдался утомительным и бестолковым. Так что, придя после заката в крохотную хижину, в которой его на правах главного в отряде поселили отдельно от остальных Гончих и Лейфа, Рихо с удовольствием растянулся на узкой кровати и очень скоро провалился в сон.

Проснулся он, правда, задолго до рассвета – от тихого скрипа, с которым приотворилась входная дверь.

На фоне тускло освещённого луной входа возник тёмный силуэт, но Рихо не спешил окликать вошедшего, сжав ладонь на рукояти кинжала под подушкой. Незваный гость же на пару мгновений замешкался на пороге и лишь после этого решительно шагнул вперёд.

***

Ухоженные пальцы Дагрун постукивали по краешку страницы обтянутого чёрной кожей тома, касаясь гравюры, изображавшей металлическую звезду, усыпанную крупными тёмными камнями.

Асторре пару мгновений наблюдал за этим зрелищем как зачарованный, а потом в сердцах сказал:

– Чёртова штуковина, и привёз же её кто-то! – А когда Дагрун подняла взгляд от книги, спросил: – Ты хотя бы знаешь, что нам с ней делать, когда найдём? Не хотелось бы превратиться в такое же… убоище, как тот чародей!

– Обычных мер предосторожности вполне хватит, – пожала плечами чародейка. – Голыми руками не хватать, а лучше – брать только в перчатках из кожи морского змея. Ну, и перевозить в шкатулке из белопламенной стали. В остальном Звезда не так опасна. Хранили же её Эррейны у себя и щупальцами не покрывались. А чародей… Думаю, он вёз артефакт на себе через океан, чтобы замаскировать его магию собственной.

– Надо быть полным идиотом, чтобы согласиться на такое, – хмыкнул Асторре в ответ, потягиваясь в своём любимом кресле, обитом мягкой фиолетовой кожей. – Либо – фанатиком, что тоже, конечно, не исключено. Но всё-таки, у тебя нет предположений, зачем штуковина ташайцам?

– Никаких, – покачала головой Дагрун. – Никогда не интересовалась соланнскими артефактами.

– Кеару, похоже, что-то знает о Звезде. Во всяком случае, он мне так написал. Ладно, завтра они с Хейденом прибудут сюда, тогда и будет время мальчишку расспросить.

– Предупредите ташайца, чтоб он был поосторожней, командир. После того, что произошло в эллианских купальнях, горожане слишком злы на туземцев. Я слышала, одну дикарскую девчонку уже забили до смерти где-то на окраине – подумали, что она змеиная жрица, – в тёмно-серых глазах Дагрун читалась тревога.

И Асторре отлично понимал, почему она забеспокоилась. Магов мидландцы любили не больше чужеземцев и, начав с дикарей, вполне могли перейти на чародеев. Пусть даже саму Дагрун и защищала воля Церкви, но разъярённой толпе это едва ли получилось бы растолковать.

– Не волнуйся, – сказал Асторре, легонько сжав запястье собеседницы. – Второй Эдетанны с растерзанными на площадях магами в Хайнрихштадте не будет. И ташайцев просто так убивать здесь не станут. Это дело Церкви – разбираться, кто из туземцев заслуживает смерти, а не всяких выблядков из подворотен.

– Гончие станут защищать дикарей от мидландцев, командир? – уголок рта Дагрун дёрнулся вверх. – Губернатор не назовёт это вмешательством в дела светских властей?

– Губернатор уехал охотиться на горных козлов. Самая подходящая для него компания, – ухмыльнулся Асторре. – А когда вернётся, надеюсь, уже всё уляжется.

– Не заиграйтесь с имперцами. У них острые зубы – вспомните хотя бы убийство кардинала Фиенна.

Всё-таки Дагрун, какой простой и понятной она бы ни казалась Асторре, сражаясь с ним бок о бок или разметавшись обнажённой в его постели, оставалась истинной чародейкой Ковена. Умной, коварной и умеющей ранить словами не хуже, чем заклятьями… Даже когда она сама об этом не подозревала.

Но сейчас Асторре нашёл в себе силы ответить всё с той же спокойной усмешкой:

– Вот его я им ещё точно как-нибудь припомню, – и тут же добавил: – Не стану тебя задерживать, Дагрун. Ближайшие дни у нас наверняка выдадутся весёлыми, так что советую выспаться. Ну, или отдохнуть как-нибудь поинтереснее.

– Благодарю, командир, – в ответ Дагрун наградила Асторре такой ослепительной улыбкой, что он едва не предложил ей задержаться в кабинете.

Но, поразмыслив, не стал делать этого сегодня, когда на губах ещё ощущался вкус поцелуев Исар, как всегда, ускользнувшей из его дома не попрощавшись.

Вместо этого, когда дверь за Дагрун захлопнулась, Асторре подошёл к окну, за которым успела сгуститься ночная тьма. Опёршись бедром о подоконник, вытащил из-за ворота овальный золотой медальон на длинной цепочке. И, раскрыв вещицу, принялся разглядывать помещённую в неё миниатюру. Изученную до каждого мельчайшего штриха, но всё равно заставлявшую сердце каждый раз при взгляде на неё сжиматься от боли.

С портрета на Асторре смотрела со странной гримаской – не то смущённой, не то любопытствующей – совсем юная девушка, ещё почти ребёнок. Её худощавое смуглое личико с мелкими чертами казалось не особенно привлекательным, было в нём даже нечто болезненное, но выразительные тёмно-карие глаза придавали ему своеобразную прелесть. А вот густыми чёрными локонами, ниспадавшими на узкие плечи, могла бы гордиться любая красотка. Художнику отлично удалось передать их пышность и блеск.

Асторре прекрасно помнил, что его племянница всегда любила, к неудовольствию своей матушки, носить волосы распущенными. Берениче терпеть не могла модные эллианские причёски из множества кос, увитых лентами и жемчужными нитями, заявляя, что от них раскалывается голова. И замысловатых нарядов тоже не любила, предпочитая самые простые, лёгкие платья, что ей – тоненькой и хрупкой – удивительно шло… Даже и без взглядов на портрет Берениче Асторре до сих пор помнил каждую её чёрточку и каждый жест. То, чему она радовалась, что злило её, а что – огорчало.

Они с Берениче, конечно, были очень разными. Самый беспутный отпрыск рода Сагредо, которого даже мундир церковного воинства не избавил от любви к сомнительным проделкам, и тихая, скромная дочь его старшего брата. Но тем не менее, как Асторре убедился, встретившись с подросшей племянницей на семейной вилле, где отдыхал после тяжёлого ранения, нашлось у них и немало общего.

Для начала – любовь к сентинским мастифам, которых Берениче предпочитала обычно сопровождавшим эллианских дам мопсам и болонкам. Чуть позже – страсть к верховой езде, которой поправлявшийся Асторре с удовольствием начал обучать Берениче, обнаружив в ней куда больше желания и упорства, чем во многих курсантах Обители Терновых Шипов. И – в какой-то момент – то, что на самом деле они удивительно похожи в своем нежелании подстраиваться под собственное блистательное семейство, платившее обоим за это чем-то между жалостью и презрением.

Берениче стала истинной наградой для Асторре, который к тридцати с лишним годам имел длинный список любовных побед, чуть меньший – успехов на службе и не приобрёл ровно никаких привязанностей.

Наградой, в итоге отнятой небесами так же внезапно, как и подаренной, потому что он не сумел уберечь её. Только отомстить за смерть своей любимой девочки. Это в первые дни после гибели Берениче, наверное, и стало единственным, что уберегло его от полного помешательства. Сейчас вспомнить то время не составило труда – картины прошлого, как живые, легко возникали в памяти.

…Казалось очень странным ощущать спокойное удовлетворение, сидя в тюрьме у Белых Псов, но это было именно то чувство, которое охватило Асторре. Когда-то он, как и многие из Гончих, боялся этого – оказаться арестованным всесильной церковной службой внутренних расследований – куда сильнее, чем гибели в бою или даже плена у еретиков или чёрных магов. А теперь понимал: он ничуть не сожалеет о поступке, который привёл его в камеру и, вполне вероятно, приведёт ещё на костёр.

Так что, услышав негромкий шорох отворившейся двери, он даже не вздрогнул. И лишь заметив вошедшего в камеру посетителя, мысленно выругался. Видеть старшего брата сейчас хотелось меньше всего.

– Томазо, – насмешливо протянул Асторре, стоило тому преступить порог. – Пришёл посочувствовать падшему родичу?

– Нет. – Благообразное, хоть и начавшее уже слегка оплывать лицо брата приобрело брезгливое выражение. – Всего лишь посмотреть в глаза мерзавцу, опорочившему нашу семью.

– Как предсказуемо, – ровным тоном ответил Асторре. Но ему дорогого стоило сохранить внешнюю невозмутимость.

Наверное, он только сейчас понял, что до этого момента на что-то надеялся. Если не на благодарность со стороны брата, то хотя бы на… понимание. Ведь Берениче, за которую он мстил, чёрт возьми, была дочерью Томазо!.. А он казался опечаленным больше «позором», который навлёк на их дом Асторре, чем её смертью.

– Предсказуемо?! – взвизгнул Томазо. – И у тебя ещё хватает совести ёрничать?.. Ты убил невинного человека, Асторре! Мужа своей племянницы! Не просто убил, а пытал его, неделю! Чего ты ждал от меня, того, что я прощу тебе грехи и приму в объятья?!

– Невинного?! Да к дьяволу такую невинность! Он убил твою дочь, а ты… Тебе его жаль, что ли?!

– Мне жаль смотреть на то, что ты сделал с репутацией нашей семьи! – патетически провозгласил Томазо, хотя смотрел при этом на Асторре как-то неуверенно. – И из-за чего… Из-за своих пьяных бредней! Берениче… Я скорблю по моей девочке, но она просто упала с лошади! Несчастный случай, в котором никто не виноват, никто!

Этого бреда Асторре уже никак не мог стерпеть.

– Да?! – взревел он, вскочив на ноги. – А следы от пальцев у неё на шее тоже лошадь оставила? Её задушили, Томазо, а перед этим избивали! И я знаю, кто это сделал, потому что этот сукин сын, её муженёк, во всём мне признался!

– Ты сам мне говорил, что под пытками признаются в чём угодно, – промямлил его брат, отведя взгляд в сторону. – Да и если Фабио бил её, как ни крути, он был в своём праве… В таком случае ты, именно ты виноват в её смерти!

– Что?!

– Все эти поездки, встречи… Ты сам задурил девчонке голову, Асторре! Неудивительно, что она сделалась строптивой и супруг оказался ею недоволен. Я вообще не уверен, что она вышла замуж девицей после ваших… прогулок.

Вот подобного заявления Асторре уже никак не мог стерпеть. То, что происходило дальше, он запомнил смутно, но Белым Псам, ворвавшимся в камеру и оттащившим его от Томазо, оказался чуть позже даже благодарен. Пусть тот и взбесил его своими домыслами до полного умопомрачения, братоубийцей Асторре становиться точно не желал.

Зато теперь он, во всяком случае, знал, что не придётся рассчитывать на поддержку семьи. Правда, принять эту новость оказалось не так уж легко, как бы ни храбрился Асторре раньше.

В итоге Томазо даже не поленился-таки явиться на церковный суд, чтобы обрисовать в красках перед присутствующими всю мерзость поступков брата. Выслушав его речь, Асторре с трудом сохранил безразличный вид и окончательно уверился в том, что ничем, кроме как костром, для него разбирательство не закончится.

Но вышло так, что Трое в этот день решили удивить своего не слишком-то почтенного служителя. Помощь пришла оттуда, откуда он никак не мог её ожидать.

Пожалуй, явись в зал суда святой Элрин, покровитель Чёрных Гончих, и вступись за обвиняемого, он удивился бы не больше, чем узнав, что речь в его защиту собирается произнести сам знаменитый Ледяной Меч, Габриэль Глациес. Настоящая фамилия того – Фиенн – не была для самого Асторре секретом, но близким знакомством с отпрыском одного из древнейших аристократических родов континента он похвастаться никак не мог. Поэтому совершенно не представлял, что заставило живую легенду Церкви вступиться за наипаршивейшего барашка в стаде… то есть, конечно, стане её воинства.

Но надо было признать: в этом Глациес оказался хорош ничуть не менее, чем в ловле еретиков и тёмных магов. Он с впечатляющей лёгкостью плёл замысловатую паутину речи, а тон его голоса становился то осторожно-вкрадчивым, то удивлял своей твёрдостью ровно там, где это требовалось, чтобы убедить уже не казавшихся такими непреклонными судей.

Глациес не забыл ни о проступках перед лицом Церкви Фабио Аварны, принявшего смерть от руки Асторре, ни о заслугах самого отпрыска рода Сагредо, слушавшего речь в своё оправдание не менее заворожённо, чем все остальные присутствующие. И в каждой фразе этого нежданного защитника звучала такая безусловная уверенность в необходимости снисхождения к «опрометчивости» Асторре, что тот вдруг почувствовал – в нём проснулась надежда, которую он после стычки с братом уже считал уснувшей вечным сном. Всё-таки, какую бы боль Асторре ни испытал, потеряв единственное дорогое существо, умирать позорной и мучительной смертью ему совсем не хотелось.

Глациес между тем с отменным изяществом довёл своё выступление до финала. И лишь завершив его, как-то резко ссутулился, тяжело опёршись узкой ладонью о край кафедры. Асторре с беспокойством, временно отодвинувшим на второй план его собственные страхи, вспомнил, что вроде бы слышал о недавнем ранении легенды Гончих. И в очередной раз подивился, почему этот юнец-аристократ, вместо того чтобы, пользуясь случаем, прохлаждаться в одном из имений Фиеннов, подверг себя такому испытанию, как выступление на суде. Не слишком-то и посильному, судя по его смертельно бледной физиономии.

Впрочем, слабость Ледяного Меча оказалась всего лишь минутной, и очень скоро он, гордо выпрямившись, прошествовал к своему месту.

Пристально смотревший на него Асторре вдруг заметил, что не он один с тревогой наблюдал за выступавшим. Молодой смуглый офицер Гончих буквально пожирал Глациеса угольно-чёрными глазами и, казалось, готов был, наплевав на приличия, вскочить с места и кинуться к тому.

Асторре изумился такой преданности, но скоро выбросил парня из головы – собственная судьба сейчас занимала его гораздо больше. И оказалась не так уж плачевна. Его всего лишь разжаловали в младшие офицеры и уже в частной беседе предупредили, что службу он продолжит вдали от цивилизованных мест. Но о казни или даже постриге в монахи никто не заводил речи.

Асторре понял, что заступничество Глациеса тут явно сыграло роль, но облегчённо переводить дух не спешил. Он не раз слышал, что Фиенны не гнушались взыскивать долги с тех, кому помогали в тех или иных ситуациях, и полагал, что их служивший Церкви отпрыск поступит так же.

Как оказалось, в этом Асторре чутьё действительно не подвело. Уже через пару дней после оправдательного приговора уличный мальчишка, вертевшийся возле гостиницы, в которой остановился недавний узник Чёрной Крепости, передал ему краткую записку, содержавшую следующие строки: «Сегодня на закате, в «Бархатной розе». Отметим свершение справедливости и обсудим некоторые детали. Ф.».

То, что встреча оказалась назначена в одном из дорогих борделей, которых в Священном Городе имелось не меньше, чем пышных соборов, Асторре не особенно удивило. В конце концов, это был едва ли не лучший способ не привлекать к ней внимания – визит Асторре в подобное место никого точно не смог бы удивить.

Переступившего порог борделя посетителя сразу же встретила фигуристая рыжеволосая красотка в изумрудных шелках, явно осведомлённая, зачем именно он появился в их заведении. Она проводила Асторре в довольно строго обставленную комнату, в которой разве что избыток тёмно-красного бархата в декоре мог напомнить о том, в каком именно заведении помещение находится.

– Добрый вечер, господин Глациес, – решив не показывать охватившего его замешательства, поприветствовал Асторре спасителя, который ожидал гостя, удобно расположившись в большом кресле. – Или же мне лучше называть вас родовым именем?

– Лучше будет, если вы отбросите формальности и станете обращаться ко мне просто по имени. Мы, к счастью, уже не в суде. Присаживайтесь, – указал он рукой с блеснувшим на ней серебряным перстнем в сторону соседнего кресла.

– Как вам угодно… Габриэль, – любезно отозвался Асторре, усевшись и теперь украдкой наблюдая за тем, как тот разливал вино.

Знаменитый Ледяной Меч Церкви по-прежнему казался Асторре замученным и слишком юным для своей громкой славы мальчишкой. Но, пожалуй, теперь он прекрасно понимал, почему Габриэль так легко влюблял в себя женщин и находил преданных почитателей среди мужчин.

Уверенная, без особой надменности манера держаться. Резковатые фразы, в которых Габриэль на удивление метко охарактеризовал последние новости, тиррские интриги и сплетни. Азартный и живой блеск голубых глаз на тонко вылепленном лице сына древней крови, особенно притягательный после тусклых и безразличных взглядов Белых Псов, которые он ловил на себе в последние недели… Асторре чувствовал, как всё больше наслаждался неожиданной встречей. Хоть и понимал, что назначил её Габриэль явно не просто так.

Спустя некоторое количество незаметно пролетавшего времени и несколько бокалов вина Асторре принялся-таки излагать задумчиво примолкшему собеседнику благодарности за спасение.

Но очень скоро был остановлен небрежным взмахом руки и тихой фразой:

– Не стоит, Асторре. Вправду, не стоит. Я сочувствую вашему горю и понимаю, что двигало вами… Слишком хорошо понимаю. У меня есть две сестры, одна из которых чуть старше вашей племянницы. И, поверьте, с любым, кто причинил бы им зло, я поступил бы ничуть не мягче, чем вы с отродьем семейства Аварна.

«Охотно верю, потому что вы уже доказали это на практике, – подумал Асторре. – Ночь Чёрного Снега лутецийская столица забудет не скоро». Но вслух ничего не сказал, только кивнул в ответ.

– Но, знаете, – на лице Габриэля появилась лукавая усмешка, – я бы, конечно, не был эллианцем… и Фиенном, если бы не попросил о кое-какой ответной услуге.

Чего-то подобного Асторре ждал с того момента, как переступил порог «Бархатной розы». И вполне искренне ответил:

– Я – в вашем распоряжении. Готов служить так, как вы сочтёте нужным, и всем, чем сумею.

– Прекрасно, – улыбка Габриэля стала шире. – Тогда я могу поведать вам одну тайну?

– Разумеется, – ответил Асторре, гадая, что же за секрет ему хотят открыть и каким – пустяковым, приятным или жутким – тот окажется.

Вот только он точно не мог предположить, что дальше Габриэль произнесёт, слегка покачивая бокалом в руке:

– Я умираю. Нет, не смотрите с таким ужасом Асторре!.. Прямо сегодня я к праотцам отправляться не собираюсь, и прятать мой труп вам не придётся. Но три-четыре года в самом лучшем случае – это всё, что мне осталось. Вы, наверное, уже слышали о захвате замка некроманта Вэона?

– Да, слышал.

– Ну вот, мне там немного не повезло. Дорогой и ныне покойный хозяин этого чудного места швырнул в меня одним занятным проклятьем. Пока оно просто жрёт мои силы, но со временем гарантированно прикончит.