Текст книги "Порядок подчинения (ЛП)"

Автор книги: Дейл Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)

«Да, детка?» – спросил он, похлопывая ее по бедру.

Фернесс улыбнулась, внезапно взмахнула рукой вверх, поймав кончик носа Марлоу. Она сильно вывернула ее. Он вскрикнул, его голова дернулась назад, он врезался в верхнюю панель кабины бортинженера, что напугало его второго пилота, который вручную управлял большим реактивным самолетом, и заправщик весом 590 000 фунтов закачался, пока второй пилот пытался восстановить управление.

Оператор стрелы, старший мастер-сержант хвостового отделения, который прослужил в ВВС больше лет, чем весь экипаж кабины вместе взятый, почувствовал толчок, но не раньше, чем выпитый кофе пролился на его летный костюм. «Эй, пилот, что, черт возьми, там происходит?»

Теперь все внимание было приковано к двум пилотам.

«Знаешь, Сэм, жаль, что твое эго не такое маленькое, каким, вероятно, является твой член. Если бы это было так, это сделало бы жизнь каждого на этом плане намного проще».

Бортинженер, старший унтер-офицер, сидевший за своим пультом позади второго пилота, повернулся и улыбнулся Марлоу, который потирал нос, морщась от боли. Но улыбка исчезла, и он повернулся обратно к своим приборам, когда поймал неодобрительный взгляд Фернесс. Она вышла из кабины и с раздраженным хлопком захлопнула за собой дверь.

Ребекка Фернесс – «Железная дева», как ее называли, – сходила в туалет (впервые за восемь часов), затем налила себе чашку кофе из кофеварки на камбузе, свернулась калачиком на двух пустых передних сиденьях в похожем на авиалайнер переднем пассажирском салоне KC-10 Extender, использовала скомканную летную куртку в качестве подушки для головы и открыла четырехдневной давности номер «Los Angeles Times». Это был адский способ отправиться на войну – удобные кресла, современный самолет, герметичная кабина, сменный экипаж, двухъярусные кровати, ванная, кухня, газета и, самое главное, пребывание вдали от линии фронта. Вся слава досталась пилотам истребителей, но их приходилось запихивать в крошечную, неудобную кабину, мочиться в пластиковый пакет и часами сосать кислород через маску, пристегнутую к лицу, – а снаружи в них стреляли плохие парни. «Танкерная война» была не такой гламурной, но в ней были гораздо лучшие условия для работы.

Она пыталась читать «Таймс», пыталась забыть об инциденте в кабине пилотов, но ее мысли постоянно возвращались к нему. Она кипела. Это был не первый раз, когда происходило нечто подобное – было много других – и это не будет последним, но мысль о том, что это происходит в разгар проклятой войны.… Что бы подумали мужчины, если бы женщины-срочники внезапно подходили и хватали за промежность в разгар операции, когда их концентрация должна была быть полностью сосредоточена на текущей задаче? – подумала она. Придурки. Она вздохнула и захотела забыть об этом, вернув свое внимание к Los Angeles Times.

Она проигнорировала гарнитуру радиосвязи миссии на верхней консоли своего кресла и вставила в уши пару берушей, чтобы заглушить негромкий гул самолетов. Два сиденья, на которых она лежала, были недостаточно широкими, чтобы она могла вытянуться, поэтому ей пришлось поджать свои длинные ноги, чтобы ботинки не свисали в проход. Фернесс была высокой, атлетического телосложения, весила сто тридцать фунтов, и если бы Марлоу мог хорошенько рассмотреть ее бедро, он, несомненно, нашел бы его красивым и упругим – результат ее почти ежедневных упражнений. У нее были каштановые волосы длиной ниже плеч, но никто из ее команды на самом деле не знал этого, потому что она всегда носила их заколотыми до воротника, когда была в форме, а это было почти все время. Они обратили внимание на ее темно-карие миндалевидные глаза, волевой нос и подбородок, а также на ее привычку говорить быстро и монотонным голосом очень официозного пилота, за что она и получила прозвище Iron Maiden, предназначенное только для мальчиков. Она знала об этом прозвище, и ей было наплевать.

Что ж, признала она, это было не совсем верно. Прозвище действительно беспокоило ее, но не потому, что она была жесткой и профессиональной в кабине пилотов, именно поэтому большинство людей предполагали, что у нее есть это имя. Нет, она заслужила это по совершенно другой причине: своим упорным отказом встречаться с кем-либо на базе или в своем крыле. Она не особо задумывалась об этом правиле, пока не услышала это прозвище. Она даже не была уверена, почему выбрала для себя такую политику, кроме желания держаться на расстоянии от мужчин, с которыми ей, возможно, в конечном итоге придется воевать.

Но ее политика породила много сплетен, особенно после ее вежливых, но постоянных отказов на свидания. Она не раз слышала, как мимоходом произносили шепотом слово «лесбиянка». Она раздраженно покачала головой. Это было здорово. Если бы они только знали о мужчинах, которые были у нее в жизни. Несколько по-настоящему замечательных парней, и ни одного военного. Мужчины, которые могли бы бегать кругами вокруг этих крутых парней в постели.

Но ее личная жизнь была ее собственной. Если они хотели думать, что она лесбиянка, это была их проблема. Еще одно типичное, высокомерное мужское предположение. Как маленькие мальчики, пытающиеся показать девочкам, у кого член больше. И если вы не хотели играть с этим, что ж, вы должны быть …

Ребекка вздохнула. Теперь, когда она подумала об этом, было бы не так уж плохо время от времени играть с кем-то одним, но ее время дома обычно было сосредоточено на регулярных тренировках и занятиях на тренажерах.

Не то чтобы она действительно возражала, конечно. Полеты были у нее в крови, и она проводила большую часть своего свободного времени, приобретая опыт полетов вне рамок своих военных обязанностей. Военные сокращали количество летных часов, ликвидировали эскадрильи и закрывали базы, а гражданские авиакомпании все еще нанимали сотрудников, поэтому она обратила свое внимание на будущее за пределами Военно-воздушных сил. Чтобы сделать себя более востребованной крупными авиакомпаниями, она за последние шесть лет налетала почти тысячу часов гражданского налета – что было весьма впечатляюще, учитывая, что она отсутствовала дома почти по пять месяцев в году – и получила лицензии гражданского коммерческого пилота и пилота воздушного транспорта, а также права пилота по приборам, летного инструктора, многомоторного и даже гидросамолета.

Но если жизнь женщин-пилотов была тяжелой в армии, то не менее тяжелой она была и в гражданском мире, и хотя American Airlines и United практически открыли вербовочные пункты на военно-воздушной базе Марч, никто ей не звонил – даже в небольшие региональные авиакомпании, такие как America West или Southwest, для которых она, вероятно, была слишком квалифицирована со всем своим опытом работы на многомоторных тяжелых реактивных самолетах. В марте авиакомпании активно и агрессивно набирали пилотов-мужчин KC-10, потому что пилоты KC-10 ВВС прошли лучшую в мире подготовку на тяжелых реактивных самолетах бесплатно для авиакомпаний. У некоторых были письма о обязательствах от крупной авиакомпании за два года до окончания срока их военной службы. Авиакомпании принимали на работу, все верно, но не женщин.

Бекки Фернесс навела несколько справок и каждый раз получала ответ. Женщинам-пилотам, по их словам, платили меньше, чтобы начать, потому что им давали больше отпуска и их приходилось заменять или переучивать и переквалифицировать чаще, чем мужчин. Чушь собачья. Как старший летный инструктор эскадрильи, она имела доступ к летным записям своих коллег-пилотов и знала, что у многих парней, покидающих эскадрилью, которые в конечном итоге летали по специальностям, было меньше общего количества часов, меньше часов в качестве командира звена и меньше гражданских часов, чем у нее.

Она также знала, что ее r &# 233; сумма & # 233; была намного более впечатляющей, чем у большинства.

Родилась в Вердженнесе, штат Вермонт, в 1955 году, в 1977 году окончила Университет Вермонта в Берлингтоне по специальности «биология» и в том же году получила назначение в Военно-воздушные силы США через ROTC после прохождения двухгодичной стипендиальной программы. В 1978 году она прошла подготовку пилотов в авиабазе Williams AFB, которую закончила в 1979 году в числе 5 % лучших в своем классе. В 1979 году Ребекка окончила курс боевой подготовки экипажа KC-135 на авиабазе Касл, Этуотер, Калифорния, и в 1980 году была назначена в 319-е бомбардировочное крыло, авиабаза Гранд-Форкс, Северная Дакота, летала на танкере KC-135A по стратегической боевой тревоге. После повышения до командира воздушного судна и пилота-инструктора в 1988 году она перевелась в 22-е авиакрыло дозаправки, военно-воздушные силы США, Калифорния, где летала на удлинителе-заправщике KC-10A. Она также была повышена до командира воздушного судна незадолго до операции «Буря в пустыне».

Да, это была довольно хорошая r &# 233; сумма &# 233;, подумала она, но что хорошего это ей дало?

Именно в этот момент, к удивлению Фернесс, Сэм Марлоу вышел из кабины пилотов, заметил, что она сидит одна, и подошел к ней. Она была удивлена не потому, что он осмелился подойти к ней после своего постыдного выговора ранее, а потому, что она была так занята с момента взлета, что у нее не было времени встать на смену – теперь, всего через несколько минут после вступления в должность, Марлоу бродил вокруг. «Что происходит, Сэм?»

По молчаливому согласию они оба были полны решимости игнорировать предыдущий инцидент.

«Мы получили вызов на экстренную дозаправку дальше на север», – сказал Марлоу. «F-111 и «Торнадо»».

«Трубкозуб и Торнадо? Мы собираемся устроить приятелю дозаправку?»

«Бадди заправляется – один-одиннадцать на стреле и Торнадо на капсуле – затем сопровождает до своей базы диверсантов», – сказал Марлоу. «Все, что у нас есть, это набор координат базы – названия нет. Вероятно, пустынная полоса для парней из спецназа. Мы встречаемся примерно через десять минут на высоте десяти тысяч футов».

«Круто», – сказал Фернесс. Высота дозаправки, десять тысяч футов, указывала на то, что произошло в чрезвычайной ситуации – разгерметизация кабины, вероятно, из-за боевых повреждений. Экипажи самолетов, летающие без наддува в кабинах, оставались на высоте не более десяти тысяч футов, чтобы избежать кислородного голодания. Странное сочетание самолетов было загадкой, что делало ситуацию намного интереснее. «Так какая из них нарушена?» спросила она.

«Я не знаю … Я не уловил всего», – ответил Марлоу. «Все, что я знаю, это то, что мы направляемся в страну индейцев».

«Мы что?»

«Они посылают нас через границу, чтобы забрать -111», – сказал Марлоу. «Всего около пятидесяти миль или около того, но мы будем над вражеской территорией. Это означает, по крайней мере, Бронзовую Звезду, может быть, даже Серебряную.»

Вот и все для создания прохладного, безопасного маленького мирка на борту танкера KC-10. Этот самолет был большой, медлительной, привлекательной мишенью для вражеских стрелков или ракет даже при своих лучших характеристиках – на малой высоте с поврежденным самолетом на стреле он был настоящей легкой добычей. Даже худший в мире пилот-истребитель мог сбить танкер со связанной за спиной рукой. Ужас пробежал вверх и вниз по позвоночнику Фернесса. Это действительно могло привести к неприятностям.

Она услышала свой голос: «Я буду в капсуле бума. Я должна это увидеть».

«Счастливчик», – сказал Марлоу. «Может быть, ты увидишь там действительно прожеванного спортсмена-истребителя. Сделай для меня несколько снимков».

ШЕСТЬ

Мейс внимательно осмотрел Парсонса. Его лицо было белым как полотно от холода, но индикатор кислорода все еще мигал, что означало, что он дышал. Свежая кровь все еще сочилась в его маску. Хорошо, его сердце все еще билось. Зажав ручку управления между колен, Мейс вытер жидкость со своей маски, чтобы она не забилась и он не задохнулся. Голова Парсонса повернулась вправо, и казалось, что он пытается что-то сказать ему, но из-за воя ветра, бившего в разбитое ветровое стекло, расслышать его было невозможно.

Мейс крикнул: «Держись крепче, полковник. Мы почти дома!» затем снова прикрепил кислородную маску Парсонса и туго пристегнул его ремнями.

Вернувшись к управлению, Мейс осмотрел приборную панель. Без исправного датчика уровня топлива и из-за аварийного отключения электричества ему приходилось вручную регулировать подачу топлива в правый двигатель, а это требовало почти постоянного контроля. Топливо на крыльях сгорело до нуля, так что теперь ему приходилось поддерживать продольный баланс, сжигая топливо из передних баков корпуса. Но без наддувочных насосов передний кузов никогда не был бы заполнен, поэтому Мейс последовал контрольному списку аварийных ситуаций и должен был включить автоматический выключатель клапана сброса топлива, перелить топливо из заднего бака в передний через систему сброса топлива, затем включить автоматический выключатель и следить за индикатором угла атаки, чтобы убедиться, что они не слишком перегружены хвостом или носом.

Обычно система управления запасом топлива на F-111G была автоматической, и он редко задумывался об этом, но было удивительно, как иногда срабатывает память при аварийных ситуациях в полете – он мог запомнить все забавные схемы-спагетти, логику реле топливного насоса, даже конкретные объемы баков и расход топлива в наддувочном насосе. Когда речь заходила о жизни или смерти, человеческий разум работал на пределе возможностей.

Как только топливная панель была установлена, Мейс связался по радио. «Кошмар» перевел его на отдельный сверхвысокочастотный канал, незащищенный, но предоставленный исключительно им самим, так что он знал, что ответственные придурки – и, вероятно, половина иракского военного командования – слушают: «Кошмар, какой у нас гребаный план? Мой пилот все еще жив, но он выглядит как Дракула в запое, и мне нужно немного бензина, иначе я, скорее всего, уйду пешком.»

«Брейк-данс, это кошмар». На линии раздался раздраженный голос генерала Эйерса (хотя Мейс этого не знал). «Если у вас нет конкретного запроса или чрезвычайной ситуации, о которых нас нужно уведомить, не выключайте радио. И используйте надлежащие процедуры радиосвязи и терминологию на этом канале. Прием.»

«Эй, придурок, – взорвался Мейс по радио, – я не получал от вас, ребята, ни слова больше пятнадцати минут. Вам нужна экстренная информация? Я полагаю, что если во мне больше не будет дырок, то бензина у меня хватит максимум на двадцать минут. Мой пилот серьезно ранен, и ему нужна помощь. Я полагаю, что не могу выйти из-за структурных повреждений капсулы, поэтому я должен опустить ее. Теперь я вижу там много хороших прямых асфальтированных дорог, так что, если вы не хотите приехать за мной и моей машиной – идите, – делая упор на ядерное оружие в бомбоотсеке, – вам лучше, блядь, поговорить со мной. Окончена».

Последовала довольно долгая молчаливая пауза; затем раздался другой, гораздо менее официальный голос: «Брейк-данс, это кошмар. Мы делаем все, что в наших силах. Вы все еще находитесь на территории Индии, вокруг вас пограничные подразделения противовоздушной обороны, и это незащищенный канал, поэтому мы не можем рассказать вам слишком много, но скоро мы собираемся вас задержать. Просто держитесь там. Мы очень внимательно следим за вами и вашим воздушным пространством. Если поблизости появятся бандиты, мы немедленно сообщим вам. Сделайте все возможное, чтобы избежать применения ЗРК. В противном случае, если вы увидите приближающийся к вам самолет, придерживайтесь последнего назначенного курса и не пытайтесь уклониться. Сообщите нам, если состояние вашего кондиционера ухудшится. Не выходите в эфир, если только это не чрезвычайная ситуация. Мы здесь, с вами».

Канал замолчал.

Голос звучал так, будто он знал, о чем говорит, как бывший водитель Aardvark. Другой парень всю дорогу был рядовым армии Юга, вероятно, генералом, может быть, даже самим Шварцкопфом. Ну, он все еще был мудаком из-за того, что не поговорил с ним. Мейс смог сделать глубокий вдох, чтобы немного снять напряжение со своего тела.

Мейс осматривал небо вокруг себя, когда увидел маленькое пятнышко самолета. Положение пятнышка на фонаре не изменилось, что означало, что оно шло встречным курсом. На расстоянии шести-восьми миль он выглядел как еще один F-111, но когда он приблизился на расстояние пяти миль, Мейс узнал в нем Panavia Tornado, самый совершенный истребитель-бомбардировщик Западной Европы.

Сначала Мейсу показалось, что Торнадо приближается слишком быстро, и он был готов увернуться, но большой самолет быстро, но легко опустился на место, примерно в пятидесяти футах от правого крыла Мейса. Он мог видеть, что это был британский «Торнадо» – Великобритания, Германия, Италия и Саудовская Аравия летали на «Торнадо» – и что на нем были две ракеты «Сайдуиндер» и два топливных бака, при этом все его подбрюшные оружейные станции были пусты.

Сидевший на заднем сиденье ВВС ВЕЛИКОБРИТАНИИ показал Мейсу поднятый большой палец, а затем подал ему сигнал, который Мейс не распознал. Секундой позже «Торнадо» нырнул под F-111G «Мейса», ненадолго появился с левой стороны, затем, демонстрируя очень впечатляющее мастерство пилотирования, перевернулся и пролетел над пораженным «Трубкозубом», чтобы британский пилот, сидевший на заднем сиденье, мог выглянуть через козырек кабины и хорошенько рассмотреть повреждения на верхней стороне. Он проводил визуальный осмотр Мейса; теперь он чувствовал себя плохо, потому что был слишком удивлен, чтобы провести столь же тщательный осмотр Торнадо, потому что Мейс знал, что он, должно быть, возвращается после нападения на Ирак. Затем «Торнадо» отошел от «Мейса», и, пока Мейс зачарованно наблюдал, британский экипаж выбросил за борт его внешние топливные баки, оставив только две ракеты «Сайдвиндер». Затем он снова придвинулся ближе, и сидящий на заднем сиденье еще раз показал Мейсу поднятый большой палец. К своему удивлению, Мейс заметил очень большой портрет обнаженной женщины, сидящей на бомбе, нарисованный на левой стороне «Торнадо», а также название «Убийца в заливе» и имена его наземных экипажей. Британцы, очевидно, не теряли времени даром, украшая свои боевые самолеты носовой частью.

«Довольно ловкие ходы, Убийца из Мексиканского залива», – сказал Мейс вслух, стараясь не говорить по радио. Как будто услышав его, сидящий на заднем сиденье «Торнадо» сложил руки над головой в знак самовосхваления.

Несколько минут спустя заднее сиденье «Торнадо» оказалось над головой Мейса, и зрелище поразило его: огромный, нависающий фюзеляж заправщика KC-10 Extender появился словно из ниоткуда, легко ускоряясь перед поврежденным бомбардировщиком. Она была по меньшей мере в двух тысячах футов над ним, но все равно казалась огромной, как грозовая туча. Стрела дозаправки в воздухе удлинителя уже была опущена в положение контакта, сопло полностью выдвинуто в желтую область, а шланг для заправки в капсуле buddy pod и дроссель были вытянуты на правой законцовке крыла заправщика.

Через несколько мгновений танкер снизился и затормозил, так что теперь он был всего в пятистах футах над уровнем моря «Мейса». На правой оконечности крыла танкера появился белый мигающий огонек, и корзинообразный люк был выдвинут – сигнал о том, что «Торнадо» готов к заправке. Заднее сиденье «Торнадо» королевских ВВС помахало рукой, когда «Торнадо» жадно двинулся вверх и через несколько секунд без особых усилий погрузил свой заправочный зонд в круглую белую цистерну. Затем Мейс увидел два белых мигающих огонька на директорных огнях вдоль брюха танкера – сигнал о том, что ему разрешен доступ к стреле.

Он собирается это сделать, мрачно подумал он, открывая свой контрольный список на страницах «Перед дозаправкой в воздухе» и «Перед предварительным контактом». Он собирается произвести одномоторную дозаправку топливом на танкере KC-10 на малой высоте над территорией противника. Контрольный список не занял много времени, потому что он не мог выполнить большинство пунктов: внешние огни не работали, крылья не двигались, автопилот уже был выключен, топливная система не работала, радар не работал. Мейс щелкнул выключателем дверцы системы дозаправки воздухом и с облегчением увидел зеленый индикатор AR / NWS, означающий, что система дозаправки воздухом готова к соприкосновению с соплом.

Медленно, осторожно Мейс перевел дроссельную заслонку вперед и на дюйм поднял нос вверх. F-111G реагировал вяло, протестующе урча при наборе высоты. Казалось, скорость полета вообще не хотела увеличиваться, и Мейс еще немного подтолкнул дроссельную заслонку вперед. Прежде чем он осознал это, он был на пределе военной мощности, готовый перейти на форсаж. Он знал, что не сможет этого сделать – включение горелок с повреждением конструкции и отказ двигателя могли вызвать пожар. Ему не оставалось ничего другого, как сохранять терпение и надеяться, что его покалеченная птица сможет наверстать упущенное.

Это заняло несколько долгих минут, но Мейс, наконец, забрался за KC-10 и медленно продвигался к заправочной колонне. Он все еще находился в добрых пятидесяти футах от контакта, но огромная нижняя часть танкера закрывала ему обзор всего остального. Теперь он был поравнялся с соплом и двигался к нему. Открытый конец сопла был темным, как ствол пушки, нацеленный прямо на него. Директорские огни танкера подгоняли его вперед и вверх. Черт возьми, как бы он хотел поговорить по радио! Кто-нибудь, пожалуйста, поговорите со мной!

Сопло теперь находилось прямо над разбитым ветровым стеклом, менее чем в двух футах над головой Парсонса. Оно было огромным, восьми дюймов в диаметре, с цветными маркировками по всей длине, визуально указывающими расстояние между самолетами. Мейс мог видеть каждую царапину, каждую отметину, каждое маленькое слово, нанесенное по трафарету на стрелу и сопло. Казалось, что это должно было произойти прямо в кабине вместе с ним.…

Сопло зависало прямо над головой Парсонса, менее чем в футе от него. Ветер, грохочущий вокруг лопастей управления стрелой и под брюхом большого танкера, казалось, засасывал бомбардировщик прямо в него. Мейс наблюдал, как он скользит за кормой, становясь все ближе, ближе…

Внезапно все индикаторы в системе управления освещением танкера быстро замигали и погасли – сигнал об отделении. Мейс отреагировал не очень быстро – он наблюдал за стрелой, а не за танкером, и не заметил ничего плохого, пока стрела не начала удаляться, – но танкер отреагировал мгновенно: он стремительно рванулся вперед и поднялся, как на скоростном лифте. Внезапное ускорение и рев трех мощных двигателей KC-10 вчетверо усилили шум в кабине бомбардировщика, а запах горящего авиатоплива стал невыносимым. На мгновение Мейсу показалось, что в него попала стрела и его самолет загорелся. Мейс автоматически сбросил газ, но почти сразу же зазвучал сигнал, предупреждающий о сваливании, поэтому он снова включил двигатель. Когда он это сделал, F-111G резко вильнул влево, и Мейс чуть не потерял управление.

Как раз в тот момент, когда Мейс собирался сдаться и попытаться катапультироваться, он оглянулся через правое плечо и увидел «Торнадо» королевских ВВС, плотно прижатый к правому крылу, как будто он был там зацементирован. Обычно ведомый оставался с заправщиком при аварийном отрыве, но экипаж «Торнадо» предпочел остаться с поврежденным бомбардировщиком. Присутствие Торнадо действительно помогло ему успокоить руки, и через несколько минут к нему вернулись прежняя скорость полета и остроумие. Мейс направился к заправщику, полный решимости на этот раз все сделать правильно – и тут загорелась ГЛАВНАЯ СИГНАЛЬНАЯ лампа, большая желтая лампочка прямо в центре приборной панели.

Мейс быстро просканировал приборы и обнаружил проблему: горела лампочка ПОДАЧИ ТОПЛИВА. Огни наддувочного насоса в кормовой части корпуса и системы слива топлива были включены, указывая на отсутствие расхода, а два из четырех огней переднего насоса корпуса были включены. Это означало, что осталось менее тысячи фунтов топлива. Примерно пять-десять минут, меньше, если у него были действительно серьезные утечки топлива, пока не заглох последний двигатель. И в контрольном списке «Двойной отказ двигателя» был только один шаг, и он знал его наизусть: КАТАПУЛЬТИРОВАТЬСЯ. Но при всех повреждениях, которые они получили с левой стороны, капсула могла не отделиться от самолета, и даже если бы им это удалось, Парсонс, вероятно, не пережил бы столкновения.

У Мейса был еще один шанс: на этот раз заглушить заправщик или умереть.

Все было очень просто.

СЕМЬ

У Ребекки Фернесс не было возможности увидеть F-111G в первый раз – другие операторы boom и остальная часть ее экипажа уже находились в капсуле и наблюдали за происходящим, – поэтому она терпеливо ждала, наблюдая за «Торнадо» через иллюминатор правого борта, пока не прозвучал сигнал об отходе. Она попросила своего второго пилота в капсуле поменяться с ней местами, и он немедленно подчинился – эта угроза, когда бомбардировщик был всего в нескольких дюймах от столкновения с заправщиком, выбила его из колеи, и он в спешке выбрался оттуда. Фернесс подождала, пока ее второй пилот с плотно сжатыми губами и побелевшим лицом выберется наружу, затем по короткому крутому трапу спустилась в кабину оператора стрелы в кормовой части KC-10.

Перед ней было огромное окно размером четыре на три фута, которое представляло собой самую большую цельную стеклянную панель в любом самолете, работающем под давлением. Старший оператор стрелы на борту, старший мастер-сержант, сидела на месте инструктора, в то время как член экипажа Фернесс бумер сидела на другом сиденье, поэтому она заняла позицию между ними и надела наушники.

«О… мой … Боже…» – ахнула она, когда F-111G завис в поле зрения. Она видела множество «Трубкозубов», заходящих на дозаправку, у некоторых даже были аварийные ситуации на борту, но за восемь лет службы она никогда не видела ничего настолько ужасного, как этот. Пилот выглядел так, словно он болтался в космосе, удерживаемый на месте только безжалостными порывами ветра, бьющими по его телу. Вся левая передняя сторона была почерневшей, и были отчетливо видны огромные раны от разорванного металла. Это выглядело так, как будто гигантская когтистая рука пыталась вытащить пилота из самолета, и ей это почти удалось. Истребитель-бомбардировщик «Торнадо» был теперь так близко, что она тоже могла его видеть, достаточно близко, чтобы любой из них мог воткнуться в стрелу.

«Навигатор выглядит напуганным до полусмерти», – сказал по интерфону оператор заграждения, технический сержант Гленн Клинток. «Он едва может держать себя в руках».

«А вы бы так не поступили?» – спросил старший мастер-сержант. Он был старшим рядовым советником авиакрыла по дозаправке и до сих пор активно эксплуатировал стрелу. «Если он останется зацикленным на сопле, то наверняка протаранит нас».

«Что он делает?» Спросил Фернесс.

«Он уставился на сопло стрелы», – ответил Клинток. «Это типичная реакция новичка. Вы не можете не следить за наконечником стрелы, потому что он находится так близко к вашей голове, как раз перед тем, как воткнуться в вас. Когда вы смотрите на стрелу, вы неосознанно направляете самолет прямо на нее, а когда осознаете, что делаете, слишком быстро отводите самолет в сторону и теряете время. Он должен сосредоточиться на своих визуальных сигналах и предоставить нам беспокоиться о сопле – за исключением того, что большинство навигаторов не знают, что это за визуальные сигналы. Он действительно в мире боли».

«Так и скажи ему».

«Не можем. Мы все еще над Ираком. Один писк с нашей стороны, и нас обстреляют ЗРК или патрули истребителей. Мы также все еще находимся в пределах досягаемости орудий «три А» – одно единственное подразделение «Зевс—23», которое возьмет нас на прицел, может съесть наш обед.»

Пока Клинток объяснял проблему, Фернесс сосредоточился на фигуре штурмана. Она едва могла видеть, как его руки управляются с ручкой управления и дросселями – вернее, с дроссельной заслонкой, потому что левый двигатель был явно заглох, – и его глаза под козырьком, нервно наблюдающие за стрелой и танкером. Она каким-то образом могла чувствовать его страх, ощущать его беспокойство. «Каково его состояние топлива?» – спросила она.

«Не знаю», – ответил шеф. «Предполагается, что мы будем хранить радиомолчание до окончания контакта».

«У него чистая конфигурация… Есть ли у него вообще какие-либо запасы на борту?»

«Этого я тоже не знаю», – сказал шеф.

Фернесс с ужасом наблюдал, как F-111G неуверенно приближается.

«Этот парень не попадет», – сказал шеф. «Я рекомендую отменить это и позволить ему найти ровный участок земли для посадки». Старший мастер-сержант повернулся к Фернессу и сказал: «Вы старший офицер на борту, капитан. Что вы об этом думаете?»

Фернесс ответил не сразу. Из всех самолетов на кувейтском театре военных действий наиболее важными были воздушные заправщики, особенно модели ВВС. Никакие бомбардировочные миссии не могли выполняться, кроме как бомбардировщиками дальнего действия, такими как B-52 или F-111G, без дозаправки, и даже более крупные реактивные самолеты, поскольку они базировались так далеко, нуждались по крайней мере в одной дозаправке в пути. Танкеры увеличивали силу. Один танкер не только обслуживал десятки других самолетов каждый час, но и заправлял другие танкеры ВМС и ВВС, которые, в свою очередь, заправляли десятки самолетов. Это означало, что потеря одного танкера была сродни потере нескольких десятков ударных самолетов. Потеря одного танкера типа KC-10, который мог заправлять авиацию ВВС США, ВМС и союзников, а также перевозить грузы на большие расстояния, вероятно, была эквивалентна потере сотни ударных самолетов. Какой командир, даже в звании флагмана или генерала, в наши дни смог бы пережить потерю сотни боевых самолетов одновременно? Его карьера закончилась бы мгновенно.

Фернесс была обязана убедиться, что ее самолет безопасен и готов к выполнению боевых задач – если война обещала быть долгой, а были все признаки того, что так и будет, KC-10, вероятно, был самым важным самолетом во флоте Коалиции. Шеф был прав: рисковать KC-10 подобным образом, с таким неопытным и взбалмошным экипажем бомбардировщика, было не только небезопасно, но и неправильно с точки зрения эксплуатации. Старший мастер-сержант напоминал ей о ее ответственности: какой-нибудь двух– или трехзвездочный генерал мог попросить их попытаться заправить этот потерпевший аварию самолет, но это была ее работа, и только ее, защищать свой самолет и свой экипаж.