Текст книги "Порядок подчинения (ЛП)"

Автор книги: Дейл Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)

«В свой выходной от ремонта самолетов вы чините пивные краны? Невероятно».

«Наверное, я просто невероятный парень», – невозмутимо заявил он. «Но я только что уволился. Я буду скучать по этому месту. Это было своего рода богемное место для работы, что-то вроде Гринвич-Виллидж. Все было довольно мило», – он подождал, пока она откусит еще кусочек бургера, затем добавил– «за исключением еды».

Она остановилась на полуслове и спросила: «Что не так с едой?»

«Это готовит Брэндон».

Это мгновенно навсегда лишило Ребекку аппетита. Она положила еду обратно на тарелку. Мейс сунул пятидолларовую купюру под тарелку и сказал: «Извини за это, Ребекка. Давай выбираться отсюда, и мы найдем тебе какой-нибудь приличный ужин.»

«Я закончил с ужином», – сказал Фернесс, внезапно почувствовав тошноту, – «но я знаю хорошее местечко, где можно выпить кофе. Следуйте за мной». Они вышли из бара, сели в пикап Мейса и поехали по Сити-Холл-плейс в сторону монумента Макдоно и отеля типа «постель и завтрак» Ребекки.

Маленький отель находился в самом конце речной аллеи Heritage Trail. Из главного закрытого внутреннего дворика открывался вид на памятник войне за независимость, канал и через пристань для яхт на замерзшее озеро Шамплейн. По вечерам хозяева отеля типа «постель и завтрак» угощали горячим мороженым с фадж и кофе во внутреннем дворике; оба офицера пообещали не доносить друг на друга, поскольку согласились с небольшим добавлением апельсинового ликера Grand Marnier поверх шоколадного сиропа.

«Милое местечко», – сказал Мейс, попробовав мороженое.

«Я остаюсь здесь при каждом удобном случае», – ответила она, слизывая шоколад и взбитые сливки с ложки. «Итак, ты работаешь на владельца байкерского бара и живешь в байкерской ночлежке. Вы никогда не искали квартиру? Что вы собирались делать, оставаться в Afterburners весь свой тур?»

«Честно говоря, я никогда особо не задумывался об этом», – сухо сказал Мейс. Он огляделся, чтобы убедиться, что никто больше не находится в пределах слышимости, затем сказал: «После наших… действий… в Персидском заливе я всегда рассматривал свою работу в резерве ВВС как повседневную».

«Да?» – удивленно спросила она.

Их глаза смотрели прямо друг на друга, как будто оба знали секрет друг друга.

«Военно-воздушные силы ясно дали мне понять, что они не собираются поддерживать меня», – сказал Мейс. «Я принял тактическое решение во время войны и получил за это взбучку. Я считаю, что мне чрезвычайно повезло, что я все еще ношу военную форму, не говоря уже о том, чтобы командовать группой технического обслуживания. Я думаю, что в конечном счете я принял правильное решение во время войны, и что по крайней мере один могущественный ангел где-то согласился и вознаграждает меня, позволяя мне продолжать службу. Я не ожидаю, что это покровительство будет длиться вечно, хотя, поверьте мне. Я не человек иллюзий».

Каким-то образом она знала, что это не так. Они замолчали, пока хозяин наливал своим гостям еще кофе. Когда он ушел, Фернесс спросил: «Можешь рассказать мне о том, что ты делал там во время войны, Дарен? Я помню, что тебя не было в приказе о выполнении задач в эфире».

«Многие боевые вылеты не были связаны с АТО», – сказал он с беспокойством.

«У вас не было ведомых, не было запланированного заправщика и груза бомб, который вы не могли сбросить за борт».

«Мы не можем говорить об этом, Ребекка».

«Почему бы и нет?»

«Вы знаете лучше, чем спрашивать, майор», – ровно сказал Мейс, используя ее военное звание, чтобы твердо подчеркнуть свое предупреждение. Он быстро добавил: «Кроме того, это первая ясная ночь за последние дни, а кофе хороший и крепкий. Давайте насладимся им». Он указал за окно на юг. «Я даже вижу звезды там. Это Сириус, самая яркая звезда на небе. Удивительно, что ты помнишь всю дорогу назад, в навигаторскую школу».

«У них есть телескоп, установленный на верхней палубе», – сказал Фернесс. Она повела его наверх, затем по боковому коридору и через французские двери в длинный внутренний дворик из красного дерева, который был очищен от снега. Для гостей там был установлен восьмидюймовый телескоп-рефлектор на моторизованной экваториальной установке. В инструкции на стене говорилось, как пользоваться телескопом и звездным приводом, но Мейс бегло осмотрел небо, отключил червячный привод, переместил телескоп так, как будто пользовался им всю свою жизнь, навел его на яркую звезду дальше на восток за озером, используя маленький оптический прицел телескопа, и снова включил привод.

«Разве мы не собираемся взглянуть на… как это называется, Сириус?»

«В телескоп звезды выглядят так же – они слишком далеко, чтобы разглядеть диск», – сказал Мейс. «Но вам это понравится».

Когда Фернесс посмотрела в окуляр, она удивленно вздохнула. «Это Сатурн! Я вижу кольца … Я даже вижу тень на кольцах от самой планеты и нескольких спутников Сатурна! Как вы узнали, что это Сатурн?»

«Отдел погоды по-прежнему готовит брифинги о том, какие планеты и яркие звезды находятся на высоте, – ответил Мейс, – и я по-прежнему получаю брифинг о погоде и прогноз четыре раза в день. Мы по-прежнему откалибровываем секстанты на танкерах для астронавигации, хотя экипажи танкеров редко используют их со своими GPS и инерциальными навигационными системами – я даже сделал несколько предварительных расчетов и на днях сфотографировал солнце. Один раз навигатор, всегда навигатор.» Он указал на небо на юге: «Там Орион с его поясом и мечом, и дракон Драго, и Телец-бык, и звездное скопление, называемое Плеяды, Семь Сестер».

Пока они осматривали ночное небо, Фернесс вздрогнула, обхватила себя руками и шагнула ближе к Мейсу. Он в ответ обнял ее. «Видишь еще какие-нибудь созвездия?» спросила она.

«Да. Дареноид, замороженный навигатор. Пойдем внутрь».

Они вошли внутрь и направились к лестнице, но Ребекка взяла Мейса за руку и потянула его в коридор направо. Он колебался, заглядывая ей в глаза, молча спрашивая, уверена ли она, ослабляя хватку, предлагая ей шанс изящно отступить. Она не отпустила его, и он последовал за ней через три двери вниз в ее комнату.

Не было никаких разговоров, никакой вежливой беседы, больше никаких просьб или ответов. Когда Дарен запер дверь, Ребекка подошла к кровати, скинула ботинки и, встав перед ним, начала расстегивать его рубашку. Он держал ее холодное лицо в своих ладонях, пока она работала, закатывая глаза в притворной агонии, когда ее холодные пальцы коснулись, а затем исследовали его обнаженную грудь. Его тело было стройным, твердым, как скала, и спортивным, грудь квадратной и мускулистой, даже спина была угловатой и жилистой. Парни никогда не шили себе летные костюмы или камуфляжную форму на заказ, поэтому тела большинства мужчин выглядели одинаково в военной форме – и, фактически, большинство военнослужащих ВВС были очень похожи друг на друга, подтянутые, возможно, подтянутые, если они серьезно относились к физическим упражнениям. Дарен был не просто подтянут, он был сложен, считал Фернесс. Снять с него рубашку, обнажив его невероятное тело, обхватить руками его округлые плечи и побродить по его фантастической груди и рукам было все равно что развернуть запоздалый, но долгожданный рождественский подарок.

Ее руки обвились вокруг его спины, и они поцеловались. Поцелуй быстро усилился, поскольку оба пробовали, исследовали и стремились к еще большему. Ее бедра на мгновение прижались к нему, непрошеное, но настойчивое приглашение, на кратчайший миг соприкоснувшись пахом к паху. Это вызвало внезапную дрожь, пронзившую его, на этот раз не от холода, а от удовольствия, и его руки начали расстегивать пуговицы ее хлопчатобумажной блузки. Когда это было снято, она подождала, пока он протянет руку, чтобы расстегнуть застежки ее лифчика, но вместо этого он отступил назад и позволил ей снять лифчик самой. Она использовала возможность в полной мере, делая это настолько медленно, насколько позволяли ее бешено колотящееся сердце и учащенное дыхание, затем встала перед ним топлесс, наблюдая, как его глаза блуждают по ее телу, и его улыбка начала расплываться в улыбке.

Она ожидала, что все остальное будет быстрым и кошачьим, как у Эда – и она должна была признать, что иногда ей это нравилось. Но Дарен не собирался этого допускать. Он двигался медленно, как длинная сибаритская поэма, то осыпая ее поцелуями и объятиями, то позволяя расслабиться нежными прикосновениями и ласками. Он предлагал ей широкий спектр занятий любовью, жестких и мягких, наблюдая за тем, что она предпочитала, и наслаждаясь каждым новым открытием. Ей нравились ее влажные и глубокие поцелуи, нежные прикосновения к ее груди, но с особым вниманием дразнящие и увлажненные соски, ее ягодицы и бедра, взятые обеими руками и сильно помассированные. Когда он уложил ее спиной на толстую, мягкую кровать и встал перед ней на колени, он обнаружил, что ей нравится, когда с ее женственностью обращаются медленно, осторожно, почти благоговейно, как целуют ребенка в губы, пока ее дыхание не стало глубже и слышнее, а руки не переместились с кровати на ее собственную грудь, а затем на его затылок, побуждая его приблизиться, погрузиться глубже …

Наконец он предстал перед ней, его хорошо развитая грудь тяжело поднималась и опускалась, как будто он бегал вверх-вниз по лестнице, и он начал расстегивать ремень. Она быстро села, соскользнула с края кровати на колени, расстегнула для него ремень и сбросила его джинсы и нижнее белье на деревянный пол. Она обхватила его рукой, ощущая его жар и невероятную твердость, затем попробовала его на вкус, один, два, три раза, так глубоко, как только могла. Когда она отпустила его, то знала, что ни один из них больше не собирается ждать. Когда Дарен поднял Ребекку с пола, уложил ее на спину на кровать, встал на колени между ее ног и вошел в нее, она обнаружила его с абсолютным восторгом.

Это было начало самых страстных занятий любовью, которые она могла вспомнить. Его сила была огромной, и он наслаждался тем, что раз за разом доводил ее до оргазма, пока, наконец, не сдался сам. Они занимались любовью долго и медленно. Она отбросила все правила, которые когда-либо устанавливала относительно того, чтобы спать со своими коллегами-военнослужащими, но ей было наплевать… пока …

Они услышали звонок сотового телефона. Она даже не заметила, что он прикреплен к внутренней стороне его куртки, но, конечно, будучи командиром группы технического обслуживания, особенно во время тревоги, он был бы обязательным и постоянным спутником. Он отстранился от нее, целуя ее губы и грудь и что-то тихо бормоча ей, извинения или пожелания, что-то, чего она не могла расслышать. Но когда она снова посмотрела на него, его лицо полностью изменилось. Он полностью изменился. Он больше не был ее нежным, страстным любовником – теперь он был ее старшим офицером, MG 394-го авиакрыла.

Он недолго разговаривал по телефону и уже потянулся за брюками и рубашкой. «Что это?» Фернесс спросил его.

«Они поняли, что собираются с нами делать», – сказал Мейс, поспешно одеваясь. «Мы развертываемся. В Турции. Разведывательные операции и «Дикая ласка». Через десять минут совещание персонала. У меня в грузовике служебная форма; мне придется переодеться там, – сказал он ей. Он надел куртку и ботинки, помедлил, затем вернулся к Фернесс и обнял ее, крепко и глубоко. Они расстались, поцеловались так же крепко и снова обнялись.

«Увидимся… в очереди на вылет», – нерешительно сказал Мейс, отстраняясь. Она могла читать его мысли: он хотел сказать «спасибо», сказать все то, что влюбленные говорят друг другу после расставания. Но выражение его лица, его встревоженная улыбка сказали ей все, что ей нужно было знать.

«Мое снаряжение упаковано», – сказала она. Она была одета и готова в мгновение ока. «Я поеду с тобой. Им понадобятся экипажи, чтобы вывезти эти штуки отсюда».

Его улыбка вернулась, и он кивнул. Он с большой гордостью осознал, что она была прежде всего летчиком.

ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ

Авиабаза Кайсери, Турция, Несколько часов спустя

Все украинские военно-воздушные силы были припаркованы на западной рампе авиабазы Кайсери в центральной Турции. Полковник Павел Тычина покачал головой в полном недоумении. Кайсери был довольно крупной базой, одной из крупнейших западных военных баз между Германией и Гавайями, поэтому было бы логично потерять там даже большое количество самолетов, но все украинские военно-воздушные силы уместились всего в восьми рядах стоянки самолетов. На авиабазе Львов в Украине только МиГ-23 на этой базе занимали двенадцать рядов. Это были не военно-воздушные силы, сказал он себе, это были полеты на самолетах для отдыха. Но, слава Богу, за последние несколько месяцев Панченко тайно доставил в Турцию запасные части, ракеты, технические заказы и схемы.

Так вот, это было все, что у них было.

Тычина был за штурвалом последнего истребителя МиГ-23, вывезенного из Украины. Генерал Панченко повел группу выживших в Турцию, а Тычина, летевший на одном из немногих украинских самолетов, которые несли какое-либо вооружение, замыкал тыл, прикрывая их отступление. Ему было разрешено вооружить свой МиГ стандартной пушкой GSh-23 на центральной огневой позиции, имея только сто патронов – любому самолету с пушкой разрешалось иметь сто патронов для самообороны – и ему было разрешено иметь при себе два тепловизора малой дальности R-60 класса «воздух-воздух» ракеты на внешних пилонах. Это была не очень хорошая защита для кого бы то ни было, но, по крайней мере, это позволило бы ему вступить в бой с любыми вражескими самолетами и удерживать их достаточно долго, чтобы остальные включили форсаж и улетели. Он также нес один восьмисотлитровый топливный бак на центральном пилоне.

Он летел по высокой, широкой схеме с подветренной стороны, параллельно длинной самой северной действующей взлетно-посадочной полосе крупного турецкого военного комплекса. Он тщательно выравнивался с турецким истребителем F-16, летевшим примерно в километре впереди него, подстраиваясь под каждое изменение высоты и скорости. Тычина знал, что, если он отойдет слишком далеко от своего эскорта, его собратья – один F-16 прямо за кормой, другой высоко и вне поля зрения где – то позади него – атакуют. Его приемник радиолокационного предупреждения Sirena-3 засветился угрозами задолго до того, как он пересек Черное море и вторгся в воздушное пространство Турции. Радар слежения за истребителем, радар наблюдения, радар слежения за зенитно-ракетной системой НАТО Patriot – все они были включены. Возможно, принимающая страна и альянс НАТО радушно пригласили украинцев в Турцию, но здесь никто не хотел рисковать …

… включая Тычину, который постоянно репетировал последовательность действий, которые ему нужно было выполнить, чтобы превратить этот подход в атаку. Бейте по F-16 перед ним из пушек, сбрасывайте снаряды и сигнальные ракеты, бейте по парню справа ракетами или пушками, затем падайте на палубу и бегите изо всех сил, пока он не вспыхнет над Ираком или Сирией – идите на восток и юг, а не на север и запад. Он задавался вопросом, не выкинут ли американцы или НАТО какой-нибудь грязный трюк, не устроят ли ловушку. Он покачал головой: на войне возможно все.

«Украинский МиГ, башня Кайсери», – произнес по радио голос с сильным акцентом на английском, прерывая мрачные мысли Тычины. «Ветер ноль-восемь-пять со скоростью десять узлов, взлетно-посадочная полоса ноль-девять, проверить, опущены ли колеса, допуск к посадке разрешен».

«Да, украинский «МиГ», приземляюсь, спасибо», – ответил Тычина на ломаном английском на международной аварийной частоте. Что ж, если это была ловушка, он опоздал – у НАТО были все уцелевшие штурмовики на их базе, включая последний. Он был предан делу. Если НАТО облажается с ними сейчас, мир может навсегда распрощаться с Украиной. Он опустил рычаг выдвижения редуктора вниз, сбросив давление на гидравлическую систему втягивания редуктора, которая позволила редуктору свободно падать, затем потянулся к ручке аварийного пневматического сброса давления в шлюзе редуктора на переборке рядом с он поднял правую ногу и начал прокачивать ее, что обеспечило резервное давление для спускных шлюзов безопасности снаряжения. Он продолжал качать до тех пор, пока не загорелись все четыре зеленых огонька выключения передачи – четвертый зеленый огонек сигнализировал о том, что большой подфюзеляжный плавник возле хвостового оперения сложился в посадочное положение, – затем расправил закрылки задней и передней кромок и приготовился к посадке.

Завершая, он увидел нетронутые пустыни и низкие холмы восточной Турции, раскинувшиеся перед ним невероятной панорамой, не испорченной даже обширными нефтяными месторождениями и нефтеперерабатывающими заводами к югу и востоку от базы недалеко от города. Доминирующей над ландшафтом была Эрджиес Даги, большая вулканическая гора всего в десяти милях к югу от города, ее отвесные стены поднимались на три тысячи метров всего за несколько километров, образуя почти шпиль, достигающий более четырех тысяч метров над уровнем моря. Кайсери был промышленным мегаполисом в центре высокого пустынный, но в отличие от российских или украинских промышленных центров, Кайсери был блестящим, свежевыкрашенным, почти красивым. Ни облачка дыма, только несколько облачков белого пара или тонкого дыма. Где был смог? Он задавался вопросом. Территория к северу от вулкана была окружена фермами, за которыми ухаживали с помощью кольцевых ирригационных систем диаметром в сотни метров, которые весной позволяли выращивать урожай в этом очень негостеприимном регионе. Все казалось таким чистым, таким невозможно красивым, что это заставляло стыдиться Львова, Одессы и даже загрязненного, но прекрасного Крыма.

Как только двойные передние колеса коснулись рифленой взлетно-посадочной полосы, а Тычина выдвинул четырехлепестковые тормоза и верхние спойлеры крыла, на взлетно-посадочную полосу с ревом выехали несколько бронетранспортеров. Когда Тычина приближался к концу, он посмотрел в перископ заднего вида и увидел, что к нему приближаются две огромные пожарные машины и еще несколько БТР. «Украинский МиГ», сделайте первый возможный поворот направо и оставайтесь на этой частоте. Подтверждаю».

«Я подтверждаю, повернуть направо, да, я поверну», – повторил Тычина на своем лучшем английском. Бронетранспортеры впереди него образовали заграждение, четко очерчивающее правильную рулежную дорожку. Как только он покинул главную взлетно-посадочную полосу, бронетехника приблизилась, и ему было приказано остановиться и заглушить двигатели.

Офицер турецкой армии подошел к его кабине и подал знак открыть фонарь кабины. Пока он это делал, несколько вооруженных солдат заняли позиции вокруг его самолета, но он был рад видеть, что все они держали свои винтовки наготове по левому борту – действия не представляют угрозы. После того, как Тычина распахнул тяжелый козырек, офицер сделал знак рукой, приказывая ему держать руки на носу козырька, на виду. Тычина встал на свое катапультное кресло и сделал, как ему сказали. Техники вставляли булавки в его ракеты R-60, и он слышал, как они устанавливали что-то вроде щитка вокруг орудийных портов и гнездо под топливным баком, предположительно в качестве мер безопасности. Наконец, рядом с его самолетом установили трап, и его попросили спуститься.

У трапа на посадку Тычину встретил высокий, стройный турецкий офицер службы безопасности, одетый в высокие сапоги для верховой езды до икр, форменную блузу, украшенную лентами и значками, вооруженный американским автоматическим пистолетом 45-го калибра с перламутровой рукояткой в черной кожаной кобуре и курящий тонкую сигару – очень опасно находиться на МиГ-23 с оружием на борту. По бокам от него стояли два охранника, у обоих были винтовки М-16 с прикрепленными к ним гранатометами М-203. Это была слишком показная огневая мощь для одного самолета и одного пилота, подумал Тычина, и он задался вопросом, демонстрировали ли то же самое генерал Панченко и остальные выжившие члены его военно-воздушных сил.

«В следующий раз, когда вы ослушаетесь моих приказов и не последуете за моими самолетами сопровождения, как указано, – сказал офицер на пиджин-русском, не представившись и не произнеся никакого приветствия,» я сбью вас и ваш российский дерьмовый самолет с неба. Это понятно?»

Тычина ответил не сразу. Он встал по стойке смирно всего в полуметре от турецкого офицера, который был на несколько сантиметров выше украинского пилота, затем снял свой летный шлем и заправил его на сгиб левой руки. Тычина был одет в белый огнестойкий капюшон с вырезами для глаз и рта, что привлекло к нему несколько удивленных взглядов на необычный головной убор. Затем, размашисто, Тычина снял маску, переложил ее в левую руку и отсалютовал турецкому офицеру правой рукой. «Полковник авиации Павел Тычина, Пятая воздушная армия, Военно-воздушные силы Республики Украина, прибыл согласно приказу, сэр».

Тычина оставался совершенно бесстрастным, глаза были прищурены, но он отчетливо видел, как лицо турецкого офицера побледнело, затем позеленело, а кадык дернулся, как будто он боролся с позывами к рвоте. Один из охранников с грохотом уронил свою М-16 на землю – Тычина молился, чтобы она все еще была на предохранителе, – и его тут же вырвало на асфальт, несмотря на поднесенную ко рту руку; другой остался у левого борта, но начал внимательно рассматривать что-то на земле и больше не поднимал глаз. Тычина не отдавал честь до тех пор, пока турецкий офицер не смог восстановить самообладание и отдать честь дрожащей рукой в ответ. Тычина достал из кармана летного комбинезона стерильный пластиковый пакет, достал свежую марлевую маску и надел ее.

«Извините, я не говорю на турецком языке», – сказал Тычина по-английски. «Я очень рад быть здесь. Ваши люди очень добры. Пожалуйста, мы пойдем к вашему командиру, не так ли?»

«Да», – немного неуверенно ответил офицер, выглядя безмерно довольным тем, что Тычина надел маску и прикрыл свои ужасные раны. «Я… я, э-э, отведу вас на встречу с командиром … Благодарю вас.»

«Нет, это я благодарю вас», – сказал Тычина. Турецкий офицер попытался слабо улыбнуться, у него это не получилось, затем указал на свою машину и пошел впереди.

Они направились прямо к подъездной дорожке между башней и пожарной частью, но Тычина заметил ряды украинских самолетов, припаркованных недалеко справа от них. «Пожалуйста, можно нам проехать мимо самолетов Украины, сэр?» Турецкий офицер отдал приказ своему водителю, который связался по рации и повернул к пандусу парковки. Бронетранспортеры, припаркованные примерно через каждые тридцать метров, обозначали границы зоны безопасности – один легкий танк M113 пришлось откатить в сторону, чтобы их седан мог проехать.

Украинские самолеты были в удивительно хорошем состоянии. Как и ожидалось, большинство из них были истребителями МиГ-23. Как по команде, турецкий офицер передал Тычине копию своего списка иностранных самолетов, стоявших там: сто тринадцать украинских истребителей Микояна-Гуревича-23, тридцать один бомбардировщик МиГ-27 и двадцать семь бомбардировщиков Су-17. В инвентаре турецкого офицера не указано, какие модели присутствовали. Было несколько двухместных учебно – тренировочных версий – три модели МиГ-23 UB и две модели Су-17 UM – обе с боеспособностью. В соответствии с угрозой российских воздушных налетов, все одноместные самолеты Sukhoi-17 были разведывательными самолетами модели H или K – они бы выжили, потому что, вероятно, все они находились в воздухе во время российских бомбардировок. У них все еще были специальные пилоны, установленные для топливных баков дальнего действия, модули электронного противодействия и модуль датчиков Огаркова-213 на центральной станции, но все внешние хранилища были изъяты. «Извините меня, пожалуйста», – спросил Тычина турецкого офицера, «но прибыли ли эти самолеты с танками? Капсулы? Фотографические устройства?»

«Они были изъяты и конфискованы на данный момент», – ответил офицер, его голос был немного напряженным, поскольку он задавался вопросом – беспокоился, – снимет ли украинец эту маску. «Приказ. Вы понимаете».

«Да, спасибо», – признал Тычина. Пока он приводил их в рабочее состояние, подумал Тычина, его не волновало, что турки разберут несколько штук на части, чтобы изучить или проанализировать их. В любом случае, он с радостью обменял бы их на ракеты и бомбы, которыми можно было бы вооружить свои самолеты.

Самолетам-разведчикам Sukhoi-17 было около двадцати лет, и хотя Тычина знал, что техническое обслуживание этих старых птиц обычно было тщательным, нехватка денег на запасные части сказалась на них, и они выглядели на свой возраст. Су-17 был одномоторным истребителем Сухой-7 более старой модели с обрезанной внешней половиной крыльев и добавленной качающейся секцией изменяемой геометрии. Круглая, открытая конструкция «карп-носа» была примитивной и громоздкой, предоставляя очень мало места для приличного ударного радара, но улучшенные характеристики поворотного крыла стали квантовым скачком по сравнению с тогдашними конструкциями с фиксированной геометрией, и в конечном итоге Су-17 составляли более трети тактического авиационного парка старого Советского Союза и широко экспортировались.

Хотя ударные самолеты Sukhoi-17 были ценными, тридцать один МиГ-27 были наградой небольшого ударного флота Тычины. Они были в основном такими же, как истребители МиГ-23, но со значительно усиленным фюзеляжем, большим количеством бронепластин вокруг пилота и большой 30-миллиметровой многоствольной пушкой для стрельбы с бреющего полета и уничтожения танков, заменившей на истребителе пушку класса «воздух-воздух» ГШ-23. Большинство МиГ-27 здесь были М-моделями, примерно десятилетней давности, с лазерными дальномерами для высокоточных бомб, которые могли подсвечивать цели позади и далеко сбоку самолета. В-27 могли нести практически все виды оружия в украинском арсенале – бомбы с телевизионным наведением, бомбы с лазерным наведением, противорадиационные ракеты и противокорабельные ракеты, а также оборонительные ракеты класса «воздух-воздух» …

… то есть, если бы у Украины был арсенал. Слава Богу, генералу Панченко хватило предусмотрительности побеспокоиться о крупном российском вторжении и отправить эти партии оружия сюда. Героем был Панченко, а не он, Павел Тычина. Первым делом следовало бы организовать экипажи своих самолетов и техников по техническому обслуживанию для проверки этого оружия…

… то есть, если бы у него были здесь какие-либо войска технического обслуживания. Тычина привел пилотов, а не войска технического обслуживания или техников. Не было доступных транспортных самолетов, чтобы вывезти припасы или выживших из Львова – и Тычина предполагал, что на других базах было то же самое, – так что, надеюсь, генерал Панченко организовал гражданские перевозки, сухопутные конвои или очень опасные морские перевозки для остро необходимых ремонтников. Эти самолеты никуда не улетали без надлежащей поддержки.

«Я благодарю вас за то, что вы так хорошо заботитесь об истребителях Украины», – сказал Тычина своему хозяину с искренней признательностью.

«Не за что», – нерешительно ответил турецкий офицер. Он не был уверен, действительно ли Тычина имел в виду комплимент, поскольку большинство украинских самолетов выглядели дерьмово. Они были шумными, вонючими, прокуренными, их рации были плохими, и они постоянно роняли заклепки, контрольные пластины, большие куски резины и изоляцию, создавая опасность для турецких самолетов в Кайсери.

Они покинули линию вылета и проехали через базу в направлении турецкого штаба. Авиабаза Кайсери была самым современным, самым впечатляющим военным объектом, который Тычина когда-либо видел. Наземные ангары представляли собой огромные, толстые бетонные конструкции, а не слабую жесть или алюминий на стальном каркасе, как на большинстве постсоветских объектов в Украине, и Павел заметил множество закрытых и охраняемых пандусов, ведущих в подземные ангары. Рулежные дорожки самолетов были очень широкими, с достаточным пространством для того, чтобы один бомбардировщик класса Bear или несколько самолетов размером с истребитель могли выруливать бок о бок – на многих рулежных дорожках имелась маркировка типа взлетно-посадочной полосы, указывающая, что они могут использоваться для взлета и посадки, если основная взлетно-посадочная полоса используется или повреждена.

Хотя база была в первую очередь базой подготовки истребителей, она явно была готова к войне. Зенитные орудийные и ракетные установки были повсюду, включая несколько ракетных батарей Patriot и несколько мобильных зенитных батарей малой дальности действия, включая новейшую западную систему вооружения, комбинированную 30-миллиметровую пушку Гатлинга с двойной подачей (противотанковые и зенитные фугасные снаряды) и батарею ракет Stinger с восемью зарядами – все это на одном быстром вездеходном грузовике, использующем как радар, так и электронно-оптические системы наведения. Все подразделения противовоздушной обороны были укомплектован в полном составе, несмотря на низкие температуры. Тычина отметил пристальное внимание, уделяемое маскировке каждого объекта противовоздушной обороны реалистично выглядящими белыми сетями и установке надувных приманок и радиолокационных отражателей вокруг базы. Само здание штаба было современным и довольно новым, но производители камуфляжа на базе действительно приложили немало усилий, чтобы сделать его более неприметным, чтобы он сливался со снегом. Флагштоки и другие памятники вокруг здания были демонтированы, а вокруг близлежащих зданий были оборудованы аналогичные оборонительные позиции, чтобы вражеским захватчикам было труднее сразу определить, в каком здании находится штаб-квартира.

Тычина был удивлен, увидев двух своих старших пилотов, оба из Львова, сидящими за дверью кабинета командира. Они ссутулились на своих сиденьях, им было совершенно скучно, они вытягивали прямые ноги и, сдвинув ботинки на каблуки, постукивали ими друг о друга, чтобы показать, насколько они устали и раздражены. Павел обернулся и увидел турецкого офицера службы безопасности, сидящего напротив них, который смотрел на двух пилотов с крайним отвращением, как будто был готов вытащить пистолет и застрелить их обоих – и Тычина знал почему.

Оба пилота вытянулись по стойке смирно, когда увидели, что он приближается. Тычина был вне себя от радости, увидев два знакомых, дружелюбных лица, но он почувствовал какое-то напряжение в комнате и тщательно сдерживал свое возбуждение, пока не выяснил, что именно происходит. «Капитан Микитенко, капитан Скляренко», – поприветствовал он их по-украински, отвечая на их приветствия, но затем сложил руки за спиной, чтобы не приглашать их пожать друг другу руки или пожать плечи, как это было принято. Тычина признал офицера безопасности, сидевшего напротив двух пилотов – очевидно, охранника, приставленного к двум пилотам, – который продолжал неуважительно смотреть на двух молодых украинцев после вежливого поклона Тычине.