Текст книги "Спорим, тебе понравится? (СИ)"

Автор книги: Даша Коэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Спорим, тебе понравится?

Глава 1 – Протест

Ярослав

Октябрь...

– Итак, молодой человек, мы вас внимательно слушаем.

– Здравствуйте! Меня зовут Ярик, и я мудак.

– Басов! – строго рявкает дед, но я продолжаю невинно хлопать глазами, словно первоклашка, заблудившийся в бесконечных школьных коридорах.

Спасите! Помогите!

– Ничего не могу с собой поделать, – развожу руками, – дефект приобрёл на стадии сборки, все вопросы к производителю.

Прищуриваюсь и испытываю почти первобытный кайф, когда вижу, как деда перекашивает от отвращения. Он не любит, когда я поднимаю столь щекотливые темы. Он – нет, а я очень даже да.

– Что это исчадие ада опять натворило? – не получив от меня более, ни слова, родственник отирает со лба выступившую испарину и с высокомерием, достойным самого короля, смотрит сначала на директора этой богадельни, а потом и на ту, из-за которой мне в принципе приходится терпеть весь этот тупой сюр.

Храмова Алевтина Петровна.

Смотрю на неё в упор, дожидаюсь, пока глаза её неодобрительно сузятся, а затем подмигиваю ей, улыбаясь, словно безумный Ганнибал Лектер в лучшие годы своей жизни.

– Начнём с того, что ваш внук катастрофически заваливает литературу и идёт в открытую конфронтацию с учителем. Если так будет продолжаться, то на итоговые экзамены он просто не будет допущен по причине своей тотальной неуспеваемости по конкретно этому предмету.

– Неправда, – тяну я, поглядывая на наручные часы и жалея, что из-за всей этой тягомотины пропускаю тренировку, – я получил бы за последнее сочинение высший балл, если бы Алевтина меня сознательно не завалила.

– Во-первых, Алевтина Петровна, – подаёт голос старая вешалка, – а, во-вторых, это сочинение было написано, не вами, молодой человек, а Аней Потаповой – вашей одноклассницей.

– Пруфы? – приподнимаю я одну бровь.

– Она лично мне созналась.

– Вы себя в зеркало видели? Да вам любой сознается даже в том, что он Наполеон Бонапарт, лишь бы вы от него отстали! – мстительно кинул я в самодовольное лицо училки.

Как же она меня достала!

– Басов! – в унисон попытались осадить меня присутствующие, но мне на их телодвижения было чхать вообще.

– Немедленно извинись, – затребовал дед.

– Нет, – выдал я максимально жёстко и отвернулся.

– Что значит нет? – ошалело выпучил глаза родственник.

– Это значит, что я отказываюсь делать то, что нужно вам и буду делать только то, что нужно мне. У меня не было проблем, пока не появилась эта... учительница, – последнее слово я буквально выплёвываю из себя.

– Это немыслимо! – запричитал директор.

– А я вам говорила, – не уставала подсирать Храмова.

– Следуй за Карениной, – мстительно прошипел я, уверенный в том, что мои слова дошли только до адресата.

– Что ты сказал? – почти вплотную приблизил ко мне своё морщинистое лицо дед.

– Я сказал, что мне никуда не упиралась эта ваша чёртовая литература. А ещё я говорил, что не могу читать Шолохова, потому что у нас расходятся взгляды на то, можно ли кутить с замужней соседкой или нет.

– Видите, – указал на меня пальцем дед, – мальчик не дурак, ему просто нужны дополнительные занятия и факультативы.

– Никто не говорит, что Ярослав глупый, Тимофей Романович. Ваш внук очень достойно показывает себя в точных науках и спортивных дисциплинах, но умышленно не желает подружиться с гуманитарными.

– Потому что это ненужная мне лабуда, – бурчу я себе под нос, разглядывая эмблему на форменном пиджаке.

– Не уверена в том, что, я могу стать подходящим для мальчика репетитором, уважаемый Тимофей Романович, – цедит Храмова, старательно изображая из себя пуп земли. – Его необоснованная антипатия ко мне слишком высока. Но да, по литературе пока у него твёрдая двоечка и Ярославу просто жизненно необходимы факультативы и дополнительные занятия.

У меня от её слов форменно подгорает.

– Я заплачу вам, – цедит дед.

– И я снова буду вынуждена вам отказать.

– Причина?

– Дождусь извинений от Ярослава за все яркие эпитеты, которыми он меня наградил за прошедший месяц, и тогда вернёмся к этому вопросу.

– Ярослав?

– И снова я буду вынужден вам отказать, – копирую я интонацию и слова Храмовой, надевая на лицо образ агнца божьего.

И да, мне плевать на последствия. Я уверен... нет, я точно знаю, что их попросту не будет и меня не отчислят, а потом и пририсуют в аттестат, нужный мне, тройбан по литературе, потому что, на моё безграничное счастье, дедуля является одним из постоянных и активных спонсоров этой гимназии.

Так что, пусть Храмова засунет свои мечты о моих извинениях в свою тощую задницу.

– Мы можем поговорить наедине? – обращается дед к директору, и та благосклонно ему кивает.

– Свободен, – отмахивается от меня родственник и я, подхватив свой рюкзак, покидаю негостеприимные стены «лобного места», отвешивая низкий, театральный поклон.

Выхожу в приёмную, шлю воздушный поцелуй молоденькой секретарше, а затем спиной, не разрывая с милашкой игривого взгляда и подмигивая ей, пячусь назад, на выход.

Но уже в самых дверях сталкиваюсь с мелкой девицей в очках на половину лица и длинной косой до пояса.

– И... извини...те, – пищит она затравленно, насилуя в руках лямки от собственного рюкзака.

– Свободна, – обхожу её и наконец-то вываливаюсь в коридор, где тут же попадаю в котёл своих приятелей. Они орут и улюлюкают, изображая пошлые движения и глупые танцы городских сумасшедших, пока мой лучший друг не затыкает всех, задавая мне вопрос в лоб.

– Ну как тебе она?

– Кто? Алевтина? – изображаю рвотный позыв и ржу, давая пять одному из парней...

– Нет, – тянет Раф, – очкастая, которая только что вошла в кабинет директора.

Оглядываюсь назад, хмурюсь, вспоминая невспоминаемое лицо девчонки.

– Да никак, – пожимаю плечами, – серь.

– Отлично.

Вопросительно прищуриваюсь и жду пояснений, которые тут же получаю.

– Это была дочка Храмовой.

– Да иди ты! – таращу я глаза на друга и начинаю улыбаться, уже прикидывая в голове возможные расклады.

– Да, её зовут Вероника Истомина. С сентября учится на нашей параллели.

– Бас, – предостерегающе потянул кто-то из парней, правильно интерпретируя мой хищный взгляд, – Алевтине это не понравится.

– Её дочке тоже, – согласно кивнул я, и мы все дружно заржали, покидая шумный школьный коридор...

Глава 2 – Вера

Вероника

Сентябрь...

– Мам, можно мне сегодня пропустить? – шепчу я едва слышно, стараясь не напрягать голос.

– Что значит пропустить? Как у тебя язык вообще поворачивается говорить такое? Ты же не при смерти! Подумаешь, горло болит. Температуры же нет, значит, всё нормально.

Нормально...

Это слово совершенно не вяжется с текущим положением дел. Потому что вставать в воскресный день в семь утра – это ужасно несправедливо. И, конечно, я бы предпочла ещё пару часов понежиться в постели, а потом может прогуляться в парке, сходить на карусели или просто побыть наедине с собой, а не вот это вот всё...

Да, внутренне я недовольна. И да, всё моё существо отторгает то, что я должна делать в столь ранний час, но в моей жизни слишком много «но».

Я не могу ослушаться маму. Мне проще сделать так, как она хочет, чем потом целый день внимать нескончаемый поток нравоучений о том, что я безответственная и что она устала вкладывать мне в голову элементарные вещи. А еще я не в силах видеть её грустные глаза...

Поэтому я встаю с кровати и топаю в ванную комнату, где наскоро принимаю душ и чищу зубы. Будучи ещё в полотенце, вздрагиваю – это мама вошла ко мне без стука, принимаясь торопливо раздирать расчёской ещё влажные волосы и заплетая их в тугую косу.

– Копаешься тут. Опоздаем же.

– Я быстро, – сиплю и опускаю виновато глаза, стараясь не кривиться, когда родительница несколько раз неосторожно и особенно сильно дёргает непослушные локоны.

– Готово, – кивает мне через зеркало, – живо одевайся и на кухню, бабушка уже завтрак приготовила.

– Но я...

– Цыц!

Послушно ускоряюсь, кидаясь к себе в комнату и выискивая в недрах платяного шкафа юбку, блузку и белье с носками. С тоской смотрю в окно – солнце поднялось уже высоко и исправно делает своё дело. Парит. А мне придётся жариться под его палящими лучами и молча терпеть явное неудобство.

Натягиваю на себя одежду и гляжусь в высокое зеркало, поправляя очки на переносице.

Тоска! Зелёная. Беспросветная...

– Вера!

От этого сокращения меня передёргивает. Ещё год назад меня звали меня полным именем. А потом привычная жизнь рухнула, и мама ударилась в бога. А я резко трансформировалась в Веру.

И не спрашивайте меня почему.

– Уже бегу! – хриплю надсадно и срываюсь с места, услышав вопли матери, и через пару секунд усаживаюсь за стол, на обитый липким дерматином кухонный уголок.

– Ешь!

Легко сказать.

Но я и здесь послушно беру ложку, принимаясь за кашу с щедрой порцией сливочного масла. Рядом на тарелочке ждут своей очереди два пирожка с неизвестной мне начинкой и большой ломоть белого хлеба с сыром. Это порция еды сгодилась бы и для взрослого мужчины, но моим близким плевать.

Я должна всё это съесть. И точка.

– Быстрее жуй, Вера. И даже не думай тянуть время. Не выйдешь из-за стола, пока всё не съешь.

Кто-то скажет, что это форменное и неприкрытое пищевое насилие. Бабушка и мама скажут, что это всего лишь забота обо мне. Я же просто скажу, что такова моя жизнь и у меня нет выбора, кроме как мириться с тем, что есть.

Молча и беспрекословно доедаю, чувствуя лёгкую тошноту, но облегчённо выдыхаю, потому что мне не приходится давиться сладким чаем или стаканом ряженки. Сегодня мне повезло – мы опаздываем.

– Платок! – орёт мать, когда я уже обулась.

Вся скукоживаюсь от её недовольного тона, а затем максимально ускоряюсь, слушая бесконечные причитания и надевая позабытый головной убор.

Двадцать минут до остановки. Затем час в душном автобусе до пункта назначения и меня ощутимо разматывает. А уж когда оказываемся на месте, так вообще приходится адски непросто. Веки наливаются свинцовой тяжестью под монотонный бубнёж пастора, а спина предательски ссутуливается, пытаясь принять наиболее удобное положение для сна.

Вот только мне нельзя спать. Я больше скажу – мне нельзя даже вида подавать, что я, на пару со своим бунтующим организмом, замыслила нечто постыдное. Мать и так поглядывает на меня подозрительно и с недовольным прищуром, а бабуля так вообще, то и дело, тычет мне в бок локтем, не давай даже помечтать о вожделенных сновидениях.

– Вера!

– А? – вырывает меня чей-то голос из полубессознательной дымки.

– Твоя очередь петь! – возмущённо шипит мать.

Петь! Боже! За что?

Покорно киваю и поднимаюсь на клирос, а там встаю в ряды хора, где спустя пару минут начинаю беззвучно открывать рот. Родительница довольна. Бабушка в умилении складывает руки на груди и улыбается.

Я выдыхаю... пронесло.

Спустя два часа всё заканчивается, и мы снова трясёмся в автобусе, но уже по дороге в обратную сторону. Вот только мои сегодняшние страдания на этом не заканчиваются. За остановку до дома, в который раз не обращая внимания на мои мольбы об отдыхе, мама вместе со мной выходит из общественного транспорта, кивая бабуле и предупреждая, что скоро вернётся.

А затем ведёт меня в воскресную школу. Будь она трижды неладна.

– После занятий сразу домой! Поняла?

– Угу, – киваю и окончательно расстаюсь с мечтами о мягкой постели.

– Вера, я не шучу! Чтобы без глупостей мне! – и стискивает меня в таких сильных объятиях, что я задыхаюсь, а затем захожусь в надсадном, лающем кашле. – Ох, ну какая же ты болезненная у меня, слов нет. Вся светишься. Кушать надо лучше и одеваться теплее, Вера. Это тебя ветер с моря так продул.

Куда уж теплее? Итак уже вся взмокла...

Да и чего уж там? Откармливают меня как порося.

– Ну всё, мам.

– Ладно, ладно. Беги уже. Я тебя встречу, если Моисеевы отменят занятие.

За спиной тут же скрещиваю пальцы. Хоть бы не отменили!

Наконец-то расстаёмся, и я несусь внутрь школы, радуясь хотя бы тому, что несколько часов буду без тотального маминого контроля. Невесть что, конечно, но мне и то в радость. А уж когда последний урок отменяют, то я и вовсе впадаю в сущий восторг. Даже мысли о вожделенном сне уходят на второй план, и я всё-таки рискую немного прогуляться в парке неподалёку, который, на моё безграничное счастье, имел выход на побережье.

Пока иду к нему, бесконечно лелею мечты снять носки и помочить ноги в ещё тёплой водичке.

Подумала о таких вольностях, и тотчас кровь по венам понеслась с сумасшедшей скоростью, наполняясь пузырьками предвкушения. Вот только стоило мне пересечь парк и вырулить на песчаный пляж, как пришлось тут же притормозить, а после и поспешно развернуться, прячась в тени высоченного кипариса.

Постояла за ним несколько секунд, отдышалась, а затем высунула нос и с любопытством уставилась на ребят, что крутили замысловатые вертушки на турниках. Зависла, рассматривая их и поражаясь силе и ловкости.

А через минуту вздрогнула, услышав рёв мотоцикла. Он пронёсся мимо меня и с пробуксовкой остановился рядом со спортивной площадкой, на который тут же все оживились и загалдели.

Мотоциклист поставил своего стального коня на подножку, а затем приветственно поднял ладонь вверх и снял с головы блестящий, чёрный шлем.

И я тут же охнула.

Я знала этого парня. Он учился в той самой гимназии, куда я ходила вот уже вторую неделю к ряду.

Мама говорила, что он высокомерный, тщеславный и заносчивый мерзавец. Сам грех во плоти.

И когда он в одно движение стянул с себя футболку, оставаясь лишь в чёрных джинсах, низко сидящих на его узких бёдрах, я поняла, что мама была абсолютно права.

Вероника

Это был Ярослав Басов.

Друзья звали его просто Бас.

Девочки со вздохами и влюблёнными придыханиями выводили – Ярик.

Моя мама же нарекла его бесовским отродьем.

Но я откровенно не понимала, отчего столько шума. Ну парень как парень. Дурной только и корчит из себя невесть что. В остальном же... я бы не сказала, что он выделялся какой-то смазливостью, отчего можно было бы упасть в экстазе, исходя слюной. Нет, обычный – пройдёт в толпе и не заметишь. Ну не урод, конечно, но точно не в моём вкусе. Лицо хищное, скуластое. Глаза карие и недобрые. И вишенка на торте – кривая, чуть издевательская ухмылка, казалось бы, на постоянной основе приклеившаяся к его губам.

Подводя итог, я могла бы охарактеризовать его только одним словом – неприятный.

И мне бы прямо сейчас развернуться и бежать с этого пляжа, сверкая пятками, но нет. Я зачем-то упорно ищу на свою любопытную задницу приключений и короткими перебежками между кустарниками крадусь ближе к турникам, закрывая глаза на то, что сердце стучит где-то в горле, а по телу курсируют электрические всполохи, вызванные собственным слабоумием и отвагой.

Уселась на лавку, стоящую почти впритирку к площадке и укрытую от обзора аккуратно подстриженной живой изгородью, и вперила взгляд туда, куда мне его никак нельзя было даже на секунду переводить. Каюсь, грешна. Но я обещаю исправиться. Пренепременно!

– Бас, давай замутим связку с «капитанским выходом», порадуем подписоту, м-м? – предлагает кто-то из парней, и все начинают одобрительно улюлюкать.

– А может коронный «флажок» секунд на двадцать пять? – звучит ещё одно предложение, пока сам Ярослав крутит корпусом из стороны в сторону, очевидно, делая разминку.

– Определяйтесь скорее, народ, – фыркает тот и чуть подпрыгивает, цепляясь руками за перекладину и начиная тягать своё тело вверх-вниз.

Раз... два... три... десять... двадцать...

– Вау, – произношу одними губами и тут же захлопываю рот ладонью, вжимая голову в плечи. Блин, нашла чем восхищаться, дурында.

Но я всё равно мысленно веду счёт его рывкам, уговаривая себя не смотреть на те самые штучки по бокам мужского пресса. Ну именно те, что так бесстыже и преступно подчёркивают направление, в котором должен двигаться мой взгляд. И пока я делаю все эти грешные дела, не замечаю, что площадка слишком быстро становится магнитом и для других девичьих глаз.

Их много.

Целая толпа.

И все они выглядят как модели с глянцевых журналов, что я украдкой от мамы как-то рассматривала в книжном магазине. Экстремально короткие шорты, оголяющие ягодицы и микроскопические топы, толком не скрывающие их прелести. Прибавьте сюда причёски, макияж и босоножки на высоких каблуках, делающие загорелые стройные ноги просто бесконечными – и всё, стопроцентное внимание противоположного пола им обеспечено.

И я... королева скуки, чопорности и пуританства.

До сих пор в платке. Носки, закрытые туфли в стиле Мэри Джейн, но, увы, унылого коричневого цвета, того самого, который был так актуален когда-то при покраске деревянного пола. Юбка в тон до середины голени. Блузка с наглухо закрытым воротом и длинными рукавами до самых запястий. Очки и туго заплетённая коса завершали зубодробительный образ старой девы.

Блеск!

Через несколько месяцев мне исполнится восемнадцать, а я чувствую себя подопечной дома престарелых.

И никогда мне не стать одной из популярных ребят. Своей в доску. Потому что для них открыты все двери этого разнообразного мира, а мне только в храм Божий, ну или те, которые позволит распахнуть моя мама. А я никогда не упрекну её за это, потому что старшая дочь – это всё, что у неё осталось от прежней жизни. А ещё – я слишком долго ждала её внимания.

Кто хоть раз сталкивался с родительским равнодушием, меня поймёт. А кто нет, тому и объяснять не стоит.

– Бас, хорош выпендриваться, девочки ждут, – слышу я вкрадчивый голос и тихий смех парня, которого до этого совсем не замечала. Он сидел в тени разлапистой пальмы и что-то читал, а теперь вдруг соизволил присоединиться к общему веселью.

И он тоже был мне знаком.

Рафаэль Аммо – лучший друг Ярослава Басова. Парень – загадка. И как это не удивительно слышать, любимчик моей мамы. Она почти нон-стопом пела дифирамбы его острым, как бритва, мозгам и сетовала на то, что столь образованный молодой человек имел слабость сдружиться с неподходящим себе по уровню интеллекта индивидуумом.

Вот его я считала симпатичным, но уж больно неформальным в своём образе плохого парня. Выбритые виски, шевелюра на макушке высвечена почти до белизны, на запястьях множество разнообразных фенек, а на лице тут и там виднеется металл.

– Заглохни, Раф, или сам дуй на перекладину, – отвечает ему Басов.

– Только с тобой, милашка, – парень встаёт и стягивает с загорелых плеч майку, оголяя спину и открывая обзор на несколько цветных и замысловатых татуировок. И я очень сомневалась, что это законно в его-то возрасте.

Но я всё равно не отвожу глаза, а продолжаю нести свою наблюдательную вахту. А затем замираю, когда оба друга начинают исполнять перед толпой и на камеру. Они с двух сторон гимнастической вертикальной трубы хватаются за неё руками, а затем поднимают своё тело в горизонтальное положение, под дружный гомон толпы и визг девчонок.

Кто-то из парней начинает обратный отсчёт от двадцати пяти. И мне кажется, что это самые длинные секунды в моей жизни. Я смотрю на Ярослава и Рафаэля и не понимаю, как они вообще способны лишь силой рук удерживать собственное тело в абсолютной горизонтали.

– Пять! – голосит толпа. – Четыре! Три! Два! Один...

Все скандируют от восторга. Кто-то кричит «снято». А девочки буквально виснут на своих героев, и меня откровенно передёргивает от этого неприкрытого предложения.

– Ужасно, – встряхиваюсь я, чувствуя, как неприятные мурашки бегут по позвоночнику.

А в следующий момент замираю, когда Ярослав и Рафаэль максимально близко подходят к моему укрытию. Сейчас нас разделяет только живая изгородь между двумя лавками. С одной стороны – я. С другой – они.

– Раф, что за блонда в розовом? Что-то знакомое... А я её уже, да?

– Да.

– А когда я успел?

– У Серяка на вписке.

– Мне понравилось?

– М-м, нет..., – затем рассмеялся хрипло и добавил, – и мне тоже.

А я, услышав всё это, не поняла ровным счётом ничего. Только стало как-то грязно и гадко на душе, а затем я развернулась и на пятой космической припустила в сторону дома.

Да и вообще! Правильно мама говорила – от мальчиков нужно держаться подальше.

Глава 3 – Невидимка

Вероника

Когда в моей предыдущей школе появлялся новенький – это был всегда настоящий фурор, сродни эффекту разорвавшейся бомбы, не иначе! Все только и делали, что болтали о вновь прибывшем, пытались подружиться с ним или просто глазели так, будто бы увидели второе пришествие. Ну вы поняли...

Мне же самой в первый мой учебный день в новой школе уделили не больше внимания, чем прошлогоднему прогнозу погоды. Не то чтобы я ждала чего-то эпичного, но просто думала, что кто-то захочет пообщаться со мной, может быть, узнать, откуда я приехала в этот город и почему. Но, увы.

Даже моя соседка по парте, Дина Шевченко, не выказала мне никакого интереса. Просто чуть покосилась в мою сторону, кивнула в знак того, что вообще заметала меня и вновь перевела равнодушный взгляд на нашего классного руководителя, который уже переключился с моей персоны на методички по географии.

– Как прошёл твой первый день в новой школе? – спросила меня мама после уроков, когда мы собрались все вместе ужинать на кухне.

– Нормально, – пожала я плечами и затравленно глянула на запеканку с творогом. После тарелки наваристого борща и доброй порции салата у меня были большие сомнения, что ещё хоть что-то способно поместиться в моём желудке.

Но у любимых родственников был свой взгляд на это.

– Ешь! – подтолкнула мне бабушка блюдце с десертом.

– Нормально? Ну и хорошо, – кивнула мать, а затем добавила, – надеюсь, тебе нет надобности напоминать, что не стоит трубить на всю гимназию, что ты моя дочь?

– Не стоит, – пожала я плечами.

Я была копией своего отца. И носила мамину девичью фамилию. Никто даже мысли не допустил бы, что я дочь Храмовой Алевтины Петровны. Но мама всё равно продолжала паниковать по этому поводу. Причина? Довольно банальна – она считала не этичным преподавать мне, да и проблем с родителями своих учеников иметь не хотела, боясь быть уличённой в излишней лояльности ко мне, как к своей дочери. Именно поэтому факт нашего родства не афишировался, да и директор мамины опасения всецело разделял.

Так и вышло, что я была просто Вероника Истомина – новенькая, до которой никому нет дела.

Невидимка.

Но я понимала почему всё сложилось именно так и не собиралась сражаться с ветряными мельницами. Да, я не то чтобы была из разряда тех, на кого сворачивают голову парни. Маленького роста – всего-то скромные метр и пятьдесят пять сантиметров. И если бы Дюймовочка, но, увы. Бабулино бесконтрольное раскармливание делало своё дело. Нет, я не была китом или что-то в этом роде. Но имела вполне себе немодные лишние сантиметры в талии, бёдрах и ещё в паре критических мест. И пухлые щёчки, за которые мама любила меня теребить, когда была мною довольна. Что же касается всего остального? Ну, что можно сказать? Я не была Анджелиной Джоли и даже на её блёклую копию не потянула бы. Обычная – вот что я думала о своей внешности. Нос как нос – прямой, и, слава богу, без горбинки. Брови тоже прямые без каких-либо изящных изгибов. Губы на десятку по шкале заурядности. И даже глаза были скучного серо-зелёного цвета.

Да, скажем честно – не фонтан.

И на фоне всего этого явного унылого зрелища, очки и извечно туго заплетённая коса смотрелись даже не пьяной вишенкой на засохшей пироженке, а волчьей ягодой на безвкусной галете.

И ладно бы невзрачность, да? П-ф-ф, подумаешь... Но ведь когда она выставлена перед неприкрытым вау, то её хочется просто небрежно смахнуть в сторону и отряхнуть руки.

А ведь так и было. Я попала в элитную гимназию, и ученики в ней били почти все как на подбор – богатые, богатые, ну и богатые ещё тоже. Кто-то больше, кто-то меньше, но суть дела не меняла. Сюда можно было не так-то просто попасть, ибо имел место строгий отбор и очень редко, когда педагогический совет делал ставку только на умственные способности учащегося.

Но я всё понимала. Здесь, в этом престижном учебном взведении негласно возвели привилегии и иерархию в абсолют. И если ты сразу не попал на высшую ступень этого закрытого общества, то всё – ты заочно проиграл.

А кому может быть интересен побеждённый? Вот именно!

Вы, должно быть, спросите, а как я вообще оказалась в этом логове умных и красивых? А я отвечу – стечение обстоятельств. Мы с мамой и бабушкой были вынуждены переехать с насиженного места – а тут, в этом городе на берегу Чёрного моря как раз и в срочном порядке искали квалифицированного педагога по литературе.

И вот я здесь. Уже третью неделю к ряду грызу гранит науки. А сейчас сижу в столовой и украдкой разглядываю популярных девчонок, которые смеясь и красуясь перед парнями, поправляли свои идеальные локоны, подкрашивали ресницы и пухлые губы, а ещё без стеснения расстёгивали четвёртую сверху пуговицу на белых блузках, без зазрения совести открывая вид на ложбинку своей груди. И это притом, что их форменные юбки уже были критически укорочены по самое «не балуйся».

Я тут же зарделась и смутилась, представляя себе, что могла бы точно так же оголиться в общественном месте только для того, чтобы понравиться какому-то там мальчику.

– Да ни в жизнь! – скривилась я и тут же подскочила на ноги, а затем почти сломя голову понеслась на выход из столовой, чтобы не видеть всего этого безобразия.

Да почти тут же охнула, когда сразу же за поворотом на полной скорости вписалась во что-то твёрдое и пахнущее горьким апельсином и бергамотом. Неуклюже, словно новорождённый оленёнок, шлёпнулась на задницу и поправила съехавшие набок очки. Сдунула со лба выбившуюся прядку, но не успела поднять глаза, как меня бесцеремонно ухватили под локоть, дёрнули вверх и отчитали, под всеобщие хохотки и язвительные фырканья.

– Что за кочка? – слышу я недовольный голос с едва уловимой хрипотцой, и мгновенно втягиваю голову в плечи.

Ну вот угораздило же!

Поспешно бормочу извинения и врубаю режим ожидания, молясь про себя, чтобы Ярослав Басов со своей свитой небожителей наконец-то ушёл и оставил меня в покое, забывая о моём существовании как это обычно и бывает.

И он делает это. Разворачивается и уверенной походкой двигается прочь, ни разу не обернувшись, моментально переключаясь на свои архиважные дела и проблемы.

А я только сейчас поняла, как назвал меня этот парень с глазами цвета тёмных каштанов и ростом под метр девяносто.

– Кочка, – повторила я, и внутри меня заныло слишком знакомое чувство разочарования к самой себе.

Я думала, что никогда его не испытаю вновь, но вот опять...