Текст книги "Спорим, тебе понравится? (СИ)"

Автор книги: Даша Коэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

Вероника

– Я могу быть кем угодно, Истома. Главное, чтобы твой.

– Сколько патетики, – буркнула я и отвернулась, смущённо прикладывая ладошки к пылающим от смущения и счастья щекам, ощущая, как в животе, дикими птицами бьются обезумевшие бабочки.

– Если надо, то я вылью тонны горячей ванили, лишь бы тебя растопить и заставить снова в себя поверить.

– Я верю поступкам, Ярослав. Не словам. В моей жизни были и есть люди, которые тысячи раз говорили мне о любви, но на деле показывали совершенно иное.

– Я знаю, как это бывает.

– Неужели? – хмыкнула я, обводя глазами роскошный кожаный салон автомобиля, цепляя взглядом дорогой телефон, а ещё стильные часы и фенечки на его крепких запястьях.

– Я сирота, Истома.

Боже!

Сердце в груди от жалости истошно завизжало и, завывая, впало в истерику. Бедный...

– Но твой дед...

– Скорее тюремщик, чем любящий родственник.

– Мне очень жаль.

– Ничего, прорвёмся, малая. Теперь мы вместе. Ты и я. Вдвоём не так страшно шагать по этому долбанному, несправедливому миру, верно?

– Верно, – кивнула я на автомате, вылизывая взглядом каждую чёрточку его чеканного лица и понимая, что увязла.

Почти по самые гланды. И когда успела?

– На месте, – очередной раз тормозит Басов и кивает мне на выход.

Я подчиняюсь беспрекословно, следуя за ним по пятам. А затем не замечаю, как прохожу в пахнущее элитной косметикой помещение, застланное белым мрамором и зеркалами.

– Привет, Рит, – обращается к миловидной блондинке за стойкой Ярослав, – тут мне моей девушке нужно красоту навести.

– Сейчас посмотрю, что есть по записи, – на столичный манер безобразно тянет гласные девушка, и я чуть похлопываю себя по губам, чтобы не рассмеяться.

– Запись оставь смертным. А мне надо вот прям щас, – жёстко рубит парень и блондинка кивает.

А уже через пять минут я сижу в кресле и во все глаза смотрю на парня, что с упоением принялся приводить мои волосы в божеский вид. Вадим. Он же Вадик. Он же, как сам стилист попросил его называть, Вау-Вадя. Серьги в ушах, на пальцах колец штук двадцать, не меньше. Длинная чёлка. И глаза подведены. Я такого, так скажем, мальчика, не видела никогда.

А он что-то восторженно тараторит, обсуждает мой будущий образ с Басовым, который смотрит на парня с изрядной долей снисхождения и лениво скользит по моему лицу взглядом, заставляя меня перманентно краснеть.

– Ну вот и всё, – на эмоциях вскидывает руками Вау-Вадя, а затем складывает их на груди, довольно жмурясь.

И я тоже. Неровно обрезанные волосы аккуратно и по моде подстригли. И отражение в зеркале уже не пугает так, как прежде – у меня теперь рваное каре и пряди кокетливо касаются плеч.

– Мне нравится, – шепчу я, недоверчиво разглядывая себя в зеркале.

– Мне тоже, – кивает Басов.

– И мне, – вдруг доносится до нас голос Аммо.

Синхронно поворачиваемся и во все глаза удивлённо смотрим на Рафаэля. Он словно большой, хищный кот крадётся к нам, пока не подходит ко мне вплотную, пристально рассматривая мою причёску.

– Что случилось? – нараспев тянет парень и вопросительно переводит хмурый взгляд на Басова.

Слишком хмурый взгляд.

– Максимовская и Ко, – прищурившись отвечает Ярослав, и, мне кажется, что в этот момент между лучшими друзьями происходит какой-то немой диалог.

– Вот же с-с-с... стервы! Я думаю, что пора принимать меры, Бас, – пальцы Рафаэля цепляют прядки, обрамляющие моё лицо, и заправляют их за ухо.

– Я уже. И убери от неё свои руки, – резко теснит друга Ярослав и Аммо тут же, словно капитулируя, поднимает ладони вверх, делая шаг назад.

– Остынь. Я не претендую.

– Я и вижу, – словно питон шипит Ярослав.

– Мальчики, – рву я со своей шеи накидку и встаю между друзьями.

– Ты чего тут? – задвигая меня себе за спину и игнорируя мой выпад, спрашивает у друга Басов.

– Сегодня первое ноября, чувак, – смеётся Рафаэль, – у тебя днюха – совершеннолетие, а ты потерялся.

– И?

– Я ехал мимо, увидел твою тачку. Все наши на низком старте, ждут от тебя отмашку, а ты гасишься, – Аммо разводит руками.

– Я теперь с Никой, – чеканит Басов, кивает застывшему рядом с нами Вау-Ваде, а затем берёт меня за руку и тащит на выход, останавливаясь лишь у стойки блондинки Риты, чтобы расплатиться за работу мастера.

Аммо, словно тень следует за нами. И пока Ярослав зависает с платежом, Рафаэль чуть оттесняет меня и, будто бы заглядывая в самую мою душу, тихо спрашивает, так, чтобы его слышала только я:

– Значит, ты всё-таки выбрала его?

– Да, – киваю я и отчего-то тушуюсь, а потом и вовсе выпадаю в нерастворимый осадок от всего одного слова, которое с бесконечной грустью в глазах, произносит Аммо.

– Зря.

Эти три буквы – будто разрывные пули и они в упор расстреливают мою уверенность в завтрашнем дне рядом с Ярославом. Заставляют снова люто сомневаться и почти до крови закусывать щеку изнутри, от ужаса, что всё происходящее со мной страшный кошмар или жестокая игра, в которой я – всего лишь жалкая марионетка.

– Почему? – сглатываю я комок в горле.

– Что почему? – нарушает наше уединение Басов.

– Да вот, – как ни в чём не бывало улыбается Раф, а в следующее мгновение цепляет пальцами крестик, висящий у меня на шее, – я говорю Нике, что она неправильно носит своё украшение. Вера должна быть ближе к телу.

– Ну и? – снова прессует тёмным, в крайней степени недовольным взглядом лучшего друга Ярослав, а тот только улыбается, словно исчадие ада, и зачем-то задирает на себе худи вместе с футболкой, полностью оголяя идеально вылепленный пресс, кое-где уже затронутый разноцветными чернилами.

Я в шоке зависаю, не в силах оторвать взгляда от загорелой кожи. Сглатываю. И окончательно впадаю в оторопь от этого поступка, ведь помимо шикарного тела, мне в эту самую минуту демонстративно показывали ещё и низко сидящие на бёдрах джинсы и резинку от нижнего белья.

Господи! Да что же творит этот парень?

И зачем?

– Потому что распятие нужно носить так, чтобы его уже нельзя было снять.

Аммо медленно ведёт пальцами по тугим, косым мышцам пресса, где на его боку в глаза мне бросается слишком реалистичная картинка, изображающая мучения Иисуса Христа.

Красуется. Поворачивает, и так, и эдак.

– Прикройся, – рычит Басов, и я наконец-то отвисаю, а затем и вовсе отворачиваюсь, чтобы не спровоцировать ещё больший конфликт.

Ведь сейчас всем вокруг понятно, что воздух между парнями искрит в предгрозовом предвкушении.

И только Аммо всё нипочём. Он хохочет. Подмигивает мне и лишь тогда скрывается с наших глаз, не забывая кинуть на ходу слова, обращённые ко мне одной:

– Ника, я не шутил... зря, зря, зря...

Боже!

Вероника

– О чём он говорил тебе? – несколькими минутами позже всё-таки устроил мне допрос с пристрастием Басов, когда мы вновь уселись в машину и устремились в сторону пляжей.

– Да так, ерунда...

– Я задал тебе вопрос, Истома, – переплёл наши пальцы Ярослав и ощутимо их сжал, вынуждая меня выдать больше конкретики.

– А может, не надо? Он же твой лучший друг.

– Начнём отношения со лжи? – прищуривается парень.

– Нет, но...

– Тогда отвечай мне. Я не хочу, чтобы между нами были секреты, недоговорённости и недопонимания. Окей?

Вздыхаю. Чувствую, как потеют ладони. Суматошно перебираю слова, чтобы подобрать максимально правильные в такой непростой и однозначно щекотливой ситуации.

– Рафаэль считает, что я зря выбрала тебя, – выдала и зажмурилась.

– А кого надо было?

– Его, – выпалила я всё-таки и замерла, ожидая реакцию Басова.

Но то, что я получила от него, максимально удивило меня. Ярослав, до этого натянутый как струна, в момент расслабился, а потом и вовсе улыбнулся по-мальчишески открыто и легко.

– Мило, – покачал головой и продолжил сосредоточенно вести автомобиль.

– Мило? – недоумённо переспросила я, когда в течение минут пяти мы просто ехали в полной тишине, наблюдая за тем, как день клонится к своему закату.

– Угу, – кивнул парень, – всё по стандарту, Истома. Аммо маниакально подозрителен и просто переживает за то, с кем именно ты решила встречаться. Со мной или с моим статусом и бабками.

– Что? – ахнула я.

– Прости, – пожал он плечами, – издержки нашего образа жизни.

– То есть?

– Слишком много пятиминуток, Истома. Слишком мало искренности. Только торгово-рыночные отношения, только хард-кор. Мой мир полон людей, у которых мораль поставлена на паузу, а совесть заблокирована. Я и сам думал, что такой же, пока не встретил тебя и не узнал, что у меня есть сердце. И оно способно биться только для того, кто его реанимировал. Для тебя.

Глаза в глаза и между нами проскальзывает фантомная молния. Воздух разрядился и потрескивает. А по венам вместо крови бежит крутой кипяток.

– Для тебя, Истома, – повторяет он и, наклоняясь ко мне вплотную, трётся своим носом о мой.

– Я всё равно ничего не понимаю, – шепчу в полубреду от его близости.

– И слава богу, – хмыкнул Басов и перевёл тему разговора, – почти на месте.

– Погоди! То есть, это была проверка?

– Банально, но да, – хмыкнул Ярослав и, припарковавшись, заглушил двигатель, – Аммо мастер своего дела.

– В смысле?

– Он первоклассный лжец.

– А ты? – задохнулась я, ожидая его ответа.

– А я его учитель, – рассмеялся Басов, затем чмокнул меня в щеку и уже более серьёзным тоном добавил, – шутю.

И пока я пребывала в прострации от его слов, парень уже вёл меня к ресторанчику, который завис над морем на почти отвесной скале, обещая своим гостям потрясающие виды на закат, парящих чаек и бесконечно прекрасное море.

Там Ярослав усадил меня на мягкий топчан, расположенный под огромным стеклянным куполом, и счастливо выдохнул, переплетая наши пальцы. А я как зачарованная смотрела на большой букет ярко-алых роз, лежащий на низком столике, и огромное количество воздушных шаров со светодиодами, которые парили под самым куполом и освещали все вокруг своим мягким светом.

– Как красиво, – шептала я.

– Ты красивее, Истома, – вторил мне в ответ, Басов и целовал меня, целовал, целовал...

И был ужин, торт с восемнадцатью свечками, сокровенное желание ужасно непристойного характера, сказанное мне на ухо, беседы обо всём и ни о чём, жаркие прикосновения и взгляды, говорящие нам о том, что это все только начала нашего долгого пути рука об руку.

Почти сказка.

Параллельная вселенная, о которой я совсем не имела понятия.

Я попаданка. А Басов – мой волшебный принц Драконов, который влюбился в меня вопреки всем законам, правилам и убеждениям. И я была готова отдать всё на свете, чтобы не возвращаться в свой прежний мир, полный чудовищ под прикрытием лживой маски моих «любящих» родственников.

«—Бабушка, какие у вас большие зубы!

–А это чтоб скорее съесть тебя, дитя мое!»

Но всему приходит конец. Закончилось и волшебное время, отведённое мне наедине с Ярославом Басовым – мальчиком, рядом с которым я чувствовала себя пьяной без вина и счастливой просто так. Потому что мы теперь вместе.

– Молекула, – словно извиняясь, произнес парень, демонстрируя мне экран своего навороченного смартфона.

Короткий разговор и я понимаю, что моя мама уже выпила из бедного педагога все соки, требуя меня домой.

– Пора? – вздохнула я, чувствуя себя в высшей степени несчастной.

– Пора, – кивнул Басов и недовольно отшвырнул гаджет.

А затем набросился на мои губы словно одержимый и так зацеловал, что за спиной у меня форменно отрасли крылья, вознося меня в небесную высь, где не существует ничего и никого, кроме нас.

– Ярослав, – шептала я в полубреду, одёргивая его наглые руки, что раз за разом совершали набеги под моё худи или того хуже – за резинку штанов, сладко прихватывая меня за ягодицы.

Вот только у Басова на все мои возражения был один ответ, который я, на его счастье, не знала, чем крыть.

– Всё, Истома, я дорвался. Ты моя. И тормоза нам не нужны. Поверь, – каждое его слово было словно гвоздь, забитый в крышку гроба моей выдержки и благоразумия.

– Ах, – укусил меня за мочку и чуть потянул.

– Вот, правильные слова – произноси их почаще, – выдохнул Басов, а затем закинул меня на себя и с силой потянул ближе, пока наши бёдра с искрами не соприкоснулись.

– Боже!

– Да, я здесь...

Вот только после второго звонка Молекулы нам всё-таки, с протяжным и протестующим стоном, но пришлось оторваться друг от друга, а потом сесть в машину и понестись в сторону моего дома. А там мы, не в силах смириться с будущим расставанием, снова набросились друг на друга.

Языки сталкивались, высекая разноцветные фейерверки. На губах – дурманящий эфир. Внутри нас – огненный смерч, сносящий всё на своём пути.

Что там говорила мама о том, что мне нельзя? П-ф-ф, да плевать!

– Мне пора? – скорее спрашиваю я со стоном.

– Чёрт, Истома, на хрен твою маму! – рычит и кусает меня за нижнюю губу.

– Там ещё и бабушка есть, – смеюсь я, а он только заходится в глухой злобе и крепче сжимает меня в своих сильных руках.

Мой мальчик...

– Что им скажешь? – кивает на мои волосы и теребит за капюшон худи. – Давай вместе отмазку придумаем?

– Не надо. Я знаю, что говорить.

– Уверена?

– Угу. Ну я пойду? – всё-таки собираюсь с силами и тяну на себя ручку автомобильной двери. Вот только выйти не могу. Просто сижу и бесконечно обнимаю взглядом дорогие сердцу мужские черты.

– А-а-а, – ворчит Басов, а затем тянется к бардачку, вынимая из него какую-то коробочку, в которой на поверку оказывается такой же, как и у него, дорогой смартфон.

– Что это?

– Это тебе, Истома. Там уже стоит симка с безлимитным доступом в сеть. Мой номер в телефонном справочнике забит. Буду писать – попробуй только не ответь – зацелую насмерть.

– Дурак! – улыбаюсь я, но всё-таки отрицательно качаю головой.

– Даже не пытайся свинтить!

– Но я не могу его принять, – пробую достучаться я до парня, но ему мои потуги, что об стену горох.

– Не драконь меня, – супится Басов, и я всё-таки принимаю из его рук коробочку с телефоном, – и следи, чтобы мама твоя его не нашла. Ок?

– Ок.

Последний поцелуй на прощание. Болезненный спазм за рёбрами, когда мы всё-таки расстались. И ещё один, когда его машина с пробуксовкой выскочила из моего двора и скрылась за поворотом.

Я же только понуро потопала домой, уже зная, что именно скажу матери, когда она узрит мой обновлённый внешний вид.

Звонок в дверь. Кислород в лёгкие на максимум. Нервная волна дважды сотрясает тело, накачанное адреналином.

Обдолбанные бабочки притихли. Раскормленные счастьем тараканы уснули без задних ног.

Я снова одна.

– Явилась! – слышу яростное за дверью, а через минуту вздрагиваю, когда мать на пару с бабкой появляются на пороге и в ступоре смотрят на меня.

Ну погнали.

– Добрый вечер...

Глава 27 – Я слышу голоса...

Вероника

Моей косы больше нет. Мокрая одежда бесформенным комком лежит в пакете вместе со школьной обувью. Рюкзак понуро висит на плече. Я (о господи, боже!) в брючном костюме. Губы горят от поцелуев. А кожа пылает, всё ещё помня дерзкие прикосновения Басова.

И да, вчерашняя Вероника Истомина впала бы в истерику, а потом и вовсе бы лишилась чувств от перспектив быть сурово наказанной. Но сегодня всё изменилось...

И Вероника стала другой. Смелой. Потому что где-то там был парень с глазами цвета шоколада, который мысленно поддерживал и верил в то, что его девочка больше не чья-то игрушка для жестоких игр.

Уже нет.

– Последние времена, – шепчет побелевшими губами бабушка и оседает на банкетку, хватаясь за сердце и хапая воздух короткими, рваными вдохами. Крестится.

– Ты..., – голос мать подвёл, и она поперхнулась, а затем и вовсе хрипло закашлялась, не в силах, очевидно, словами объяснить весь тот спектр негативных эмоций, который у неё вызвал мой внешний вид. Наверное, именно поэтому она решила просто набрать в лёгкие побольше воздуха и проораться как следует. – Да ты обезумела, Вера?

Схватила меня за грудки и со всей дури потянула на себя, настолько резко и сильно, что я чуть не споткнулась о порог, а затем с грохотом захлопнула за мной входную дверь так, что она чуть не слетела с петель.

– Алечка, – вновь перекрестилась бабка, – ремень нести?

– Неси! – взревела мать, а я только понуро опустила плечи.

Но в следующее мгновение снова их расправила и задала вопрос:

– А может опять горох?

– Да как ты смеешь? – и ладонь матери со звонким щелчком опустилось на моё лицо. – Бесстыжая!

Но я только повернулась к ней другим боком, как было рекомендовано в святом писании, и дрожащим голосом спросила, глядя прямо в её налитые яростью глаза.

– Вот так бить будешь, мам, да? Без суда и следствия? Ну давай, я не стану противится твоему злу и уже, как видишь, подставила вторую щеку.

– Заткнись! Довела мать до белого каления, так ещё и умничать удумала? Неделю будешь грехи отмаливать у Господа нашего, срамная девка!

– М-м, ну как скажешь...

– Мерзавка!

– Штаны спустить, чтобы повысить эффективность порки? – приподняла я вопросительно одну бровь, сдерживая нервную дрожь во всём теле.

– Ты посмотри-ка, Алечка, она ещё и огрызается! – снова появилась бабка в прихожей, держа в руках средство будущей экзекуции – портупею отца с металлическими бляшками.

Злобное шипение. Замах. Тело окатило ледяной волной страха.

– Ничего подобного! – крикнула я и закрыла рукой лицо, ожидая удара ремнём, но его почему-то не последовало, когда я сказала то, что, как мне показалось, будет моим козырем.

И не ошиблась!

– Бог явился мне мысленно! Сам Господь Бог, слышите? Я уже шла после факультатива по химии домой, как вдруг будто бы кто-то потянул меня за руку, и я развернулась, а затем и подняла голову вверх, а там...

Затихла, проверяя реакцию, произведённую на своих родных, и возликовала. Их лица вытянулись от шока, но в глазах сквозила такая больная вера в высшее чудо и в их превознесённого кумира, что они готовы были слушать мои басни Крылова до последнего вздоха, только бы я продолжала говорить о том, чего и в помине нет.

– Ну? – прикрикнула на меня бабка и я, сглотнув, продолжила.

– Там был билборд.

– Что это такое? – нахмурилась она.

– Реклама, – благоговейным шёпотом подсказала ей мать и кивнула мне, приказывая таким образом продолжать.

Что я и сделала.

– Там, на этом билборде были дети. Больные дети, мама. Лысые дети, бабуль. Маленькие совсем, – я так вошла в роль, что даже прослезилась, – ещё не видавшие жизнь, но уже потерявшие здоровье, волосы, веру в завтрашний день... веру в Бога! Но Господь безгранично великодушный! Вы ведь знаете, да?

– Да, он такой! – в который раз перекрестилась бабушка.

– Вот! И он послал им меня, буквально подтолкнул в спину, и я не смела пойти против его воли. Я сделала так, как он хотел, и, слыша его голос вот тут, – постучала по виску и продолжила, – я села в кресло парикмахера и отрезала свои волосы. Мне они, что грязь тогда, когда могут послужить во благо безгрешным ангелам, уходящим в агонии смертельной болезни из этого бренного мира. Не с голой головой, но в парике из моих волос.

– Благодать, Алечка! – ещё раз осенила себя крестным знамением бабушка, но на этот раз уже трижды.

– Х-м, – потянула мать, но ремень от себя откинула, – допустим, не врёшь ты мне. И что это был за салон такой?

И я тут же выпалила название того места, в которое привёз меня Ярослав. Руку даю на отсечение, что Вау-Вадя прикроет меня в случае следственных действий со стороны строгой родительницы.

– Ладно, – благосклонно кивнули мать, – а с формой твоей, что случилось?

– Аммо, – не моргнув глазом, выпалила я и развела руками.

– Что? – нахмурились обе женщины.

– Говорю, что повинен во всём этом Рафаэль Аммо, мама. Знаешь такого?

– Знаю. Мой лучший ученик, – растерянно потянула та, а потом повернулась к бабушке и пояснила, – это тот, про которого я сегодня тебе рассказывала, – и мать коротко описала случай, где лучший друг Басова прямо на перемене демонстрировал одноклассницам свои новые татуировки, полностью расстегнув рубашку, а мать поймала его с поличным на этом щекотливом представлении.

– А-а, это тот, который у себя на теле распятие Христа набил?

– Да. Умница мальчишка и такой глубоко верующий оказался. Но лучше бы крест на шее носил, чем на тело пачкал. Спаси и сохрани его Господь.

Я чуть не свалилась в обморок от болевого шока, так пришлось насиловать свои глаза, чтобы не закатить их при этом хвалебном отзыве в сторону обычного с виду парня. Но маме было виднее и то мне шло только на руку, если не сказать больше.

И я продолжала бессовестно вливать тонны удобоваримого вранья в уши своих родственниц, поражаясь тому, как ладно у меня всё это выходит. И не капельки не стеснялась.

А что? Либо так, либо портупея.

– Рафаэль сказал, что в библиотеку торопился очень. А тут я. И лужа, по которой он пронёсся на полной скорости. Раз – и меня окатило с головы до ног. Пришлось срочно переодеваться, а иначе бы и я заболела, и Аммо не успел бы за своей книгой.

– Что-то ты темнишь, дочь моя, – прищурилась мать, но я тут же вытянулась, словно оловянный солдатик и отрапортовала.

– Позвони ему, и он каждое моё слово подтвердит. Я не лгунья!

А про себя лишь добавила: «я только учусь».

– Хорошо, – скривилась мать, – но сними скорей уже эти позорные штаны и надень юбку. И вообще, костюм придётся сдать в магазин и обувь тоже, а деньги вернуть Рафаэлю. Неважно, насколько Аммо положительный персонаж – я не позволю тебе принимать подарки от парней. Это, как минимум, неприлично. Как максимум – просто недопустимо.

Эх, мама, все красные линии я давно уже прошла. Поздно пить «Боржоми» ...

– Придёт время, и я выберу тебе пару сама – обязательно богобоязненного прихожанина, послушного и смирённого. Может быть, даже старшего сына нашей старосты прихода. Семён, во всех смыслах, подходящий для тебя жениха, Вера.

«Лучше застрелиться», – подумала я, вспоминая сутулый облик вышеупомянутого «кандидата», и содрогнулась, но по инерции всё-таки кивнула матери и заученно пропела:

– Да, мама.

– И чтобы подтянула мне химию! Краснею тут из-за тебя, балбесины! – неожиданно заорала она так, что у меня чуть уши в трубочку не свернулись. И даже бабушка шарахнулась от такого ультразвука, в который раз одной рукой схватившись за сердце, а другой перекрестившись.

– Подтяну. Прости.

– Бог простит. Всё, изыди, – и указала мне на дверь моей комнаты, за которой я и скрылась поспешно.

А спустя всего несколько зудящих часов, за которые я успела сделать уроки, поесть и сходить с бабулей в церковь на вечернее богослужение, я умылась и завалилась в постель. А когда дом затих и погрузился в сон, я кинулась к рюкзаку и из потайного кармашка достала свой новый телефон.

И на его экране уже горело два сообщения от абонента «Ярик».

«Как ты?»

«Как мама?»

Я же только улыбнулась, мысленно завизжала от счастья и поспешно настрочила:

«Я норм. Мама наелась лапши»

Ответ не заставил себя долго ждать:

«Да моя ж ты девочка!»

А-е!