Текст книги "Спорим, тебе понравится? (СИ)"

Автор книги: Даша Коэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Вероника

Растерялась, конечно. Уж даже не знаю, сколько простояла так, посреди библиотеки, пытаясь осознать то, что только что произошло.

Ярослав Басов меня поцеловал?

Серьёзно?

Хотя поцелуем то, что между нами случилось, можно было назвать с большой натяжкой. Так – чмок обыкновенный. Но для меня-то, неумудрённой простушки это значило ого-го сколько!

Губы к губам, по коже ток и мы так близко к друг другу, что я чувствовала его сильное, пышущее здоровьем и животной силой, тело. Его жар. Его руки на своей коже. Такие властные, такие настойчивые, такие горячие...

В первый раз. В самый-самый первый!

Нет, конечно, в моей прошлой жизни были поцелуи в щеку, переплетение рук, несмелые объятия, намёки и сбитое дыхание оттого, что почти всё случилось. Но чтобы так!

Звонок и я вздрагиваю, а затем несусь по школьным коридорам, как угорелая, потому что потеряла счёт времени, потонув в своих эмоциях и без устали их переваривая. Но на урок всё же опоздала, правда, Анастейша Сергеевна, по паспорту обычная Аннушка, наша учительница по английскому, была божьим одуваном, а потому лишь мило мне улыбнулась и позволила занять своё место, продолжая распинаться о фразовых глаголах.

Я скользнула за парту и перевела дух, игнорируя новый поток колючих взглядов и перешёптываний с ядовитыми ухмылками. Да, я превратилась в аутсайдера, но старалась всеми силами не зацикливаться на этом удручающем факте своего настоящего.

Однажды школа закончится, и взрослая жизнь расставит всё по местам.

– Ник, ты чего? – шепчет мне Дина.

– Ничего, – качаю я головой, а сама, кончиками пальцев, губы трогаю.

– Странная ты какая-то. Опять, что ли, Марта прицепилась? – хмурит брови Шевченко, а я улыбаюсь.

– Я была всю большую перемену в библиотеке. Сомнительно, что эта девица в принципе знает её расположение, – выдала я, и мы обе закрыли лица учебниками, скрывая смех.

Вообще, это было чудесно, что в моей жизни появилась подруга. Любая беда размывается и из чёрной кляксы превращается в серое пятно, когда можно просто посмеяться над своими сложностями. Сразу становилось легче дышать и не так страшно было смотреть в туманное будущее.

– Спасибо тебе, – отсмеявшись, стиснула я пальцы девушки.

– За что? – хрюкнула та от смеха и снова подавилась весельем.

– За то, что ты есть у меня.

– П-ф-ф, – дурашливо закатила глаза Дина и мы снова захихикали, пока Анастейша Сергеевна не пожурила нас за наше неподобающее поведение и не вызвала к доске подругу склонять глаголы.

А уже перед следующим уроком истории, перед самым входом в кабинет, ко мне подошла девочка из младших классов и протянула розовый конвертик, мило улыбаясь и по-доброму заглядывая в глаза.

– Это вам, возьмите.

– Мне?

– Угу, – сунула мне в руки послание и убежала.

А я села за свою парту и, не выдержав любопытства, украдкой, чтобы не видела даже Дина, открыла конвертик и заглянула внутрь. Там оказалась открытка. И не простая, а в форме сердца, с нарисованными на ней персонажами из всем известной жевательной резинки. Мальчик и девочка, держась за руки, сидели на скамейке и смотрели, как солнце тонет в море.

Открыла. Замерла. Напоролась взглядом на, написанные угловатым почерком, слова. И прикрыла веки, выхватывая тёплый удар в грудь.

«Ты нравишься мне Вероника! Я будто бы теряю голову при виде тебя и кажется перестаю дышать. Ты моя судьба!

Твой Хулеган».

В последнем слове допущена ошибка – оно написано через букву «е». Обращение не выделено запятой так же, как и вводное слово. И на ум сразу же приходится то, что говорила мама – Басов ни разу не силён в гуманитарных науках. Да уж, теперь понятно, почему она его так невзлюбила.

Дурак же, ну!

Улыбаюсь чего-то, провожу пальцами по строчкам, чувствую жаркий спазм под ложечкой. Аккуратно убираю открытку в конверт и вкладываю их между страницами учебниками. Подпираю подбородок и, не в силах победить чёткое желание губ растягиваться, слушаю историка и, кажется, не слышу. Лишь перебираю в голове все те слова, что сказал мне в библиотеке Ярослав. И сейчас в этом милейшем послании.

Но и это было не всё. Уже на следующей перемене ко мне снова подошла та девочка и опять вручила конверт, в котором я вновь обнаружила открытку в виде сердца, только на этот раз на ней мальчик стоял перед девочкой на коленях, протягивая ей букет ромашек.

А внутри меня ждали комплименты и очередное признание:

«Мне нравится твоя улыбка. Она с первого взгляда очаровала меня.

Мне нравятся твои глаза. Они сверкают как алмазы.

Мне нравятся твои губы. Они манят меня как магнит.

Твой Хулиган».

И я понимала, что надо бы всю эту романтическую самодеятельность пресечь, чтобы парень не раскатал губу, что у нас в принципе что-то возможно. Он должен понять в конце-то концов, что зря тратит время. Такие мальчики не влюбляются в выпускном классе и на всю жизнь, а скорее разбивают сердца наивным глупышкам, отряхиваются и идут к следующей, кто стоит в очереди. Да и, как бы там ни было, я никогда не смогу забыть, как Ярослав поступил с мамой и какие слова о ней говорил.

А даже если и забуду, то моя родительница скорее в лепёшку расшибётся, чем позволит нам быть вместе. А я никогда не пойду против мамы. Ни один мальчик на земле, даже такой крутой, как Басов не стоит слёз родного и любимого мне человека.

Так-то!

И я уж было хотела подойти к нему и попросить не отправлять мне подобных посланий, но, дальше желаний дело не пошло. Стоило мне увидеть Ярослава в компании своих одноклассников, Серяка и Тимофеева, как я неожиданно для себя оробела, вжалась в стену, а потом и вовсе нагнулась, спрятавшись за кадкой с огромным фикусом.

И выхватила часть диалога между ребятами.

– Ну как там у тебя успехи, Бас?

– Где именно?

– На амуре.

– Аль Денте, – коротко рубанул Ярослав, и компания скрылась за поворотом, а я только покачала головой и в который раз поразилась зубодробительной уверенности этого парня.

Хмыкнула, забрала в гардеробе лёгкую ветровку и припустила прочь из школы, боясь зацепить свою врагиню. Но на крыльце меня всё же тормознули – та самая девочка, что передавала мне конверты, и в руке она держала третий.

– Попросили открыть дома.

– Спасибо, – кивнула я, забрала послание и сунула его в рюкзак, а затем всю дорогу домой чувствовала, как горит спина.

Это жгучее любопытство не давало мне покоя. Но я пообещала себе, что не стану торопить события, и всё-таки продержалась, до скольких было нужно. А зайдя в квартиру, умылась, переоделась, перекусила и только потом, запершись в своей комнате, позволила себе вскрыть третий конверт. Очередная открытка сердечком, а на ней целующиеся мальчик и девочка под звёздным небом.

А внутри:

«Ты нравишься мне! Нравишься! Очень!

Хоть ты в объёмах, как древний мамонт, и страшная, как ядерная война!

Твоя Марта, Туша!!! Трепещи...»

И куча радостных смайликов.

Отшвырнула от себя чёртово сердце и горько расплакалась.

Глава 19 – Тяжелая артиллерия

Вероника

Весь следующий день я брожу по школе, не поднимая глаз от пола. Мне стыдно за себя, за то, что так легко клюнула на глупую разводку. И за то, что распустила слюни, думая, что это дело рук Ярослава.

Раскатала губу, глупая!

Дома, в окружении стен собственной комнаты мне было более или менее просто принять то, что моя персона в опале и я, в каком-то смысле, понимала своих обидчиков. Эти девочки, которые меня мучают, они просто даже не пытаются встать на моё место. А ведь это всё, что нужно знать агрессору, когда он опускает своё забрало. Если они хотя бы попытались пройти день в моих ботинках, прочувствовали все, в чём я варюсь, попробовали бы на вкус горечь разочарования от жизни и самой себя, то всё прекратилось бы одним днём.

Но они никогда так не поступят, потому что им неведомо понятие неудачи. Эти девочки стоят на самом верху иерархической лестницы и считают себя неприкосновенными. И этот факт лепит из них жестоких, лишённых эмпатии, существ, которых капля власти над другим человеком попросту сводит с ума.

Но вот я снова в гимназии и на меня давит железобетонной плитой негативное общественное мнение. Прессует. Душит.

На большой перемене я снова одна, Дина бегает обедать домой, так как живёт неподалёку. Я же просто сижу и отщипываю по кусочку булку в тарелку, не в силах проглотить ни крошки. Из центра столовой я чувствую, как меня царапают взгляды Басова и жалит внимание Максимовской. Она довольна, что ещё раз втоптала меня в грязь, а мне так отчаянно хочется вернуться в мою старую жизнь.

Ах, зачем я вообще мечтала вырваться в «большой мир»? Верно же говорят – бойся своих желаний. А теперь вот – получи, распишись и радуйся со слезами на глазах, дура наивная.

Но надолго меня не хватило. Сплетни разнеслись по гимназии как лесной пожар и теперь, наверное, даже ленивый был в курсе, что я на постоянной основе хожу в церковь, а ещё так «двинута» на религии, что пишу стихи во имя Всевышнего. Именно потому, многие ребята проходят мимо меня и, кривляясь, выдают:

– Господи спаси, господи помилуй! Иже еси на небесех...

Бросаю булку в тарелку и ретируюсь. Потому что, ну невозможно!

Отсиживаюсь в читальном зале, а за пять минут до звонка всё-таки выползаю из своего укрытия и направляюсь к кабинету физики. Но, не дойдя до нужной двери всего пару десятков метров, встаю как вкопанная, потому что навстречу мне свиньёй идут Максимовская, Тимченко и Андриянова.

На панике не знаю, куда ретироваться. Но всё же просто отхожу к стене и практически вжимаюсь в неё, полируя взглядом собственные ботинки. До тех самых пор, пока в области моего зрения не появляются три пары дорогих лакированных туфель.

– Ну что, Туша, продолжим обмен любезностями?

Молчу.

– Что ты язык в задницу засунула, убогая?

Я даже не понимаю, кто именно со мной говорит. Я лишь отгораживаюсь от всего высокими стенами и представляю, что смотрю в окно на бесконечный океан, над которым парят кричащие чайки. Я здесь одна, мне хорошо и больше никого нет.

Тычок в плечо.

Ещё один прилетает с другой стороны, но я снова не реагирую. По моему воображаемому морю плывёт стая дельфинов. Они мне намного интереснее, чем эти злые девочки. Меня хватают за руку, трясут, что-то требуют, но я не здесь.

Пока по щеке не прилетает пощёчина.

– Это что ещё такое тут происходит?

Молекула ледоколом врезается в наш круг и переводит хмурый взгляд с меня на моих обидчиц и обратно. Вот только отвечать за свои действия они не торопятся. Марта просто криво ухмыляется, сложив руки на груди, а потом рубит прямо преподавателю в лоб:

– Вы хотите нас в чём-то обвинить, Марина Максимовна?

Но и учитель химии не пасует, а осторожно берёт меня за руку и выговаривает:

– Я нет. А вот Истомина может быть другого мнения.

– Ну пусть попробует.

– Из-за чего всё это, Вероника? Я слышала, как тебя назвали нелицеприятными словами.

– Всё нормально, – прохрипела я. Но Молекула не успокоилась и снова накинулась на Максимовскую.

– Это из-за лишнего веса? Вы хотите обсудить эту проблему, девочки? – женщина снова перевела внимание на трёх подруг и указала на себя. Да, наш учитель химии не просто так заслужил своё прозвище, она была маленькая и пухленькая как Колобок.

Но и это никого не смутило. Реджи хохотнула и язвительно выдала:

– А что тут обсуждать? У нас таких проблем нет.

– Туше, – надменно приподнимает брови Максимовская и пожимает плечами, а затем просто разворачивается и уходит, уводя за собой и свою стаю гиен.

Звенит звонок. Вот только на урок я не попадаю, потому что Молекула тащит меня прямиком к школьному психологу, игнорируя мои возражения и уверения, что всё у меня хорошо и девочки не делали ничего плохого.

Но кто бы меня стал слушать, верно?

Как итог последующие сорок пять минут урока, на котором я должна была изучать волновые явления, я просидела перед женщиной, которая всеми возможными способами пыталась выудить из меня проблемы, которые меня тревожат.

Я упорно молчала.

Но не Молекула, которая, уже до конца учебного дня, подняла такой кипишь, что на разговор вызвали аж мою бабушку. А та долго объясняла всем, что не верит, что случилось что-то из ряда вон. Да и вообще, если есть проблема, то только в том, что это я – «вот такая» и «просто не умею общаться с людьми».

Учительница химии в эти басни Крылова от моей родственницы не поверила и пошла дальше. Всё-таки позвонила родителям девочек и сообщила о возникшей проблеме, призывая их поговорить со своими дочерями, и усмирить их прыть в стенах гимназии.

Но дело всё же дошло до директора, который поручил снять запись с камер наблюдения в том самом коридоре, где произошёл инцидент. Да только на них ничего не было видно. Мы стояли слишком далеко от места съёмки и создавалось впечатление, что я с девочками просто мило шушукаюсь в сторонке. В итоге, дело спустили на тормозах, а Молекуле прилетело по шапке, за то, что подняла бучу там, где не следовало.

Дома же я и вовсе получила нагоняй от матери за доставленные неудобства:

– Сама виновата! – проорала она.

И это было хуже ремня по голой заднице. Уж лучше бы избила, чем вот эти два слова на меня вылила. Потому что я считала, что ни один человек, как бы он ни выглядел и что бы не сделал, не заслуживает, чтобы его пинали как резиновый мячик.

– Как хочешь, Вера, но меня в эти дела не вмешивай. В школе – мы никто друг другу. Если меня из-за тебя из гимназии попросят, то я просто голову тебе откручу! Так что, справляйся сама, а если станет невмоготу, то обратись к Богу. Молись, чествуй его, и тебе воздастся.

Вот так. Всё по стандартной схеме.

А я, глупая, думала, что мама – это моя тяжёлая артиллерия, которая всегда прикроет от вражеского огня. На деле же оказалось, что я сама за себя.

Ушла в спальню, всплакнула немного, а через время заметила на экране своего старого кнопочного телефона конвертик. Открыла, а там сообщение:

«Вероника, это Марина Максимовна. Как ты? С тобой всё в порядке? Дай о себе знать, я очень волнуюсь».

Как объяснить? Эта забота тронула до глубины души. Не родная мать меня утешать кинулась, а посторонний человек. Вот уж точно – неисповедимы пути Господни.

Но отвечать сухим текстом у меня рука не поднялась, да и совестно было платить человеку такой неблагодарностью за его доброту. А потому я нажала нужные кнопки и сделала дозвон, предварительно убедившись, что ещё не слишком поздно для общения.

Нормально, ещё терпит. И вслушалась в длинные гудки, а через секунду вылетела в астрал, потому что на том конце провода мне ответила не Молекула, а Он.

– Привет, Истома, – его голос в секунду загоняет меня в панику и страх. Перед матерью, которая сотрёт меня в порошок, когда узнаёт, с кем я говорила.

– Я же сказала, чтобы ты никогда не звонил мне!

– Отбой истерить, малая, – прервал он меня, – это реально номер Марины. Я её нанял на сегодня репетитором, только чтобы с тобой связаться.

– Зачем?

– Узнал, что ты опять вляпалась. Переживал!

– Всё нормально у меня, – упрямо проскрипела я.

– Нормально? Истома, ты хоть понимаешь, что после всего этого Максимовская врубит режим «локомотива»?

– Так останови её! – простонала я.

– Её остановлю, другие подключатся. Думаешь, ты первая попала в эти жернова?

– Цена всё та же? – горько усмехнулась я.

– По-другому я не смогу помочь, – проскрипел парень, – а открою рот и только сделаю тебе хуже!

– Ну прям звезда, – горько прошептала я, – первый парень на деревне...

– Да или нет, Истома? – игнорирует он мой сарказм.

И это ужас! Потому что, с одной стороны, мне отчаянно хочется согласиться и спрятаться за сильным мужским плечом от всех невзгод, а с другой – слова мамы и её лютая ненависть к этому парню.

Кого я выберу? Ответ очевиден.

– Не звони сюда больше. Я со всем справлюсь сама.

Уверенности в своих словах я не чувствовала, но отчаянно себе кричала: «соберись, тряпка!»

Но уже на следующий день я пришла в школу и испытала новый поток негатива в свой адрес. Ещё более колючий и ядовитый, чем прежде.

И да, кличка у меня теперь была новая...

Крыса.

Глава 20 – Тебе тут не место!

Вероника

Мой главный буллер этой элитной гимназии – Марта Максимовская.

Но самый страшный агрессор – это безликая и равнодушная толпа. В моём случае и того хуже, ибо безнаказанность и попустительство единственной в этом обществе власти трансформирует болезненный игнор в глумливое повизгивание, а косые взгляды в насмешливые и полные желчи. А ещё теперь я ловлю тычки от всех, кому не лень.

Просто, потому что они могут себе это позволить.

Но ещё больше подсыпала перца в и без того жгучий коктейль людского порицания та, что вчера встала на мою защиту. Она думала, что помогает мне, а вышло всё с точностью, да наоборот.

Молекула выделила меня своим отношением на фоне остальных учащихся. Перед уроком показательно попросила меня подойти ближе и несколько минут выспрашивала как у меня дела, как вообще настроение, дальше все сорок пять минут после звонка смотрела на меня с приличной долей сожаления, а потом и вовсе попросила задержаться, тем самым провоцируя всех вокруг смотреть на меня как на непотребное нечто.

А там уж и перемена прошла за бесконечными и монотонными расспросами, пока в кабинет не стали стекаться ученики из параллельного класса. И Максимовская со своей свитой.

– Вот так раз! – громко и визгливо потянула с задней парты Марта, пристально рассматривая свой маникюр, а я вся сжалась до размеров атома.

– Жалкое привлечение внимания, – в тон ей усмехнулась Стефания.

– Ну так что делать, если больше нечем? – и после этого замечания Регины, девчонки весело рассмеялись.

– Марина Максимовна, можно я уже пойду? – ссутулилась я и опустила глаза в пол.

– Не бойся их, Вероника. И начни уже говорить о своих сложностях, а иначе я не смогу тебе помочь, – назидательным шёпотом выговаривала мне химичка, но где-то здесь страх окончательно расплющил мои мозги и потрёпанное терпение.

– Спасибо, – нервно поправила на плечах я лямки рюкзака, – но вы не помогаете. И больше, пожалуйста, не надо ничего предпринимать. Я очень вас прошу.

– Но, Вероника...

– Разве вы не видите, что делаете только хуже мне? – едва слышно прошипела я, а затем крутанулась на месте и без разрешения покинула кабинет, оставляя Молекулу потрясённо таращиться мне в спину.

В дверях сталкиваюсь с Басовым и Аммо. Ловлю их вопросительные и сканирующие насквозь взгляды, но тут же отвожу глаза.

Хватит с меня всей этой «помощи»! Молекула убивает, а эти лишь на словах молодцы-удальцы.

Вот только Марта, от излишнего участия Марины Максимовны, разошлась не на шутку и в край попутала берега. Всё свободное от уроков время она кружила вокруг меня словно коршун и, пользуясь моей паникой, выискивала, как бы выгрызть из меня очередной кусок плоти и сожрать.

Пока не уничтожит меня полностью.

Подножка на следующей перемене. Коварная. Вероломная. Подлая. Исподтишка. Я падаю навзничь и разбиваю себе ещё не зажившие колени, чувствуя, как лопается нежная кожа, а колготки становятся мокрыми и липкими от выступившей из ранок крови.

И нет, встать мне тоже не дают. На этот раз нас для отвода глаз обступает целая толпа, чтобы не навлечь на себя гнев учителей, а Регина наступает носком своей туфли мне на пальцы. Сильно. Не давая возможности подняться на ноги.

Так я и стою перед всеми этими жестокими, заблудившимися в своей злобе, девочками, в неприглядной позе на четвереньках и отрешённо смотрю, как солёные капли срываются с моих ресниц и разбиваются о мраморный пол.

Почти так же, как и я.

– Привет, Крыса, – шипит Марта, – а ты чего это встала на задние лапки? Кто позволил эволюционировать, м-м? Ты должна пресмыкаться и ползать перед нами на четвереньках, выпрашивая крошки с нашего стола. Поняла?

Молчу. Просто жду, когда же весь этот ужас закончится. И молюсь, впервые в жизни молюсь от всего своего сердца, от всей души, взывая к Богу и прося для себя лишь человеческого отношения. Мне многого не надо, просто снова стать невидимкой среди этой жестокой толпы.

Пожалуйста, умоляю!

Но мои молитвы, очевидно, затерялись и не дошли до адресата, потому что ничего не прекратилось. Всё тот же закуток тёмного школьного коридора без камер, злобный голос Марты и довольный рокот её прихлебателей. Им весело. Они рады быть полезными. А то, что человека унизили за просто так? Так это ничего.

Я ведь всего лишь Крыса...

– Нажаловалась, гадина? Нам из-за тебя весь вечер вчера родители мозги сношали. И мы за это, ух, какие злые теперь! Но, знаешь, меня спросили, почему мы тебя травим, убогая. Хочешь знать ответ? Мы тебя травим, потому что хотим травить. Как таракана, понимаешь? И уже неважно, чем именно ты нас раздражаешь. Просто знай – мы превратим твою жизнь в Ад. И никто не спасёт тебя. Никто! Потому что ты – пустое место, а мы – дети сильных мира сего. Теперь ты наша игрушка, девочка для битья. Крыса, которую для забавы мы будем ежедневно кормить отравленным сыром.

– Пока ты не сдохнешь, тварь, ибо тебе тут не место! – прошипела Регина, наконец-то убирая ногу с моих пальцев.

Дьявольский, злорадный смех резанул барабанные перепонки. Сердце в груди остановилось и впало в какой-то коматоз. Лёгкие с жалобным стоном качали воздух, не справляясь с запредельной дозой адреналина, выброшенной в кровь.

Но я лишь села на корточки и, как это ни парадоксально, выдохнула от облегчения.

Что ж...

В моей жизни было кое-что похуже ненависти этой безразличной мне толпы. Я пережила тот кошмар наяву, справлюсь и сейчас.

Встала, отряхнулась и пошла в туалет замывать кровь с колен и стирать с лица следы ненавистных слёз. Я не знаю как, но я должна на суперклей приклеить к своему лицу маску абсолютной отчуждённости.

Им нужны мои эмоции? Они их не получат!

Но уже в конце учебного дня, стоя в гардеробной, я вновь чуть не расплакалась навзрыд и только нечеловеческими усилиями смогла справиться с тем безумным шквалом отрицательных и разрушительных эмоций, который буквально стёр с лица земли мои отстроенные с нуля защитные стены.

И всё потому, что на моей ветровке кто-то алой краской вывел одно-единственное, но уже набившее мне оскомину, слово:

«Крыса».

И, может быть, всё не было бы так страшно, но на улице сегодня испортилась погода – всего плюс тринадцать, ветрено и дождливо. Но лучше так, идти под холодными каплями промокшей кошкой, чем надеть на себя испорченную ветровку и всему городу показать, что меня унижают, а я ничего не могу с этим поделать.

Ничего!

Только перебирать конечностями по мокрой брусчатке и сражаться с собственными слезами, потому что против толпы я никто – всего лишь маленькая букашка, которая совершенно не понимает, за что её так ненавидят.

И, возможно, мне было бы суждено окончательно околеть, простудиться и приказать долго жить, если бы уже за первым поворотом от школьного двора меня не настиг шум автомобильного клаксона, а через мгновения рядом со мной не притормозила блестящая, покрытая каплями дождя иномарка.

Стекло со стороны водителя опустилось и мужской, пробирающий до самых костей, голос приказал бы мне строго:

– Садись.

– Но...

– Живо!