Текст книги "Оленин, машину! (СИ)"

Автор книги: Дарья Десса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

Глава 42

Пришлось резко затормозить, руль дёрнулся в сторону, и машина, тяжело качнувшись, свернула с дороги. Майор Сухов мгновенно выскочил, гулко хлопнув дверью. Его высокий силуэт промелькнул перед капотом, охрана, посыпавшись горохом, бросилась следом, а я инстинктивно рванулся было за ними. Но, сделав несколько шагов, вспомнил: нельзя бросать технику! К тому же к нам во время пути присоединились несколько машин ремонтной роты, им пришлось остановиться, и механики теперь не знали, как действовать дальше.

Я позвал Кузьмича, но мне ответили, что он ещё не выехал.

– Кто старший?

Парни стали переглядываться.

– Да наш комроты отстал, у него машина сломалась, – сказал кто-то.

– Тогда слушай мою команду! Покинуть машины! Рассредоточиться по флангам! Приготовиться к отражению атаки пехоты противника! – скомандовал, и механики с водителями поспешили разделиться на две половины. Когда я убедился, что колонна теперь в относительной безопасности, стиснул зубы от досады. Чёрт, как же хочется туда, где настоящий бой!

Солнце, скользнувшее над верхушками сосен, ослепило, наполнив всё вокруг сухим, жгучим светом. На мгновение замерев, прислушиваясь к раздающимся впереди глухим ударам и далёкому рёву моторов, я, держа автомат наизготовку, на свой страх и риск, осознавая, что за самоуправство мне может крепко влететь, пошёл вдоль обочины, скрываясь за мокрыми кустами. Открытая местность впереди раскрывалась постепенно, как забытая фотография, проявляясь сначала расплывчатыми контурами, затем резкими, жёсткими линиями.

В широкой долине, залитой вечерним светом, шёл встречный танковый бой. Тяжёлые машины, словно стальные чудовища, двигались в лоб, не скрываясь и не отступая, будто намереваясь раздавить врага своим весом. Наши и японские машины рвались друг к другу в яростном танце смерти. Гусеницы вспарывали землю, оставляя глубокие борозды, из-под них летели комья, смешанные с острыми камнями и ветками. Время от времени над полем боя поднимались столбы пыли и чёрного дыма – это, сотрясаясь, взлетали воздухом разорванные японские машины, превращаясь в груду искорёженного металла.

Моторы ревели, как раненые звери, и этот рёв накатывался волнами, заглушая всё остальное. Взрывы перекатывались по долине, гулко, как далёкий гром, и с каждым взрывом воздух вокруг дрожал, словно от боли. Земля гудела под ногами. Один из наших танков, шатнувшись, остановился, и из его люка вырвался огонь, а через мгновение оттуда выбрался танкист, его фигура мгновенно охватилась пламенем. Я сжал зубы и отвернулся, не в силах смотреть, как человек превращается в живой факел.

На фоне всего этого хаоса танки казались мне не машинами, а живыми существами – страшными, грозными, одержимыми какой-то древней, неукротимой яростью. Я обратил внимание, как неподалёку от меня, в паре сотен метров всего, японский танк и наш Т-34 стремительно приближались друг к другу, будто в смертельной схватке, где не было места отступлению. Японская машина, небольшая и угловатая, выглядела потешно – словно гигантский жук, неуклюже выбравшийся из тайги. Но в её движении была какая-то холодная решительность, заставлявшая казаться, что она не знала страха.

Я всё-таки до конца не могу понять этих самураев: знают ведь, что их консервным банкам не сравниться с нашими стальными красавцами. Но всё равно прут. Да, им иногда везёт. Иначе бы не горела теперь та «тридцатьчетвёрка», чадя жирным дымом. Только должны же эти черти узкоглазые понимать: их часы сочтены! Ни черта подобного. Прут, как бешеные. «Камикадзе херовы», – в сердца подумал я и сплюнул.

Т-34 словно тяжёлый, но подвижный зверь, мчался прямо на врага. Гусеницы споро молотили по влажной земле, и на миг казалось, что машина плавно скользит по ней, словно её ничего не может остановить. Позади летели мокрые комья грязи. Корпус танка вспыхивал жёсткими бликами под лучами вечернего солнца.

Японский танк остановился, повернув башню, и внезапно вспышка – яркая и молниеносная – прорезала воздух, раздавшийся глухим рёвом выстрела. Снаряд с громким визгом устремился к Т-34, но тот, словно предчувствуя опасность, резко изменил направление, и снаряд прошёл мимо, подняв столб земли. Она вздрогнула, гул отдавался в груди, брызнули по сторонам разорванные куски металла.

Тридцатьчетвёрка ответила почти сразу. Её башня быстро развернулась, ствол орудия поймал противника в прицел, и, кажется, даже воздух замер на секунду – словно затаив дыхание в ожидании неизбежного. Глухой выстрел, толчок, содрогание машины – и снаряд вырвался, оставляя за собой дымный след. Через мгновение японский танк содрогнулся, его броня треснула, словно консервная банка.

Снаряд угодил точно в борт. Внутри машины рвануло так мощно, что башню подкинуло на несколько метров. Она, кувыркнувшись в воздухе, рухнула вниз, ударилась о пылающий разломанный корпус, напоминающий теперь разбитый молотком орех, и замерла, шипя на мокрой земле.

Наш танк продолжил движение, будто не замечая уничтоженного врага. Башня повернулась, ствол принялся искать следующую цель. Огонь и ярость этой схватки поглотили всё вокруг, и бой продолжался, пока смерть не взяла своё над полем, усеянным обломками.

Я выжидательно смотрел в небо. Будет ли наших прикрывать авиация? Ещё ни разу её не видел. Только японские истребители, которые расчихвостила наша ПВО у переправы, когда рядом был военкор Миша Глухаревич. Но где же сталинские соколы? Видать, они выполняют свою работу дальше. Мы-то всё-таки не добрались до передовой.

Стал искать комбата. Куда он так быстро рванул? Значит, неподалёку где-то есть наблюдательный пункт, откуда он руководит боем. Я вдруг заметил один из японских танков, который двигался по краю долины. Он вроде собирался под шумок зайти нашим во фланг и тыл. Но пока тащился, бой японцами был уже в целом проигран: их последние машины догорали метрах в двухстах западнее. Тогда этот хитрец постоял, постоял и покатился дальше. Его гусеницы методично месили землю, а корпус, скрытый в тени, выглядел почти неразличимо на фоне густых зарослей. Вдруг он изменил своё направление – не просто чуть отклонился, а целенаправленно повернул в сторону. Массивная машина направилась к узкой, тёмной просеке, ведущей вглубь тайги.

Секунда замешательства – и я понял: уходят. Танк медленно, но уверенно скрылся за деревьями, его фигура растворилась в зелени и сумраке. Я открыл рот, хотел было закричать, подать кому-то сигнал. Мол, смотрите, японцы сбегают! Но позади были лишь наши механики – они торчали возле своей техники, занятые её обороной, и не подозревали, что происходит вдалеке.

Танки нашего батальона ушли вперёд и теперь добивали остатки вражеского отряда. А я – что мог сделать? Не было у меня ни радиостанции, ни сигнальных средств. В голове мелькнула мысль: броситься следом, догнать и сообщить. Но на чём? На «виллисе» по перепаханному полю? Далеко не уйду, если вообще успею что-то сделать.

Стоя на месте, я ощущал бессилие, как нарастающую тяжесть в груди. Вглядывался в сторону леса, где уже скрылась машина врага, будто надеялся, что чудом кто-то из наших заметит то, что увидел. Но суматоха боя уходила всё дальше. Я злился, поскольку один такой гадёныш в нашем тылу может целую колонну пехоты уничтожить. Займёт выгодную позицию на какой-нибудь сопке, вкопается в землю, и несколько грузовиков сожжёт вместе с бойцами, прежде чем его найдут и уничтожат.

Скрипнув зубами, я бросился к ближайшему водителю из состава ремонтной роты:

– Если меня будут искать, я там, – показал в сторону, куда уполз японский танк.

– А чаво там? – удивлённо спросил рядовой, хлопая глазами.

– Танк японский! – бросил я и, резко развернувшись, побежал.

Пока мчался, перепрыгивая корни и уклоняясь от веток, вспоминал, что за зверюгу мне предстоит уничтожить, а лучше – пленить. Тип 97 Чи-Ха – один из самых известных средних танков, который использует японская армия. Он выглядит странно и сильно устарело на фоне наших Т-34, словно машина из прошлого, попавшая в этот хаос современного боя. Его узкий, почти цилиндрический корпус и невысокий профиль придают вид степенного, но стремительного хищника, который предпочитает укрываться, действовать исподтишка.

Броня, слабо укреплённая в сравнении с нашими машинами, имеет слегка округлые формы. Клёпанные листы кажутся тонкими, особенно под косыми углами. Короткоствольная пушка 57 мм установлена в невысокую, вытянутую башню, слегка смещённую к переду. Крутится она медленно, как будто не спешит, а ищет удобный момент для атаки.

Сами гусеницы узкие, но широкие надгусеничные полки, где японские экипажи часто перевозят дополнительные вещи – боеприпасы, ящики с продовольствием, запасные детали. Чаще всего, конечно, награбленное у китайцев. Но на этот раз никаких грузов не было видно, словно они пытались сбросить всё лишнее, чтобы легче уйти.

Мне не пришлось далеко бежать. Всё-таки не шоссе, а просека.

Я увидел метрах в полтораста, как танк медленно продвигался всё дальше. Его гусеницы мяли почву, оставляя глубокие следы. Он не спешил – как будто не убегал от боя, а просто катился по знакомой местности. Пришло на ум и ещё одно. Тип 97 был создан не для масштабных сражений в степи или на поле. Его лёгкость и манёвренность, несмотря на явно уступающие нашим танкам характеристики, идеально подходят для местности с густой растительностью. И вот теперь он уходил в чащу тайги, где наверняка надеялся найти укрытие или просто исчезнуть, раствориться в зелени и сырости.

– Чёрта с два у тебя чего получится! – прорычал я, стараясь не сбить дыхание и думая о японском танке, словно о живом существе.

Сначала я быстро бежал по следу, оставленному японским танком. Глубокие борозды в земле, раздробленные ветки и сломанные кусты указывали путь, по которому Тип 97 уходил в глубь тайги. Сначала мне надо было спешить, стараясь не терять его из виду. Сквозь ветви деревьев иногда мелькала башня, которая, казалось, с каждой секундой удалялась. Сердце билось быстрее, адреналин гонял кровь по жилам – нельзя было позволить ему скрыться.

Однако, по мере того, как я приближался к танку, осторожность начала брать верх. Замедлил шаги, теперь любой неосторожный звук или движение могли выдать меня. Пришло на ум: внутри железной коробки экипаж из четырёх человек: командир, наводчик, механик-водитель и стрелок. Если кто-то из них заметит меня, всё быстро закончится – с тыльной стороны башни торчит 7,7-миллиметровый пулемёт. Даст очередь, и третья жизнь мне едва ли обеспечена.

Пришлось свернуть с просеки, стараясь держаться кустов и деревьев, прячась за ними, словно они могли защитить. Слышно было, как гусеницы танка глухо стучали по камням и веткам. Я представил, как командир может в любой момент обернуться и глянуть назад, чтобы убедиться в безопасности тыла. Одно неловкое движение – и увидит меня.

Я остановился и приник к земле, когда танк начал замедляться перед каким-то препятствием впереди. Огляделся – вокруг было тихо, никакой помощи не ожидалось, механики остались далеко позади. Танк снова начал движение, и я осторожно двинулся дальше, вглубь леса, следуя за ним, но уже с другой скоростью – медленно, шаг за шагом, стараясь оставаться вне поля зрения его экипажа, не привлекая лишнего внимания.

Вскоре Тип 97 окончательно замер. Я понял: пора действовать.

Глава 43

Подобравшись вплотную, я замер за стволом огромной сосны, прислушиваясь. Люки «Чи-Ха» были по-прежнему закрыты, никаких признаков, что кто-то собрался выбраться наружу. Я решился: следовало использовать эту короткую паузу. Резким рывком выскочил из укрытия и, двигаясь быстрыми, но тихими шагами, добрался до левого борта. Легко взобрался на броню, крепко ухватившись за леерное ограждение, тянущееся по периметру башни. Его на этом танке монтировали, чтобы командиру было за что держаться, когда выбирается наружу. Этим «Чи-Ха» напоминал советский БТ-7. Только у нашего опоры для ограждения были приварены к вертикальной части башни, японцы не стали так мудрить и приделали их к крыше.

Замерев, я стал думать, что дальше. Первая мысль была ясной: граната. Сжал её в руке, приподнялся и нацелился на командирский люк. Едва откроется, одно движение – и всё внутри превратится в горящую кровавую кашу. Я уже представил, как выброшу её туда, а потом просто соскочу с танка, как будто меня здесь и не было. Граната тяжело лежала в руке, но что-то меня вдруг остановило.

Захватить экипаж живым. Ведь неслучайно именно этот танк рванул в просеку. Вдруг он – командирский? Или внутри какой-нибудь важный чин пытается удрать от нашего возмездия. Мысли начали складываться в голове, будто кто-то громко подсказал: «Не взрывай, возьми их в плен!» Четыре человека – если их схватить, это будет моей персональной победой. Не то чтобы я такой уж тщеславный, а вот Зиночка медаль на моей груди – или, чем чёрт не шутит, даже орден! – оценит по достоинству.

Ну, награда-то ладно. Захват вражеского танка может дать важную информацию. Вдруг она поможет ускорить наше наступление? Подумалось, что экипаж, ошеломлённый внезапным нападением, может быстро сдаться, как только осознает, что оказался в ловушке. Я убрал гранату обратно в карман. Решено. «Чи-Ха» будет моим.

Прислушался. Внутри танка звучали голоса. Приглушённые, но вполне разборчивые. Броня «Типа 97» тонкая, особенно на крыше – всего 10 миллиметров, и любой звук проникает наружу, будто говорили за стенкой, совсем рядом. Я лежал на броне, внимательно прислушиваясь.

– Дальше не проехать, – я распознал голос командира, властный, но с явной ноткой отчаяния. Он, видимо, принял решение, и это было слышно по его тону. – Оставляем танк и идём пешком к своим. Нам нужно отступать, иначе они нас захватят. Здесь не прорвёмся.

Я бросил взгляд вперёд. Через полсотни метров просека заканчивалась. Не знаю, кто её прорубил в тайге, но работа явно застопорилась однажды и не была доведена до конца. Продолжил слушать, затаив дыхание, сжимая автомат так крепко, что побелели костяшки. Эти слова – «бросить танк», «отступать» – прозвучали, как сигнал к действию. Экипаж, судя по всему, был готов оставить свою машину и попробовать спастись на своих двоих, скрыться в таёжных зарослях. Их решение дало мне возможность, которой нельзя было упустить.

Они не знали, что наверху уже был я, не подозревали, что выходить им предстоит прямо под прицел. Ситуация могла обернуться в любую сторону – моя задача была удержать инициативу. Я приподнялся чуть выше, чтобы быть готовым к тому моменту, когда они откроют люк. Автомат был наготове, в голове только одна мысль: не дать им шанса отбиться.

Внутри продолжались переговоры, кто-то ещё говорил, но слова уже не имели значения. Важно было то, что они вот-вот выйдут наружу. Внезапно меня осенило: торчать на танке слишком рискованно. Если командир заметит, легко сможет закрыть люк изнутри и заблокироваться. Тогда станут палить из пулемёта или даже из пушки, отчаянно защищаясь. Значит, нечего здесь делать, на крыше. Момент нужно выбирать осторожно, с минимальным риском для себя.

Я тихо спустился вниз, стараясь не издавать ни звука. Ноги уверенно коснулись земли. Пружинисто перешёл к ближайшей сосне, укрываясь за её стволом. Отсюда было хорошо видно верхнюю весь «Чи-Ха». Стал наблюдать, что будет происходить дальше. Следил за каждым звуком и движением. Вскоре механизм на башне чуть слышно лязгнул, и я увидел, как чья-то рука осторожно приоткрывает люк. Затаил дыхание, ожидая момента, когда командир решится выйти наружу, а следом за ним – и все остальные. Главное – не суетиться. Пусть думают, что всё спокойно, и вокруг – лишь тайга и тишина, в которой нет ни одной угрозы.

Сначала на башню выбрался командир – молодой японский офицер, лейтенант, в возрасте не старше двадцати пяти. Его лицо было напряжённым и сосредоточенным. На нём – следы усталости, тёмные круги под глазами выдавали бессонные ночи. Узкие глаза сканировали окрестности. Комбинезон был потрёпанным: виднелись пятна грязи и масла, следы пота, ремень потерял блеск. Он выбрался по пояс, остановился, продолжая наблюдение. На голове кожаный шлем с очками. Мне напомнил лётчиков времён Первой мировой.

– Мацуно, мой меч! – приказал офицер, посмотрев в люк.

Оттуда показалось холодное оружие в ножнах. Я поднял брови от удивления – настоящая катана! Вот это вещь! Сразу решил, что будет моей. Правда, требовалось сначала отнять. А этот лейтенант явно не так прост, как кажется. Видать, благородных кровей. «Ничего, и не таким объясняли политику партии», – подумал я.

Следом за офицером выбрался заряжающий – у них один выход на двоих. Из одностворчатого люка выбрались механик-водитель и стрелок. Трое рядовых выстроились рядом с боевой машиной. Лейтенант нацепил катану, прошёлся вдоль шеренги. Танкисты вытянулись, оправились, замерли, как истуканы.

– Солдаты! Мы достигли предела, но это не конец. Наша миссия – продолжить борьбу, даже если приходится бросить танк. Мы отступаем, чтобы выжить и вновь ударить по врагу. Каждый из нас должен помнить: долгий путь и тяжёлые испытания не сломают дух японского воина. Вперёд, во славу императора! Во славу Японии!

Только он замолчал, как я вышел из-за сосны и, дав короткую очередь над головами танкистов, приказал:

– А ну, замерли на месте! Бросить оружие! Поднять руки!

Танкисты тут же побросали свои винтовки на землю. Сжатые пальцы распустились, оружие с глухим стуком коснулось земли. Лица выражали усталость и смирение, словно сила, которой они держались до последнего, внезапно покинула их. Но молодой офицер выделялся на этом фоне. Он медленно потянулся к эфесу своей катаны, глаза сузились, превратившись в две щёлочки, взгляд стал решительным, исполненным непоколебимой готовности сражаться до конца.

Я навёл на него автомат.

– Тебя это тоже касается, герой с дырой, – произнёс я спокойно, но достаточно громко, чтобы он меня услышал.

На мгновение его рука застыла, а затем, словно против воли, пальцы разжались, и офицер отпустил рукоять. Его глаза встретились с моими – в них всё ещё горела решимость, но поверх неё теперь лежала тень признания поражения. Или это лишь обман? «Ладно, пусть только попробуют дёрнуться, – решил я. – Покрошу в капусту».

– Свяжите друг другу руки за спиной, – сказал я, всё ещё держа их под прицелом. – Первого связывайте лейтенанта.

Танкисты обменялись взглядами, потом один из них медленно подошёл к офицеру, взяв верёвку, которую достал из ящика в задней части «Чи-Ха». Лейтенант стоял неподвижно, напряжённый, но не сопротивляющийся. Руки у него за спиной дрожали слегка, но это была единственная видимая эмоция. Физиономия самурая стала будто каменной. Через минуту его кисти оказались крепко связаны, и он оставался в таком положении, смотря перед собой, как истукан на острове Пасхи.

– Теперь следующий, – приказал я.

Танкисты подчинились. Один за другим они становились спиной к своему товарищу, и верёвка надёжно фиксировала их запястья. Последним оказался механик-водитель – его руки связывать, разумеется, не стали.

– А теперь в танк, – указал я мехводу стволом автомата. – Ты поведёшь машину обратно. Остальные – по своим местам. Ничего, залезете как-нибудь.

Механик-водитель с покорным видом молча направился к танку. Остальные пленники пошли следом, стараясь не смотреть в мою сторону. Последним хотел было опуститься на своё место лейтенант.

– А эту игрушку, пожалуй, заберу, – сказал я и отстегнул у него меч. Японец бросил на меня полный ярости взгляд.

– Не смотри на меня так, глазки сломаешь, – ядовито бросил я ему в лицо. – Ваша война, господа самураи, проиграна.

– Ненавижу, – прошептал офицер, усаживаясь на своё место. С завязанными за спиной руками сделать это, учитывая скромные размеры танка, было непросто. Лейтенант справился.

Вскоре мы ехали обратно. Я сидел на башне. Одна рука на леерном ограждении, другая, с автоматом, направлена с затылок японского командира. Так и покатились обратно. Остановились возле того места, где я оставил свой виллис.

Когда приблизились к машине, я заметил фигуру майора Сухова. Он стоял в отдалении, курил, глядя на поле недавнего сражения. В тот момент, когда в поле его зрения появился японский танк, он сначала просто застыл на месте, а затем медленно поднял брови от удивления. Явно не ожидал увидеть такую картину.

– Да что тут… – Арсентий Гаврилович выбросил недокуренную сигарету и, увидев меня, убрал ТТ обратно в кобуру. Опустила автоматы и охрана. – Оленин? Какого чёрта тут творится⁈

Я приказал японскому мехводу остановиться. Потом заставил экипаж покинуть машину. Они привычно выстроились рядом со своим «Чи-Ха».

– Здравия желаю, товарищ майор! – козырнул я Сухову. – Вот, махнул не глядя, – ответил я, вспомнив фразу из фильма «В бой идут одни старики».

Сухов недоверчиво приблизился к танку, всё ещё не веря своим глазам. Оглядел пленных.

– Откуда это? – спросил, не скрывая изумления.

– Пытались скрыться в тайге, – пояснил я. – Рванул за ними. Вежливо попросил вернуться.

Арсентий Гаврилович покачал головой.

– Ну, Оленин… Твою ж мать! – восхищённо проговорил комбат. – Это будет хорошим подарком для командования.

– Так точно! – ответил я. – Тем более что офицерик этот непростой, – я кивнул на командира танка.

– Что в нём особенного?

– Дворянских кровей, как мне думается, – доложил я, но катану предъявлять не стал, хотя мой вывод основывался на ней. Она осталась на крыше танка до поры, до времени. – Может, высокопоставленный какой.

– Проверим, – сказал Сухов. – Отведите пленных, – приказал сопровождающим. Те увели танковый экипаж.

– Непростой ты человек, Алексей, погляжу, – задумчиво произнёс комбат, глядя на меня. – Но за то, что бросил вверенное имущество без присмотра, объявляю замечание!

– Есть, товарищ майор! – вытянулся я, впрочем, широко улыбаясь.