Текст книги "Оленин, машину! (СИ)"

Автор книги: Дарья Десса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Глава 22

– Бежим! – негромко сказал я, подавая сигнал военкору.

Мы рванули в сторону от тропы, перепрыгивая через корни деревьев и падая, чтобы подняться и снова бежать. Конечно, расстояние от нас до японцев было небольшим. Потому они сразу почувствовали неладное. Их разведчики не вернулись, а тут вдруг кто-то по тайге несётся, как бешеный. Ясное же дело: враги. Потому противник решил нас перехватить. Я понял это, когда нам в спину загремели один за другим выстрелы.

Пули свистели вокруг осиным роем. Впивались в деревья, в землю, ломали кусты и вспахивали листву. Японцы не жалели патронов так, будто им было глубоко плевать на удалённость от своих запасов. А может, так оно и было. Я не собирался углубляться в логику вражеских солдат: мне главное было поскорее оказаться среди своих. В идеале – сесть за руль виллиса и рвануть от противника.

Одно нас с Михой спасало: хотя японцы и преследовали, но они явно не знали местности так, как мы. Привыкли, видать, двигаться по хорошим дорогам, а тут, в таёжной глуши, сам чёрт ногу сломит. Потому и двигались осторожно, выбирая верное направление и старательно обходя препятствия. Ну, а нам с военкором было всё равно: только бы подальше от японских пуль. В какой-то момент я посмотрел на Миху: он держался, хотя был на грани. Силы у толстяка явно заканчивались.

Впереди показалась небольшая полянка. Мы выбежали на неё, и я каким-то шестым чувством осознал, что здесь надо задержаться – это место нам на руку. Кусты и густая трава могли дать укрытие, а узкий проход между деревьями – шанс создать засаду.

– Прячемся здесь! – скомандовал я. – Займём позицию и дождёмся, пока они подойдут ближе.

Военкор бухнулся на землю, тяжело дыша. Спорить он по этой причине, конечно, не стал.

Мы укрылись в кустах, готовые к схватке. Сердце продолжало бешено колотиться, но я понимал, что укрыться в таком месте – это наш единственный шанс выбраться живыми. Миха лежал рядом, тяжело дыша. Он явно не знал, что дальше делать. Смотрел по сторонам и был напуган. Я понял это по его широким зрачкам и тому, как пот лился по лицу офицера.

– Слышь, военкор, у тебя гранаты есть? – спросил, но не потому, что меня реально интересовало наличие у него боеприпасов, а просто чтобы подбодрить напарника.

– Г-гранаты? – спросил Глухаревич, чуть заикаясь и продолжая буровить тайгу взглядом.

– Они самые, – подтвердил я.

Военкор ощупал себя. Ни одной не нашёл и ответил растерянно:

– Нету. Прости.

– Извиняться на том свете будешь, – сказал я с усмешкой.

– В смысле?

– В коромысле, – сбалагурил я. – Ладно, не парься. Пришла пора растяжки ставить, пока время ещё есть.

– Растяжки?

– Ты главное за ситуацией наблюдай внимательно, – сказал военкору. – Ничего не упускай, особенно граждан с узкими глазами. Коли увидишь, тут же сообщи. Как понял?

– Я тебя понял, – чуть более спокойно ответил Миха. Он догадался: у меня есть некая идея, как обезопасить наше пребывание в этом месте, и я собираюсь его воплотить в жизнь.

Откуда она взялась? Из прошлой биографии, наверное. В тех местах, где я побывал за последний год, растяжки встречались даже почаще, чем обыкновенные мины. Ведь мины – они что? Обнаруживаются посредством миноискателя, ну или опытного сапёра, который шарится по полю с щупом и умеет выискивать смертоносный «подарочек» только потому, что нюх у него будь здоров.

Вот растяжки – дело другое. Подлая штука. Порой тоненькую проволочку или леску, натянутые до гранаты или мины, не увидишь – так ловко они замаскированы. Сколько бойцов погибли или были ранены из-за этого! Я, оказавшись в 1945 году, подумал: почему бы мне не использовать свой военный опыт здесь? Мне что, самураев этих должно быть жалко, что ли? Да они, если разобраться, похлеще нацистов будут! Те евреев уничтожали и другие народы, а японцы одних только китайцев истребили без счёта. Про другие народы и говорить нечего: скольким досталось! Звери, словом!

Я покружился по окрестностям, устанавливая растяжки. Благо, пехотинцы мне дали несколько гранат, которыми было грех не воспользоваться. Когда всё было готово, мы с Михой замерли. Вскоре оказалось, что моя оборона была выстроена не напрасно. Когда грянул первый взрыв, военкор дёрнулся всем телом и посмотрел на меня, вопрошая:

– Твоя работа⁈

Я только молча кивнул, крепче сжав приклад автомата.

Вскоре стало понятно: преследователи нас не отпускают. Гранаты у них тоже имеются: вскоре неподалёку бахнуло, и это означало, что враги попытались обойти нас с другой стороны.

– Чёрта с два у вас получится! – зло подумал я, когда услышал новый взрыв.

Мы побежали, ориентируясь на восток. Я старался не терять темпа, но и не забывал следить за местностью, прикидывая, где можно устроить очередную засаду. Мысли крутились в голове, как вихрь. Что за война без неожиданностей? Только на этот раз эти неожиданности, похоже, я создавал сам. Ну и пусть. Главное – выбраться из этого дьявольского леса живыми.

Я посмотрел на Миху, который бежал рядом, уже еле дыша. Лицо его было бледным, но он держался, как мог. Война быстро учит не ныть, а действовать. К тому же, сейчас его задача была проста: выжить. Военкор держался. Наверное, потому, что ему нужно было показать: он не просто наблюдатель, а такой же солдат, как и все. Я уважал его за это, хотя в глубине души понимал, что в любой момент младший лейтенант может сломаться.

Минут через десять я остановился, прислушиваясь. Миха едва не врезался в меня. Оба затаили дыхание. Тайга шептала свои тайные слова, и на мгновение показалось, что мы одни. Но тут слева, вдалеке, раздался треск веток. Противник продолжал преследование, но двигался осторожнее. Моё сердце снова заколотилось, а рука сама потянулась к автомату. В голове всплывали схемы обороны, которые я знал наизусть.

– Двигайся медленно и бесшумно, – прошептал я.

Миха кивнул, и мы начали двигаться дальше, но уже неспешно, аккуратно обходя каждый куст и ветку.

Через какое-то время наткнулись на ещё одну поляну. Она была немного шире предыдущей, но тоже окружена густым лесом. Я прикинул, что это место может стать нашим новым убежищем.

– Здесь остановимся, – сказал, не глядя на военкора. – Надо подготовиться. Выставлю ещё растяжки, а ты засекай, когда японцы появятся на горизонте.

– Понял, – ответил он, вытирая пот со лба насквозь мокрым платком.

Я снова начал расставлять растяжки. Лес, как и прежде, молчал, но было понятно: враг близко, потому медлить себе дороже. Даже слышал японцев: они двигались осторожно, пытаясь нас обойти. Но то тут, то там раздавался шелест листвы и треск веток.

Как только последняя граната была установлена, я вернулся к Михе. Он лежал, вглядываясь в сумрак леса и поводя вражеской «Арисакой», словно часовым маятником.

– Если они снова попадутся, у нас будет шанс уйти дальше, – тихо сказал я, укладываясь рядом. – Только не стреляй сразу. Пусть угодят на растяжку, тогда и атакуем.

– Понял, – ответил Миха, и я заметил, как его руки слегка дрожат. Мыслей о том, что военкор трусит, даже близко не возникло. Всякий человек, будь он хоть новобранцем, хоть спецназовцем ГРУ, ощущали бы себя на этом месте одинаково. Разница лишь в том, что спецназовец знает, как действовать в чрезвычайно опасной ситуации, а новобранец может сплоховать.

Японцы не заставили себя долго ждать. Первый взрыв прогремел через несколько минут. Мы одновременно напряглись, и в этот момент я увидел, как из кустов выскочили несколько фигур. Они метнулись в нашу сторону, но ещё не заметили нас.

– Стреляй! – приказал я, и мы открыли огонь.

Пули нашли свои цели, и японцы начали падать один за другим. Их неожиданная атака захлебнулась, но я знал, что это была лишь первая волна. Оставшиеся в живых начали отступать, а затем снова послышались взрывы – это взорвались остальные растяжки, которые я поставил по периметру. Лес загудел от эха взрывов, и я ощутил, как земля под ногами дрожит.

– Пора уходить! – крикнул, ухватив Миху за рукав гимнастёрки и потянув его за собой. Мы рванули дальше, стараясь не попадаться на глаза тем, кто мог выжить после взрывов.

Бежали долго, не зная, что ждёт нас впереди. Когда наконец замедлили шаг, оказалось, что тайга вокруг нас стала реже. Впереди показалась просека, за ней открывалось пространство, где виднелись какие-то постройки. Миха тяжело дышал, его лицо было красным от напряжения. Но он улыбался, словно радовался тому, что мы всё ещё живы.

– Справились, – прошептал он.

– Пока ещё нет, – ответил я, оглядываясь назад. – Но почти. Вон там, – я указал на одинокое дерево у самого края просеки, – через пару минут выйдем на дорогу. Если повезёт, нас подберут свои.

– Откуда знаешь? – удивился военкор.

– Карту помню, – ответил я.

Мы вышли на дорогу и вскоре услышали звук мотора. Из-за поворота вырулила полуторка. Заметив нас, водитель нажал на тормоз. Справа из кабины высунулся офицер и хмуро спросил:

– Кто такие?

– Свои, – ответил я, облегчённо вздохнув.

– Какие такие «свои»? – не поверил старший машины.

Полуторка остановилась. Офицер – им оказался пехотный капитан – спрыгнул на землю. Едва оказался на ногах, расстегнул кобуру и вытащил ТТ, направив в мою сторону.

– Предъявите документы!

«Без бумажки ты какашка, а с бумажкой – человек», –пришла на ум поговорка из советского времени. Я помотал головой. Не хочется, а придётся.

– Капитан, ко мне! – приказал, удивляясь собственной наглости.

Глава 23

Удостоверение СМЕРШ произвело на офицера волшебное действие. Он не стал задавать вопросов, а молча и очень внимательно выслушал мою информацию. Потом поспешил отрядить двух бойцов, чтобы передали дальше по команде. Обязательно, чтобы те приняли меры, – иметь в тылу до роты противника, которая шляется где попало, штука опасная. Помню по недавнему прошлому, как однажды к нам забросили вражескую ДРГ.

После капитан выделил нам полуторку, на которой мы быстро добрались до того места, где я оставил виллис. Сам он, равно как и имущество, были в целости и сохранности. «Даже сигналка не понадобилась», – пошутил я мысленно. Хотя толку-то от неё было бы? У внедорожника крыша брезентовая, да с её установкой повозиться ещё надо. Хорошо, лето и дождей пока нет.

– Куда теперь, товарищ военкор? – спросил я после того, как мы с Михой привели себя в порядок, пополнили боезапас, почистили оружие и даже немного подкрепились, поскольку беготня по тайге усилила аппетит. Да и те пехотинцы, что подкормили нас, дали не так уж много. Всё верно: о себе-то им заботиться надо в первую очередь.

– В редакцию! Я такой материал напишу! – радостно сказал Глухаревич.

– А где она, редакция твоя? Ехать-то куда?

По глазам военкора стало понятно: не знает, растерялся.

– Ну, может, сначала в штаб дивизии? – предположил он неуверенно.

– Давай попробуем, – пожал я плечами. По крайней мере, там я бывал уже пару раз, так что потеряться не боялся.

Добрались довольно быстро: поскольку основная часть наступающих войск ушла на запад, теперь по дорогам тянулись только обозники, стараясь несильно отставать от передовых частей. Они явно не слишком спешили. Видимо, памятуя о том, что бросок вперёд – это хорошо, но ведь порой случаются и контрудары, и можно даже в окружение попасть. Потому и тащились, поднимая пыль, чтобы в случае чего быстро развернуться и драпануть обратно.

«Зря вы так, парни, – с усмешкой подумал я. – За эту короткую войну никаких контрударов Квантунской армии, на которые бы стоило обращать внимание, не будет».

Когда к вечеру добрались до штаба дивизии, там уже вовсю готовились к переезду на новое место. Но связь ещё работала, и Михе дали возможность связаться с редакцией. Там ему сказали, чтобы мчался как можно скорее и привёз фотографии. В итоге мне пришлось везти его аж в штаб армии, благо тот находился в паре десятков километров.

Там мы с военкором расстались, как добрые друзья. Пожали друг другу руки и даже обнялись на прощание. Миха сказал, что благодарен мне за помощь и обязательно будет ходатайствовать перед командованием армии о награждении. Я только усмехнулся. Знаю брата-журналиста, как облупленного. В голове туева куча планов, и ни один довести до конца не могут, потому некогда всё. Сам таким был. Сколько раз собирался то каталог фотоархива сделать, то статьи отсортировать. В итоге и там, и сям неразобранные кучи, всё по папкам в компьютере.

Ночь застала меня в пути. Я не был уверен насчёт японской авиации, потому нацепил на фары шторки и ехал медленно, чтобы не врезаться в кого-нибудь. Но благополучно добрался до расположения своего батальона, который, на моё счастье, собирался сниматься только завтра утром. Значит, у меня есть время сходить в баню, постираться и проверить машину.

Но прежде надо было, разумеется, доложиться командованию. На месте оказался только замполит. Ему и рассказал, как выполнял приказ о сопровождении военкора Глухаревича. Михмих спокойно выслушал, потом улыбнулся:

– Наслышан уже, Оленин, какую ты заваруху устроил в тылу пехотного батальона, который на японский укрепрайон наступал, – сказал он. – Что, впервые на передке оказался? Помню твоё личное дело: ты, конечно, мужик справный и бравый, фронтовых дорог с 41-го много повидал. Но в боях не участвовал же, так?

Я едва не ляпнул, что прежде приходилось, даже десантно-штурмовой ротой командовал совсем недавно. Пришлось воспоминания отставить на задний план. Не хочется, чтобы нынешние командиры меня в дурку определили. Желательно бы ещё с Зиночкой свидеться, да не один раз.

– Так точно, товарищ замполит. Не доводилось.

Михмих прищурился, глядя на меня с неподдельным интересом.

– Вот это-то и странно. Вроде не участвовал, а как лихо с японцами разделался!

«Интересно, откуда он знает? Неужели Миха успел разболтать?» – подумал, но Михмих тут же сам пояснил:

– Докладывал нам тут капитан Артём Багрянов – командир пулемётно-пехотного батальона на УР. Знаком тебе?

– Так точно!

– Ты им крепко помог со своим военкором. Они после твоего сообщения почти роту японцев взяли в плен. Те решили, что нарвались в наших тылах на резервный батальон, представляешь? Такого шороху ты там навёл, Оленин! – рассмеялся майор. – Может, даже ходатайствовать будет о твоём награждении.

Я лишь скромно улыбнулся. Мол, бывает.

– А ты, оказывается, не так прост, старшина, каким казаться хочешь, – погрозил мне Михмих пальцем. И вроде бы сделал это в шутку, но глаза серьёзными остались. Я подумал, что надо бы поменьше своими «талантами блистать». Вести себя скромнее. Правда, в той ситуации как иначе-то было поступить? Кверху лапками и сдаться? Так японцы пленных не жалуют – они им без надобности. Глотки бы нам с Михой перерезали и поминай, как звали.

– Завтра утром, в семь ноль-ноль, поедешь в штаб полка, Грушевой снова просил тебя к нему откомандировать. Может, его будешь возить, а может… Ну, Арсентий Гаврилович уже согласился, так что бывай, Оленин! – Михмих встал, пожал мне руку. Я развернулся по-строевому и вышел.

Снова захотелось с Зиночкой повидаться. Когда снова-то доведётся встретиться? Пришёл в блиндаж, который скоро придётся оставить насовсем, задумался: нехорошо ведь идти к девушке с пустыми руками. Проблема в том, что я смогу ей подарить, чем порадовать? Она же на складе сидит и при желании может заполучить любую вещь, да хоть отрез настоящего японского шёлка! Тут меня стукнуло в голову: в самом деле, а где бы такой достать? Или хотя бы китайский, разницы-то ведь нет никакой. Это в моём недавнем настоящем запросто можно нарваться на подделку, поскольку умельцы из Поднебесной намостырились не то что шёлк – даже космические корабли подделывать. А здесь, в далёком прошлом, китайцы могут гордиться и шёлком, и фарфором, и…

– Лёха, здоров! – обрадовался мне Серёга Лопухин, будто год не виделись.

Я крепко пожал его руку.

– Ну, как съездил? Слыхал, с приключениями? – подмигнул сослуживец.

– Да было маленько, – уклонился я от прямого ответа. – Слушай, я тут в гости собрался к одной известной тебе особе.

– Так-так? – заинтересовался Серёга.

– Вот думаю, чем одарить.

– Есть за что? – подмигнул рядовой с намёком.

– Много будешь знать – плохо станешь спать, – серьёзно ответил я.

– Понял, – ответил Лопухин, но лыбу тянуть не перестал. – Так а чего нужно?

– Да сам не знаю. У неё всё есть. Я тут подумал: может, шёлковый отрез где найти? Война кончится, она себе платье пошьёт.

Серёга задумчиво почесал макушку под пилоткой.

– Насчёт шёлка не знаю, а вот у Гогадзе, слыхал, есть чай.

– Грузинский, что ли? – усмехнулся я, памятуя о том, что даже в советские времена на первом месте стоял всегда индийский, а грузинский на втором, да и тот к развалу Союза стали такой делать – по вкусу залежалая трава.

– Ну почему грузинский? – поднял брови Серёга. – Настоящий, китайский.

– И где он его надыбал?

– Махнул не глядя, – подмигнул Лопухин.

– На что?

– На тушёнку, кажется. Ты знаешь, у Гогадзе две страсти – хороший чай и холодное оружие. Он же настоящий грузин. Любит всё острое и сверкающее.

– Так-так, – настроение у меня поднялось. – Как думаешь, оценит? – и я вытащил из вещмешка штык-нож, который прихватил у поверженного мной японского солдата. Снял с «Арисаки», разумеется. Саму винтовку бросил, а эту деталь забрал на всякий случай. Вот он, кажется, и представился.

– Ого, – изумился Лёха, беря в руки штык-нож и рассматривая. – Где отхватил?

– У одного японца попросил. Вежливо, – пошутил я.

– И он после твоей вежливости случайно умер, да?

– Сердечный приступ. От радости, – продолжил балагурить я. – Как думаешь, Гогадзе оценит?

– Уверен! – заверил меня Лопухин.

Закрыв штык-нож в тряпицу, я сунул его за ремень и пошёл искать нашего штабного деятеля, как между собой порой называли Гогадзе. По пути всё пытался вспомнить, как его зовут. Память Оленина подсказала: Николоз, а отчество – Заурович. Правда, молод он ещё, чтоб по имени-отчеству величать, всего-то парню 24 лет. Но вот как-то он сумел себя поставить, что к нему порой даже офицеры обращаются так. Правда, на русский манер. Я решил грузина удивить. Когда нашёл его около штабной палатки, протянул руку и сказал:

– Гамарджоба, генацвале Николоз Заурович! – и притом улыбнулся совершенно искренне.

Гогадзе расцвёл в широкой белозубой улыбке.

Я не стал его томить, сразу перешёл к делу. Сказал, что мне нужен хороший китайский чай.

– Откуда знаешь? – удивился Николоз.

– Птичка начирикала, – усмехнулся я.

– Вай, какая хитрая птичка! – усмехнулся грузин в свои густые и чёрные (а-ля товарищ Сталин, разумеется), усы. – Что ж, пойдём, посмотрим, что у меня есть.

Я не стал ходить вокруг да около. Прямо сказал Гогадзе, что денег у меня за чай нет, продуктов тоже. Вот есть японский штык-нож от винтовки «Арисака». Был добыт сегодня в честном бою. У Николоза глаза засверкали при виде вражеского оружия. Он зацокал языком, рассматривая предмет, крутил-вертел его в пальцах, разве на зуб не попробовал. Хотя мне показалось: стоит уйти, как непременно так сделает.

– Что ты за него хочешь? – спросил Гогадзе, явно волнуясь. Решил, видимо, что я заломлю непомерную цену. Ну, а мне-то и надо было: штуки три пачек чая. Грузин обрадовался, как ребёнок, и сунул мне четыре. Я поблагодарил его, крепко пожал руку на прощание и оставил с новой игрушкой. Сам же поспешил к Зиночке.

На полпути к складу дорогу мне перегородил «родственник» моей зазнобы, лейтенант Лепёхин.

Глава 24

На полпути к складу дорогу мне перегородил «родственник» моей зазнобы, лейтенант Лепёхин. Высокий, ладно скроенный, он стоял, скрестив руки на груди, словно на параде, но глаза его выдавали глухое напряжение. Смотрел он на меня не то чтобы зло, скорее, с какой-то наигранной серьёзностью, как будто всё уже решил для себя, а меня просто призывал к ответу. Видимо, давно уже решил, что перед ним – простой водила, пусть даже из СМЕРШ, но ему-то какая разница? Ведь он офицер, а я всего лишь сержантский состав.

– Слышь, старшина, – начал он, голос его прозвучал сдержанно, но как-то жёстко. – Нам с тобой поговорить надо.

Я остановился, глянул на него с интересом. Вытянулся на всякий случай, давая понять, что знаком с субординацией. Даже руку вскинул, отдавая воинское приветствие.

– Здравия желаю, товарищ лейтенант! Поговорить хотите? Ну, давайте поговорим, – сказал я, пытаясь сохранить спокойствие. Хотя понимал: дело не к добру. Этот разговор давно назревал. Не у меня в голове, конечно же. Заметно это по тому, как ведёт себя офицер.

Лепёхин шагнул ко мне ближе, прищурился.

– Про Зину, – проговорил он медленно, как будто смакуя каждое слово. – Ты к ней прекрати подбираться. Ты, я вижу, парень не из робких, но и я не пальцем деланный. Понял?

– Не понял, товарищ лейтенант, – отрезал я. Внутри закипело. Во-первых, я намного старше. Даже по нынешним меркам, уж не говоря о моей прежней жизни. Там такого, как Лепёхин, я бы с землёй сравнял и не заметил жидки ошмётков. Потому не имеет он права ко мне так по-хамски, на «ты». Во-вторых, какое его собачье дело, что у меня с Зиночкой?

Потому продолжил зло:

– Она что, твоя невеста? Жена? Или ты от лица всех лейтенантов здесь праведник и ревнитель?

Офицер приподнял брови и стушевался немного. Видать, не ожидал такого отпора.

– Да пошёл ты, – огрызнулся Лепёхин, но тут же взял себя в руки. – Она мне нравится. И я не хочу, чтобы ты к ней лез. Ясно объясняю?

Я засмеялся. И смех мой прозвучал куда более уверенно, чем чувствовал себя на самом деле. Всё-таки ссориться с офицером как-то не хочется. Тем более штабным порученцем. Уж по прошлой жизни знаю, какие обычно при штабах опарыши ошиваются. Они не овсянку с тушёнкой поглощают, а мозги и нервы тех, до кого дотянуться могут. Постепенно в этом достигая вершин, получают звания и должности. Дальше начинают крепнуть, обрастая связями. Смотришь, и вот уже такой опарыш сидит на большой должности где-нибудь в штабе военного округа, вальяжный и жирный, разбогатевший на коррупции.

Но я решил пока не обострять конфликт, хотя руки так и чесались врезать этому хмырю. И ведь как он мог забыть, сколько нам вместе пришлось пережить, а? Вот же сволота.

– Что мне тогда делать, лейтенант? Бегать от неё, как от чумы? Ты ж не хозяин её сердца.

– Хозяин? Да я её с фронта увезу, ясно? Заберу к себе, буду оберегать от таких, как ты, – выпалил Лепёхин, и в голосе его зазвучала явная угроза. – Я приказы отдаю, а не просьбы высказываю, понятно?

Я почувствовал, как у меня внутри вскипает что-то тёмное и тяжёлое. В груди тесно стало от обиды и злости.

– А ты не перегибаешь палку, лейтенант? – сказал я тихо, но с нажимом. – Ты кто такой, чтобы мне указывать? Я не твой подчинённый.

Лепёхин шагнул ко мне ближе, его лицо стало мрачным.

– Не перегибаю, а говорю по делу. Если узнаю, что ты опять возле неё крутишься… – он сделал паузу, словно смаковал свои слова, – я тебя по стенке размажу. Дошло?

Я вскинул подбородок, посмотрел ему в глаза. Угроза его была реальной, и я понимал, что он в случае чего пойдёт до конца.

– Попробуй, – сказал я с лёгкой улыбкой. – Только сначала подумай, чем для тебя это кончится.

Лепёхин ухмыльнулся.

– Думаешь, я боюсь? Думаешь, ты мне страшен? Думаешь, что раз ты из СМЕРШ, так тебе и законы не писаны, а, старшина? – последнее слово он произнёс с презрением. – У тебя кто за спиной? А у меня – командование полка.

Я вздохнул. Понятно, что он силён своей властью, своими связями. При желании, вероятно, даже и до меня добраться сможет. Тем более что я и сам не знаю ещё толком, на кого тут опираться могу. Понятное дело, что на своего брата – шофёров да механиков. Но повыше бы заиметь покровителя не мешало. Вот чтобы такие больше не мешались под ногами, как этот Лепёхин, будь он неладен.

– Знаешь что, лейтенант, – сказал я тихо. – Может, ты и прав, что у тебя есть связи. Но знаешь, в бою все равны. И ты, и я.

Он посмотрел на меня так, будто впервые увидел, с прищуром, как смотрят на врага.

– Не забывай, старшина, – сказал он, – что мы на фронте. Здесь всё быстро решается. Не захотел слушаться – и нет тебя.

Сказав это, он развернулся и ушёл. Я смотрел ему вслед и думал о том, что эта война – она ведь не только с японцами. Она, в некотором роде, конечно, и с такими ещё, как Лепёхин. И вот тут уж надо быть начеку. Потому как самураи – они даже внешне от нас отличаются. А вот такие офицеры-карьеристы – похуже будут. Могут и в спину выстрелить, и подлость какую-нибудь учинить.

Лепёхин ушёл, а я остался стоять на тропе, чувствуя, как в груди медленно растекается тяжёлая злость. Хотелось догнать его, вцепиться в ворот гимнастёрки и хорошенько тряхануть, чтобы выбить всю эту спесь и наглость. Но я знал, что это глупо. Надо держать голову холодной, особенно на фронте. Здесь одна ошибка – и конец.

«Чёртов Лепёхин, – думал я, шагая дальше к складу. – Не знает он, что Зина сама ко мне тянется. С другой стороны, разве поймёшь, чего на самом деле хочет женщина? Она, может, и не любит никого, а просто ищет на войне хоть каплю тепла. Да только Лепёхин этого не поймёт. Ему бы всё по ранжиру. Если сказал офицер „моё“, значит, младший по званию должен облизнуться и дальше пойти несолоно хлебавши».

Склад находился за линией сосен, и к нему вела узкая тропинка. Пока я пробирался через кусты, в голове всё крутился этот разговор с Лепёхиным. Он и впрямь способен на многое. Некоторые офицеры, – знаю по прожитой жизни, и не думаю, что 80 лет назад было иначе, – частенько злоупотребляют своей властью, и если дело дойдёт до конфликта, командование скорее встанет на сторону Лепёхина. Мне же потом придётся всю оставшуюся службу глотать пыль.

Но думать об этом не хотелось.

Когда я добрался до склада, Зиночка уже ждала меня. Она сидела на деревянной лавочке возле двери, будто нарочно устроилась там, чтобы меня не пропустить. Увидев меня, встала и улыбнулась.

– Ну, привет, герой! – сказала она голосом, в котором прозвучала лёгкая насмешка, но глаза блестели тёплым светом. – Давно тебя жду. Как услышала, что вернулся, так сразу стала готовиться. Как чувствовала, что заглянешь на огонёк.

– Привет, Зиночка, – ответил я, чувствуя, как на лице появляется улыбка. – Знаешь, как нелегко было пробиться сюда через все эти наши передряги.

Девушка лишь покачала головой и поманила меня за собой. Мы прошли вглубь склада, где стоял старый стол, покрытый потёртым брезентом. На столе – тарелка с горячей кашей, хлеб и кружка с чаем. В уголке в буржуйке теплился огонёк, бросая на стены тёплые оранжевые блики.

– Садись, я тебе покушать собрала, – сказала она, указывая на табурет. – Ты, наверное, голодный, как волк.

Я расположился, чувствуя усталость во всём теле, и сначала взял в руки кружку. Принюхался: водка. Наркомовские сто граммов, как положено. Выпил, занюхал кусочком хлеба, а потом с наслаждением съел всё, что Зиночка положила. Она молча смотрела, как ем, и лишь когда загремел ложкой по тарелке, добивая остатки, спросила:

– Как всё прошло? Я слышала, что вы с военным корреспондентом в переделку попали.

Я усмехнулся, отломил кусок хлеба и жевал, размышляя, что ей ответить. Рассказать правду? Или приукрасить, чтобы не волновалась?

– Было всякое, Зин. Дело наше военное, ты знаешь какое, не скучное. Ушли мы оттуда целыми, что уже хорошо.

Она вздохнула с облегчением и, кажется, чуть расслабилась. Её рука невольно скользнула по моей, остановившись на мгновение, а затем сжала мою ладонь.

– Главное, что живы, – сказала тихо. – А я тут только и делаю, что о тебе думаю.

Я посмотрел на неё. Лицо у Зиночки было усталым, но всё равно красивым. На щеках румянец от тепла печки, а глаза – светлые, как небо весной. И тут я понял, как же соскучился по её взгляду, по её теплоте.

– Ты молодец, Зиночка, – сказал я. – Ты тут столько хлопот на себя берёшь, да ещё и меня, оболтуса, кормишь.

Она улыбнулась, но на её лице всё ещё виднелась тень тревоги.

– Ладно, давай лучше ещё покушай. Нечего на полупустой желудок разговаривать, – она сходила к печке и принесла оттуда небольшой чугунок. Как открыла, я аж нервно сглотнул: внутри томилась картошка с грибами.

Но съел немного. Что ж я, дикарь, что ли, девушку голодной оставлять. Она хоть и запротестовала, мол, я уже поужинала, всё равно заставил присоединиться. Вскоре сидели оба, сытые и счастливые, но одна мысль меня грызла изнутри.

– Слушай, нам поговорить надо.

Зиночка сразу всё поняла. Взгляд её стал серьёзным, словно холодный осенний ветер пронёсся по лицу. Кивнула:

– Ты про Лепёхина? – спросила тихо, но в её голосе я уловил нотку тревоги.

– Он угрожал мне. Говорил, чтобы от тебя подальше держался, – сказал я, пытаясь подобрать слова помягче, но ничего путного в голову не приходило.

Зиночка вздохнула и посмотрела в сторону, словно что-то искала глазами среди почти опустевших стеллажей.

– Он странный человек. Как будто уверен, что я его собственность, – проговорила она, и голос её чуть дрогнул. – Пыталась ему объяснить, что ничего у нас с ним нет и не будет. А он только своё твердит: «Ты моя, и всё тут». Мне страшно, Алёша…

Я кивнул, чувствуя, как внутри снова закипает злость. Лепёхин решил, что может распоряжаться чужими жизнями. Такого ему не прощу.

– Не бойся, Зина, – сказал я, и голос мой прозвучал твёрдо. – Пока я здесь, он к тебе не подойдёт.

Девушка улыбнулась, но на её лице осталась тревога. Она знала, что на фронте такие вещи редко заканчиваются просто так. Оба мы это знали.

Мы посидели молча, слушая, как где-то далеко-далеко гремит артиллерия. Потом девушка посмотрела на меня и тихо сказала:

– А может, ты прав. Может, нам надо держаться подальше друг от друга, пока война не закончится. Лишние проблемы сейчас ни к чему.

Я покачал головой.

– Нет, Зина. Не могу я вот так просто от тебя отказаться. Да и ты сама этого не хочешь. Пусть Лепёхин угрожает сколько угодно. Я своё не отдам.

Она смотрела на меня с благодарностью и какой-то тихой грустью. Потом подошла, обняла. Я почувствовал, как её руки обвились вокруг моей шеи, а сердце билось где-то совсем рядом.

– Ладно, – сказала она, отстранившись. – Будь осторожен, Лёша. Я не хочу, чтобы ты из-за меня.

– Обещаю, – ответил я и постарался улыбнуться. – Всё будет хорошо, – и, усадив на колени, стал жадно целовать.

Вернувшись далеко за полночь, я сел в своём углу блиндажа и при свете коптилки, поставив её в самый угол, чтобы никому спать не мешала, стал тихонько стал чистить оружие. Мысли не давали покоя, всё вертелись вокруг Лепёхина и Зины. Я понимал, что это всё не к добру. Когда враги снаружи, свои должны держаться вместе. А тут получается, что внутри тоже есть противник. Такой кажется ещё опаснее.