Текст книги "Оленин, машину! (СИ)"

Автор книги: Дарья Десса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Глава 46

Вскоре мы вернулись. Майор Сухов стоял, крепко сжимая портсигар в одной руке и папиросу в другой. Он молча смотрел вдаль на растянувшуюся колонну. Весь его облик говорил о глубокой сосредоточенности. Каждая машина, каждый танк, каждый боец были сейчас в центре его внимания. Наступление развивается быстро, отставать нельзя, а тут такое! Комбат думал только о том, как батальону продолжать марш.

Командиры рот завершили доклады, а Сухов продолжал курить, почти не отрывая взгляда от техники, словно просчитывая в уме следующий шаг. Потери были серьёзными: три танка уничтожены, пять повреждены, а у подразделения впереди ещё долгий путь. Дорога впереди предстояла сложная.

Сухов медленно опустил папиросу, бросив взгляд на меня и остальных офицеров. Мне показалось, он уже прикинул, как распределить оставшиеся силы, как компенсировать потерянные машины и личный состав. Танки, которые можно было отремонтировать, оставят здесь, ремонтники постараются сделать всё, чтобы догнать батальон на марше. Те, что уничтожены, пока сдвинут на обочину. Об этом майор коротко сказал всем, и командиры рот побежали исполнять приказания.

Я смотрел на майора, понимая, что его ум уже работал над тем, как минимизировать потери и как обеспечить движение батальона вперёд. Мы не могли позволить себе остановиться надолго – фронт ждал, а до Муданьцзяна оставалось ещё несколько десятков километров.

Когда выдалась возможность, я подошёл к комбату. Тот бросил на меня быстрый взгляд, не отрываясь от своих мыслей, но, заметив пленного офицера, сделал шаг ближе, заинтересовался.

– Товарищ майор, задание выполнено! Камикадзе уничтожены. – Я кивнул в сторону японского лейтенанта, стоявшего в стороне с опущенной головой. – Вот этого взяли живым. Сам сдался.

Сухов взглянул на пленного. Его лицо оставалось невозмутимым, но я видел, как быстро оценил ситуацию.

– Важная птица или можно в расход? – спросил он, прищурившись.

– Похоже, не совсем простой. С катаной был, притом хорошей работы вещь. – ответил я. – Такие имеются только у аристократов. Значит, может рассказать что-нибудь интересное.

Сухов поднял брови, слегка удивлён.

– Катана? Что за катана?

Я объяснил:

– Меч офицера императорской армии, знак высокого ранга. Японцы берегут их. Меч, как правило, передаётся по наследству, он символ чести и достоинства.

– Буржуи, чёрт бы их побрал, – проворчал комбат. Потом медленно кивнул, окидывая пленного новым взглядом. Офицер стоял прямо, лицо у него оставалось холодным и спокойным, но я видел, что он напряжён, связанные руки чуть подрагивают. Это не был обычный военный, готовый сдаться без боя. Этот до последнего надеялся на что-то.

– Значит, действительно не простой, – произнёс Сухов, выпустив облако дыма. – Может, что-то полезное узнаем. Ладно, не трогать его пока. Передашь особистам. А катана у тебя?

– Так точно, товарищ майор.

– Смотри, чтоб не пропала. Может, уликой станет против этого, – он бросил на японца презрительный взгляд.

– Какие будут дальнейшие приказания? – спросил я.

Сухов на мгновение задумался, внимательно посмотрел на пленного офицера и затем перевёл взгляд на колонну, стоявшую вдалеке.

– Я поеду в середине колонны, – наконец произнёс он, убрав портсигар. – А ты доставишь этого, – кивнул в сторону японца, – в Особый отдел. Пускай разбираются, что за птица.

– Есть!

– Как закончишь – возвращайся. Найдёшь нас в окрестностях города, там будем закрепляться, – продолжил Сухов, убирая портсигар в карман кителя.

– Есть, товарищ майор, – коротко повторил я.

Сухов махнул рукой, показывая, что разговор закончен, и пошёл вдоль танков. Сержант Жилкин коротко пожал мне руку:

– Бывай, старшина! – и поспешил со своими бойцами за командиром.

Я повернулся к японскому офицеру и жёстко посмотрел ему в глаза.

– Садись в машину, и без глупостей, – бросил ему, указывая на заднее сиденье виллиса.

Пленный гордо поднял подбородок, сохраняя своё достоинство, и медленно направился к машине. Уселся с таким видом, будто я его персональный водитель.

– Куда мы поедем? – спросил он спокойным, но твёрдым голосом.

Я закрыл дверцу за ним и, немного помедлив, ответил:

– Узнаешь скоро.

«Ничего, пусть помучается в неведении», – подумал. Завёл двигатель, развернул машину и поехал обратно. Некоторое время тряслись молча. Я всё боялся, как бы мой пленник не вылетел. Долбанётся ещё головой об сосну, и поминай, как звали. А он явно ценный, простачку бы не доверили смертниками командовать. Может, он и сам был готов обвязаться тротилом и кинуться гусеницы нашего танка? Надо бы узнать. Когда ещё представится возможность поговорить с японским офицером?

– Как тебя зовут? – спросил я, бросая на сидящего рядом короткие взгляды. Боязнь, что он вылетит, вскоре прошла: японец вцепился в ручку, аж пальцы побелели. «Жить хочет», – подумалось мне.

– Сигэру Хаяши, – ответил он, гордо подняв подбородок.

– Чем занимался на гражданке? Ну, в мирной жизни, – пояснил я.

– Род Сигэру насчитывает четыре столетия. Мои предки всегда служили японской императорской в армии.

– Ясный перец, что не в российской, – хмыкнул я по-русски. – Четыре века, говоришь? Значит, ты потомственный военный? – уточнил я на японском.

Пленный кивнул с гордым и неприступным видом.

– Да, мы – самураи. Род Сигэру имеет долгую историю. Мой дед, генерал-майор Сигэру Того, служил при штабе маршала, графа Оку Ясукаты.

Я усмехнулся: «Ясукаты, звучит забавно, очень даже по-нашему». Офицер презрительно скривил губы. Решил, видимо, что мне противно слушать.

– Во время русско-японской войны господин Оку командовал 2-й японской армией, с которой участвовал в сражениях при Ляояне, на реке Шахэ и Мукдене. Мой дед сражался за славу Японии и 1 апреля 1906 года был награждён орденом Золотого коршуна первой степени.

«Как пышно, торжественно и длинно», – заметил я про себя.

– А твои другие предки? – спросил, пытаясь узнать больше.

– Мой прадед, Сигэру Сотокити, служил военным советником при дворе Осахито, императора Комэй. Тогда император сражался с сёгунатом, чтобы упрочить свою власть. Он всегда говорил, что служение императору – это величайшая доблесть. Он привил своим потомкам уважение к чести и долгу, и я горжусь своим наследием.

– А ты? Ты готов следовать их путём, даже если это приведёт к смерти? – спросил я.

– Я не могу предать свою семью и своих предков. Мой долг – защищать Японию, даже если это значит, что я погибну, – ответил он с твёрдостью в голосе.

– И ты веришь, что твоя жизнь стоит этой преданности? – уточнил я.

– Каждый самурай знает: жизнь и смерть – это всего лишь две стороны одной медали. Я продолжаю сражаться, чтобы сохранить честь своего рода, – произнёс он, гордо поднимая голову.

Я почувствовал, что его вера в свои идеалы крепка, но в то же время осознавал, что он заперт в замкнутом круге традиций. Снова усмехнулся: представил, что бы сказал офицер, если бы увидел, во что его страна превратится восемьдесят лет спустя. Какие эпатажные личности будут разгуливать по улицам Токио, и так получится, что едва ли не единственными носителями гордости и чести останутся представители якудза.

Я снова глянул на японца, его лицо оставалось бесстрастным.

– Вы знали, что рано или поздно придётся воевать с СССР. Почему ваша страна так слабо подготовилась в техническом плане? Посмотри на наши танки и сравни с вашими. Небо и земля! А артиллерия? Авиация?

Сигэру слегка нахмурился, прежде чем ответить.

– Мы не считали Советский Союз таким сильным противником, – начал он с лёгкой ноткой презрения в голосе. – Наша стратегия основывалась на том, что военные действия будут проходить на юге, а не на севере. Мы думали, что сможем захватить нужные ресурсы и установить контроль над регионами, прежде чем столкнёмся с советскими войсками. За это время сумеем развить технологии, чтобы нанести вам сокрушающий удар.

Я нахмурился, обдумывая его слова.

– Но разве не были очевидны масштабы советской армии? Мы же реформировали РККА с середины 1930-х годов. Почему вы не вложили больше сил в развитие техники, например?

– Мы, – продолжал нравоучительно японец, – рассчитывали на другое. В начале войны у нас было преимущество, и мы надеялись, что наши навыки и стратегия обеспечат нам победу, даже несмотря на недостатки в технике.

– Превосходство в духе, – произнёс я с сарказмом. – Это все равно, что воевать с палками против танков.

Японец покачал головой, но продолжил:

– Мы верили в нашу самурайскую честь, в силу духа и стойкость. Но, – тут он замялся, подбирая слова, – война изменила наши взгляды. Теперь мы осознаем, что одних только традиций недостаточно. Техника – это важная часть войны.

– Значит, вы не видели в нас настоящую угрозу? – спросил я, проникаясь к его мнению. – И теперь расплачиваетесь за это.

Он взглянул на меня с вызовом.

– Мы не расплачиваемся. Мы боремся. Каждый боец, независимо от техники, делает всё возможное для своей страны. Мы сражаемся до конца.

Я решил сменить тему.

Я внимательно посмотрел на катану, которая сверкала в солнечном свете, как будто сама была живой. Это было не просто оружие; в ней скрывался целый мир традиций и легенд. Я решил спросить японца об истории этой катаны.

– Расскажи мне о своей катане. Как она попала в твои руки?

Лейтенант немного задумался, будто пытался вернуть воспоминания из далёкого прошлого.

– Эта катана, – начал он, – принадлежит моему роду на протяжении более четырёх столетий. Она была создана мастером по имени Мицуи Хара, известным своей искусной работой. Существуют легенды, что он был вдохновлён духами предков, когда создавал своё оружие.

Я слушал с интересом, представляя, как мастера века назад работали над каждой деталью. Это вам не современные штамповки вроде «настоящих финок НКВД», которыми якобы можно монеты рубить. Их клепают на японских фабриках, а доверчивые граждане скупают.

– По легенде, однажды, во время шторма, когда молнии разрывали небо, Мицуо, не обращая внимания на опасность, пришёл в кузницу. Он чувствовал, что силы природы вдохновляют его. В то время он решил, что сможет создать катану, которая будет отражать саму душу самурая.

Офицер, кажется, оживился, его голос становился все более уверенным:

– Мицуо работал над этой катаной три дня и три ночи без остановки. Говорят, что он не только ковал сталь, но и смешивал её с водой из священного источника, считая, что она принесёт удачу и защитит владельца меча от врагов и злых духов. Каждый удар молота был полон страсти и духа, и в процессе он вложил в оружие свои надежды и мечты.

Я покачал головой: а штука-то непроста! С историей.

– Когда катана была завершена, – продолжал японец, – Мицуо провёл ритуал освящения. Он принёс ею к священному дереву и, произнеся молитвы, представил катану духам предков. После этого она стала не просто оружием, а символом мужества и чести моего рода. Я горжусь, что владею ей, – добавил офицер с гордостью в голосе.

В этот момент виллис подкинуло, словно мощной пружиной.

Глава 47

Мгновение спустя я почувствовал, как кузов машины стало трясти, словно мы оказались на высоких волнах. Всё вокруг заполнилось надрывным рёвом мотора и буханьем колёс по неровной дороге. Я и японский офицер, сидящий рядом, были словно в замедленной съёмке. В одну секунду он крепко вцепился в сиденье, а в следующую – уже повис в воздухе, его лицо исказилось от страха и недоумения.

Я вдавил ногу в педаль тормоза, но она не сработала. Рванул ручник, и тоже бесполезно: он с хрустом сломался. Виллис оказался почти неуправляемым. Как назло, мы теперь летели с горки. Вокруг мелькали кусты и деревья. Когда машина подскочила ещё раз, меня подбросило вверх, и я чуть не вылетел наружу. Успел сильнее вцепиться за баранку, но ладони заскользили по металлу, не в силах удержать опору. В этот момент японец, кажется, потерял контроль. Он вскрикнул и, на мгновение забыв о своей гордости, попытался схватиться за меня. Его глаза расширились от ужаса, когда он осознал, что мы в опасности.

Внезапно ещё один сильный толчок! Виллис влетел в очередную ямку, и обе наши фигуры, словно куклы, всё-таки выпорхнули из сидений. Я почувствовал, как тело Сигэру ударилось о меня, и мы оба, не успевши понять, что происходит, ласточками полетели из автомобиля. В воздухе будто замерли секунды, а затем я столкнулся с холодной землёй и, прежде чем остановиться, перекувырнулся несколько раз, в итоге брякнувшись на спину. В кожу сразу же вонзились хвойные иголки.

Японец бухнулся рядом, его катана ударилась неподалёку и отскочила в сторону. Я быстро поднялся, ещё не осознавая всей силы удара, и огляделся, пытаясь понять, что произошло. Сигэру был в порядке, хотя выглядел немного растерянным. Он стремительно вскочил на ноги, его лицо снова стало серьёзным, но взгляд уже был полон не гордости, а растерянности.

Мы выжили чудом. Если бы обоих впечатало в деревья, то всё. С десяток открытых переломов с обильным кровотечением гарантированы. Но на этот раз судьба улыбнулась нам – вместо того чтобы встретиться с деревьями лицом к лицу, мы приземлились на мягкий, немного замшелый грунт.

Отрывки воспоминаний о том, как мы вылетали из Виллиса, ещё крутились в голове, но теперь пришло время оценить ситуацию. Я осмотрелся вокруг, и сердце забилось быстрее от мысли, что мы могли быть мертвы. Все ещё слышался гул двигателя, но постепенно стихал. Вокруг разносился шорох листьев и треск веток, как будто природа пыталась скрыть следы нашего падения.

Сигэру, ещё не до конца пришедший в себя, осматривался. Я, стараясь не терять бдительность, первым делом проверил оружие. Перед поездкой нацепил кобуру с ТТ – подарок Жилина за хорошую работу в той китайской деревушке. Никаких явных повреждений. Уже хорошо. Главное, чтобы пленный заметил. А он и увидел, бросив косой взгляд.

– Мы… живы, – произнёс я. – Это… удивительно.

Офицер кивнул, его лицо все ещё было напряжено, но в глазах уже загорался огонёк облегчения. Словно в этот момент он осознал, что мы запросто могли превратиться в два трупа.

Я подошёл к виллису и осмотрел его повреждения. Он лежал на боку, кузов сильно помят, радиатор парил, а лобовое стекло вылетело, оставив лишь осколки, сверкающие на солнце. Запасное колесо вырвало с креплений, и оно валялось неподалёку. Передняя ось была погнута, и с такими повреждениями мы никуда не уедем.

«Кузьмичу придётся долго возиться, чтобы привести тачку в порядок», – подумал я. Даже закралась мысль, что виллис, видимо, придётся тут бросить. В таком состоянии он ехать сам не может, а эвакуаторов тут не наблюдается. Я усмехнулся. Полагаю, даже 80 лет спустя, в эту таёжную глушь, ни один эвакуатор ехать не захочет из опасения застрять в грязи. Хотя, может, в XXI веке здесь уже скоростную магистраль китайцы построили.

Понимая, что оставаться здесь нельзя, я стал осматриваться по сторонам. Лес вокруг был тихим, но в воздухе ощущалась напряжённость. В любой момент могли появиться японцы, – мне кажется, их по нашим тылам, отбившихся от своих, немало шныряет, – и нам нужно было действовать быстро. Я отвёл взгляд от автомобиля и начал изучать ближайшую местность.

Рядом что-то блеснуло. Взгляд упал на небольшие заросли можжевельника. Пригнувшись, я сделал шаг. Нагнувшись, понял, что это – катана. Аккуратно вытащил её из травы. Рядом, среди опавшей листвы, заметил ещё одну. Вторая оказалась штамповкой, но всё равно выглядела достаточно опасно. Я взял оба меча и вернулся к Виллису.

– Пора двигаться дальше, – сказал, поворачиваясь к офицеру.

Он стоял и, словно заворожённый, не отводил глаз от катаны мастера Мицуо. Я перехватил взгляд. Его интерес к катане был очевиден. «Видимо, хочет обратно заполучить семейную реликвию», – подумал я.

– Чего ты так смотришь? – спросил его, прищурившись.

Сигэру прочистил горло, явно собираясь с мыслями.

– У меня к тебе предложение, – сказал он негромко, будто нас тут кто-нибудь мог подслушать.

– Какое? – ответил я, настороженно глядя на него.

– В 1939 году, во время Номонганского инцидента…

«Японо-советское столкновение за спорные территории вдоль реки Халхин-Гол», – перевёл я автоматически для себя. Любят японцы придумывать всяким боевым столкновениям нейтральные словечки типа «инцидент». Они теперь, наверное, и атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки «инцидентами» считают. Мол, случайно так вышло, господа американцы не хотели.

– … один батальон императорской армии подорвал железнодорожный мост, по которому в сторону советской границы двигался поезд. В нём ехали китайцы, бежавшие от нашей армии. Все вагоны упали с насыпи, и лишь один рухнул в реку Мулинхэ. Это случилось недалеко, возле города Мишань.

Я нахмурился. Уж не пытается ли господин Сигэру записать меня в идиоты? Где Халхин-Гол, а где Мулинхэ. Видимо, японец рассчитывает на моё незнание географии? Решил, что раз перед ним простой старшина, можно лапшу на уши вешать в любых количествах. Вот только не знает господин самурай, что перед ним капитан ВДВ и опытный журналист. В прошлой жизни и в нынешней, как недавно выяснилось. Получил биологический апгрейд, короче.

– Вы, господин Сигэру, что-то путаете. Между реками Халхин-Гол и Мулинхэ даже по прямой, в точке максимального сближения, тысяча километров.

Японец бросил на меня заинтересованный взгляд. Не ожидал, видимо.

– Я не пытаюсь вас обмануть, Алексей, – заявил он с лёгким презрением. Ну да, я для него кто? Простой русский Ванька, а он – потомок древнего рода, граф. – Но я упомянул Номонганский инцидент лишь чтобы обозначить время действия…

– С весны по осень 1939 года? – подал я пленному ещё толику пищи для размышления.

Он удивился ещё больше.

– Да… это было… в августе, – продолжил он, видимо поняв, что объегорить меня не получится. – Так вот, тот вагон, который упал в реку, затонул. И никто долгое время не знал, что там было. Думали – те же китайцы, – это слово самурай произнёс полупрезрительно, словно о тараканах говорил. Меня покоробило.

– Что там было? – нетерпеливо сказал я.

Сигэру сдвинулся, его лицо стало серьёзным, словно он погружался в воспоминания, которые не выветрились даже после стольких событий.

– В этом вагоне была крупная партия золота и драгоценностей, – произнёс он тихо. – Эти сокровища были собраны китайцами со всей округи. Они хотели переправить их в СССР, а после использовать для того, чтобы выгнать императорскую армию со своей земли, – лейтенант едва заметно усмехнулся.

– И что, шесть лет это всё так и лежало под водой, и никто не знал?

– Все, кто был в курсе, погиб в том поезде. Вернее, мы так думали. Но неделю назад нам в руки попался один китайский партизан. Мы пообщались с ним… – Сигэру прочистил горло, и мне сразу стало понятно, что после беседы бедолага не выжил. – Он пытался купить свою жизнь, рассказав о сокровищах. Рассказал подробно, где они лежат, как всё было.

– Ты же сказал, что все там погибли.

– Он был единственным выжившим, помощником машиниста. Его выбросило из окна, он потом долго лечился. Когда выздоровел, остался в той деревне. Там мы его и нашли.

Мне сразу вспомнилась деревня, в которой мы недавно побывали. Та самая, где теперь старостой работает древний дед Чжао Цзябао.

– Как звали того китайца?

– Я не запоминаю их имена, – гордо ответил Сигэру. Ох, как же захотелось врезать ему по надменной роже! Но сдержался.

– Не Чжао, случаем?

Японец нахмурился, вспоминая.

– Кажется, да.

– А в деревне ещё в центре, около площади, есть административное здание двухэтажное, верно?

– Откуда ты…

– Доводилось бывать, – уклонился я от ответа. Так, значит, этот японский офицер убил кого-то из потомком старика Цзябао. Вот же мразота!.. – Дальше говори.

– Дальше просто. Я расскажу тебе, где находится то место, взамен ты меня отпустишь.

Я поднял брови:

– А ху-ху не хо-хо? – спросил по-русски, поскольку на японский такое перевести не смогу. Да и незачем.

– Что? – настал черёд Сигэру удивляться.

– То самое, – буркнул я. – Может, тебе ещё билет купить до Токио на белый теплоход?

Эта фраза, сказанная уже на японском, окончательно сбила Сигэру с толку.

– Ладно, шутки в сторону, – сказал я. – Пошли. Сдам тебя в спецотдел, там пропоёшь свою песню о главном.

– Подожди! – вдруг хмуро призвал японец. – Тогда у меня другое предложение.

– Опять?

– Нет. Пусть поединок решит, кому из нас быть свободным! – гордо заявил самурай.

Я уставился на него с интересом.

– И не западло тебе будет биться с простолюдином? – спросил его.

– Что такое «западло»?

– Унизительно.

– У меня ощущение, что ты не так прост, каким стараешься казаться, – заявил Сигэру.

Я хмыкнул. Угадал, граф ускоглазый. Но признаваться не стал, конечно.

– То есть ты мне предлагаешь нарушить приказ командира? – спросил я с вызовом.

– Ты же прекрасно понимаешь. Я уже предал своего императора и страну. Ниже падать мне некуда. Потому в вашем спецотделе ничего говорить не стану. Так что зря ты меня туда ведёшь. Всё, что знал, я уже сказал…

– А как насчёт дислокации ваших войск?

– Какая дислокация! – горько усмехнулся Сигэру. – Ты же сам видишь. Квантунская армия бежит, бросая позиции. Полный развал управления. Все позабыли о самурайской чести. Кодекс Бусидо попран и растоптан сапогами офицеров…

– Хватит причитать, как баба, – резко сказал я. – То есть ты ничего не скажешь?

– Я вызвался командовать отрядом камикадзе, чтобы остановить слишком быстрое продвижение русских. Хотел с честью умереть. Вот и всё. И да, я служил при штабе дивизии. Но её теперь нет – большая часть разгромлена, часть сдалась в плен. Про остальные соединения ничего не знаю. Так что выбираешь? Моё молчание или честный поединок?

Я задумался. А что? Может, и правда: стоит испытать судьбу?

– Сначала подробно расскажи, где сокровища.

– Ну да, а ты меня застрелишь сразу, – скривился японец.

– Даю слово русского офицера, – брякнул я.

– Так и думал, что ты не тот, за кого себя выдаёшь, – осклабился Сигэру.

– Да или нет?

Он рассказал. Я запомнил всё до мелочей. Потом воткнул рядом с японцем в дерево нож. Отошёл на двадцать шагов.

– Режь верёвку! – приказал ему.

Когда руки офицера стали свободны, и он потирал запястья, я кинул ему катану. Но не его фамильную, а штамповку. Сигэру скривился.

– Это нечестно.

– А ты хотел, чтобы я с тобой обычной железкой бился? Она переломится от первого удара.

– Погляди внимательно на то, что у тебя в руках, – сказал Сигэру.

Я осмотрел катану в руках. Что-то в ней давно ещё показалось странным – тяжесть была другой, не как у обычного меча, словно внутри скрыто нечто большее. Я провёл пальцами вдоль рукояти и заметил тонкий, едва заметный шов, проходивший по центру. Оттолкнул ножны и вытащил клинки. Два меча! Один – длинный, изящный, будто продолжение руки, второй – короткий, сделанный для быстрых и смертельных ударов в ближнем бою. Они были спрятаны в одних ножнах, причём мастер в самом деле был великолепен. Если бы не подсказка офицера, я бы и не увидел.

Сигэру смотрел на меня, его взгляд был настороженным, но не испуганным:

– Катана мастера тебе, мне штамповка и вакидзаси. Так пойдёт?

– Согласен.

Я бросил ему маленький меч.