Текст книги "Оленин, машину! (СИ)"

Автор книги: Дарья Десса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Глава 40

Попрощавшись со следаком, я отогнал машину к ремонтной площадке, где уже копошился Кузьмич со своими коллегами. Они возились с каким-то броневиком, пытаясь его реанимировать. Моя машина тоже выглядела не лучшим образом – пули прошли по салону, оставив рваные отверстия. Одно колесо в дороге прохудилось, пришлось менять на запаску. Тормоза тоже работали не лучшим образом, да и подвеска, хоть она тут и простенькая, вела себя подозрительно.

Кузьмич, завидев меня, сначала нахмурился, но, заметив состояние автомобиля, скривил лицо и издал недовольное ворчание.

– Ну, что у нас тут, Лёха? – буркнул он, отставляя в сторону гаечный ключ и поднимаясь, чтобы осмотреть виллис. Он внимательно обошёл его кругом, разглядывая следы пуль, слегка пнул ногой спущенное колесо. – Прямо сито какое-то. Тут тебе и пробоина в радиаторе, и дверь погнута, и покрышка как в решете… Да уж, работы будет.

– Это ты ещё не видел, что внизу творится. Полный аллес капут, – я вымученно улыбнулся, поскольку усталость накатила с новой силой.

– Нормально ты так покатался.

– Да уж, пришлось японским милитаристам задать жару. Машина без повреждений не обошлась. Но едет, а это уже хорошо.

– Едет, говоришь? – проворчал старый мастер, вытаскивая из кармана кисет. Свернул самокрутку, закурил, не отрывая взгляда от дыры в дверце. – Ладно, пробитое колесо – это дело ясное, найдём запаску. А вот радиатор… И что там ещё говоришь?

Я перечислил «симптомы заболевания».

– Тут придётся попотеть, – мастер тяжело вздохнул. – И подвеску тоже надо будет рихтовать, иначе её заклинит при малейшей тряске. Да и стекло надо новое, – он постучал пальцем по пусто раме.

Я только кивнул, не зная, что ещё добавить. Да и усталость была такая, что слова сами терялись.

Кузьмич посмотрел на меня, потом махнул рукой:

– Да ладно, Лёха, давай, иди отдыхай. Главное, сам жив-здоров. Как там казачок наш?

– Нормально.

– Не зацепило?

Я трижды сплюнул через левое плечо и пошутил:

– Вашими молитвами.

Кузьмич усмехнулся.

– Справимся как-нибудь, не в первый раз, – сказал он, с сочувствием глядя на виллис, словно это не машина, а заболевший близкий ему человек. – Завтра как новенькую верну, а тебе сейчас явно надо прикорнуть. Выглядишь хреново.

– Спасибо, Кузьмич, – ответил я, чувствуя благодарность за его добродушие, и, развернувшись, направился туда, где должна была быть Зиночка. Пару дней не видел её, и теперь меня неудержимо тянуло встретиться. Вот прямо возжелалось женской ласки, аж сил нет. В прежней жизни к своим годам я со многими дамами встречался. Пресытился, можно сказать. Но теперь, оказавшись в более молодом теле, чувствовал свежие силы. Даже несмотря на усталость.

Зиночка нашлась в маленькой палатке, что служила ей временным жильём. Сидела за сложенным из ящиком подобием стола, что-то читала. Когда я вошёл, девушка подняла глаза, и в них блеснули удивление и радость. Она бросилась в мои широко расставленные руки:

– Алёша! Наконец-то вернулся! – Зиночка прижалась ко мне, уткнувшись лицом в плечо. Я почувствовал тепло её тела, и усталость вдруг ушла куда-то на задний план.

– Ждала? – улыбнулся я, осторожно отстраняясь, чтобы посмотреть ей в глаза.

– Конечно, ждала. Всё думала, как вы там, целы ли… – она замолчала, будто вспомнив что-то неприятное. – Как всё прошло?

– Мы с заданием справились, – я попытался говорить спокойно, но голос всё же дрожал от недавнего напряжения. – Разведка, как всегда, не обошлась без трудностей. Потери есть… Но главное, что мы выполнили свою задачу.

– Кто погиб? – тихо спросила она, опустив глаза.

– Парня одного, – я почувствовал, как в груди опять щемит. – Боец хороший был. Потом ещё китайчонка одного. Проводника из местных. Взял на себя роль, которой никто бы не захотел. Здорово нам помог.

Она кивнула, и в её глазах мелькнула скорбь.

– Это ужасно… Но… – она замялась, взглянула на меня – ты жив. И это главное. Иди умойся, рукомойник там, на дереве рядом, я тут кое-что приготовила. Как чувствовала, что вернёшься.

Сбросив шинель на спинку стула, я вышел из палатки. Снял гимнастёрку, тщательно вымыл руки, лицо и шею, грудь и спину не забыл. Освежился и, обтеревшись, вернулся. На столе уже стояла простая эмалированная тарелка с едой. В воздухе витал аромат только что сваренной перловой каши и слабый запах тушёного мяса.

– Алёша, садись, сейчас всё подам, – Зиночка кивнула на табурет. Я устало опустился, а она подошла к буржуйке, сняла с неё котелок.

Еда была скромная, но в тот момент казалась мне настоящим пиршеством. На столе передо мной стояла миска с наваристым мясным бульоном, который Зиночка приготовила из оставшихся запасов. Небольшие кусочки мяса плавали в этом янтарном отваре, вместе с несколькими ломтиками картошки и нарезанной морковкой.

– Вот, Алёша, ешь. Тебе нужно силы восстанавливать.

Я взял ложку и сделал первый глоток. Бульон оказался горячим, ароматным и обжигающе вкусным. Он словно сразу согрел меня изнутри, сняв часть накопленной усталости. Рядом с бульоном стоял ещё котелок с перловой кашей.

– Тут с тушёнкой, как ты любишь, – добавила Зиночка, внимательно следя за моей реакцией. – Прости, это всё. Чем богаты. Есть ещё водочка.

– Думаю, наркомовские заслужил, – улыбнулся я.

Вскоре, приняв сто граммов, принялся есть. Рядом лежал небольшой кусок чёрного хлеба, плотного и отлично пропечённого. Зиночка порезала его на ломти, и я взял один кусок, отломил кусочек и обмакнул в бульон. Еда насыщала, силы начали медленно возвращаться. Девушка, тем временем, присела напротив и молча наблюдала, как я ем.

– Ты ешь, Алёша, ешь, – тихо говорила она. – Всё, что есть, тебе.

В тот момент, несмотря на всю скромность пищи, я чувствовал себя окружённым теплом. Этот ужин был простым, но таким настоящим, приготовленным с заботой и любовью, которых мне так не хватало.

Когда настала пора пить чай из алюминиевых кружек, – на сей раз Зиночка составила мне компанию, потому что не ужинала, – я спросил её:

– Как ты тут? Никто не обижает? – намёк был на одного хитрожопого лейтенанта, который мне уже успел напакостить. Должок ещё не вернул.

Зиночка пожала плечами, улыбнувшись устало.

– Вроде бы нет. Эх… Раньше было проще, Алёша. Сидели на одном месте, работали неспеша. А теперь постоянные перемещения, как перекати-поле. Завтра вот опять на новое место перебираемся со всем имуществом. Боюсь, как бы что не потерять. С меня интендант полка голову снимет. Строгий, ужас!

– Ничего, не волнуйся. Это ненадолго, – заметил я загадочно.

– С чего ты так решил? Великая Отечественная почти пять лет шла, – напомнила Зиночка. – А тут, я слышала, японцев этих тьма тьмущая. Квантунская армия, которая против нас стоит, – целый миллион солдат!

– Ну и что? Японцы не немцы, – ответил я. – Они только с мирным населением хорошо воевать умеют. На большее не способны. Когда сталкиваются с опытным и более сильным противником, сразу накладывают в штаны и драпают.

Зиночка вздохнула недоверчиво.

– Так что там, на передовой?

– Всё бегом и бегом, – я усмехнулся. – Всё как в старом стихотворении: «Ура! мы ломим; гнутся шведы».

Девушка нахмурилась.

– Шведы? Откуда тут шведы взялись? Японцы с ними договор, что ли, заключили? Ужас какой…

Я посмотрел на неё с ироничной улыбкой, покачал головой.

– Зиночка, неужели не читала?

Она вздохнула и покачала головой.

– Это из «Полтавы» Пушкина, – пояснил я. – Надо было на уроках литературы слушать внимательнее.

Она слегка стукнула меня кулаком в плечо, усмехнувшись.

– Дразнишься, Алёшка.

– Ещё как, милая, – ответил я.

В палатку к своим сослуживцам вернулся только под утро, когда начало светать. Опять не выспался, но зато остался очень доволен тем, как провёл большую часть этой ночи. Особенно хорошо Зиночке. Когда уходил, она продолжала спать, разбросав волосы по набитой сеном подушке. Утомил я её своими ласками.

Вернулся, подремал пару часиков, а потом поспешил к Кузьмичу. Теперь, на рассвете, стало понятно, что передвижная рембаза расположилась на открытом участке посреди тайги, накрытом маскировочной сеткой. Хотя мне подумалось, что можно было бы и не прятаться: с авиацией у японцев совсем плохо. Наша господствует в воздухе, не давая вражеской даже с аэродромов взлететь. Тех, что у неё ещё остались, конечно.

Когда я пришёл, Кузьмич, потирая руки, уже возился со студебекером. Я узнал в нём тот самый, на котором мы ездили искать вражеских диверсантов.

– Здоров, – мастер крепко стиснул мою ладонь. – Готова твоя железная лошадка. Сделали всё, что нужно.

– Что поменяли? – поинтересовался я, осматривая кузов.

Мне показалось, что Кузьмич, окажись на моём месте кто другой, послал бы на три весёлых буквы, чтоб не совал нос не в свои дела. Но ко мне мастер начал испытывать уважение, потому поделился:

– Поменяли колесо – одно было совсем разбито, – начал он, показывая на новую покрышку. – Лобовое тоже пришлось поставить. Подвеску подправили, чтобы меньше трясло на дороге. И, наконец, заделали сквозные дыры на капоте, теперь не будет ничего поддувать, – закончил он.

– Отлично, спасибо! – ответил я, оценивая работу. – Как всегда на высоте, Кузьмич.

Он, хмыкнув, кивнул:

– Заходи, если что понадобится. А теперь давай, не задерживайся, дел и так по самые гланды.

Я сел в виллис и, посигналив, поехал поближе к штабу батальона. Вышел, потянулся, вдыхая свежий утренний воздух, и увидел Гогадзе, который дружелюбно подмигнул мне издалека. Он подходил с широкой улыбкой на лице, излучая ту энергию, которая всегда отличала жизнерадостного грузина.

– Алёша! – воскликнул он, поднимая руку в приветствии. – Здравствуй, дорогой! Рад видеть!

– Привет, Николоз! Всё нормально, только что с ремонтной базы.

– Как там дела? Возятся со студером? – спросил он с усмешкой, останавливаясь рядом.

– Да, всё в порядке. Кузьмич поминает японцев добрым словом, – ответил я, и, вспомнив о своём трофее, добавил: – У меня есть кое-что, что может тебя заинтересовать.

Я достал японскую винтовку с заднего сиденья, обёрнутую в холстину. Раскрыл. Гогадзе, как увидел, ахнул. Чёрные глаза загорелись, он даже подпрыгнул от восторга.

– Вах! Это же настоящая редкость! Можно подержать? – воскликнул он, протягивая руки.

Я передал ему винтовку, и он, аккуратно бережно, стал её осматривать, с восторгом изучая каждую деталь.

– Красавица, – он погладил ложе, словно бедро любимой женщины. – Как называется?

– А чёрт её знает, – пожал я плечами. – Наверное, какой-нибудь «Тип».

– Какой такой тип? – удивился грузин.

– Да у японцев с фантазией хреново. Что ни вещь – то тип. Вот эта, судя по всему, Тип-99. Четырёхкратный прицел, калибр 7,7 мм. Затвор полированный и хромированный. Дистанция поражения 500–600 метров. Кстати, есть крепление для штыка. Японцы это дело любят. У них штыки даже к пулемётам крепятся.

Пока я говорил, Гогадзе слушал и продолжал ласкать винтовку. Вид у него при этом был такой, словно с женщиной нежничает. Я слышал, что кавказцы питают любовь к оружию, но чтобы вот так страстью пылать… не замечал.

– Продай, – неожиданно сказал грузин, глядя мне в глаза. – Что хочешь проси.

– Да зачем она тебе? – удивился я. – Всё равно сдать придётся.

– На охоту буду с ней ходить. У нас в Грузии такой ни у кого больше не будет!

– Да как ты её домой-то довезёшь?

– Это уж моя забота, – хитро хмыкнул Николоз. – Ну продай, а? Что тебе за неё отдать?

– Да забирай, – просто ответил я. – Будешь должен. А что? Пока не знаю.

Грузин аж просиял.

– Лёша! Генацвале! Ты… такой человек! Вах! Люблю, брат! – и кинулся меня обнимать. Я позволил тиснуть себя разок, потом отстранился.

– Ну, хорош, – заметил с усмешкой. – Скажи лучше, что в штабе слышно?

– Минута! – Гогадзе укутал винтовку, убежал, вернулся с пустыми руками. Подошёл и зашептал. – Слышал я, скоро в Японию поедем!

Глава 41

Я от неожиданности дёрнулся и поднял брови:

– Как это – поедем? Туристами, что ли? Вот так запросто купим путёвки и поедем?

Гогадзе загадочно усмехнулся, отведя взгляд в сторону, словно проверял, не подслушивает ли кто.

– Не туристами, Алёша, а по делу. Говорят, большая десантная операция готовится. Мы, может, уже скоро будем высаживаться на японские острова. Война ещё не закончена, и командование решило довести её до конца.

– Десантная операция… – я задумался, прикидывая, сколько это будет стоить в плане людских потерь.

– Да, это не наши походы по тайге, брат. Это серьёзное дело будет, – сказал Николоз, понизив голос. – Тихий океан, японские укрепления, города и деревни… Ты только представь, что нас ожидает!

Я нахмурился, переваривая услышанное. Мысль о предстоящем десанте звучала внушительно и, честно говоря, немного пугала. Здесь, среди сопок и тайги, каждый шаг был опасен, но идея атаковать острова противника казалась чем-то совершенно невообразимым.

– Подготовка к десантной операции, – повторил я вслух, пытаясь осознать смысл этих слов. – Ни хрена ж себе. Таких операций наша армия ещё никогда не проводила. С момента основания в 1918 году Красная Армия привыкла к сражениям на суше: степи, леса, города, окопы, прорывы фронтов. А теперь? Высаживаться на вражеские берега, идти под артиллерийским огнём, под прикрытием флота – это совсем другое.

Гогадзе задумчиво слушал.

Я же подумал о том, что, когда служил в ВДВ, нас готовили к чему-то подобному. Но это всё было лишь учебными высадками, тренировками, имитацией реального боя. Мы учились прыгать с парашютом, быстро рассредоточиваться, брать под контроль важные точки, даже высаживаться с лодок. Но это был лишь учебный полигон, с заранее подготовленными целями и задачами, без настоящих противников, без смертельной угрозы, которая всегда висит над головой в настоящем бою.

Теперь всё будет по-настоящему. Япония… Не думал, что когда-нибудь окажусь там, да ещё с автоматом в руках. Я читал о морских десантах, много знаю о том, как американцы в Нормандии высаживались. «Спасти рядового Райана», «Братья по оружию», – только это достаточно посмотреть, чтобы понять, с чем пришлось столкнуться союзникам.

Но это было где-то далеко, в другой части войны, словно это происходило в другом мире. А теперь предстоит что-то похожее нам. Мы должны стать десантом, преодолеть береговую линию под огнём, атаковать укрепления. Это уже не привычная атака по окопам – это риск на каждом шагу, отсутствие укрытия, возможность утонуть, не дойдя до цели.

Даже русская императорская армия не делала ничего подобного. В Порт-Артуре шла оборона, крепость держалась до последнего. Но атаковать? Высаживаться с моря и идти в бой? Нет, у нас такого не было. И вот теперь – новая страница для Красной Армии. Но какова она будет? Это большой вопрос.

С одной стороны, меня охватывало беспокойство, с другой – чувство решимости. Мы – солдаты. Если прикажут, будем действовать. Будем пробираться через эту неизвестность, как через многие другие испытания. Даже если мы первые на этом пути.

Кстати, а почему именно мы должны высаживаться, а не американцы? Им ведь ближе, логичнее было бы довершить начатое. Японцы сражаются против них на островах, они уже высаживались на Иводзиму, на Окинаву. У них и флот мощнее, и опыт десантных операций накоплен. Казалось бы, естественно продолжить наступление на Японию их силами, с теми, кто уже знаком с подобными операциями.

Но, видимо, всё не так просто. Политика, договорённости… Союзники разделили сферы влияния, и, возможно, мы должны подтвердить свою долю участия. Мы тоже хотим быть частью этой победы. А может, командование решило, что настало время нашим солдатам испытать себя в условиях, которые до сих пор оставались чужими. Или, быть может, американцы просто исчерпали свои ресурсы, и теперь требуется наша помощь, чтобы добить противника.

Тут ещё и Сталин наверняка играет свою роль. Он ведь хочет показать силу Советского Союза, и не только в Европе, но и на другом конце света. Слишком многое поставлено на карту, слишком важно продемонстрировать мощь и влияние, чтобы упустить такой шанс. Советский Союз обязан продемонстрировать, что способен не только отражать агрессию на своей территории или освобождать оккупированные страны, но и вести боевые действия вдали от своих границ. Дальний Восток тоже сфера наших интересов.

Возможно, и договорённости с союзниками повлияли: раз мы вступили в войну с Японией, значит, должны внести и свой военный вклад, а не ждать, когда всё сделают другие. Тут нет места отговоркам, что это «не наша война». Это война всех нас. Наш долг – завершить начатое, сделать так, чтобы мир понял: Красная Армия готова к любым испытаниям, даже к тем, которые раньше казались невозможными.

Гогадзе прервал мои размышления.

– Жди! Я мигом! – сказал и снова скрылся в штабной палатке. Выскочил оттуда минут через пять, что-то неся, завёрнутое в кусок цветастой ткани. Протянул мне. – Вот! Подарок! За винтовку. Держи, брат!

Я принял презент.

– Что там? – спросил, не разворачивая.

– Увидишь! – подмигнул Николоз. Тут же его позвали. Он убежал.

Я развернул тряпицу. Внутри лежала карманного формата записная книжка с тиснёнными золотом иероглифами: «Дневник священной войны». Дата начала: 7 декабря 1941 года. Сразу вспомнилось, что это за день. Нападение японцев на Перл-Харбор. Оно означало для Японии вступление во Вторую мировую войну.

Начав читать, я понял, что автором дневника был рядовой солдат. Имя и фамилия мне ни о чём не сказали. Зато первая же запись дышала милитаристским духом: «Началась великая Восточно-Азиатская война. Незабываемый день!»

«Да уж, незабываемый, – усмехнулся я. – То-то нынче японцы, когда поминают Хиросиму с Нагасаки, умудряются американцев в этой связи даже не упоминать. Как если бы теперь евреи, поминая жертв Холокоста, вдруг „позабыли“, что его устроили нацисты. Разве такое возможно вообще⁈ А вот у японцев память оказалась намного короче».

Дальше были фотография лётчика-смертника из отрядов «Специальной атаки» (камикадзе), снимки японского императора Хирохито, Гитлера и почему-то Геббельса (видать, недалёкий умом солдат считал его кем-то вроде второго фюрера), вырезанные из газет карты «Великой Восточно-Азиатской сферы совместного процветания», в которую помимо Страны восходящего солнца включены все захваченные японской армией территории в Китае, Индонезии, Бирме и других странах, и даже – советский Дальний Восток.

«Да уж, до черта 'процветания», – снова подумал я. – Миллионы трупов и тысячи сожжённых дотла населённых пунктов. Азии дорого обошлось «японское счастье».

Автор дневника вписал призыв вступать в императорскую армию. Заодно пояснил, что момент, когда он встал под ружьё, явился для него вторым днём рождения. В дневнике оказалось много цитат из сборника военных песен. Читая, я посмеивался. Как всё просто!

«Японский солдат не боится никаких трудностей и всегда улыбается; всё, что ему нужно, – это горсть риса в ранце и пачка табака». «Солдат никогда не грустит, он светел, как цветок вишни». «Ты должен господствовать над миром и двигать время вперёд, ибо оно служит нашей священной миссии». «Все японцы – дети императора и рождены, чтобы умереть за него». Особенно последняя позабавила: «Мы водрузим знамя Восходящего Солнца над Уралом».

– Что ж вам дался всем наш Урал-то? – сказал я вслух саркастично. Одни хотели до него простереть свой «фатерланд», другие знамя воткнуть.

Дальше была стихотворная смесь, воспевающая солдатские доблести, агрессивные устремления и боевой дух японской армии. Вперемешку с ними – сентиментальные обращения к матери и невесте. Я читал и думал о том, насколько далеки они по расстоянию, но очень близки по сути – солдатские дневники гитлеровских и японских вояк. Закончилось всё для их авторов одинаково: ямой, в которой его прикопали без таблички.

Но всё-таки почему Хиросима и Нагасаки остались целыми? Ведь в истории, которую я знаю по газетам, книгам и фильмам, это событие повлияло на развитие событий на Дальнем Востоке. Наши вернули себе Сахалин и Курильские острова, потерянные после русско-японской войны, но от высадки на Хоккайдо отказались. Причина была проста: на Ялтинской конференции в феврале 1945 года Сталин, Рузвельт и Черчилль так договорились.

План был такой. США собирались забрать центр крупнейшего острова Хонсю, – самую развитую в промышленном отношении часть Японии. Англии предназначался южный Кюсю и часть Хонсю. Китаю отдавали остров Сикоку – он словно «внутри» страны. СССР предлагали занять Хоккайдо – ближайший к Сахалину, плюс северную часть Хонсю. Но это было при Рузвельте, который в апреле 1945 года помер.

Президентом стал Трумэн, приказавший сбросить ядерные бомбы на Японию. Он передумал насчёт старых планов и решил всё захапать себе. То бишь всю побеждённую страну. Так и вышло.

– Оленин, машину! – вскоре послышался знакомый приказ. Я быстро сел за руль и подогнал виллис ко входу в штабную палатку. Оттуда поспешно вышел комбат в сопровождении бойцов охраны. К моей радости, ими командовал мой новый знакомый – сержант Жилин.

Арсентий Гаврилович был чем-то крепко озадачен. Я молчал, поскольку не моё это дело – лезть к командиру с расспросами. Но надо же знать, куда ехать. О том и спросил.

– Японская 5-я армия предприняла несколько контратак, стремясь задержать армию генерала Крылова. Хотят, черти, локализовать прорыв наших войск на муданьцзянском направлении. Едем к Муданьцзяну.

Поскольку я заранее изучил карту, подаренную мне ещё военкором Михой Глухаревичем, то уверенно вёл машину по разбитым прифронтовым дорогам. Во время небольшой остановки, сделанной час спустя, чтобы оправиться, я потихоньку поинтересовался у Жилина, что случилось. Он быстро ответил: в наш тыл прорвалась группа противника. Пехота, усиленная танками. Наш батальон перебрасывается на её ликвидацию. Основная часть батальона выдвинулась в указанный район ещё ночью. Наша задача – догнать.

«Час от часу не легче», – подумал я и хотел было спросить, почему не поехали ночью, но сам же себе и ответил: в такой обстановке, когда в тайге сам леший ноги переломает, мы точно бы не добрались – заплутали. К тому же виллис не броневик, его физические возможности ограничены. «Эх, мне б сюда вместо этой американской игрушки наш 'Тигр», – подумал я, крутя баранку. Вспомнился наш броневик, построенный на Арзамасском машиностроительном заводе.

Вскоре я напрягся: впереди послышался шум боя.