Текст книги "Оленин, машину! (СИ)"

Автор книги: Дарья Десса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Глава 34

Когда подошли, я рекомендовал лейтенанту, – он же в этих делах неопытный ещё, – выставить боевое охранение. Но оказалось, командир отделения сержант Антон Жилин, – тот самый, коренастый, с которым не успели мы как следует познакомиться, – уже всё сделал. Следак поблагодарил его. Потом Пивченко доложил о состоянии техники. Виллис, как оказалось, получил не так много, но после беглого осмотра выяснилось, что лобовое стекло пришлось снять и выбросить – пули японского пулемёта изрядно его попортили. Металлическая рама держалась крепко, но для движения это было уже не важно. Кто-то из бойцов предложил замотать половину проёма брезентом, чтобы командиру было ехать удобнее – не так лупит ветер в лицо.

«Прогиб засчитан», – подумал я с улыбкой, но вслух этого не сказал.

В общем, решили оставить как есть. Теперь хотя бы ничего не мешает обзору. Правда, и всё, что будет лететь спереди, – всё моё и следака. Ничего, придётся привыкнуть.

Студебекеру досталось сильнее. Пробитый радиатор сразу стал причиной проблем – вода вытекла, и проехать в таком состоянии машина далеко не могла. Перегреется движок, заклинит, и всё, считай, нет у нас грузовика. Ему в таком состоянии только капиталка поможет. А кто наше задание выполнять станет? Или же придётся нам полсотни километров пешком мотать. За двое суток не управимся.

Решили ремонтировать на месте. Вытащили инструмент, который умница Никифор, как оказалось, приволок с собой в небольшом потрёпанном чемодане. Радиатор нужно было снять, а это значило открутить болты, которые, как назло, заржавели и подклинили. Кое-как справились с помощью гаечного ключа, замотав тряпку вокруг рукоятки для лучшего сцепления. Один из солдат залез под капот, помогая удерживать радиатор, пока двое других откручивали крепления.

Когда его наконец сняли, стало видно, где образовалась пробоина. Пуля пробила несколько сот радиаторных сот, и нормальный ремонт тут был бы невозможен без замены, но такой роскоши в полевых условиях нет. Решили заколхозить. Для начала промыли пробитую часть водой, чтобы удалить грязь. Затем взяли жестяную пластину, которую на скорую руку вырезали из старого бидона, – нашёлся он, как ни странно, в японском окопе, – и подогнали её по размеру отверстия. Чтобы заплатка крепче держалась, применили пайку, используя горелку и куски припоя, которые нашлись у хозяйственного и запасливого Пивченко.

После этого тщательно обмотали повреждённое место проволокой, затянув её как можно туже, и сверху для надёжности залепили всё изолентой. Выглядело кустарно, но в этих условиях это был единственный способ хоть как-то поддержать машину на ходу. Осталось долить воды в радиатор, проверили шланги и крепления.

Закончив с этим, завели двигатель. Первое время все стояли, напряжённо глядя на радиатор, ожидая, что вода снова начнёт сочиться, но всё оказалось на удивление надёжным. Студер был готов продолжать путь, хотя никто не сомневался, что такой ремонт надолго не продержится.

Мы закончили ремонт наспех, понимая, что надёжность машин теперь под большим вопросом, но выбора не было. Сразу после того, как студебекер удалось запустить, мы с лейтенантом переглянулись – пора двигаться дальше. Я забрался за руль, предварительно проверив ручные тормоза и сцепление. Тачка выглядела, как после боевого крещения – без лобового стекла, вся в грязи, с потрёпанными крыльями. Ранения машин мне всегда напоминали ранения людей – видишь, как техника теряет силы, но продолжаешь надеяться, что до конца боя доживёт.

– Всё, поехали, – сказал я и добавил мысленно: «С Богом!» Не знаю, как тут насчёт религии, да и сам я вроде бы не слишком привержен всем этим верованиям. Но всё-таки хочется иногда, чтобы твои действия имели смысл в общем течении времени, а не просто ограничивались рамками жизни, за которыми всё: был человек, и нет. Разложился на молекулы, никто и не вспомнит через полста лет.

Мы тронулись с места, сначала медленно, опасаясь новых повреждений и наблюдая, как тяжело перегруженный студебекер покачивается на неровной мокрой дороге, потом понемногу набирали скорость. Капли дождя, словно иглы, били в лицо, пока я старался сосредоточиться на том, что впереди. Нас, судя по карте, ждала китайская деревня, но сейчас важнее было не нарваться на засаду.

Двигались осторожно. Фары выключены, двигатели рычали глухо, как будто в каждом из них осталось не так уж много жизни. Пыль оседала на одежде, и серое небо только усиливало ощущение тревоги. Спереди дорога уходила в холмы, через которые могла вести любая тропа – идеальные места для засады. Уши, как локаторы, были настроены на малейшие звуки. Любой шум в лесу, скрип телеги или голос, ржание лошади или хруст ветки могли стать первыми сигналами опасности.

Каждый небольшой поворот заставлял нас напрягаться – кто знает, что ждёт за очередным холмом? Японцы своих не пожалели, прирезали, как двух бесполезных зверей. Страшно подумать, какая судьба нас ожидает. Те двое солдат ничего не могли рассказать диверсантам о передвижении советских войск. Они в перестрелку-то по глупости угодили. Просидели бы тихо, подождали, пока мы проедем, а потом двинулись к своим. Так нет же, начали шмалять. Вот и поплатились. Если же ДРГ нас сцапает…

Лейтенант, сидевший рядом, не сводил глаз с края дороги, а его автомат лежал на коленях, готовый к бою. Никто не говорил. Сами колёса, касаясь мокрой земли, словно взяли на себя разговор – тихое, приглушённое чавканье было единственным, что сопровождало нас в этой напряжённой поездке.

Постепенно деревья по краям дороги начали редеть, и вдалеке стали видны первые покосившиеся крыши деревенских домишек. Ветер донёс запах дыма, что добавило к происходящему нехорошее предчувствие. Я сжал руль сильнее, не ослабляя внимания. Следак приказал остановиться, не доезжая выезда из леса. Слишком опасно сразу оказываться на открытом пространстве. Будь у нас машины в порядке, да дорога сухой, могли бы рвануть и скрыться, отстреливаясь. В нашем положении это невозможно.

Мы с лейтенантом выбрались из виллиса и, скользя по грязи, прошли дальше, на небольшую возвышенность. Жилин с отделением остались охранять технику. Прикрываясь кустарником, стали осматривать лежащий впереди населённый пункт. На карте он был обозначен таким названием, что я даже не стал запоминать – язык сломать можно.

Глядя на то, как живут китайские крестьяне, даже взгрустнул. От деревеньки веяло беспросветной нищетой. Дома, выстроенные из глины и тростника, из-за гнусной сырой погоды казались давно заброшенными. Крыши, покрытые рисовой соломой, промокли и склонились под весом воды. Мы долго вслушивались, но везде, куда ни обрати внимание, царила полная тишина. Улочки представляли собой грязные узкие проходы, покрытые толстым слоем жидкой грязи, в которой застыла вода. Лужи заполнили всё свободное пространство, создавая маленькие зеркала, и в них дрожали на ветру, как в кривом зеркале, серое небо и строения.

Несмотря на то что дождь недавно закончился, в воздухе ещё висел запах сырости и гнили. Почти все дома стояли пустыми, окна часто не имели стёкол, только тёмные проёмы, смотрящие пустыми глазницами. Вокруг не было видно ни одного человека. Возможно, все жители успели убежать в тайгу, как только услышали приближение машин. А может, японцы их уничтожили или угнали дальше, когда отступали. Весь этот разрозненный и заброшенный вид создавал ощущение, что деревня была покинута или просто переживала момент затишья перед бурей.

Перед нами раскинулась печальная картина – никакого движения, никаких звуков, только дождь и слякоть, которые словно поглотили всё живое. Ни собака не залает, ни курица не прокудахчет, ни корова не замычит. На память пришла белорусская деревня, в которую мы вошли в конце июня 1944 года. Глазами Алексея Оленина я увидел то, что оставили после себя фашисты, когда отступали в панике.

Перед нашими глазами предстала ужасная картина. Белорусская деревня, когда-то живая и полная жизни, теперь лежала в руинах, напоминание о недавнем кошмаре. Нацисты оставили на этом месте только следы разрушений и горя. Вместо стен и крыш теперь лишь пепел и обгорелые остатки деревянных конструкций. Обгоревшие балки, перекладины и куски черного, обугленного дерева валялись повсюду, как напоминание о недавнем аду, развернувшемся здесь. Всё, что ещё возвышалось – это чёрные от копоти печи. Пространство вокруг было пронизано едким дымом, который до сих пор поднимался от руин. Здесь не было ни звуков, ни движения. Всё скорбно молчало.

Я помотал головой, стараясь прогнать тяжёлые мысли. С ними много не навоюешь.

– Лейтенант, как насчёт того, чтобы сначала отправить разведку? – предложил я. – Разделимся на две группы и прочешем её. Ну, или попробуем проехать вдоль края и посмотреть, что к чему.

Добролюбов задумался, а затем сказал:

– Идеи хорошие. Но, думаю, лучше послать разведку. Кому-то нужно будет проверить деревню потихоньку, пока мы останемся на месте. Что думаешь, Жилин?

Я и не заметил, как к нам подошёл, крадучись, сержант. Тоже стало интересно поучаствовать в обсуждении.

– Согласен, товарищ лейтенант. Если начнём с разведки, это будет безопаснее. Мы можем послать двоих человек, чтобы они поглядели, есть ли в деревне японцы. Как только разведают обстановку, сможем решить, как дальше.

– Значит, выберем пару самых опытных, – подтвердил Добролюбов. – Кто-то из твоих готов рискнуть?

Жилин задумался на мгновение, затем предложил:

– Я бы предложил взять с собой Марченко и Прокопова. Они у нас самые опытные. Из дивизионной разведки перешли в СМЕРШ.

– Согласен, – кивнул Добролюбов. – Тогда пусть готовятся. Будем ждать здесь, пока вернутся с информацией.

Марченко и Прокопов, получив указания командира отделения, быстро приготовились и выдвинулись в сторону деревни. Мы остались с Добролюбовым на месте, наблюдая и проверяя, нет ли подозрительных телодвижений. Глядя, как бойцы перемешаются от одной фанзе к другой, я поймал себя на мысли, что хочу оказаться там, рядом с ними. Всё-таки опыт есть, потому и хотелось помочь парням. Но нельзя. Не то чтобы я ощущал себя таким незаменимым. Просто чувствовал ответственность за лейтенанта. Мне вроде как поручили его не только сопровождать, но и охранять.

Пока Добролюбов наблюдал в бинокль, я сканировал окрестности. Тот, кто убил двоих солдат, наверняка мог следить за нашими перемещениями. Он уже догадался, видимо, что наш маленький отряд на дороге не просто так оказался. Что наша задача – отыскать и уничтожить диверсантов. Но вот вопрос: почему всё-таки они не напали на нас? Окружить и перебить на таёжной дороге, с которой деваться некуда – проще простого. Да хоть гранатами забросать.

Они этого не сделали. «Значит, скорее всего, действовал кто-то один. Уж не тот ли это Кейдзо Такеми – завербованный нами высокопоставленный чиновник в Госсовете Маньчжоу-Го, который решил, что мы его сдали с потрохами? Но чего он тут рыщет? Жену пытается спасти? Так её давно уже наверняка в штаб фронта отправили или ещё куда подальше. В таком случае Кейдзо не тут надо ошиваться, а двигаться вглубь советской территории. Но сделать этого он не может, видимо. Отловят. Значит, ему нужен аргумент для торговли!» – думаю, не забывая следить за окрестностями.

Вскоре Добролюбов позвал меня подойти.

– Кажется, в деревне никого, – сказал он.

Глава 35

Марченко и Прокопов подали нам сигнал, добравшись до центра деревни. Он означал, что весь отряд может спускаться, японцев в деревне не обнаружено. «Или она просто так тщательно замаскировались и только и ждут, когда мы окажемся внизу, чтобы уничтожить всех скопом», – думаю, шагая за лейтенантом. Почему-то не оставляет меня ощущение опасности.

– Стой, Сергей, – не выдержав, я ухватил следака за рукав.

Добролюбов остановился, посмотрел удивлённо:

– Что такое?

– Не нравится мне всё это, – сказал я.

– Паранойя замучила? Да, старшина? – усмехнулся командир отряда.

– Лучше пусть так, чем потом наши родные похоронки получат, – проворчал я, продолжая с тревогой смотреть в сторону деревни.

– Сержант нам что сказал? Марченко и Прокопов – самые опытные. Многое прошли, разведчики. Думаешь, японцы смогли их обмануть?

– Не знаю, – неуверенно ответил я. – Но давай двигаться осторожно.

– С этим спорить не буду, – сказал лейтенант.

Мы двигались осторожно, почти бесшумно, шаг за шагом продвигаясь вдоль улицы деревни. Каждое наше движение было выверенным – никто не спешил. В воздухе стояла неприятная сырость, ощущалась гниль, словно сама земля под ногами пропитывалась тревогой. Дождь недавно закончился, но на земле ещё оставались лужи, в которых отражались низкие облака. Всё вокруг было серым и мрачным, только мокрые стены убогих домишек из глины и палок, крытые рисовой соломой, в какой-то мере оживляли этот гнетущий пейзаж. Тишина была пугающей – не было ни людей, ни звуков.

Я вспомнил, что на современном языке это называется «зачисткой». Только пока этот термин здесь никто не употребляет. Он станет особенно популярным много лет спустя, когда нашим бойцам придётся прочёсывать афганские кишлаки, а спустя десять лет – горные аулы. С той лишь разницей, что первое будет происходить за границей, а второе – на собственной территории. Парадокс современной истории.

Я уже участвовал в подобной операции несколько недель назад, когда наш отряд освобождал один посёлок. С тех пор это стало привычным: прочёсывание, проверка каждого дома, каждого закоулка. Тогда, как и сейчас, в голове держалась мысль – не дать противнику шанса застать нас врасплох. Тем более японцы – ребята отчаянные. Камикадзе нам пока не попадались. Но кто знает, какими эти диверсанты окажутся?

Жилин двигался впереди, его взгляд метался по окнам и дверям. Сержант крепко сжимал автомат, готовый в любую секунду открыть огонь. За ним следовали остальные, каждый контролировал свой сектор. Я шёл немного в стороне, прикрывая фланг. Сердце билось ровно, но внутри всё равно чувствовалась напряжённость. Кто знает, что может скрываться среди этих убогих построек?

Подходя к очередной фанзе, я остановился. Прислушался. Подошёл ближе к окну, но в полумраке ничего не разглядел. Подождал пару секунд, затем медленно потянул расположенную рядом дверь на себя, стараясь не делать лишнего шума. Заглянул, в любую секунду ожидая выстрела. Внутри никого. Тишина, лишь влажный запах дерева и земли. Да, бедно живут китайские крестьяне. Видать, японцы держали их совсем в чёрном теле, не давая разбогатеть. Нищета буквально бросалась в глаза.

Мы двигались дальше, проверяя дом за домом. Деревня выглядела покинутой, но в воздухе всё равно витало напряжение. Лейтенант, шедший рядом, казался таким же сосредоточенным, как и я.

– Чисто, – тихо прошептал Жилин, выходя из очередной фанзы.

Я только кивнул. Но всё равно оставался начеку. Недавняя зачистка в посёлке, где я командовал штурмовым отрядом, не прошла гладко. Тогда мы потеряли нескольких бойцов из-за скрытой засады. Эта деревня тоже казалась слишком тихой, потому я не собирался расслабляться.

Мы дошли до Марченко и Прокопова, которые ждали нас на краю небольшой площади в центре деревни. Кажется, здесь проводится ярмарка – на другой стороне оставались простенькие столы, вокруг которых валялись пустые корзинки и ящики, а ещё луковая шелуха, какие-то другие овощи, уже подгнившие и потому брошенные на землю. Но мой взгляд остановился на яблоке, кем-то оставленном на одном из прилавков.

Яблоко было крупным, красным. Оно очень контрастировало с той серостью и убожеством, что царили вокруг. Пока бойцы поводили стволами автоматов, осматриваясь, я упёрся взглядом во фрукт, не в силах оторваться. Даже сглотнул невольно: как же захотелось прямо сейчас впиться в упругость яблока зубами! Ощутить, как его кисло-сладкий сок наполняет рот и стекает по подбородку. Похрустеть, пережёвывая, насладиться моментом…

– Семченко, куда⁈ – от приятных мыслей меня оторвал короткий вскрик сержанта Жилина. – Назад!

Я проследил взглядом. Оказалось, что один из бойцов, – молодой парень с веснушчатым лицом, – быстро отделился от основного отряда и быстро пошёл в сторону бывшего рынка, огибая площадь по периметру. Приказа сержанта он ослушался, а кричать так, чтобы привлечь к нам ещё больше внимания, Жилин не захотел.

– Куда это он? – удивился лейтенант, тоже наблюдая за Семченко.

– Судя по всему, решил местными фруктами поживиться, – сказал я.

Лейтенант нахмурился.

Мы втроём, – остальные продолжали наблюдать за обстановкой, – смотрели с интересом, как рядовой Семченко нарушает приказ. Вот он добрался до рынка. Замер, осматриваясь. Двинулся между рядами, пригибаясь. Дошёл до стола, на котором лежало то самое яблоко. Присел, подождал. После протянул руку и быстро стянул фрукт. Сунул в карман. Наклонился и стал возиться за прилавком. Послышался шум досок.

Вскоре Семченко вынырнул из-под стола и поставил перед собой целый ящик с яблоками.

– Смотрите, товарищ сержант, что я нашёл! Здесь на всех хватит! – закричал он радостно.

Выстрел грохнул недалеко, но очень отчётливо в тишине. На груди бойца расцвела алая роза. Раскинув руки в стороны, он повалился навзничь и, бухнувшись всем телом на мокрую землю, замер.

– Все в укрытие! – закричал сержант.

Мы бросились прятаться. Выстрел означал, что где-то поблизости снайпер.

Пока двигались, в нашу сторону раздалось ещё несколько выстрелов. К счастью, пули ни в кого не попали. Но нам пришлось забраться в несколько домишек и сидеть, думая, как быть дальше.

– Кто видел, где эта сука⁈ – вскрикнул Жилин.

– Слева дом двухэтажный. Под крышей слуховое окно. Там он, товарищ сержант! – ответил кто-то из сумрака.

Мы все были полны ярости и желания отомстить за нашего товарища. Да, мальчишка совсем, дурость сделал и из-за неё же погиб, вероятно.

– Жилин, обезвредить снайпера, – приказал лейтенант. Человек, в общем-то далёкий от армейских правил, он не понимал, что мог бы такое и не говорить. Во-первых, нам надо отомстить за бойца. Во-вторых, дальнейшие перемещения по деревне, пока за нами наблюдают в оптический прицел, невозможны.

Марченко и Прокопов вызвались пойти и снять урода с винтовкой.

– Товарищ лейтенант, можно я сам? – предложил я Добролюбову.

– Ты? – удивился он.

– Опыт есть, не сомневайся, – хмуро ответил ему.

Сержант и два бойца посмотрели на меня с интересом. Видимо, были уверены: перед ними простой водила.

– Одного не отпущу. Пусть эти двое идут с тобой.

– Не надо, командир, – сказал я. – Сам справлюсь. Вы лучше Семченко займитесь. Вдруг жив ещё?

Лейтенант подумал, посмотрел на сержанта.

– Марченко, прикроешь старшину, – приказал Жилин. Следак кивнул, соглашаясь.

Я не стал спорить. Только время зря терять. Решил найти чёрный ход или окно, выходящее на другую сторону, чтобы подобраться к снайперу незамеченным. Марченко двигался следом. Так же бесшумно, как и я сам, из чего был сделан вывод: он и впрямь смыслит в разведке. Значит, мешать не станет, даже наоборот.

Мы добрались до дальней комнаты. Я осторожно открыл окошко, постаравшись не скрипнуть рамой. Фанза оказалась получше, чем остальные. Видать, здесь кто-то зажиточный обитал. Мебель получше, коврики, картинки на стенах, занавесочки на окнах и пара цветков в разукрашенных глиняных горшках. Словом, остатки былой чистоты и уюта. Мы выбрались через окно на задний двор, а потом пошли в сторону, где засел снайпер.

Двигались, прикрывая друг друга. Сначала я делаю несколько шагов, потом замираю, беру пространство под контроль. В этот момент выдвигается Марченко. Когда он останавливается, мой черёд идти дальше. Если ломануться обоим сразу, то легко в переплёт угодить. Кто знает, сколько там японцев? Может, двое, как те с пулемётом? Или вся ДРГ засела и только ждёт, когда мы сунемся, чтобы всех перещёлкать.

Через полчаса примерно вышли на узкую улочку. Двухэтажный дом с вывеской, – ясное дело, ни иероглифа мы с напарником разобрать не могли, – был справа. Мы обошли его с тыла. Теперь следовало перебраться на ту сторону. Оглядевшись, выполнили манёвр и стали двигаться дальше, проходя через палисадники, огородами. За всё это время снайпер сделал ещё выстрелов пять или шесть. Видимо, пытался достать тех, кто пошёл проверить, как там наш подстреленный боец. Ещё оставалась надежда, что жив. Хотя я сам видел, как ему прилетело в грудь. Скорее всего, наповал или жить ему осталось совсем немного. Здесь нет МТЛБ, в тыл на ней не отвезёшь. Да и там не ждёт вертушка, чтобы быстро эвакуировать в госпиталь и сразу на операционный стол.

Мы остановились в доме, стоящем напротив двухэтажного строения, – цели нашего похода. Это была его задняя часть: сюда выходили четыре окна. Все заколоченные. Видать, японец приготовился. Вряд ли там есть растяжки, но консервных банок внутри навешать мог. Сунешься – загремят, предупредят его. Или он до такого не додумался?

– Остаёшься здесь, – тихо сказал я Марченко. – Прикрывай. За мной не суйся. Чёрт его знает, сколько их тут. Понял меня?

– Так точно, – послышалось угрюмое в ответ. Я видел, как разведчику самому хочется поквитаться со снайпером. Всё-таки раненый боец – его сослуживец, не мой.

– Не парься, – сказал я ему. – Если возьму эту паскуду живым, сам с ним расквитаешься за Семченко.

Лицо разведчика просветлело.

Я присмотрелся. С правой стороны дома были несколько досок, закрывающих узкий проход между ним и соседней фанзой. Судя по всему, плохо пригнанные и гнилые. Вот туда и решил забраться, а там видно будет. Я быстро перебежал улицу, остановился, прислушиваясь. Над головой ещё дважды грохнул винтовочный выстрел. Снайпер не собирался никуда уходить. «До скорой встречи, ублюдок», – подумал я злобно и, достав нож, стал осторожно отколупывать доску.

Она поддалась легко – ржавые гвозди болтались в пазах. Сначала одна доска легла на землю, потом вторая, и я протиснулся между строениями. Здесь воняло затхлостью и плесенью, валялись какие-то тряпки и мусор. Видать, швыряли через забор, кому ни лень. Осторожно прошёл по нему, стараясь не хрустнуть чем-нибудь. Думал, придётся обойти дом и заходить с передней части, но в проходе обнаружилось жутко грязное окно. Я, стараясь не шуметь, надавил на створки. Они легко поддались, раскрывшись внутрь почти без скрипа. Ухватился за подоконник, подтянулся и вскоре оказался в небольшом помещении с характерными запахами. Оказалось – туалет.

«Что ж, так даже лучше», – подумал, двигаясь к выходу. Теперь мне предстояло найти лестницу на второй этаж.