Текст книги "Оленин, машину! (СИ)"

Автор книги: Дарья Десса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Глава 38

Тропа быстро начала то исчезать, как будто растворилась в тайге, то появлялась снова. Кэцян сделал знак рукой, и мы, следя одному ему известным маршрутом, свернули в сторону, углубляясь в непролазные заросли. С каждой минутой идти становилось труднее. Высокая влажность делала воздух густым, почти непригодным для дыхания. Комары, мошки, вся эта мелкая гадость жужжали над нами, норовя забраться под пилотки, гимнастёрки, не говоря уже про глаза, нос и уши. Рты, хоть и дышалось тяжело, также приходилось на замке держать. Ещё и потому, что разведчики во время задания не болтают.

Струйки пота стекали по лицу и шее. Тропа становилась всё круче. Каждый шаг был испытанием – ноги скользили по мокрым корням, ветки и хвойные лапы норовили ударить по лицу. «Да, это тебе не по лесопосадкам среди бескрайних полей перемещаться», – подумал я, вспомнив своё недавнее военное прошлое. К тому же деревья в тамошних местах к тому моменту, как мы шли «прощупать» очередной опорник, уже были, как правило, тщательно прорежены артой или летунами. Здесь всё настоящее, нетронутое человеком.

Из нас всех, – вот что значит местный житель! – один Кэцян шёл уверенно, хотя даже для него бурелом был непростым испытанием. Иногда приходилось буквально карабкаться по валежнику, хватаясь за сучья и корни, чтобы не съехать вниз, в какую-нибудь яму между деревьями. Высокие стволы порой были словно сломаны гигантской рукой: буря (или, как на Дальнем Востоке их называют, тайфун) разметала их по земле, как спички. Слева и справа тянулись заросли густых кустов, а впереди таежные гиганты с редкими просветами неба над головой закрывали всё пространство. Рядом с ними я ощущал себя крошечной букашкой.

Марченко в какой-то момент, нарушив тишину, негромко буркнул:

– Черт знает куда он нас ведёт, буреломом этим. Ноги переломаешь, пока дойдёшь. Может, прямо в лапы к японцам.

Я оглянулся на него и тихо ответил:

– Терпи. Не нравится – оставайся тут, комаров кормить.

Марченко только махнул рукой, и мы продолжили путь.

Каждый шаг требовал сосредоточенности. Любое неверное движение могло стоить жизни: под ногами скользили мокрые камни, гнили ветки и иголки, размытые дождями и разорванные корнями. Тайга словно сама по себе защищалась от любого, кто решился её пройти, как будто была союзником японцев. Сзади кто-то зацепился за корягу и шёпотом выматерился, но движение не остановилось.

Впереди Кэцян внезапно остановился, поднял руку. Мы замерли. Жилин чуть не налетел на него, но вовремя притормозил. Я подошёл ближе, обернулся на Марченко – тот, пристально глядя на китайца, прищурился.

– Что там? – тихо спросил Жилин у проводника.

Тот не ответил. Тайга вокруг нас стояла глухой стеной. Ничего не было видно, только деревья и непроглядная зелень. Всё застыло в ожидании – даже гнус вдруг стих, словно почуял, что впереди что-то есть. Я сжал крепче автомат. Пальцы уцепились за влажный приклад, и я почувствовал, как напряжение начало медленно подниматься вверх по телу. В этот момент любые мелочи приобретали смысл – шум листьев и хвои, шевеление веток под ногами, даже дыхание своих было слышно так чётко, как никогда.

– Там дальше идти совсем узко. Опасно, – едва слышно сказал Кэцян, глядя вперёд. – Лучше обойти.

Сержант кивнул и дал сигнал двигаться дальше, но предельно осторожно. Мы продолжили путь, свернув с основной тропы, пробираясь через густые кусты. Теперь пришлось идти очень медленно – бурелом стал слишком плотным, ветки царапали нещадно, словно пытаясь остановить. Я оглянулся на Прокопова – он шагал тяжело, недовольный, но молчаливый. Никто не говорил ни слова, все сосредоточились на нелёгком пути.

Кэцян снова остановился. Тайга впереди чуть раздалась, открыв небольшой просвет, как будто кто-то когда-то проложил здесь путь, но давно забросил его. Бурелом, гниль, сырость, гнус – всё слилось в одно невообразимое ощущение тяжести и давления.

– Если так дальше пойдём, на место к ночи не доберёмся, – тихо произнёс Жилин, но снова не получил ответа.

Вдруг вдалеке послышалась приглушённая японская речь. Мы все моментально присели, словно по команде, замерли на месте, вслушиваясь. Лес вновь наполнился звуками, но теперь это были не привычные потрескивание веток, шорохи и звон гнуса, редкое пение птиц. Глухие голоса на чужом языке словно пробивались сквозь толщу деревьев, отчётливо отдаваясь в воздухе. Я сразу сделал знак Жилину, тот кивнул, передал сигнал остальным.

– Марченко, за мной, – шепнул я, не оборачиваясь.

Мы аккуратно, почти бесшумно двинулись вперёд, обходя скользкие коряги и ступая так, чтобы не потревожить под ногами ни единой ветки. Тайга с каждым часом, пока мы шли, всё сгущалась, становилась непроглядной, но сквозь её сумеречную завесу стали просвечиваться огоньки – не то отблеск костра, не то свет от фонарей. Сердце забилось быстрее, и я чувствовал, как напрягается каждый мускул в теле.

Чуть продвинувшись, мы остановились за широким стволом старого кедра. Перед нами, через просветы между ветвями, опустившимися до самой земли, открылся небольшой лагерь. Японцы. Я подсчитал быстро: десять человек. Уверенные в том, что в такой глуши их никто не потревожит, даже боевое охранение не выставили. «Неаккуратно», – подумал я, вспомнив, как это говорил старшина Федот Евграфович Васков из «А зори здесь тихие». На ум пришло почему-то, что до момента публикации повести ещё почти четверть века.

Отбросив лишние мысли, я присмотрелся. Диверсанты устроились под импровизированными шалашами, сделанными из веток и хвойных лап. Небольшой костерок тлел в центра на небольшой прогалине, над ним висел железный котелок, из которого вился пар. Слышалось журчание воды – видимо, где-то поблизости ручей, откуда они брали воду.

«С удобствами устроились, сволочи», – подумал я.

Один японец, сидя на корточках, методично чистил свою винтовку, водя тряпицей по стволу. Рядом другой наводил порядок в оружии – разбирал и собирал, смахивал грязь. Трое других возились с штык-ножами: один сидел на корточках у костра, осторожно точил лезвие о камень, прислушиваясь к шорохам вокруг. Остальные занимались чем-то более будничным – подшивали одежду, набивали магазины патронами. Один, сидя на бревне, откусывал от рисового шара или чего-то вроде этого.

Лагерь жил своей обычной жизнью, как будто не было вокруг ни войны, ни нас. Японцы выглядели спокойными, но их действия – каждый взмах руки, каждое движение были чёткими и сосредоточенными. Видно было, что эти люди привычны к бою, к постоянной готовности. Всё, что они делали, указывало на то, что вскоре они собирались в путь или готовились к встрече с кем-то.

– Десять, – шепнул я, оборачиваясь к Марченко, который лежал рядом и тоже внимательно наблюдал за происходящим.

Он кивнул, и мы оба снова замерли. Потом, кивнув друг другу, вернулись назад, двигаясь осторожно, как тени среди деревьев. Наши ждали на месте, скрытые за кустами, прислушиваясь к каждому шороху. Как только мы подошли, Прокопов поднял взгляд.

– Ну что там? – прошептал он, оглядываясь.

– Лагерь японцев, – ответил я, тяжело дыша от напряжения. – Десять человек. Оружие чистят, ножи точат. Время уходит.

Жилин нахмурился, кивнул, обдумывая услышанное. Он сразу понял, что ситуация серьёзная.

– Десять, говоришь? А нас всего четверо, – произнёс он, понизив голос. – Не считая проводника. Прокопов, твои мысли?

– Численное превосходство на их стороне, – тихо отозвался разведчик. – Прямой атакой пойти – самоубийство. Надо обойти их или подойти так, чтобы не успели среагировать. Уложить нескольких с первых выстрелов.

Я кивнул, понимал его ход мыслей. Ситуация не оставляла много пространства для манёвра. Кэцян сидел рядом, молчал, смотрел в сторону, как будто его всё это не касалось. Я ожидал от него хотя бы совета, но он явно решил предоставить инициативу нам. С другой стороны, что понимает мальчишка в военных действиях? Он простой крестьянский паренёк, с него и спрос гладок.

– Надо взять их по-тихому, – тихо добавил я. – Уложим двоих-троих на месте, остальных –быстро. Если дадим им время организоваться, у нас не будет шансов.

– И как ты себе это представляешь? – Жилин посмотрел на меня, всё ещё размышляя.

Я вздохнул, прикидывая возможные варианты. Все замолчали на мгновение, обдумывая.

– Лейтенант Добролюбов мог бы подсказать, как действовать, – тихо сказал Жилин. – Но решать нужно сейчас.

Кэцян по-прежнему молчал, не вступая в разговор.

– Окружить лагерь и забросать гранатами, – предложил Марченко, тихо, но с уверенностью. – Оставшихся добьём из автоматов. Для этого надо разойтись с четырёх сторон, подойти поближе, чтобы наверняка.

Прокопов прищурился, окинув взглядом деревья вокруг, будто прикидывая, как это можно сделать.

– С четырёх сторон, говоришь? – переспросил он. – Значит, каждому по сектору. А Кэцян?

– Оставим здесь, пусть ждёт, – предложил я, оборачиваясь к нашему проводнику. – Не будем его втягивать. Его дело – показывать дорогу, а не воевать.

Лицо китайца не выражало ни страха, ни согласия. Он лишь сидел молча, как будто всё, что мы говорим, не имеет к нему отношения. Может, не понимал? Или делал вид.

– Думаешь, справимся? – Жилин бросил взгляд на меня, потом на Марченко.

– Если всё сделаем чётко, у нас будет шанс, – ответил я. – Главное – сработать синхронно. Гранаты бросят их в шок, а оставшихся добьём быстро. У нас нет времени на долгие манёвры.

Марченко кивнул, сжимая рукоятку своего автомата. В глазах его светилась решимость.

– По-другому никак, – добавил Прокопов. – Если затянем, они могут уйти. Мы их окружим, сожмём кольцо. Главное – не ошибиться с расчётом.

Я посмотрел на остальных и вздохнул, понимая, что другого выхода нет.

– Тогда двигаем. Сигнал – кукушка.

– Умеешь? – поинтересовался Жилин.

Я коротко кивнул.

– Кэцян, останешься здесь, – подвёл итог, сжимая в руках автомат. Китайцу отдал снайперку. Показал на неё: – Стреляй только в самом крайнем случае, понял? Пользоваться умеешь?

– Да, – он взял оружие, деловито осмотрел, отодвинул затвор, проверяя, есть ли патрон.

Подумалось, что, может, не стоит незнакомого китайца оставлять за спиной с оружием. Но другого выхода нет.

Все кивнули, и мы, распределив сектора, стали обходить японский лагерь.

Глава 39

Мы разделились, японский обошли лагерь с четырёх сторон. Всё происходило на пределе концентрации. Я шагал сильно пригнувшись и очень медленно, осторожно переступая через корни, стараясь не шуметь. Время словно замедлилось – каждая секунда казалась вечностью. Ветер чуть шевелил ветки, а тишина давила на уши. Правда, ещё накрапывал дождь, и скрадывал звуки. Впереди среди деревьев мелькали шалаши японцев. Шаг, ещё шаг – ни звука. Я видел, как в стороне, краем глаза, крадётся Прокопов, совсем с другого фланга Марченко почти растворился среди деревьев.

Лагерь казался безмятежным. Японцы занимались своими делами – чистили оружие, правили штыки, кто-то подшивал одежду. Не подозревали ничего, что смерть уже ходит вокруг них. Небольшой костёр, на котором дымился котелок, бросал слабый свет, выхватывая их фигуры среди шалашей.

Взял в руку «лимонку», стиснул её крепче. Сердце билось часто, как перед боем всегда бывает. Время пришло. Мысленно выдохнул, сосредоточился.

Секунда… две… И вдруг откуда-то издалека прозвучал сигнал – короткое, приглушённое кукованье Жилина. Это было то, что мы ждали. Все застыли в долю секунды, потом в едином движении, без промедления, разом метнули гранаты. Не в одну точку, а как уговорились заранее: примерно в середину своего сектора.

Я кинул свою с полной силой – граната описала дугу и исчезла среди японских шалашей. Сам же нырнул за толстую сосну, за которой и спрятался, памятуя о том, что осколки могут разлететься на двести метров. Вскоре бабахнуло четырежды. Глухие взрывы, прозвучавшие почти одновременно, оглушили, перекрывая всё вокруг. Пространство вокруг заполнилось земляной пылью, листьями, иголками, ветками, каким-то тряпьём. Всё это разлетелось во все стороны, а потом начало падать. Не считая, конечно, звенящих осколков из разлетевшихся на куски чугунных рубашек. Едва бахнул первый взрыв, некоторые японцы испуганно заорали. На смену крикам пришли отчаянные вопли. Они смешались с взрывами, а потом разом всё стихло, и снова стало слышно, как шумит ветер, падают капли дождя…

Мы осторожно двинулись в лагерь, продираясь сквозь дым и резкий запах горелого дерева и металла. В ушах всё ещё стояли отголоски взрывов. Вокруг лежали мёртвые японцы – неподвижные, в беспорядке разбросанные фигуры среди шалашей. Некоторые тела частично прикрывали ветки, как будто они пытались найти укрытие в последние секунды.

Шли медленно, с оружием наготове, внимательно осматриваясь. Не было уверенности, что все враги уничтожены. Сердце стучало где-то в горле, но с каждым шагом напряжение становилось чуть слабее.

Вдруг я услышал слабый стон. Звук доносился из-под одного из шалашей. Жестом остановил Жилина и Марченко, оказавшихся ближе всех. Мы осторожно приблизились, обходя тела. Я наклонился, откинул ветки, готовый выстрелить, едва замечу малейшую угрозу. Будь мы сейчас в моём времени, раздумывать не стали бы. Дали очередь, и только потом стали смотреть. Чёрт его знает, на что можно напороться, лучше подстраховаться. Любопытство на войне – вещь смертельно опасная.

Но в этих условиях нам требовался «язык». Правда, в таком случае стоило бы поаккуратнее действовать. Подождать, когда какой-нибудь диверсант пойдёт «до ветру», и там спеленать его, да поговорить с пристрастием. Но не было времени – слишком активно эти черти таёжные готовились выступать. Когда весь лагерь на ушах стоит, потихоньку погадить в отдалении не получится.

Когда я откинул обвалившуюся стенку шалаша, там, на земле, лежал один из японцев, раненый. Он тихонько стонал, держа руку на левом плече, из которого сочилась кровь. Лицо его было бледным, глаза полуприкрыты, он явно был на грани сознания. Казалось, каждое дыхание давалось ему с трудом.

Я присел перед ним на корточки и заглянул в его лицо. Он увидел меня, его глаза расширились от боли и страха.

– Как тебя зовут? – спросил я тихо, но твёрдо.

Он посмотрел на меня с удивлением и попытался что-то сказать, но только слабо закашлялся. Затем, собрав силы, прохрипел:

– Ямамото… Такеши.

– Какая часть? Сколько вас было? – продолжил я допрос, чувствуя, как его дыхание становится всё более тяжёлым.

Он закрыл глаза, тяжело вдохнул, потом еле слышно выдавил:

– 16-я пехотная бригада, разведка. Мы были… десять человек… больше никого.

Я посмотрел на Жилина и Марченко. Всё сходилось – десять, как и предполагали.

– Цель? – задал последний вопрос, приближаясь к его лицу.

Ямамото медленно открыл глаза и выдохнул:

– Засада… на штаб. Хотели напасть… сегодня ночью.

Его голос почти сорвался на шёпот, и он снова затих, с трудом переводя дыхание.

Я передал товарищам слова японца. Жилин слушал молча, сжимая автомат в руках. Марченко хмурился, обдумывая ситуацию и поглядывая по сторонам. То же делал Прокопов.

– Что делать с ним? – спросил я тихо, не отводя глаз от Ямамото. – Взять с собой? Вряд ли дойдёт. По цвету крови видно – артерия перебита, жить ему осталось несколько минут.

Слова повисли в воздухе. Все знали, что дальше. Жилин посмотрел на японца, потом на меня, в его глазах не было сомнений. Он молча поднял руку и, резко согнув пальцы, сделал знак: «кончай его».

Я поднялся, чувствуя, как пальцы немеют от хватки на автомате. «Хватит на сегодня казней, – подумал. – Снайпера завалил, а этим пусть сами занимаются». Внутри что-то обожгло, как будто каждый из этих шагов по дороге войны оставлял глубокие шрамы. Накопилось.

– Сержант, с этим сами, – бросил я Жилину, даже не оборачиваясь.

Отошёл на несколько шагов, почувствовал, как напряжение отпускает. За спиной раздался короткий шум, хрип, затем снова воцарилась гнетущая тишина. Всё кончено. Весь мир застыл на мгновение, словно восстанавливая равновесие после очередной смерти.

Но впереди была работа.

Мы начали обыскивать лагерь. Кто-то из японцев мог носить документы или записки, которые помогут нам понять их замыслы. Марченко, всегда быстрое на глаз дело, наткнулся на планшет. Внутри – карта, помеченная странными значками. Жилин внимательно её осмотрел, прищурив глаза, будто пытался разгадать неведомый шифр.

– Это может пригодиться, – бросил сержант, аккуратно сложив карту и убрав в карман.

Когда мы двинулись назад, я заметил неподвижную фигуру впереди. Кэцян, которого мы оставили на страже, лежал, будто спал. Я шагнул быстрее.

– Эй, дружище, проспишь своё счастье! – крикнул ему, чтобы разбудить.

Парень не ответил.

Вдруг накатившая тревога стала липкой, как влажный лесной воздух после бури. Подойдя ближе, понял – бедняга был мёртв. При осмотре оказалось: крошечный осколок впился в висок. Наверное, высунулся, чтобы посмотреть, как идут дела, и в этот момент его настигла эта смертельная крупица нашей гранаты.

– Чёрт… – тихо выдохнул Марченко, рассматривая его.

– Жалко парнишку, – произнёс Прокопов.

– Отнесём в деревню, – твёрдо сказал я.

Нам было жаль пацана. Кэцян не был солдатом, а всё равно погиб как один из них. Я забрал у него так и не пригодившуюся винтовку.

Мы быстро соорудили носилки из палок и веток. Положили на них тело Кэцяна и отправились обратно в деревню. Дорога, хоть и знакомая, теперь казалась тягучей и мрачной. Тишина тянулась за нами, и каждый шаг отзывался где-то глубоко внутри. Вес тела мальчишки не чувствовался даже – настолько он при жизни был худым, а теперь и вовсе словно последние килограммы растерял по дороге.

Когда мы вошли в деревню, местные жители начали собираться. Увидев мёртвого Кэцяна, они сначала замерли, а потом испуганно попятились. Кто-то прикрыл рот рукой, будто пытаясь сдержать крик. Было видно, что они не ожидали такого поворота. Ещё немного, и началась бы паника. Видимо, решили, будто это мы паренька жизни лишили.

– Старосту сюда! – крикнул я.

Через пару минут появился Вэнь Цзябао, старый и немощный, но с каким-то уважением во взгляде. Видимо, сразу оценил: мы несли паренька с уважением, а не как мешок с картошкой. Китаец подошёл, посмотрел на Кэцяна и нахмурился. Я объяснил ему, что произошло.

– Скажи им, – попросил я старика, – он погиб героически в схватке с японцами. Кэцяна больше нет, но он герой.

Вэнь Цзябао медленно кивнул, подошёл к людям и что-то сказал по-китайски, его голос дрожал от волнения. Жители замерли, потом начали шептаться между собой. Глаза старика наполнились слезами, и он добавил что-то ещё, голос его стал твёрже.

Постепенно в толпе стало меняться настроение. Я увидел, как сельчане склонили головы в знак уважения. Потом паренька у нас забрали и унесли.

Мы двинулись докладывать лейтенанту, как всё прошло.

Когда мы вернулись в деревню, солдаты, что остались здесь, с удивлением смотрели на нас. Увидев носилки с телом Кэцяна, стали перешёптываться. Никто не ожидал, что мы придём обратно так быстро, да ещё с покойником. Жилин вытащил из планшета карту с пометками, передал её Добролюбову. Тот нахмурился, пробежал глазами по линиям и значкам.

– Так, значит, сами разобрались? – с недоверием спросил он, переводя взгляд с карты на нас. – Сколько их было?

– Десять, – ответил я. – Все вооружены до зубов, готовились выступать.

Лейтенант посмотрел на меня пристально.

– А точно больше никого? Ведь если это была только часть группы, то остальные могут ударить, и тогда нам будет туго.

Я пожал плечами.

– Лагерь был небольшой. Всё проверили – других не нашли. Но, кто знает, может, они где-то рядом, могут быть на других тропах. Один раненый говорил, что их отправили для удара по штабу фронта. Вполне вероятно, что они действуют небольшими группами.

Добролюбов нахмурился ещё сильнее.

– Плохо. Если это правда, то времени у нас мало. Вдруг эта группа не последняя? Нужно передать в штаб, чтобы усилили охрану. Но для этого сначала нужно вернуться и передать вот это, – он похлопал по планшету, куда убрал японскую карту.

Лейтенант посмотрел на меня и кивнул в сторону старосты. Я подозвал Вэнь Цзябао. Тот, увидев наш жест, подошёл неторопливо, переминаясь с ноги на ногу. Добролюбов протянул руку.

– Примите мои соболезнования за Кэцяна, – сказал он, сжав ладонь старика. – Он погиб как герой. Простите за это.

Старик медленно кивнул, его лицо было сосредоточенным, словно он обдумывал каждое слово.

– Спасибо за освобождение… И за продукты, – пробормотал он тихо, почти шёпотом. – Мы много потеряли, но вы дали нам шанс.

Добролюбов чуть наклонил голову, словно прощаясь, затем добавил:

– Желаю вам удачи. Пусть это будет началом новой жизни.

Старик снова поблагодарил, уже тише, и мы на этом попрощались. Местные жители стояли неподалёку, молчаливо наблюдая за нами. Видно было, что они пережили много горя, и слова прощания означали для них больше, чем простое расставание.

Мы быстро загрузились в машины и поехали обратно. Дорога была долгой, местами разбитой. Влажная глина и грязь усложняли путь, но мы двигались уверенно. К вечеру вернулись в штаб. Лейтенант тут же направился к командованию докладывать о выполнении задания. Жилин увёл своих. Мы с Пивченко остались вдвоём.

– Что, Никифор, – я мотнул головой в сторону студебекера и улыбнулся. – Махнёшь не глядя? Смотри, какая штука. Поди, оценил уже?

– Оценил, – буркнул казак. – Ну его на хер, – произнёс вдруг зло.

– Надо же, – опешил я. – Что так? Мощная же машина. Слыхал поговорку: танки грязи не боятся? Вот студер, он же как танк.

– Не хочу, – сказал Пивченко, как отрезал. – Мне виллис больше нравится. А тут я… да хер знает, как чинить эту бандуру. Помнишь, когда её те двое, с пулемётом, прошили? Радиатор мы ещё на дороге меняли.

– Ещё бы не помнить. Я-то думал, они из моего виллиса дуршлаг сделают.

– Так мы пока возились, я проклял всё. Тяжёлые детали, хрен подлезешь. Не, не хочу, – повторил он.

Что ж, вскоре оказалось, что Никифору повезло: ему разрешили вернуться на свою машину. Радостный, казак убежал. Я же остался около штаба. Жутко хотелось есть. Даже просто жрать. А ещё бы сто граммов наркомовских…

Добролюбов пришёл ко мне, когда уже начинало темнеть. Я сидел у машины, проверяя оружие, и не сразу заметил его приближение. Лейтенант подошёл тихо, будто не хотел отвлекать. Я поднял голову, и он сразу протянул руку.

– Молодец, Лёша, – сказал он, пожимая мою ладонь. В его голосе не было обычной строгости, только удовлетворение. – Хорошая работа. Командование оценило всё положительно. Вынесли нам благодарность за уничтожение диверсионной группы.

– Это радует, товарищ лейтенант, – ответил я, чувствуя, как усталость дня отступает. В голове крутились мысли о том, что для нас это была очередная операция, а для кого-то спасённый штаб или жизнь.

– Ты тоже отлично справился, – добавил он, отпуская мою руку. – Не всем удаётся такие вещи провернуть без потерь.

– Спасибо, – коротко кивнул я.

– Отдыхай, но надолго не расслабляйся, – сказал Добролюбов с улыбкой, отходя на пару шагов. – Работа не закончилась.