Текст книги "Судьба генерала Джона Турчина"

Автор книги: Даниил Лучанинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

– Хантсвилл! – бормотал он, блуждая по ней худым пальцем. – Где же этот самый Хантсвилл?.. А, вот он где!

Так этот пункт, значит, был взят полковником Турчиным... Турчин, Турчин... Ну да, конечно, это он – фигура опального полковника полностью всплыла в памяти президента. Да, да, это было в маленьком городке, кажется, Маттуне, который мимоходом посетил Линкольн в дни предвыборной президентской борьбы. В загородной роще, где происходил митинг, сразу заметил Эйб прикрепленный к дереву громадный плакат-карикатуру на себя и на своего соперника Дугласа. Маленький толстячок Дуглас, вполоборота, спиной к зрителям, с лицом, перекошенным бессильной злобой, глядел вслед Линкольну, а он, громадный, величественный, размашистыми шагами приближался к видневшимся вдали пирамидам – символу вечности, всматриваясь в них из-под ладони.

Плакат понравился будущему президенту. «Кто рисовал?» – спросил он, посмеиваясь. И ему ответили: «Мистер Турчин, наш художник и чертежник»...

Сжав пальцами подбородок, а левой рукой поддерживая локоть, в глубокой задумчивости стоял Линкольн перед картой военных действий. Конца им не предвидится. Война тянется и тянется, страна истекает кровью. Мак-Клеллан, главнокомандующий, по-прежнему обдумывает планы кампании и топчется на месте. А если, собравшись с духом, пробует потягаться с генералом Ли, то потом еле уносит ноги. За одно только нынешнее лето дважды была разгромлена Потомакская армия, когда пыталась овладеть Ричмондом – столицей мятежников. «Великий инженер!» – прошептал президент, вспомнив собственную горькую шутку. «Конечно, Мак-Клеллан великий инженер, – сказал он кому-то, – но у него своеобразный талант к созданию неподвижных двигателей».

Правда, отрадней дела на остальных фронтах. Грант на западе берет один за другим важные пункты и – благодарение богу! – пока что успешно продвигается в глубь мятежных штатов. На юге Батлер взял, при поддержке флота с моря, Новый Орлеан. Тот самый Новый Орлеан, который считался неприступным...

А все же нет еще признаков крутого перелома войны. Нет.

ЧЕРНЫЙ РЕЙД

1863 год.

Несколько всадников на разномастных лошадях разъезжали рысцой среди земляных редутов и люнетов, откуда стрелки вели по противнику редкий, ленивый огонь, среди длинных траншей, где мелькали солдатские кепи, задерживались на несколько минут то в одном, то в другом месте, затем вновь продолжали свой путь. Генерал Улисс Грант, командующий армией, которого сопровождали генерал Шерман, бригадный генерал Джон Турчин и другие офицеры, совершал объезд позиций под Виксбергом.

Раннее июльское утро было туманным, седым. Затянувшая окрестность молочная муть слизнула городок, утвержденный на высоком, крутом берегу Миссисипи, которая неожиданно делала здесь длинную петлю. Время от времени там и сям туман высвечивался изнутри мутной желтой вспышкой пушечного выстрела, минуту спустя длинно прокатывался гул. Более дальний, приглушенный орудийный грохот доносился с реки. Бронированные пароходы капитана Портера тоже обстреливали осажденный Виксберг. Южане отвечали. Порою вражеское ядро, с шелестом раздвигая воздух, падало недалеко от всадников. Неясные в тумане, темнели верхушки высоких тополей и вязов, под ними белели палатки, бугрились землянки.

Повсюду шли работы. Солдаты с лопатами и кирками в руках рыли новые траншеи, копали канавы, отводя застойную болотную воду. На топкой лесной дороге мостили гать – по нескольку человек переносили на плечах длинные, тяжелые бревна и укладывали одно к одному. Пришлось объезжать, ноги лошадей увязали в хлюпающей почве выше бабок. Изнуренные лица солдат были желты, малярийны.

Турчанинов подумал: сколько у него в бригаде больных малярией! Не мудрено: стоим в болотах, дышим гнилыми туманами. В окопах грязь по колено, спать приходится на земле, размокшей от дождей. Долго ты будешь памятен, треклятый Виксберг, сковавший целую армию уже на полгода! Захолустный, плюгавый городишко на берегу широкой реки, окруженный лесами и болотами, населения всего пять тысяч, а если падет этот городишко – к Союзу отойдет громадная территория, вся долина Миссисипи. Но крепок орешек. Попробуй раскуси. Пембертон со своей тридцатитысячной армией засел так, что не выбьешь...

Ныне Турчанинов сражался в армии генерала Гранта. Хоть из тюрьмы вышел не только победителем, с поднятой головой, но и со званием бригадного генерала, хоть бригада и хантсвиллские негры встретили его как триумфатора, все-таки Иван Васильевич не пожелал больше служить под началом Бюэлла и добился перевода в другую армию.

Итак, ехал Турчанинов на коне и поглядывал на толстенького, крепко сбитого, круглобородого мужичка – Гранта. Когда-то – баснословные времена! – сидели они рядышком в товарном вагоне перед раскрытой дверью и покорно ждали, кого выберут своим командиром взволнованные, жарко спорящие солдаты – Турчина или Гранта. Выбрали его, Турчина... Кто знал тогда невзрачного армейского капитана А нынче генерал Грант командует всей федеральной армией, и его имя с уважением повторяет вся Америка. Блистательная карьера!

Задумчив, мрачноват был сегодня командующий. Сильней обычного попахивало от него коньяком, но покрасневшие глаза смотрели по-прежнему уверенно и ясно, из-под жестких усов независимо торчала дымящаяся дешевая сигара. Мрачен был и Шерман – некрасивый, лобастый, неряшливо заросший рыжеватой бородой, с быстрым, решительным взглядом. Впрочем, у него всегда был сердитый и раздраженный вид.

А в сущности, чему радоваться? Шестой месяц, начиная с осени прошлого года, топчемся под Виксбергом. Дважды пробовали брать город штурмом и всякий раз отступали несолоно хлебавши. Пришлось взяться за лопату и кирку, окружать Виксберг семимильным кольцом траншей, перерезать все коммуникации и брать мятежников измором, одновременно отбивая попытки других армий южан прорваться к осажденным.

– А все-таки Пембертон будет у меня жрать крыс! – после долгого молчания пробурчал Грант.

Шерман угрюмо ответил:

– Они и жрут, генерал. Негры-перебежчики рассказывают, что в городе съедены все мулы. Перешли на собак, на крыс, на древесную кору.

– И все-таки держатся!

– Держатся, сэр! Пембертон выполняет приказ президента Дэвиса – удержать Виксберг любой ценой.

– Молодцы! – сказал Грант, жуя сигару.

Несколько десятков ярдов проехали в молчании, слышна была лишь глухая на мягкой дороге конская рысь, да уздечки позвякивали. Гранту припомнилось, как во время одного пятидневного марша под Виксбергом шел он в пешем строю, вместе с солдатами. Весь его багаж состоял из зубной щетки в кармане. Не было ни коня, ни ординарца, ни шинели, ни одеяла.

– А славное было дело при Шайло, – сказал он. – Помните, Вильям? Дорого досталась нам тогда победа.

– Дорого, генерал, – согласился Шерман.

– В лесу некуда было ступить, столько лежало между деревьями убитых. Помните? А ружейный огонь! В одном дереве, помню, насчитали около девяноста пуль... Как ваши раны?

– Зажили, генерал, благодарю вас, И рука, и плечо. – В подтверждение своих слов Шерман покрутил раненой рукой в воздухе. – Только в сырую погоду и дают себя знать.

– Кажется, под вами была убита лошадь?

– Три, генерал.

– Ого! – Во взгляде Гранта выразилось уваженье. – Да, джентльмены, я считаю так: воевать, черт побери, так воевать! – продолжал он. – Старый Эйб сделал поистине великое дело, когда убрал этого хвастуна и трусливую мямлю Мак-Клеллана. Клянусь честью, давно следовало!

– Президент сделал еще более великое дело, сэр, – заметил Турчанинов.

– Какое?

– Освободил негров. День первого января тысяча восемьсот шестьдесят третьего года вошел в историю не только Соединенных Штатов, но и всего человечества.

– Мак-Клеллана нет, но дух его живет. – продолжал командующий, не скрывая, что сказанное Турчаниновым пропущено мимо ушей. – Все генералы соблюдают его традиции – и Галлек, и Мид, и Бэрнсайд... Разве только Томас...

– Томас храбрый вояка, – подтвердил Шерман.

– Поговаривают, что своим назначением он обязан вам, Шерман.

– Да, это я предложил президенту его назначить. «Мистер президент, – сказал я, – старина Том хоть родом из Вирджинии, но так же лоялен, как и я. Это выпускник Уэст-Пойнта и один из лучших солдат во всей армии». – «А вы берете на себя за него ответственность?» – спросил Эйб. «С величайшим удовольствием», – сказал я.

Грант с удвоенным интересом поглядел на худощавого угрюмого генерала в затасканном военном сюртуке.

– Вы знакомы с президентом, Вильям?

– Через моего брата, генерал. Джон – сенатор из Огайо... Президент тогда хотел мне дать бригадного генерала.

– Ну да, вы были начальником Луизианской военной академии, – понимающе кивнул Грант.

– Перед тем. А потом я вышел в отставку и нанялся на городскую конную железную дорогу в Сент-Луисе. Надсмотрщиком, на сорок долларов в неделю.

– Почему вы это сделали, генерал? – спросил Турчанинов.

Шерман насупился, до скул заросшее, решительное лицо стало еще более мрачным.

– Я чувствовал, что пахнет порохом, а драться за плантаторов у меня не было никакого желания... От бригадного генерала я отказался, а попросил у Эйба полковника.

– Почему?

– Хотел начать с низов.

Американские генералы, видел Турчанинов, в отличие от российских, не были профессионалами, служившими военному делу с малых лет и до седых волос. Шерман перед войной работал на конке. Грант, как говорили, был маклером в штате Иллинойс, перепродавал сапожникам и сдельщикам коровьи шкуры и зарабатывал не более восьмисот долларов в год. Правда, до того он окончил военную академию в Уэст-Пойнте и участвовал в мексиканской войне. Рассказывали даже, что однажды во время боя он под огнем проскакал за боеприпасами в город Монтерей, свесившись, по примеру индейцев-команчей, с седла набок и прикрываясь от пуль телом лошади.

– Да, джентльмены, надо действовать решительно, – сказал Грант. – И вообще пора кончать войну. Чикагские и питтсбургские бизнесмены жалуются, что некуда сбывать товар, все их заводы и фабрики стоят.

– Правильно. Раньше все шло главным образом на Юг, – согласился Шерман.

– Если бы Юг стал независимым и перешел к свободной торговле, промышленный Север потерял бы очень выгодный рынок, – сказал Грант.

– Почему, сэр? – спросил Турчанинов.

– А потому, генерал, что весь американский хлопок пошел бы за океан. Англичане спят и видят прибрать к рукам наш южный хлопок.

«Торгаши! – подумал Турчанинов. – Спекуляторы! Так вот за что вы воюете. Вот какова изнанка красивых газетных слов...»

Силуэты всадников возникли впереди на дороге в беловатой мгле. Кавалерийский отряд, сабель пятьдесят, конвоировал большую, захваченную, очевидно, в имении плантатора, семейную карету, на козлах которой, правя четверкой мулов и широко ухмыляясь, сидел солдат-негр. В карете слышалось всполошенное куриное кудахтанье. Ехавший впереди офицер, увидев Шермана, подскакал к нему и доложил:

– Все в порядке, сэр! Везем бригадному интенданту кукурузную муку, бекон и всякую домашнюю птицу.

– Ладно! – буркнул Шерман.

– Провиант для армии? – спросил его Грант.

– Да. Все ближайшие фермы нами очищены. Фуражирам теперь приходится углубляться на вражескую территорию.

Туман развеяло и солнце уже поднялось, когда вернулись в штаб-квартиру, расположенную на краю прояснившегося леса. Командующий корпусом Шерман обитал в маленькой, бревенчатой, проконопаченной мхом избушке, построенной для него на зиму солдатами. Генералы подъехали, слезли с лошадей, Грант первым вошел в избушку своей спотыкающейся, косолапой походкой, волоча саблю по земле.

– Вильям! – сказал он Шерману, с облегченным вздохом усаживаясь у стола, с которого свисала потертая на сгибах полевая карта. – Вильям! Нет ли у вас чего-нибудь согревающего? Эти проклятые туманы пробирают насквозь.

Появилась откуда-то бутылка виски, две оловянных кружки. Одну Шерман налил для Гранта, другую для Турчанинова.

– За ваше здоровье, джентльмены! – сказал Грант, приветственно подняв кружку, осушил единым махом, крякнул, крепко зажмурился и подышал минуту, раскрыв мохнатый рот...

Тут адъютант доложил Шерману, что прибыл полковник Монтгомери и просит разрешения войти.

– Давайте, давайте его сюда! – торопливо сказал Шерман и с нескрываемой радостью бросил Гранту: – Вернулся!

Низко нагнувшись под дверной притолокой, ступил на земляной пол генеральской избушки высокий, худой, долговязый, блондинистый полковник. Длинные волосы, на которых офицерское кепи посажено набекрень, рыженькая бородка, честные голубые глаза. Вместе с полковником, заметно робея, предстала Гарриэт Табмэн, вооруженная длинноствольным ружьем. Она обрадованно кивнула Турчанинову, когда среди генералов увидела и его (свой!), темное круглое лицо осветилось улыбкой. С первого же взгляда на вошедших понял Иван Васильевич с облегченным сердцем, что сложное и опасное дело, которое Шерман поручил Монтгомери, увенчалось успехом.

– Ваше приказание выполнено, сэр, боевая операция полностью завершена, – доложил полковник Шерману, поглядывая, однако, на Гранта. – Под моим командованием отряд спустился ночью к реке, очистил фарватер от неприятельских мин, по пути уничтожил военные укрепления, железнодорожные мосты, склады, запасы хлопка, сжег плантации и дома плантаторов. Вывезены громадные трофеи, подсчет которых производится: продовольствие, фураж, ценное имущество. Выведено около восьмисот рабов, большинство которых выразило желание вступить в федеральную армию.

Докладывая генералам, Монтгомери старался сохранить полагающийся в таких случаях бесстрастный вид, но тон у него был приподнятым, глаза сияли.

– Браво, полковник! Поздравляю! – Грант просветлел. – Жертвы были?

Монтгомери ответил радостной улыбкой, оголившей розовые десны:

– Ни одной, сэр.

Воодушевленный радостным вниманием, с каким его слушали, принялся более подробно рассказывать, как июньской ночью вышли из Порт-Роял три канонерки, на которых находилось триста вооруженных негров; как спускались они по реке, поджигая, разрушая и забирая все на своем пути; как в полном смятении, охваченные ужасом, почти без выстрела, разбегались южане, озаренные заревами пылающих пожаров; как ликовали, бросаясь навстречу своим освободителям, черные рабы.

– Прекрасно! Великолепно! – повторял генерал Грант и благодушно щурился: лихой и успешный набег Монтгомери вроде как бы возмещал виксбергский конфуз. – Вот, джентльмены, – обратился командующий к собравшимся у Шермана офицерам, – как нужно действовать, как воевать!

– Сэр! – сказал полковник. – Во имя чувства справедливости позвольте сообщить вам, что весь план такого рейда придумала и предложила мне вот эта женщина, – указал на негритянку.

Гарриэт стояла в свободной позе, опустив ружье прикладом на пол, и обеими руками в подвернутых рукавах прижимала длинный ствол к большим, тяжелым грудям. Мужская солдатская куртка была ей длинна и широка.

– Гарриэт Табмэн была первым моим помощником во время операции. А до того она не раз совершала по заданию командования глубокие разведки в тыл врага и всегда приносила очень ценные сведения.

Турчанинову, когда он услышал последние слова полковника, невольно подумалось, что, пожалуй, справедлив был ходивший среди офицерства слушок: Джеймс Монтгомери-де был единомышленником Джона Брауна. Того самого, из Харперс-Ферри.

– Со своей стороны, сэр, я могу подтвердить, что Гарриэт Табмэн прекрасная разведчица, – сказал он командующему. – Я сам рекомендовал ее генеральному штабу.

Грант поднялся, отодвинув ногой табуретку, и с чувством потряс длинную руку Монтгомери:

– Благодарю вас, полковник, от имени армии и страны. Рядовой Табмэн тоже будет отмечена, – глянул, уже не подавая руки, на Гарриэт. – Где сейчас ваши черные молодцы?

– Канонерки стоят у пристани, сэр, – ответил Монтгомери.

– Я поеду посмотреть на ваших ребят.

Когда генерал Грант, выйдя из избушки, остановился у двери в ожидании верховой лошади, к нему с взволнованно-решительным видом приблизился молодой щупленький офицер, очевидно дожидавшийся здесь его появления.

– Прошу прощения, сэр, разрешите доложить.

– Я слушаю, – сказал Грант.

– Вчера я разговаривал с генералом Шерманом, и он грозился меня застрелить, – сказал офицер, держа у козырька слегка дрожащую руку.

– Застрелить вас? – переспросил Грант.

– Да, сэр.

Грант стал медленно раскуривать извлеченную из кармана сигару. Все вышедшие вместе с ним на воздух – Шерман, Монтгомери, Турчанинов, Гарриэт – молча смотрели на щупленького офицерика.

– Совершенно верно, генерал, я сказал, что пристрелю его, – угрюмо подтвердил Шерман в ответ на вопрошающий взгляд командующего. Этот офицер собирался уйти из армии.

Грант перекатил серые, в кровяных прожилках, глаза на офицера, вынул сигару изо рта и, держа в руке, сказал ему как бы по секрету, шепотом, слышным, однако, всем окружающим:

– На вашем месте я бы не поверил генералу Шерману, потому что он должен был не грозить вам, а сразу застрелить. Без лишних слов.

И, не обращая больше внимания на ошеломленного офицера, тяжело взобрался на коня, которого подвел ему ординарец.

ЧИКАМАУГА

Дорога, по которой ехал Турчанинов со своим адъютантом Майклом, пролегала берегом озера, носившего индейское название Чикамауга. Окрестные холмы и пригорки, наползая один на другой, переходили в синеющий поодаль Миссионерский хребет. Гористая была местность. Куда ни глянь – и на холмах, и в низинах под ними, и на отлогих скатах гор, – везде в это раннее погожее сентябрьское утро курились бесчисленные синеватые дымки бивуачных костров. Две многотысячные армии стояли друг против друга, готовясь померяться силами.

Турчанинов возвращался с ночного совещания генералов, где под председательством командующего армией Роузкранса обсуждался план предстоящего сражения. Разведка сообщала, что конфедераты стягивают силы, готовясь к решительной схватке, что из Северной Вирджинии сюда, в штат Теннесси, переброшены по железной дороге большие подкрепления и что у Брэгга и Лонгстрита войск примерно тысяч семьдесят против пятидесяти восьми Роузкранса. «Ну что ж, потягаемся!» – думал Турчанинов, мерно привставая над скрипучим седлом, в такт ровному конскому бегу, с удовольствием дыша напоенным лесными запахами, свежим, прозрачным воздухом. «Кажется, научились воевать, как нужно... Виксберг... Геттисберг...»

Виксберг пал после шестимесячной осады. Взятый измором, генерал Пембертон сдался наконец Гранту. Двадцать пять тысяч пленных, сто семьдесят орудий, богатые трофеи. А за день до того на севере, в штате Пенсильвания, закончилась поражением конфедератов тяжелая трехдневная битва под маленьким городком Геттисбергом. Генерал Мид занял Геттисберг, а войска Ли с боями стали отходить на юг, в Вирджинию.

На военном совете, вспомнил Турчанинов, озабоченные генералы долго разрабатывали диспозицию предстоящей битвы, спорили, пререкались, один только Томас не принимал участия – сидел и дремал. Впрочем, он и всегда не отличался многословием и на вид был вялым, этот худой, сутулый федералист из рабовладельческого штата, которого так нахваливал Гранту генерал Шерман. Раза два Роузкранс обратился к Томасу с вопросом. Томас раскрывал осоловелые глаза для того только, чтобы пробормотать: «Укрепите левый фланг», опускал веки и продолжал дремать, уткнувшись в грудь плохо выбритым подбородком. Левый фланг был под его началом.

Из-за тронутых осенней рыжеватинкой прибрежных платанов, под которыми тянулся опутанный покрасневшим диким виноградом кустарник, донеслись веселые крики, радостное гоготанье, бултыханье и шумные всплески купающихся. Выехав на открытое место, увидел Турчанинов, что отлогий берег весь белеет голыми и полуголыми телами. Ружья были составлены в пирамидки, и около них стояли часовые, на траве пестрели кучки снятой форменной одежды, а раздетая солдатня густо копошилась вдоль кромки берега. Одни, присев на корточки, стирали заношенное бельишко, другие, по пояс в воде, усердно мылились, третьи – на синей воде виднелись одни головы да порой рука мелькала – плавали поодаль, дурачились, обдавая друг дружку брызгами. Среди белесых тел, на которых резко выделялись коричнево-загорелые лица, шеи и кисти рук, попадались и темные негритянские тела.

Подъехав ближе, он натянул повод: среди купающихся солдат были Гектор и Сэм Хантер. Голый до пояса, блестевший мокрой оливково-смуглой кожей, мулат прыгал на одной ноге, наклонив голову набок, – вытряхивал воду, набравшуюся в ухо, – а Сэм, усевшись на примятой траве, натягивал штаны. Когда Турчанинов уходил из 8‑ьй бригады, оба друга явились к нему и сказали, что желают служить только под его началом. Тронутый Иван Васильевич добился перевода обоих к себе, в новую бригаду.

Он подозвал Хантера. Надевая в рукава куртку с нашивками капрала и застегиваясь на ходу, Сэм торопливо подбежал босиком к сидевшему на лошади генералу, вытянулся, прижал ладони к ляжкам, доложил, какая рота купается.

– Как дела, Гектор? – спросил Турчанинов полуголого мулата.

Однако тот не ответил улыбкой на его добродушную улыбку.

Хмуро сказал, поддергивая прилипшие к мокрому телу полосатые исподники:

– Плохо, сэр.

– Почему плохо?

– Я потерял свой амулет.

Он стоял, повесив вдоль отчетливо проступавших ребер длинные мускулистые руки. Необсохшее мрачное лицо было пепельным, толстые губы посинели, его била мелкая дрожь, и зубы, как ни стискивал их, ляскали. Видно, перекупался в холодной воде.

– Разрешите пояснить вам, сэр, – вмешался Хантер с серьезным видом, но голубые яркие глаза смеялись. – У этого парня был любимый амулет, висел на шее. Знаете, у негров всегда разные амулеты, темный народ... Так вот, он его потерял, когда купался.

– Как же это?

– Наверно, зацепил за какую-нибудь корягу, когда нырял. После того, сэр, он поставил мировой рекорд пребывания под водой и после войны смело может открыть школу водолазов, однако так и не нашел своего амулета.

– Ну, ничего, – успокоительно сказал Турчанинов.

– Нет, сэр, это очень-очень плохо! – вздохнул Гектор, мотая головой, на которой слиплись мелкие черные кудряшки.

Далеко впереди, со стороны реки Теннесси, послышался слабый щелчок ружейного выстрела, за ним другой, третий... Перестрелка усиливалась с каждой минутой. «Вот оно, началось!» – тревожно и радостно ёкнуло сердце Турчанинова, и он, послав коня шпорами, поскакал туда, где, по-видимому, начинался бой.

* * *

Сражение длилось уже несколько часов и складывалось явно не в пользу северян.

Генерал Роузкранс, командующий армией, светловолосый, сухопарый немец с бородой, клоками растущей на худой, кадыкастой шее, стоял вместе с начальником штаба и своей свитой на бугре, у подножья старой ветряной мельницы, под косым крестом застывших перепончатых крыльев, и не отрывался от бинокля, наблюдая издали, как развертываются события. Спешившиеся ординарцы держали лошадей. Клубы порохового дыма, внутри которых раскаленно клокотала ружейная стрельба, поднимались на зеленеющих склонах гор, точно густой пар, – вовсю варилось адское варево битвы. Дым все застилал, лишь временами сквозь волнующиеся белые облака делались видны движущиеся темные пятна батальонов и полков, но и Роузкрансу и начальнику штаба был вполне понятен смысл всех этих происходивших перед глазами передвижений. То и дело галопом взлетали на холм посланные с линии огня всадники, передавали генералу донесения, получали от него приказ и сломя голову мчались обратно.

– Смотрите, что это делает Вуд? – тревожно сказал Роузкранс начальнику штаба, держа у глаз висевший на груди бинокль. – Что делает этот идиот?... Смотрите, Гарфилд, он уходит! Провались я, он ушел и открыл фронт... Что он, с ума спятил?.. Боже мой, боже мой, противник уже движется в брешь! Линия прорвана!..

С разгона беря подъем, к генералу подскакал молодой офицер и, не слезая с лошади, протянул донесение:

– Сэр, я от генерала Вуда.

– Передайте Вуду, что я его расстреляю! – крикнул Роузкранс, не принимая донесенья. – Предатель! Изменник! Открыть ворота противнику! – орал он вне себя, покраснев, с раздувшейся шеей.

– Сэр, генерал выполнил ваш приказ, – пролепетал растерянный курьер.

– Какой, к дьяволу, приказ?

– Вы приказали генералу Вуду как можно скорей соединиться с генералом Рейнольдсом, восстановить разорванную линию.

– Да, приказал. Ну и что?

– А когда мы снялись с места, оказалось, что помощь требуется не генералу Рейнольдсу, а генералу Бэрду!

– Бэрду?

– Да, сэр. Генерал Вуд и движется туда, по распоряжению генерала Томаса, которого мы встретили по дороге. Вот об этом и приказано вам доложить.

Роузкранс схватился за виски.

– Убирайтесь! – завопил он на высокой ноте и затопал ногами. – Вон!

Сильный треск и скрежет послышался над головой. Сбитое пролетевшим мимо шальным снарядом, косо спланировало и с шумом упало недалеко от них одно из мельничных крыльев. Ординарцы повисли на поводьях, удерживая вздыбившихся лошадей.

Еще через час положение окончательно определилось. Линия федеральных войск была прорвана в нескольких местах. Все смешалось. Пехота противника колонна за колонной упорно атаковала правое крыло Томаса, то слабое место, где полки Вуда смыкались с войсками Бэрда. Вокруг фермы, расположенной при дороге на Лафайетт и еще недавно занятой северянами, теперь копошились широкополые шляпы, ферма горела. Колонна Вуда была надвое разрезана, находящиеся позади полки окружены. Отчаянно отбивалась бригада Бреннана, также окруженная противником. Конфедераты обошли две бригады из корпуса Мак-Кука, а основные силы его таяли под сильным артиллерийским огнем. Даже невооруженным глазом было видно отсюда полное замешательство, беспорядочное отступление северян.

Самым ужасным было для Роузкранса то, что чуть ли не сразу инициатива перешла к противнику, который повсюду наступал, а ему оставалось только защищаться, да и то совершенно беспомощно защищаться. Распоряжения его повисали в воздухе. Основываясь на неточном донесении, он дал генералу Вуду ошибочный приказ, благодаря чему перед врагом открылась брешь и тот, понятно, ею воспользовался. Приказал Мак-Куку продвинуться к левому крылу Томаса – ничего не получилось. Отдал распоряжение Томасу двинуть резервы на подмогу Мак-Куку и Криттендену – генерал Томас на это ответил: «Я так зажат противником, что не могу двинуться с места...»

– Пораженье, настоящее пораженье! – бормотал Роузкранс, сейчас уже не багровый, а позеленевший, с прыгающей челюстью. – Правый фланг разбит, вместо центра – яйцо всмятку... Смотрите, Гарфилд, бегут! Ну да, бегут, как стадо баранов... Все погибло...

– Нет, сэр, Томас все еще держит свой левый фланг, – водя окулярами бинокля, возразил Гарфилд, такой же бледный. – Крепко держит.

– Узнаю старину Томаса!.. Я передаю ему командование. Черт побери, левое крыло должно держаться во что бы то ни стало!.. Едем, Гарфилд!

– Куда, сэр?

– В Чаттанугу. Будем готовить новую защиту. Боже мой, боже мой!..

Приложив к дощатой мельничной стене оторванный от блокнота листок, неверной рукой Роузкранс набросал несколько прыгающих строк – приказ о передаче командования, отдал конному ординарцу, – тот галопом пошел на левый фланг. Взобравшись на лошадей, офицеры поскакали в другую сторону – на север, к Росвиллу.

Нахлестывая и шпоря коней, скакали они по дороге сквозь завесы поднятой пыли, обгоняя беспорядочные толпы беглецов в изорванных, покрытых кровью мундирах, побросавших ружья и ранцы. Нагнувшись к развевающимся гривам, проносились они мимо торчащих стволами кверху, брошенных пушек, мимо опрокинутых и поломанных повозок, мимо мертвых валяющихся лошадей, мимо заброшенных хлопковых плантаций, на которых давно никто не работал. Высокие темно-зеленые деревянистые стебли были помяты ногами и колесами, от уцелевших падали на землю серые полосатые тени. Из лопнувших коробочек вылезал пушистый сырец, ветер срывал и нес по воздуху легкий пух. Белые хлопья комочками ваты катились по дороге, приставали к одежде, к волосам.

Такой комок забился и в окровавленную бороду лежавшего на краю дороги, умирающего солдата, мимо которого, обдав густой пылью, с конским топотом пронеслась офицерская кавалькада.

– Бежите, будьте вы навеки прокляты! – прохрипел солдат, из последних сил приподнявшись на локте, и опять уронил на землю голову.

* * *

3-я бригада, которой ныне командовал Турчанинов, входившая в корпус генерала Джорджа Томаса, была почти отрезана противником от основных сил, но продолжала удерживать каменистую горку в виде подковы на левом фланге. «Держите позицию, как бульдог!» – приказал Турчанинову командующий корпусом, и Иван Васильевич намертво, бульдожьей хваткой, вцепился в голую, каменистую, изрытую саперными лопатками и пушечными ядрами землю, и держал ее не первый уже час, отбивая вражеские атаки сосредоточенным огнем, благо позиция была выгодная. Бок о бок с турчаниновской бригадой дрались солдаты, собравшиеся на горке после разгрома левого крыла. Они не сдавались в плен.

Противник был далеко отброшен, и жестокая стрельба на холме приутихла, лишь изредка взвизгивала неприятельская пуля, чиркая о камни, за которыми прятались стрелки в измятых кепи. Крутой склон был усеян похожими на камни, неподвижными серыми комочками – наглядным свидетельством отбитых атак. Смешанная с пороховым дымом красная пыль стлалась под горой понизу, скрывая передвижение противника.

С некоторым удивленьем, точно проснувшись, увидел Турчанинов, что солнце, превратившееся в тусклый оранжевый шар, совсем уже низко висит над синей горной грядой. Сопровождаемый командирами, шел он вдоль наспех вырытых в твердом грунте окопчиков, где можно было только лежать. Среди оглядывавшихся на него грязных закоптелых солдатских лиц, на которых воспаленно сверкали запавшие глаза, узнавал хорошо знакомые. Вон Хантер со спекшейся на оцарапанной скуле кровью, вон Гектор, вон и Гарриэт Табмэн с ружьем в руках, надевшая мужские, тесные для нее штаны. Немало среди белых лиц и черных.

– Молодцы ребята, дали им жару! Больше не полезут! – громко, для всех, сказал он, сняв кепи, и красным платком обтер большой, начинающий лысеть лоб, потное лицо. Щеки горели, в пересохшем рту стоял вкус пороха.

– Сэр, командующий едет! – доложил, всматриваясь из-под ладони, Майкл.

Несколько всадников, перескакивая через убитых, рысью поднимались на горку со стороны тыла. Турчанинов узнал гнедую, с белыми чулками лошадь генерала Томаса, которая скакала первой, и поспешил навстречу. Командующего сопровождали адъютант, начальник штаба и несколько штабных офицеров.

– Генерал, необходимо выбить противника! – спокойно, обычным голосом, сказал командующий, подъезжая. Сильной рукой так натянул повод, что гнедая кобыла присела на задние ноги, задрав ощеренную желтыми зубами морду. – Противник прорвал оборону и закрыл путь к отходу. Полагаюсь на вас, генерал.