Текст книги "Избранные произведения писателей Тропической Африки"

Автор книги: Чинуа Ачебе

Соавторы: Меджа Мванги,Анри Лопез,Воле Шойинка,Сембен Усман,Фердинанд Ойоно,Ямбо Уологем,Монго Бети,Луис Романо,Грейс Огот,Бернар Дадье
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 41 страниц)

– Вы поможете мне увидеть Самого Большого?

– Нет, нет, нет. Я этого не имел в виду. Я хочу сказать, что если здесь есть люди из твоего племени, то я могу их позвать и помочь им спасти тебя.

– Так я не увижу Самого Большого? – Радость покинула сердце Около.

– Боюсь, что нет.

– Отчего?

– Я же тебе сказал. Будь разумным и не валяй дурака. Такие люди, как ты, очень нужны твоей стране, только тебе придется закрыть глаза на кое-какие вещи.

– Но это измена себе.

– Послушай, сынок, в жизни ведь все не так, – начал белый тихим, поучающим голосом. – Жизнь как шахматы. Неверный ход – и тебе конец. Одним ты можешь в глаза говорить самую неприятную правду, и тебе это сойдет с рук. С другими же это кончится плохо. Они могут сделать так, что жизнь твоя станет весьма-весьма неприятной. Понял?

– Выходит дело, вы не верите в правду и честность?

– Послушай, дружище, если ты хочешь чего-то добиться в жизни, если ты хочешь принести пользу своей стране, тебе придется просто забыть о таких вещах. В реальной жизни их не существует. Пойми меня правильно. Я ведь не говорю, что сам не верю в правду и честность. Я просто хочу сказать, что ты должен быть осмотрительным. Никто не скажет тебе спасибо, особенно тот, кто стоит у власти, если ты дашь понять ему, что ты нравственно выше его. Будь скромней. Сделай вид, будто ты такой же, и тогда – Сезам, откройся! Только и всего.

Около взвесил в сердце поучительные слова белого, но не увидел света.

– Все, чего я хочу, – наконец сказал он, – это возродить угасшую веру, веру в человека. Веру во что-то, – сказал он всей силой сердца, всей силой тени. – Мы утратили веру в то, к чему обращались в минуты горя, в минуты радости, – и что же у нас осталось? Ничего, пересохшее русло с мертвыми стволами и скелетами листьев. А когда ты задаешь людям вопрос, они боятся, что буря придет и сметет те хорошенькие домики, что они построили без фундамента.

Около говорил и говорил, изливая свое сердце, и остановился, лишь когда исчерпал его. Остановившись, он огляделся. Он посмотрел сюда. Никого. Он посмотрел туда. Никого. Он был один. Белый ушел. Около хотел выйти, но дверь была заперта. И он сел на скамью, стоявшую вдоль одной из непроницаемых стен, и стал ждать, разговаривая со своим сердцем и обдумывая пословицу иджо, своего народа, которая гласит: «Если возьмешь птицу с небес и изжаришь ее на глазах у курицы, у курицы будет болеть голова». Сердце его задавало много вопросов. Оно складывало веру с пустотой, неверие с пустотой. У человека нет больше тени, у деревьев нет больше тени. Все на свете утратило смысл, кроме убивающей тени троицы – золота, железа, бетона… И тогда он спросил свое сердце, по какой дороге идти сейчас – вернуться домой, если это возможно, или покорно отправиться в сумасшедший дом.

Один голос твердил, что он должен идти в сумасшедший дом. Быть может, у тех, у кого голова не в порядке, в сердце нет ни горя, ни радости, быть может, он сам сумеет изгнать из сердца горе и радость. Другой голос твердил «нет», он должен найти способ вернуться домой. Может быть, Вождь Изонго и все Старейшины уже не имеют в сердцах зла на него. Этот голос порицал его за то, что он покинул свой дом. Прежде чем выметать улицу, люди подметают свой дом, разве не так? – спросил его голос, и он согласился. Около согласился с поучительными словами этого голоса в сердце и решил возвратиться домой и предстать пред Изонго. Но другой голос сказал: Вождь Изонго и Старейшины не могли измениться за несколько дней, поэтому, если он возвратится домой, сердце Изонго станет еще ядовитей и будет смердеть от земли до ока небесного. Но поучительные слова этого голоса входили в одно ухо Около и выходили в другое, как лодки, одна за другой проплывающие по каналу. И в конце концов Около решил, что вернется в Амату, если сумеет. Но на этот раз он обратится к народу, а не к Изонго и не к Старейшинам. Если народ лишен сути, он взрастит эту суть в их сердцах. Он посеет ее и взрастит ее, несмотря на губительные слова Изонго. Он вырвет из их сердец страх, он убьет страх в их сердцах и посеет суть. Он сделает это, если только… Если только что? Около спросил, он спросил это вслух, но сердце его не ответило. И когда он поднял глаза, он увидел лишь тьму, ту тьму, которую видишь, когда закрываешь глаза перед сном.

6

В деревне Амату в одно прекрасное утро, которое было седьмым утром по изгнании Около, Вождь Изонго проснулся и, поговорив со своим сердцем, согласился с ним, что ему следует отпраздновать освобождение от Около. Он согласился со своим сердцем, он заметил также, что в сердце его уже не звучит голос Около, который подобен голосу москита, отгоняющему сон от утомленных глаз. И поэтому Вождь Изонго послал двух гонцов к Старейшинам, к Старейшинам, которые по воле или же против воли вложили свои сердца в сердце Изонго. Со дня изгнания Около они сплотились еще теснее и, о чем бы ни шла речь, непременно выслушивали друг друга. Единство их было таково, что их не мог бы разлучить никакой ураган.

И вот два гонца отправились в путь.

– Отчего ты босыми ногами шагаешь по этой холодной-холодной земле? – спросил первый гонец. – Мы же достаточно походили по этой холодной-холодной земле. Что ты делаешь со своими деньгами?

– Со своими деньгами я не делаю ничего.

– Почему же?

– Это дурные деньги. Дурные деньги добра не приносят.

– На деньги можно купить лодку с мотором. Разве это не добро? Мои ноги не босы, холодная-холодная земля не касается их. Разве это не добро? Что ты делаешь со своими деньгами?

– Ничего не делаю.

– Ты их копишь?

– Я не знаю, на что их копить.

И они шагали в молчанье, один шагал босиком по холодной-холодной земле, другой шел в новеньких черных ботинках.

– Слова Около вошли в твое сердце?

– Не спрашивай. Так же, как и в твое.

– Куда ты дел свои деньги?

– Это тебя не касается. Поэтому не спрашивай.

– Я понимаю, но что ты скажешь, когда тебя спросит Изонго?

– Это мое дело, куда я деваю свои деньги. Это не касается даже Изонго.

– Не пускай себе воду в сердце, подобно Около. Ты хочешь, чтобы то, что случилось с ним, случилось с тобой?

– Сердце мое иногда говорит мне, что это несправедливо.

– Несправедливо что?

– То, что мы сделали с ним.

Быстро зажав ладонями уши, его товарищ сказал:

– Твои слова не входят в мои уши. Я глух. Перестань говорить об этом.

И он зашагал быстрей, по-прежнему зажимая ладонями уши. И он захромал. Он шел по дороге, как человек с мертвой ногой. Он остановился и снял ботинки.

– Отчего ты снял свои черные-черные ботинки? – спросил босой гонец.

Его товарищ стоял согнувшись, изучая свои черные-черные ботинки, и не раскрывал рта. Потом он выпрямился, новенькие черные-черные ботинки болтались на шнурках в его левой руке.

– Они жмут мне пальцы, – неслышно-неслышно сказал он.

– Я же сказал, эти деньги – дурные деньги. Пусть это будет тебе поучительным словом.

– Я глух: то, что ты говоришь, не входит в мои уши.

– Мои слова не входят в твои уши, но входят в твое сердце.

– Они умрут, – сердито сказал гонец с черными-черными ботинками.

– Ты говоришь, что в моем сердце вода. Я не знаю книг. Книги белых людей не та наука земли, которую передали нам предки. По книгам ей не научишься. Ты говоришь, что в сердце мое проникла вода. Разве ты не знаешь силу воды? Твои глаза, разве они не видят реку? Твои глаза, разве они не видят ямс, кокос, тростник, банан? Может ли все это вырасти без силы воды? Знаешь ли ты, что скрывается за силой воды? Да можешь ли ты сам прожить без воды? Вода зыбкая, но разве она не главная сила в мире? Мои слова идут из воды, наполнившей мое сердце.

– Ты вышел из своего тела, – ехидно сказал гонец с ботинками.

– Я в своем теле.

– Если ты в своем теле, почему ты не скажешь всех этих слов прямо в глаза Изонго?

– Я скажу их прямо в глаза Изонго в должное время.

– Почему не сегодня?

– Дождь приходит всегда в назначенный срок.

– Ты все это говоришь лишь потому, что мы знаем вкус крови друг друга.

– Да. Я все это сказал потому, что мы поклялись. Я не могу причинить тебе зла, и ты не можешь причинить мне зла. Сердце дало мне совет рассказать это все тебе, потому что я словно чаша, переполненная водой. Все, что я тебе говорю, – это просто вода, что выплескивается через края.

Дальше они шли в молчанье. Гонец с черными ботинками, с новенькими черными ботинками, болтавшимися в его левой руке, шел, словно человек с мертвой ногой, обходя лужи и перепрыгивая ореховую скорлупу, разбросанную по земле, чтобы земля стала лучше. Другой же гонец не утратил связи с землей, он шел по лужам, ступал по колким скорлупкам ореха.

Они шли в молчанье, меж ними было молчанье. Неожиданно гонец с черными ботинками остановился и остановил товарища.

– Твои слова – правда, но у них нет тени, – прошептал он.

– Может быть, сейчас они и бессильны что-нибудь сделать, но они могут стать силой прежде, чем кончится наше время или время наших детей.

– Так не надо сейчас ни о чем говорить. Давай эти речи оставим на время наших детей. Мы только зря тратим дыханье.

– Ты думаешь, Около первый, у кого в сердце выросли эти слова? Нет. Ты пытаешься убить в себе эти слова, и в то же время во многих эти слова рождаются. Никто не может устоять перед силой слова. Около сказал свое слово. Я скажу свое слово, когда придет время, и другие скажут за мной, и тогда наши слова станут сильней урагана, и Изонго пошатнется и упадет, как подсеченный тростник.

– Эти слова – не твои слова. Их сказал отец отца твоего отца. Говорят, что он знал все, – сказал гонец с черными ботинками и молча пошел дальше. – Ничего мы не можем, ничего! – вырвалось из его рта после молчанья. – В наших словах нет силы.

– В наших словах будет сила, когда мы скажем их вслух. Посмотрим, что будет, когда придет время, подождем. У Около нет жены, нет детей, а отец и мать его умерли. Ему не о ком думать. А мы подождем. Когда придет время, мы тоже лишимся работы. Наши дети будут знать корень дела и прокормят своих матерей.

– Но ты же знаешь, что будет с Около, если он возвратится.

– Давай помолчим. В наши сердца вошел дурной дух.

Они шагали, и меж ними было молчанье. Одного за другим они обошли всех Старейшин и передали им приглашение.

В то время как гонцы обходили Старейшин, в темной-темной хижине за краем деревни Туэре и уродец Укуле обсуждали новости в мерцанье тлевших углей, озарявших только их лица.

– Но в чем корень этого празднества? – спросила Туэре.

– Лишь в том, что Изонго хочет купить сердца всех людей. Однако медленно-медленно под землей происходят события.

– Какие? – встрепенулась Туэре.

– Ты знаешь гонцов?

– Да.

– Высокого, сына того, кто был сыном сына мудрого Бумо?

– Да рассказывай.

– Слова Около выросли в его сердце.

– Откуда ты знаешь?

– Они меня не видали, но я их слыхал.

– О чем же они говорили?

– Этого высокого зовут Тири.

– Да, я знаю.

– Так вот, я тебе всегда говорил, что Тири непохож на других.

– Да. Что он сказал?

– Он сказал, что деньги, которые платит Изонго, дурные деньги и что он, подобно Около, скажет вслух свое слово. Только для этого еще не настало время.

– Еще что?

– Больше ничего. Они могли меня увидеть, поэтому я вошел в дом и ничего больше не слышал.

Наступило молчанье, Туэре смотрела со всею силой своей тени на угли, в которых теплился дух пламени. Она смотрела на угли со всей силой своей тени, а уродец Укуле смотрел на ее лицо взглядом прямым, как стрела.

– Если бы только Около дождался урочного часа, – прошептала Туэре тлеющим углям.

– Да, это все равно что рыть ямс, не дождавшись поры урожая, – сказал уродец Укуле.

– Да, но, прежде чем посадить ямс, нужно собрать и сберечь ямс прошлого урожая. Именно это делает Около. Пусть же созревшие слова пустят корни. Лишь об этом молю я Войенги. И я ничего не боюсь, ибо, что бы они ни сделали со мной и Около, их это не спасет, не спасет!

Так говорили Туэре и уродец Укуле, говорили всем сердцем, всей силой тени, говорили слова и слова перед тлевшими углями, в которых теплился дух пламени; они искали ответа, высказывали пожелания, молились, чтобы Войенги, создательница всего, дала силу словам Около до возвращенья Около, ибо знали, что он возвратится в Амату, потому что здесь зарыта его пуповина.

7

Когда Старейшины один за другим пришли к дому Изонго и расселись вокруг Изонго, тогда Изонго стал называть их хвалебными именами, как это обычно бывает перед обсуждением чего-то важного.

Изонго: «Один Человек – Одно Лицо!»

Первый Старейшина: «Да! У двух людей не бывает одно и то же лицо, у двух людей не бывает одно и то же сердце. Как звать тебя?»

Изонго: «Ты спрашиваешь меня? Я – Молния!»

Первый Старейшина: «Молния!»

Изонго: «Да. Я – Молния. Ничто не может устоять перед молнией. Как звать тебя?»

Второй Старейшина: «Ты спрашиваешь меня? Я – Вода».

Изонго: «Вода!»

Второй Старейшина: «Да! Вода. Вода самая зыбкая и самая сильная вещь на свете. Как звать тебя?»

Изонго: «Твои слова верны. Ты спрашиваешь меня? Я – Тот, кто держит голову под Водой».

Второй Старейшина: «Тот, кто держит голову под Водой!»

Изонго: «Да! Его одежда также касается воды».

Все Старейшины: «Верно! Верно!»

Изонго: «Как звать тебя?»

Третий Старейшина: «Ты спрашиваешь меня? Я – Огонь!»

Изонго: «Огонь!»

Третий Старейшина: «Да! Кто тронет меня – обожжет пальцы! Как звать тебя?»

Изонго: «Ты спрашиваешь меня? Я – Перец».

Третий Старейшина: «Перец!»

Изонго: «Да, я – Перец. Перец жжет, но без него еда лишена вкуса. Как звать тебя?»

Четвертый Старейшина: «Я – Крутой Берег».

Изонго: «Крутой Берег!»

Четвертый Старейшина: «Да, это я! Ты скатишься в реку, если будешь неосторожен. Как твое имя?»

Изонго: «Ты спрашиваешь меня? Я – Муравей».

Четвертый Старейшина: «Муравей!»

Изонго: «Много муравьев способны нести кусок еды, который больше их, вместе взятых».

Все Старейшины: «Верно! Верно!»

Изонго: «Будь тут Около, он бы все испортил».

Все Старейшины: «Да! Да!»

Изонго. «А твое имя?»

Пятый Старейшина: «Ты спрашиваешь меня? Меня зовут Я-Не-Ты».

Изонго: «Я-Не-Ты!»

Пятый Старейшина: «Не называй меня вслух. Подожди, пока все, что случилось со мной, не случится с тобой. Как звать тебя?»

Изонго: «Ты спрашиваешь меня? Мое имя – Не-Трогай-Меня».

Пятый Старейшина: «Не-Трогай-Меня!»

Изонго: «Я не трону тебя, если ты не тронешь меня. Как твое имя?»

Так Изонго называл и утверждал хвалебные имена. Он называл их одно за другим и давал им мудрые истолкования. Восхвалив таким образом всех Старейшин, Изонго воззвал громким голосом:

– О Амату!

– Мы! – хором откликнулись все Старейшины.

– Есть ли мужество в нашей деревне?

– Есть.

– Можем ли мы победить все трудности?

– Можем!

Перекличка укрепила тени Старейшин, сделала их уверенными в себе, заставила их поверить в то, что они голыми руками могут вычерпать реку. Теперь Изонго мог объявить, зачем он собрал их.

– Истекли семь дней с того часа, как я… как мы изгнали из нашей среды того, кто отравлял нам дыхание. Теперь дыхание наше наконец достигло земли. Разве не справедливо отметить эту дату народным празднеством?

– Верно! Верно! – закричали Старейшины.

– Так вот, друзья мои, – продолжал Изонго, – я решил устроить его сегодня. Идите скажите народу, чтобы все собрались здесь на склоне дня… Погодите, – задержал он собравшихся уходить Старейшин. – Еще одна мелочь. Каждый из вас зарежет козу и принесет сюда вместе с кувшином пальмового вина.

Изонго скрылся в доме. Старейшины начали расходиться.

8

– Так он тебя трогал?

Невестка разводила руками, но не открывала рта.

– Сейчас же говори все. Если не скажешь, те, кто в земле, заберут тебя. Это ты знаешь?

Невестка разводила руками, но не открывала рта, она стояла посреди круга мужчин и женщин. Ее муж сидел напротив нее, он не открывал рта; мать мужа сидела рядом с сыном и не открывала рта, но слова поднимались в ее горле, и от этого губы сжимались, а задержанные слова морщили лоб и учащали дыхание. Мужчины пили пиво и пальмовое вино – пальмовое вино и пиво купил сын и муж, ибо, послушав поучительные слова матери, он созвал всех сюда, чтобы вырвать признание у невесты или же вызвать тех, кто в земле, если она скажет то, что не войдет в сердца собравшихся.

– Ты, девушка, – начал самый старый мужчина, которому подобало задавать вопросы, – ты, девушка, отчего не раскроешь рта? Все мы годимся тебе в отцы, а ты не раскрываешь рта, не говоришь нам ни «да», ни «нет» и этим выказываешь свое презрение. Я знаю твоего отца. Он хороший человек. Я знаю твою мать. Она хорошая женщина. Она слушает, что ей скажет муж. Они оба хорошие люди. Зачем навлекать позор на их головы? Ты из хорошего дома. Отчего ты ведешь себя так, словно ты из дурного дома? Неужели твоя голова не может из гордости склониться перед тем, кто старше тебя?

– Нынче девушки не такие, какими когда-то были мы, – сказала одна женщина, и мать сына важно кивнула головой.

– Итак, говори правду. Он тебя трогал? – спросил тот, кому подобало задавать вопросы.

– Снова и снова я повторяю, что он не трогал меня, – громко сказала невеста. – Я говорю вам правду, вы говорите, что это неправда. Вы хотите, чтобы я сказала неправду? Если мои слова не входят в ваши сердца, позвольте же мне поклясться теми, кто в земле, теми, кто в домах, теми, кто умер. Я готова к этому.

– Тише, тише, – прикрикнул на нее один мужчина.

– В наши времена девушки нехорошие.

– Все вы закройте рты, – приказал тот, кому подобало задавать вопросы. – Эта девушка утверждает, что Около ее не трогал. Поэтому нам остается воззвать к тем, кто в земле, к тем, кто в домах, к тем, кто умер. – Он хотел налить в свой стакан пальмового вина, но тут встал брат невесты.

– Погодите, – сказал он. – Я хочу вам что-то сказать от сердца.

– Говори же, – сказал тот, кому подобало задавать вопросы, и отставил стакан.

– Все вы раскройте уши и слушайте. Эта девушка Ибиэре – моя сестра. У нас одна мать и один отец. Поэтому ее руки и ноги принадлежат мне. Вся она принадлежит мне. Так вот послушайте, что я скажу. Вы обращаетесь с ней, словно она ничья. Она вам сказала, что Около ее не трогал, но это не входит в ваши сердца.

Сказав это, брат Ибиэре взял ее за руку и увел. А мужчины и женщины, допив свое пальмовое вино, также разошлись по домам, и мать с сыном остались одни.

– Я на ней женюсь, – прошептал сын, глядя в землю.

– Что ты сказал? – гневно воскликнула мать.

– Я сказал, что женюсь на ней, – тихо повторил сын.

– Твои слова не входят в мои уши. Как можешь ты, такой молодой, жениться на испорченной девушке? Разве у тебя не в порядке руки, ноги и пальцы на них? Как ты можешь сделать такое, когда глаза твои видят и уши слышат? Ты хочешь жениться на испорченной девушке. Разве твоя голова не в порядке? Вероятно, твоя голова не в порядке?

– Ты сама привела ее и сказала, что я должен на ней жениться, вот я на ней и женюсь, – сказал сын.

– Выходит, я сделала что-то дурное? – воскликнула мать, вскакивая со стула. Затем она снова уселась и тихим голосом проговорила: – Твой отец умер, когда у тебя еще не прорезались зубы. Сначала грудью, потом руками я сделала все для того, чтобы ты вышел в люди. И теперь ты совсем взрослый, только тебе не хватает жены. Послушай, сын, я хочу внука, но не внука от испорченной девушки. Если хочешь жениться на ней, разыщи Около, приведи сюда и заставь поклясться, что он ее не трогал.

Сын не открывал рта. Он смотрел в землю, он смотрел в небо. Затем один за другим осмотрел свои пальцы.

– Я понимаю, – наконец произнес он, – но она мне нравится, и я на ней женюсь.

– Тогда разыщи Около, – потребовала мать.

– Разве можно его разыскать в Сологе?

– Его увели служащие.

Сын почесал затылок.

– У меня нет денег на поиски, – тихо сказал он.

– Денег? Чтобы найти Около, тебе нужны деньги? – спросила мать с недоверием.

– Без денег я его не найду. Деньги в Сологе – все.

Тогда его мать сходила в дом, вынесла деньги и положила их сыну в руку.

– Возьми и найди его, – сказала она и ушла в дом.

А сын сунул деньги в карман и отправился на поиски.

9

– Если только… если только что? – спрашивал Около, свое сердце, но сердце не отвечало. Молчание вселилось в него, изгнав все слова, поучительные слова. И Около сидел, прислонясь к безразличной стене, и видел перед собою тьму, такую тьму, какая бывает, когда закроешь глаза. И, видя перед собою тьму, стоящую как стена, Около взглянул назад, в свои начальные дни, когда он был маленьким мальчиком, который с матерью ехал в лодке на поле сажать ямс. Как весело было в сердце, когда на склоне дня при закате они выгребали лодку домой и пели песни. Как весело было во время жатвы, когда под почти непрестанным дождем они возвращались домой с первыми клубнями ямса, молодого ямса, который давали только таким малышам, как он. Как он ждал этот первый ямс… А потом умерла мать, и потом отец. И тут он вспомнил то, что сказал отец умирая.

– Я мог стать богатым, – шептал отец, сжимая руку Около. – Я мог стать богатым, если бы всегда не говорил правду и не делал по правде. Но зато сейчас сердце мое весело и чисто, как само око небесное. Мир меняется, и у всех в сердцах лишь моторные лодки и дома, как у белых. Сын, раскрой свои уши и слушай. Пусть слова мои навсегда пребудут в твоем сердце. Мир меняется, и поэтому я хотел, чтобы ты узнал книги. Но книги белых еще не всё. Так вот, сын, верь в то, во что веришь. Ни с кем не спорь о Боге белых и нашей богине Войенги. Пусть сердце подскажет тебе, во что верить, и всегда поступай по правде и говори правду, и слова твои обретут силу, и ты будешь жить в этом мире даже после того, как умрешь. Поэтому ничего не бойся, если ты говоришь правду и поступаешь по правде.

Мысли Около прервала открывшаяся дверь. В комнату вошел офицер служащих, а сзади него, за дверью, стояло несколько человек, впереди всех была мать мужа.

Мысли столкнулись в сердце Около. Он снова взглянул на пришедших и опять увидел мать мужа. Он собрался с мыслями и укрепил их в сердце, и укрепил свое тело, как тот, кто готовится быть побитым. Глаза же сказали ему, что бояться нечего.

– Ты их знаешь? – спросил офицер.

– Только женщину, – ответил Около.

Офицер повернулся к стоявшим за порогом.

– Вы хотите забрать его? – спросил офицер. – Но он сумасшедший, и, если он еще раз попадется нам на глаза, у вас будут неприятности.

Мать мужа и мужчины закивали в знак согласия.

– Мы отправим его домой с завтрашней лодкой, – сказал один мужчина.

– Ты пойдешь с ними? – спросил офицер у Около.

На сердце у Около стало светло, но тут же смерклось, ибо он вспомнил о матери мужа. Но другой голос сказал ему, что раз он не виноват, то бояться ему нечего.

– Да, я пойду с ними, – смело сказал Около.

– Тогда живо убирайся, – сказал офицер голосом, способным проломить стену.

Около встал со скамейки и направился к двери.

– Если ты еще раз попадешься нам, мы отправим тебя в сумасшедший дом, – громко сказал офицер вслед Около и тем, кто его уводил.

Была ночь, и на немощеной улице в районе трущоб тьма была больше чем тьма, ибо это была всеми забытая улица. На всеми забытой улице стоял дом, стены и крыша его были сделаны из рифленого железа, листы которого прикреплялись друг к другу болтами. А в доме вокруг керосиновой лампы сидели мать мужа, сын ее, невеста с братом и другие мужчины и старые женщины.

А поодаль от всех, в углу, ждал Около, ждал и слушал свое сердце.

– А мы не можем начать без него? – сказал кто-то нетерпеливый.

– Подождем немного, – ответил кто-то.

– Надо за ним сходить, – сказал нетерпеливый.

– Он сам придет. Он работает сверхурочно. Подождем немного, – сказал терпеливый.

Наступило молчанье, и люди стали тише молчанья.

– Тень умершего вошла в этот дом, – сказал кто-то.

Все сразу заговорили, засмеялись, словно что-то развеселило их сердца. Но тут раздался стук в дверь, и все замолчали и посмотрели на дверь. В рабочей одежде в дом вошел тот, кому подобало задавать вопросы.

– Наконец-то, – сказал кто-то.

– Я с работы.

С важным видом он отыскал себе место и сел и, оглядевшись, увидел в углу Около.

– Это тот самый? – спросил он.

– Да, это он, – ответил кто-то.

– Тогда давайте начнем. А то я еще не был дома, и голод крепко держит меня. Итак, Около, трогал ли ты эту девушку? – спросил он, указывая на невесту. Он смотрел на Около так, словно взглядом хотел проникнуть в его сердце. Около встал и вышел из угла на свет.

– Нет, я ее не трогал. Спросите ее. Она подтвердит, что я ее не трогал, – громко сказал он.

Задававший вопросы улыбнулся и сказал, что девушка тогда спала и сама может не знать.

– Готов ли ты поклясться именем Амадосу? – спросил он.

– Я знаю, что я не трогал ее, поэтому я готов поклясться любым божеством, – бесстрашно сказал Около, ибо знал что правда на его стороне.

– Твое сердце под твоим замком, Мы не можем открыть его и заглянуть вовнутрь. Это могут лишь боги. Клянись, – сказал задававший вопросы.

Около без страха в сердце вышел в темную-темную ночь на всеми забытую улицу и, подняв правую руку, громко сказал:

– Внемли, Амадосу. На мою голову пало то, чего я не могу стряхнуть. Если я виноват в том, в чем меня обвиняют, подай знак. Внемлите мне те, кто в земле, услышьте меня те, кто умер!

Поклявшись, Около вошел в дом и сел на свое место в углу.

– Вы видите, что сестра моя ничего не знает? – с улыбкой-улыбкой спросил ее брат.

– Погоди, пока ей настанет время рожать ребенка, – зловеще и глухо сказала мать мужа. – Тогда-то те, кто в земле, и те, кто умер, схватят ее, и она не сможет родить, пока не признается начистоту.

Никто никогда никакой клятвой не мог доказать свою невиновность в подобном деле, и Около сидел в углу и спрашивал сердце, отчего это так повелось. И сердце дало ему ясный ответ, но он уже не мог ни думать, ни задавать вопросы. Он сидел и молил Войенги, чтобы слова отца, доносившиеся издалека, всегда звучали в его сердце. И они звучали все громче и громче, и стали громом, и заглушили все голоса вокруг.