Текст книги "Избранные произведения писателей Тропической Африки"

Автор книги: Чинуа Ачебе

Соавторы: Меджа Мванги,Анри Лопез,Воле Шойинка,Сембен Усман,Фердинанд Ойоно,Ямбо Уологем,Монго Бети,Луис Романо,Грейс Огот,Бернар Дадье
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 41 страниц)

– Просто полежи так.

Она была теплой, и он как бы искал в ней защиты от холода и леденящего душу страха, но потом вдруг почувствовал, что она тоже дрожит. Они лежали обнявшись, и ни один из них не шевелился.

Глава восьмая
Огонь

Он спал очень крепко. Проснувшись и вспомнив, что ему не надо идти на работу, он с трудом подавил желание снова погрузиться в сонное небытие, а придя в себя окончательно, ощутил непреодолимую слабость. Тем не менее он встал и оделся. Выдвинув нижний ящик комода, он отложил в сторону несколько блокнотов и вытащил пачку машинописных листков. Это были его сценарии, и, поглядев на толстую пачку, он впервые осознал, какую уйму труда потратил впустую. Взяв всю пачку, он вышел из комнаты.

В кухне, у только что вздутого горшка с углями, сидели Наана и Эфуа.

– A-а, это ты, Баако, – сказала Наана. – Доброго тебе рассвета.

– Доброе утро, – ответил он.

– Тебе что-нибудь нужно? – улыбаясь, спросила Эфуа.

– Ты собираешься сейчас готовить?

– Пока нет. Тебе нужен огонь?

– Да, я хочу сжечь кое-какие бумаги.

– Твоя работа? – глянув на него исподлобья, спросила Эфуа.

Он кивнул и, нагнувшись, поднял горшок с углями. Наана догнала его уже во дворе.

– И что ты все за ним ходишь? – крикнула Эфуа.

– Ни за кем я не хожу, – твердо ответила Наана. – Я хочу побыть рядом с огнем.

Она принесла табуретку и села неподалеку от горшка.

– Баако, – шепотом окликнула она внука.

– Да?

– Я ей наврала, – прошептала Наана и беззвучно рассмеялась. – Мне вовсе не холодно. Я хотела побыть с тобой.

– Что-нибудь не так?

– Я уж по твоему вопросу вижу, что ты удивляешься. Но я тебя еще больше удивлю.

– Сомневаюсь.

– Мое сердце тревожится за тебя, Баако, – проговорила старуха, прижав руку к груди, – и я рада, что была послана в этот мир намного раньше тебя. Если бы я пришла позже, нашей семье могло быть очень худо.

Баако засмеялся.

– Ему смешно! Он, наверно, думает, что его бабка сошла с ума. Ты еще очень юн, Баако. Молодые считают, что старые женщины не могут любить. Так вот нет же, могут! Просто их любовь засыпает, и нужен очень сильный дух, чтобы разбудить ее.

– Ну, мой дух вряд ли способен кого-нибудь разбудить, – сказал Баако. Взяв лежащий сверху сценарий, он разорвал его и бросил в огонь. Бумага покоробилась, потом потемнела и вспыхнула.

– Эфуа спросила, не твоя ли это работа, – продолжала Наана, – а ты не ответил.

– Я кивнул головой.

– Зачем же ты ее сжигаешь?

– Чтобы забыть о ней.

– Ты плохо ее сделал?

– Не знаю. Оказалось, что она никому не нужна.

Он бросил в горшок вторую стопку скрепленных листков и безучастно смотрел, как они горят и как зола, подхваченная горячим воздухом, кружится над огнем, а потом светло-серыми хлопьями медленно оседает на пыльную землю.

Но когда пришла очередь незаконченных сценариев, он понял, что не может бросить их в огонь не читая. Глаза помимо его воли выхватывали отдельные фразы, восстанавливая образы, когда-то созданные им, припечатанные к бумаге и вот обреченные теперь на сожжение. Он собрался с силами и положил на угли титульный лист с названием сценария – «Основа». Лист загорелся, а Баако не удержался и стал читать первую страницу рукописи:

РИТМИЧНЫЙ ПОВТОР ЗВУКОВ И ОБРАЗОВ:

СИМВОЛИКА НАСИЛИЯ – ОТТАЛКИВАЮЩИЕ, УСТРАШАЮЩИЕ, УГНЕТАЮЩИЕ ЗРИТЕЛЯ СЦЕНЫ.

ПРИТЕСНЯЕМЫЕ – РАСПЛЫВЧАТЫЕ, СЛИВАЮЩИЕСЯ, ЗЫБКИЕ ОКРУЖНОСТИ.

ЧЕРНЫЕ.

НАЛОЖЕНИЕ:

НОСИТЕЛИ НАСИЛИЯ – СИМВОЛИКА – РЕЗКАЯ НЕПРИЯТНАЯ МУЗЫКА —

КОПЬЯ, СТРЕЛЫ,

ДЛИННЫЕ, ПРЯМЫЕ, ОТТОЧЕННЫЕ;

ОСЛЕПИТЕЛЬНО БЕЛЫЕ.

ТИТРЫ.

СОПРОВОЖДЕНИЕ:

ЗВУК – МЯГКАЯ ФОНОВАЯ МУЗЫКА, ПЕРЕБИВАЕМАЯ ВИЗГЛИВЫМИ ДИССОНАНСНЫМИ НОТАМИ.

ИЗОБРАЖЕНИЕ – НОСИТЕЛИ НАСИЛИЯ, ПРОТЫКАЮЩИЕ КРУГИ ПРИТЕСНЯЕМЫХ ПРИ ВЗРЫВЕ КАЖДОЙ ДИССОНАНСНОЙ НОТЫ: ПРИТЕСНЯЕМЫЕ, В ИХ РАСПЛЫВЧАТОЙ НЕУСТОЙЧИВОСТИ, ПОСТЕПЕННО ИСЧЕЗАЮТ С ЭКРАНА ПОД УДАРАМИ НОСИТЕЛЕЙ НАСИЛИЯ;

ЗАТЕМ, КАК НЕЯСНЫЕ ПУЛЬСИРУЮЩИЕ ОКРУЖНОСТИ, ПОЯВЛЯЮТСЯ ВНОВЬ, ОБВИВАЯСЬ ВОКРУГ КАЖДОГО ПРОЛЕТАЮЩЕГО ПО ЭКРАНУ ОСЛЕПИТЕЛЬНО БЕЛОГО СИМВОЛА.

КОНЕЦ ТИТРОВ; ОТЪЕЗД КАМЕРЫ.

ОБЩИИ ПЛАН:

ЧЕРНЫЙ КРУГ – ПРИТЕСНЯЕМЫЕ, – СКВОЗЬ КОТОРЫЙ ПРОПЛЫВАЮТ НОСИТЕЛИ НАСИЛИЯ, СМУТНО НАПОМИНАЮЩИЕ ШЕРЕНГИ СОЛДАТ И – ПРИ ДРУГОМ РАКУРСЕ – КРЕСТЫ НА СОЛДАТСКОМ КЛАДБИЩЕ.

МУЗЫКА СТИХАЕТ.

ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ —

ОБЩИЙ ПЛАН:

ВИД СВЕРХУ – ПОЛУКОЛЬЦОМ У ЗАЛИВА ПРИТУЛИЛАСЬ ПРИБРЕЖНАЯ ДЕРЕВУШКА, ТИХАЯ, ТЕМНАЯ;

НОЧЬ;

ВДАЛЕКЕ, НА ХОЛМЕ – БЕЛЫЕ КАМЕННЫЕ СТЕНЫ ПРИЗЕМИСТОГО РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКОГО ФОРТА.

СРЕДНИЙ ПЛАН:

ВНУТРЕННИЙ ДВОР ФОРТА,

СТВОЛЫ ОРУДИЙ, НАЦЕЛЕННЫЕ НА ДЕРЕВУШКУ

ПИРАМИДА ЯДЕР ВОЗЛЕ ОРУДИЙ,

ШАГАЮЩИЙ ЧАСОВОЙ.

ПЕРЕКЛЮЧЕНИЕ ПЛАНА:

ДЕРЕВУШКА,

ХИЖИНА С КРУГЛЫМ ОКНОМ, ИЗ ОКНА – ВИД НА УМЕНЬШЕННЫЙ РАССТОЯНИЕМ ФОРТ;

У ХИЖИНЫ СИДЯТ ТРИ ЖЕНЩИНЫ И ДВОЕ МУЖЧИН И БЕЗМОЛВНО СМОТРЯТ СЕБЕ ПОД НОГИ, В ЗЕМЛЮ;

ИЗ ОКНА ХИЖИНЫ ВЫГЛЯДЫВАЕТ РЕБЕНОК.

На производственном совещании, когда он читал свой сценарий, Асанте Смит прервал его в этом месте и сцросил:

– Какую, собственно, тему вы разрабатываете?

– Рабство.

– А зачем?

– То есть как это зачем?

– Вы меня прекрасно понимаете, мистер Онипа, – сказал Асанте Смит и зевнул. – Вам не хуже, чем мне, известно, что мы живем в свободной и независимой стране. Перед нашим народом стоит гигантская задача – создание национального государства. Мы унаследовали великую культуру, развивать и умножать ее славные традиции – вот наш долг.

– Да, но рабство – неотъемлемая часть нашего культурного наследия.

Никто из участников совещания не пошевелился, не проронил ни слова.

– У вас есть что-нибудь еще? – внезапно спросил Асанте Смит.

– Я же не кончил читать.

– У вас есть другие сценарии?

– Я хотел бы дочитать этот.

– Послушайте, – сказал Асанте Смит, – давайте не будем терять время. В двенадцать у меня следующее совещание.

– Есть, – сказал Баако, – «Головня».

– Это о чем же?

– О попытке уцелеть.

– Мистер Онипа, – проговорил Асанте Смит, – ваша беда в том, что вы оторваны от жизни. Вот, например, все эти ваши отвлеченные идеи: рабство, какие-то головни, попытки уцелеть, – ну разве они имеют отношение к народной культуре?

– Самое прямое, – ответил Баако, пытаясь подавить бешеную злобу. Асанте Смит окинул его скучающим взглядом. – Надеюсь, вы знаете доктора Аггри?

– Еще бы! Доктор Аггри – старейшина нации, – сказал Асанте Смит и, улыбаясь, откинулся на спинку стула. – Основатель Ачимотского колледжа, в котором я учился… да и вы, кажется, тоже, мистер Онипа.

– Так вот, мистер Асанте Смит, название сценария и тема принадлежат доктору Аггри. «Я головня, уцелевшая в пламени» – это он сказал.

– В самом деле?

– В самом деле. И он имел в виду именно то, что сказал.

– Видите ли, мистер Онипа, – с некоторой неловкостью проговорил Асанте Смит, – доктор Аггри был кристально честным человеком. Он отдал все свои силы делу народного образования и просвещения…

– Честь ему и хвала, – сказал Баако. – Между прочим, строка о головне взята мной из рассказа о его собственном образовании и просвещении.

– Н-да. Все это, конечно, прекрасно. Но что здесь общего с национальной культурой и направлением нашей работы?

– Но это же очевидно! Страной управляет образованная элита…

Асанте Смит промолчал, но хмуриться перестал и с удовлетворенной улыбкой кивнул головой.

– …А поэтому, – продолжал Баако, – такой взгляд на вещи, взгляд доктора Аггри, необычайно важен. Он считал простых людей грешниками, обреченными жариться в аду, а себя и таких, как он, – счастливцами, уцелевшими в пламени, спасенными.

– Ладно, прочитайте, что вы там написали, мистер Онипа.

Над этим наброском он трудился гораздо больше, чем над предыдущим, и надеялся, что со временем у него получится по-настоящему совершенный сценарий; теперь, бросая листки в огонь, он невольно пробегал глазами каждый из них.

НА ЭКРАНЕ – ЧЕРНЫЙ КРУГ, СИМВОЛИЗИРУЮЩИЙ ОСНОВУ, СРЕДУ ОБИТАНИЯ УГНЕТЕННЫХ.

НАЛОЖЕНИЕ:

КВАДРАТ – ЧЕТКИИ, ЯРКО-БЕЛЫИ – УКРЕПЛЕННЫЙ ФОРТ УГНЕТАТЕЛЕЙ;

ВЫТЕСНЕНИЕ (БОКОВОЙ РАКУРС СНИЗУ) —

ОБЩИЙ ПЛАН:

ЛЕСТНИЦА, СОЕДИНЯЮЩАЯ АМОРФНЫЙ КРУГ УГНЕТЕННЫХ С ЖЕСТКИМ КВАДРАТОМ УГНЕТАТЕЛЕЙ.

КРУПНЫЙ ПЛАН:

ЭТО НЕ ЛЕСТНИЦА, А ПИРАМИДА, ОБРАЗОВАННАЯ СТАВШИМИ ДРУГ ДРУГУ НА ПЛЕЧИ УГНЕТЕННЫМИ.

СРЕДНИЙ ПЛАН:

ВВЕРХ, ПО СПИНАМ ЛЮДЕЙ, СОСТАВИВШИХ ПИРАМИДУ, КАРАБКАЕТСЯ ГЕРОЙ (ЛИЦО КОТОРОГО НИ РАЗУ НЕ ДАЕТСЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ): ЧЕМ ВЫШЕ ВЗБИРАЕТСЯ ГЕРОЙ, ТЕМ МЕНЕЕ УСТОИЧИВОЙ ДЕЛАЕТСЯ ПИРАМИДА. ПОДЫМАЯСЬ, ГЕРОЙ ДАЕТ КЛЯТВУ КАЖДОМУ ЧЕЛОВЕКУ И – ОДНОВРЕМЕННО – САМОМУ СЕБЕ.

КЛЯТВА СОСТОИТ В ТОМ, ЧТО ОН ПОПЫТАЕТСЯ ОСВОБОДИТЬ ВСЕХ УГНЕТЕННЫХ, КАК ТОЛЬКО ДОБЕРЕТСЯ ДО КВАДРАТА.

НАПЛЫВ:

МИТИНГ ЭНТУЗИАСТОВ, СОЗВАННЫЙ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ПОДДЕРЖАТЬ ГЕРОЯ КАК ФИЗИЧЕСКИ, ТАК И МОРАЛЬНО.

ПЕРЕКЛЮЧЕНИЕ ПЛАНА:

ГЕРОЙ ДОБИРАЕТСЯ ДО КВАДРАТА И, ВЦЕПИВШИСЬ В ЕГО ОТВЕСНЫЙ КРАЙ, ПОДТЯГИВАЕТСЯ,

А ПОТОМ ИСЧЕЗАЕТ

НАВЕКИ.

ВЕСЬ ЕГО ПОДЪЕМ ПО СПИНАМ ЛЮДЕЙ СВИДЕТЕЛЬСТВОВАЛ О ТОМ, ЧТО У НЕГО ПОЯВИЛИСЬ ПРИВЫЧКИ И СТРЕМЛЕНИЯ, НЕСОВМЕСТИМЫЕ С РЕШИМОСТЬЮ ОСВОБОДИТЬ УГНЕТЕННЫХ.

ПЕРСОНАЖИ В ЭПИЗОДАХ.

СТАРИК. ЗАКОНЧЕННЫЙ ЦИНИК, ВСЮ ЖИЗНЬ ПРОЛЕЖАВШИЙ НИЧКОМ, ЧТОБЫ, КАК ОН ОБЪЯСНЯЕТ, НИКТО НЕ ВСКАРАБКАЛСЯ НАВЕРХ ПО ЕГО ПЛЕЧАМ. НА МИТИНГЕ ЭНТУЗИАСТОВ ОН, НЕ МЕНЯЯ ПРИВЫЧНОГО ПОЛОЖЕНИЯ, ТВЕРДИТ С БЕСКОНЕЧНЫМ ТЕРПЕНИЕМ, ПОРОЖДЕННЫМ УВЕРЕННОСТЬЮ В СОБСТВЕННОЙ ПРАВОТЕ, ЧТО САМЫЕ СТРАСТНЫЕ КЛЯТВЫ РОВНЫМ СЧЕТОМ НИЧЕГО НЕ СТОЯТ, ПОТОМУ ЧТО ГЕРОЙ, ПОДНЯВШИСЬ ПО СПИНАМ ЭНТУЗИАСТОВ, ПРИВЫКНЕТ К ВОЗДУХУ ВЕРХОВ И ПОТОМ НЕ ЗАХОЧЕТ СПУСТИТЬСЯ ВНИЗ. ОН ОБЪЯСНЯЕТ, ЧТО НЕ ИСПЫТЫВАЕТ НИКАКОЙ ВРАЖДЫ К ТЕМ, КТО СТРЕМИТСЯ НАВЕРХ, НО С ОПАСНОСТЬЮ ДЛЯ ЖИЗНИ ПОДСТАВЛЯТЬ ИМ СВОИ ПЛЕЧИ – НЕТ, НА ЭТО ОН НЕ СОГЛАСЕН.

МУЖЧИНА СРЕДНИХ ЛЕТ ПО ПРОЗВИЩУ ДЯДЮШКА ПРОГРЕСС. ЗАНУДЛИВЫЙ ОПТИМИСТ; УВЕРЕН, ЧТО УГНЕТЕННЫЕ СПАСУТСЯ, ЗАБИРАЯСЬ ПООДИНОЧКЕ В КВАДРАТ, КОТОРЫЙ, ПРОГЛОТИВ ВСЕХ УГНЕТЕННЫХ, БЕСКОНЕЧНО РАСШИРИТСЯ, И КРУГ САМ СОБОЙ ОТОМРЕТ.

СКОРБЯЩАЯ ЖЕНЩИНА, НА КОТОРУЮ НИКТО НЕ ОБРАЩАЕТ ВНИМАНИЯ. ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ОНА НЕ ПЕРЕСТАЕТ ТВЕРДИТЬ, ЗАЛАМЫВАЯ РУКИ, ЧТО КВАДРАТ НЕ ПРИМЕТ В СЕБЯ УГНЕТЕННЫХ, ЧТО ОН ПРОСТО УНИЧТОЖИТ КРУГ; ПОРОЙ ОНА ГОВОРИТ ТАК, СЛОВНО УГНЕТЕННЫЕ УЖЕ МЕРТВЫ, НАЗЫВАЯ ИХ ПРИЗРАКАМИ, ДУХАМИ И ПР.

РАЗГНЕВАННАЯ ЖЕНЩИНА, ПОГРУЖЕННАЯ В СОМНАМБУЛИЧЕСКОЕ ОТЧАЯНИЕ. ВРЕМЕНАМИ ПРИХОДИТ В СЕБЯ И ПРЕДРЕКАЕТ КВАДРАТУ ГИБЕЛЬ.

МЫСЛИТЕЛЬ. ИНТЕЛЛЕКТУАЛ, НЕОБЫЧАЙНО РАДИКАЛЬНЫЙ НА СЛОВАХ И РЕШИТЕЛЬНО НЕДЕЕСПОСОБНЫЙ. СО СТОРОНЫ КАЖЕТСЯ, ЧТО ОН ВСЕ ВРЕМЯ ДУМАЕТ, ОДНАКО ОН НАХОДИТСЯ В СОСТОЯНИИ,

БЛИЗКОМ К ТРАНСУ, И ВЫХОДИТ ИЗ НЕГО ЛИШЬ В МИНУТЫ ИНТУИТИВНЫХ ОЗАРЕНИЙ; ТОГДА ОН С ПАФОСОМ НАЧИНАЕТ РАЗГЛАГОЛЬСТВОВАТЬ ОБ УНИЧТОЖЕНИИ КВАДРАТА СИЛАМИ САМОГО КВАДРАТА.

ДВА ХОРА.

ПЕРВЫЙ – ОБИТАТЕЛИ КРУГА – ЧЕРНЫЙ, ТУПОЙ, ОБРЕЧЕННО ПОКОРНЫЙ.

ВТОРОЙ – ЖИТЕЛИ КВАДРАТА – БЕЛЫЙ, СВЕРКАЮЩИЙ, ПОБЕДОНОСНО САМОДОВОЛЬНЫЙ.

НЕКОТОРЫЕ ЖИТЕЛИ КВАДРАТА, СОБИРАЯСЬ НЕБОЛЬШИМИ ПЛОТНЫМИ ГРУППКАМИ, ВРЕМЯ ОТ ВРЕМЕНИ СПУСКАЮТСЯ В КРУГ, ГДЕ ВЫСМАТРИВАЮТ КАНДИДАТОВ В ГЕРОИ, А КОГДА ТЕ ЗАБИРАЮТСЯ В КВАДРАТ, ИЗОЛИРУЮТ ИХ ОТ УГНЕТЕННЫХ С ПОМОЩЬЮ ПОДАЧЕК И ЛЕСТИ.

В этом месте Асанте Смит громко закашлял и прервал Баако.

– У вас, знаете ли, весьма странные взгляды, – сказал он.

– Странные для кого? – спросил Баако, но никто ему не ответил. Глядя на лица своих коллег, он не видел даже проблеска заинтересованности… даже проблеска живой мысли. Все было мертво и безмолвно. Баако взял свой рабочий блокнот и, мгновение поколебавшись, захлопнул его.

– Во всяком случае, – сказал Асанте Смит, – мы не можем тратить пленку на кинодрамы.

– Нам как раз доставили новую партию пленки, – напомнил ему кто-то с дальнего конца стола.

– Я знаю. Но она уже распределена. Ведь приближаются великие национальные празднества. День рождения Основоположника, День свободы, Фестиваль свободной молодежи. Да и очередная годовщина Независимости не за горами. У нас будет много работы.

– Пленка понадобится на Главу правительства? – Баако вовсе не собирался задавать такой вопрос, да еще таким тоном, но реакция была мгновенной: все участники совещания просто окаменели, а сам Асанте Смит вытаращился на него с разинутым ртом.

– Да, мистер Онипа, – наконец отчеканил он, – государственная кинопленка понадобится для съемок Старейшин, завоевавших для нации свободу.

Гариба, Ариети, Самоа, Краббе, Еасильфие, Бейден, Ашонг, Ван дер Пуйе, Менса, Кофи – операторы, режиссеры, один сценарист – все онемевшие, окаменевшие. Баако перевел взгляд на Асанте Смита.

– Кто-нибудь еще хочет высказаться? – ледяным тоном спросил тот.

Молчание.

– Значит, все. Мне надо идти, – спокойно сказал Асанте Смит. И – чуть помедлив: – Сегодня будут распределяться телевизоры. Первыми их получат работники Резиденции и Президентского совета, затем чиновники Кабинета министров, а то, что останется, будет роздано ответственным сотрудникам телекорпорации.

– А как… – начал Баако, но решил не продолжать. Однако Асанте Смит услышал начало фразы и, выжидающе глядя на него, спросил:

– Что вы хотели сказать, мистер Онипа?

– Как насчет плана распределения телевизоров по всей стране и установки их в деревнях?

– Да-да, – сказал Асанте Смит, – как насчет этого плана? – Он издевательски хмыкнул, встал из-за стола и вышел, подзывая на ходу своего шофера. Все облегченно зашевелились, но о только что закончившемся совещании никто не сказал ни слова. Глядя на ожившие, осмысленные лица людей, можно было предположить, что совещания просто не было.

Баако вышел из зала совещаний, спустился в центральный холл и по длинному коридору, разделявшему первый этаж на два съемочных павильона, зашагал к выходу. Оказавшись во дворе, он увидел, что большие ворота левого павильона распахнуты настежь, а внутри стоят телевизоры в коричневых коробках, украшенных эмблемой какой-то японской фирмы – серебряный факел с молнией вместо пламени. У ворот длинной вереницей стояли персональные легковые машины и ведомственные грузовые фургоны, а несколько голых по пояс рабочих грузили в них телевизоры. Тут же топтался чиновник с воткнутым в шевелюру карандашом; он отдавал грузчикам отрывистые приказания и, забирая у шоферов ордера, иногда обменивался с кем-нибудь из них парой слов:

– Три штуки.

– Три.

– Пять.

– Пять.

– Один.

– Один.

– Двенадцать.

– Двена… А ну-ка постой! Чего ты там мелешь, какие двенадцать?

– Генеральный полицейский комиссар Крака, а ты думал, я кого вожу? Он сказал двенадцать – и гони сразу двенадцать. Бумагу-то видишь, бумага-то разве врет?

– Ладно, двенадцать.

– Четыре полковнику Блею.

– Четыре.

– Два.

– Два.

Машины, груженные телевизорами, отъезжали, и вся их медлительная вереница напоминала похоронную процессию. Баако завороженно глядел на это медленное гипнотическое движение, а когда уехала последняя машина, ему вдруг стало по-настоящему интересно, что же будет дальше. Он чувствовал себя совершенно разбитым и, привалившись к стене студии, просто следил за тем, что происходило у него перед глазами. Как только последняя машина отбыла, толпа ответственных сотрудников телекорпорации, словно по команде, наводнила павильон. Люди хватали телевизоры, вытаскивали их на свет и, осмотрев, несли к своим машинам. Одним из последних в павильон вбежал Гариба; он выбрал себе телевизор, вышел на солнце и, заметив Баако, остановился.

– Послушайте, приятель, бросьте вы переживать, – одышливо проговорил он. – А то прозеваете свою долю. Уж телевизор-то вам во всяком случае не помешает. – Он попытался улыбнуться, но Баако видел перед собой лишь странную маску стеснительного циника. Гариба поднял брови, хихикнул и, кренясь на один бок, пошел к своей машине.

В павильоне теперь остался только один телевизор. Кто-то из ответственных вынул его из коробки, но, видимо, глаза у него разбежались, и в конце концов он выбрал себе другой. Телевизор стоял на полу, и над ним чуть заметно струился нагретый воздух.

Из технического корпуса вышли двое мужчин и зашагали к зданию студии. Они оживленно беседовали и смеялись, но вдруг, как бы одновременно сообразив нечто очень важное, что есть духу помчались вперед. Первым, опередив своего товарища на несколько ярдов, к телевизору подскочил тот, что был пониже ростом. Но второй, массивный и грузный, не снижая скорости, набежал на Низенького, который уже склонился над телевизором. Тот, однако, не упал, вернее, упал не сразу, а сначала отлетел к створке ворот, и Массивный, продолжая двигаться, с ходу навалился на него всей тяжестью своего грузного тела. В первую секунду Низенький ничего не понял. Он выглянул из-за Массивного с идиотски-счастливой улыбкой, и Баако даже подумал, что он сейчас рассмеется. Но потом он слабенько всхрипнул, болезненно застонал и, глядя на своего товарища с тихим бессмысленным недоумением, сполз вниз, а по его рубашке медленно потекла струйка крови.

Массивный довольно расхохотался и, все еще не спуская глаз со своего соперника, обеими руками обхватил телевизор. У Низенького был такой вид, будто он больше даже и не помышляет о сопротивлении, но, когда Массивный, любовно обняв телевизор, попятился к выходу, он нашарил на земле камень и с яростью отчаяния швырнул его в победителя.

Экран телевизора, едва успевший вспыхнуть в лучах солнца, мгновенно погас, – камень, вдребезги разбив полированное стекло, непоправимо размозжил медные кишочки телевизора.

Массивный остолбенело застыл, выпустил из рук телевизор, и наступившую было тишину взломал мучительный надрывный вопль. Бросив безутешный взгляд на свою искореженную, поверженную в прах мечту, страдающий победитель гигантскими скачками погнался за торжествующим врагом. Но тот, пронзительно визжа от истошного, хоть и счастливого ужаса, пустился наутек, легко оторвался от преследователя, выскочил на дорогу, увернулся от подъезжающей к студии машины Генерального директора – и был таков.

Асанте Смит вылез из машины, жестом показал шоферу, чтобы тот ехал на стоянку, подошел к обломкам телевизора, внимательно оглядел их и пристально посмотрел Баако в глаза.

– Что тут произошло? – спросил он.

– Не знаю, – покачав головой, ответил Баако.

– Кто учинил это безобразие?

– Вот ведь забавно, – стараясь сохранить спокойствие, сказал Баако, – я как раз сейчас задавал себе тот же самый вопрос.

Асанте Смит подозрительно покосился на Баако и, увидев проходящего по двору рабочего, крикнул:

– Эй, как тебя! Убери это безобразие!

Слушаюсь, сэр.

Асанте Смит поднялся в свой кабинет, а Баако вдруг необычайно отчетливо вспомнил ухмылку, с которой во время одного из предыдущих совещаний тот поглядел на него, когда он сказал, что хочет познакомиться поближе с образным мышлением и верованиями простых людей для обогащения своей творческой палитры.

Да, в общем-то директор был не таким уж дураком. Баако почувствовал, что по его телу разливается странная легкость. И одновременно ощутил непреодолимое желание выйти за ворота студии, свернуть на площади влево, потом, после Военного госпиталя, вправо, чтобы выбраться на Казарменную улицу, а заодно сбить прогулкой назойливо катящиеся в одном направлении горестные мысли. Дойдя до коттеджа Хуаны, он прилег на веранде, зажмурился, потому что косые лучи вечернего солнца били прямо в глаза, и стал ждать.

– Qué pasó?[8]8
  Что случилось? (исп.)


[Закрыть]

– Да ничего особенного. – Он вошел за ней в комнату, и она сделала коктейль ему и себе.

Он отхлебнул из своего бокала и спросил:

– Ты не разрешишь мне напечатать кое-что на твоей машинке?

– Боже мой, – сказала она, – что за официальность?

Она принесла машинку и стопку бумаги, но, испортив несколько листов, он встал из-за стола и проворчал:

– Ну и дерьмовое же у испанцев расположение букв!

– Что поделаешь, не всем ведь удалось попасть под владычество англосаксов. Давай уж я тебе напечатаю – если только это не десятитомная история Великого Имперского Наследия.

– Нет, тут немного, – сказал он.

– Ладно. – Она села за машинку и сменила лист. – Давай.

– Аккра, Канеши, – начал он, – улица Асафо, семь дробь три. Напечатала? Уважаемый господин Начальник отдела кадров, запятая. С новой строки: Я увольняюсь.

– Послушай, Баако, – сказала Хуана со смехом, – они там решат, что ты спятил.

– Пусть решат. С красной строки: Считайте, что предупреждение за месяц я сделал сегодня. С новой строки: Всегда ваш. С новой строки: Баако Онипа. Число.

– Господи, Баако, – воскликнула Хуана, – что все-таки случилось?

Языки пламени слизнули последнюю страницу и увяли, оставив на углях хрупкие, невесомые лепестки, серые там, где огонь окончательно потух, и багровые в тех местах, которые касались раскаленных углей.

– Почему вдруг стало так тихо? – спросила Наана.

– Мне больше нечего жечь, – ответил он.

– Ты так и не объяснил мне толком, что это такое.

– Я хотел, чтобы люди увидели мои мысленные видения.

– Того же обычно хотят и прорицатели.

Он невесело засмеялся и встал.

– Не уходи, – попросила Наана. – Посиди со мной… Тебе ведь тяжело, правда? Я никак не могу понять, почему ты скрываешь от меня свои дела.

Он снова сел, и старуха успокоилась.

– Может, ты расскажешь мне? Не обязательно сейчас, я подожду.

– Непременно расскажу, Наана. Только не сегодня.