Текст книги "Тёмные самоцветы"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА 3

Февраль пришел с ветром, с метелями, затягивая отправку посольства. Стефан Баторий перенес свою ставку поближе к русской границе, и теперь его донимали молодые пылкие шляхтичи, готовые незамедлительно выступить в путь.

– На наших лошадках дурно сказывается бесконечное ожидание. Они гложут стойки в стойлах, у них пухнут ноги! – обиженно восклицал граф Дариуш Зари, метавшийся по караульному помещению, как запертый в клетку тигр. – Их утомляют недвижность и теснота.

– Лошадей нельзя выводить из конюшен в такие метели, – раздраженно возразил Стефан. Он плохо выспался, у него ломило в висках. – Прикажи подмести помещение старого арсенала и выгуливай их там.

– Ха! – глумливо воскликнул Зари, тряхнув головой. – Что толку – гонять коней от стены к стене? Дворня умрет от хохота, а уланы – от скуки. – Он с вызывающим видом сложил на груди руки, показывая, что не страшится королевского гнева.

Развлечься графу не удалось. Дверь с шумом отворилась, и четверо мужчин в заиндевевших грязных плащах, спотыкаясь, вошли в пустующую караулку. Последний из них надсадно закашлялся, остальные принялись разоблачаться.

– Отец Казимир Погнер, – хмуро представился старший, брезгливо кривясь. Двое дворян в простом будничном платье не вызвали у него интереса. – Со мной отец Милан Краббе, отец Станислав Бродский и отец Додек Корнель. – Он огляделся, прикидывая, куда пристроить свой плащ. Его сотоварищи били себя руками по бедрам и притоптывали ногами, чтобы согреться.

– Вчера, кажется, прибыл кто-то еще? – с безразличным видом спросил Стефан у графа.

– Отец Эниоль Тимон и отец Вицус Феликено, – ответил незамедлительно тот. – Ломза и Ковновский в дороге. Будут здесь через день или два.

Отец Погнер поморщился.

– Им туговато придется, упаси их Господь.

– Да уж, – кивнул юный Дариуш, начиная осознавать, что Баторий, не слишком жаловавший монахов, решил сыграть с ними шутку. – Но зато с вами теперь все в порядке. Скажите, чего вам желательно? Представиться королю?

– Не помешало бы, – сухо подтвердил отец Погнер. От него исходил сильный запах сырой шерсти и мокрого снега. – После того как нас примет епископ.

Дариуш взглянул на Стефана, усердно натиравшего воском седло, перекинутое через спинку высокого кресла.

– А разве вам не следует поначалу увидеться с королем?

– Король – наш попечитель, и только. Конечно, как уроженцы Польши, мы почитаем его. Но служим церкви, – ответил иезуит, отметая небрежным жестом возможные возражения. – Поэтому перво-наперво нам надлежит склониться пред тем, кто выше нас саном. – Его тонкие губы дрогнули, изобразив подобие мрачной усмешки.

– Королю это может не понравиться, – заявил юный граф. – Ведь именно по его повелению вы отправляетесь в русские земли.

– Мы едем туда как носители истинной веры, – возразил отец Бродский, самый молодой из четверки. Он покосился на отца Погнера – словно бы в ожидании похвалы.

– Вот-вот, – кивнул тот и отрывисто бросил: – Где размещается иерарх?

На вопрос отозвался Стефан.

– В соседней деревне, достойные пастыри. В доме, что возле церкви. Его нетрудно найти. Но прежде не лучше ли вам обсушиться и подождать, когда стихнет метель?

Иезуит выпрямился.

– Нам некогда ждать. – Он посмотрел на спутников. – Надевайте плащи, мы уходим.

– К епископу можно отправить посыльного, – не отступался Стефан.

– Не думаю, что это уместно, – холодно возразил отец Погнер. Он перевел глаза на натужно покашливающего соседа. – Останьтесь тут, отец Краббе и спросите врача. Если, конечно, хотите окрепнуть к отъезду.

Отец Краббе перекрестился.

– Боже милостивый, – прошептал он на латыни и кашлянул снова. Ему было где-то под тридцать, но болезненная сутулость и землистый оттенок лица делали его старше.

– Отец Корнель, отец Бродский, ступайте за мной, – приказал отец Погнер и поинтересовался: – Кто доложит о нашем прибытии королю?

– Я, – сказал Стефан. – И незамедлительно, добрые пастыри, – добавил он, не скрывая иронии.

Но стрела прошла мимо, ибо те уже исчезали за дверью – хмурые, неприступные, один за одним.

Отец Краббе, пошатываясь, прошел к огню. Сутана на плечах его была совершенно мокра. Он помедлил мгновение, опершись о каменную каминную полку, затем преклонил колени и стал молиться. Было заметно, что его бьет озноб.

– Зари, немедленно разыщи графа Ракоци, – приказал Стефан Баторий и отошел от кресла, разом сбросив с себя личину полировщика седел.

Мгновенно сообразив, чего от него ожидают и внутренне веселясь, Зари опустился на колено и поцеловал Стефану руку.

– Будет исполнено, ваше величество, – произнес с придыханием он и стремглав выбежал из помещения.

Глаза отца Краббе округлились, лицо побледнело. Вмиг превратившись в коленопреклоненное изваяние, он испуганно прошептал:

– Государь?

Стефан медленно наклонил голову.

– Да восстановит Господь твои силы, достойный отец. Я – Стефан Баторий, а ты – Милан Краббе. Так, кажется, называл тебя отец Погнер? – Видя, что бедный монах не может оправиться от потрясения, он счел возможным продолжить: – Сожалею, что ты прихворнул. Не подобает людям, мне служащим, терпеть без надобности излишние муки. Поэтому я послал за алхимиком, что стоит всех местных врачей. Те только прижигают да мажут, а более ни на что не способны, но человек, какого я вызвал, разберет твою хворь.

– Простите моих спутников, государь, – взмолился обретший дар речи иезуит. – Никто из них не хотел нанести вам оскорбление. Просто отец Погнер вас не признал. – Он закрывал рот рукой, стремясь удержать кашель. – Истинно говорю, ваше величество, он не признал вас.

– Ну разумеется, – сухо сказал Стефан, вовсе не убежденный, что это действительно так. – Однако ему следовало бы знать, что его долг повиноваться в первую очередь мне, независимо от своих пристрастий и предпочтений.

– Ох, он все сознает, ваше величество… он повинится… – Монах снова закашлялся, впервые за долгое время мысленно возблагодарив свой недуг, давший ему возможность умолкнуть, не кончив фразы.

– Он сам поставил себя в неприятное положение, – отрезал король. Больная нога его вдруг заныла, и ему пришлось привалиться к каминной полке, чтобы дать ей передохнуть. – Впрочем, я ценю искренность в людях и приму его извинения. При условии что он и впрямь переменит свою точку зрения. Или ему придется настаивать на своем в каком-то другом месте. – Стефан потер ноющее бедро. – Зима никого не обходит. Мои люди тоже болеют. Нескольких даже пришлось отослать в монастырь.

– Слуги Господа вылечат их, – отозвался монах.

– Возможно. – Король поднял глаза и увидел юного графа. – Ну, – буркнул он, – почему ты один? – Глаза его потемнели.

– Ракоци сейчас явится, ваше величество, – произнес Зари с небрежным поклоном. – Он просит не гневаться на него за вынужденную заминку.

В другой ситуации Стефан вскипел бы, но запасы его раздражительности уже исчерпал проступок отца Погнера, и он ограничился тем, что спросил:

– Чем же он занят?

– Загружает печку. Ту, что походит на улей. – Юноша пренебрежительно фыркнул. – А слуга его промывает какие-то зеленые камешки. Если бросить их в кислоту, получится медь. – Он неодобрительно покачал головой. – Так они мне сказали.

– Ты поторопил их? – осведомился Стефан с легким оттенком неудовольствия.

– Я сказал, что прибыла новая группа иезуитов и что один из них болен. – Зари тряхнул головой, отчего его белокурые волосы разметались и легли веером на меховой воротник. – Он ответил, что прерывать процедуру нельзя. Иначе труды его будут напрасны.

– В таком случае, подождем, – спокойно сказал Стефан, хотя морщинка над его переносицей углубилась. – Надеюсь, не очень долго.

– Будьте уверены, – откликнулся Зари, картинно подвытащив свою саблю из ножен. – Не то я поговорю ним по-свойски.

– Лучше не суйся, – остерег фаворита Стефан. – Граф мигом тебя урезонит.

Юноша рассмеялся.

– Не думаю, государь. Графу за сорок, и одевается он как для танцев.

– Не суди о людях по внешности.

Король усмехнулся и покосился на иезуита. Тот пытался творить молитву, продолжая мучительно кашлять.

– Я солдат и сужу обо всем по-солдатски, – заявил заносчиво Зари, но тут же смолк, ибо в караулку вошел человек средних лет в отороченном мехом и серебром черном ментике поверх красного доломана. Легкой походкой приблизившись к королю, он склонился к его руке.

– Простите за опоздание, ваше величество, но мой атанор наконец разогрелся и я какое-то время не мог от него отойти. Зато через три дня, вы получите то, что хотели. Думаю, все пройдет хорошо. – Ракоци посмотрел на монаха. – Это ему нужна помощь?

– Ему. Слышите, как он кашляет? – Стефан Баторий отошел от камина и опустился в кресло. – Можно его как-либо поддержать? – спросил он, пытаясь расположиться так, чтобы нога меньше ныла.

Ракоци ответил не сразу. Он для начала склонил голову, прислушиваясь к свистящим хрипам, вырывающимся из груди отца Краббе, потом ощупал его лоб, шею, руки и лишь затем, выпрямляясь, сказал:

– Полагаю, да. Болезнь зашла далеко, однако есть способы справиться с ней. – Граф щелкнул пальцами, привлекая внимание иезуита. – Я приготовлю некое снадобье. Оно не из средств, одобренных церковью, но в нем нет ничего дьявольского. Смесь можно освятить для вящей уверенности. Вы согласитесь ее принимать?

Отец Краббе попытался вздохнуть поглубже, но лишь закашлялся и просипел еле слышно:

– Да, соглашусь.

– В таком случае можно надеяться, что вскоре вам полегчает, – сказал Ракоци и повернул голову к королю. – Горячее вино и постель – вот что ему сейчас нужно.

– Разумеется, – кивнул Стефан и дал знак Зари: – Ты слышал? Распорядись.

Тот театрально вздохнул и поклонился, карикатурно копируя недавний поклон Сен-Жермена.

– Еще его надо бы напоить крепким бульоном, – спокойно продолжил Ракоци, игнорируя выходку королевского фаворита. – Я загляну к поварам.

Зари скривился и двинулся к двери.

– Весь мир заполонили иезуиты, – пробормотал он, ничуть не таясь.

Ракоци вновь склонился к больному.

– Скажите, в груди у вас сильные боли?

– По временам, – ответил монах.

– Тяжесть? Стеснение? Ломота?

Отец Краббе кивнул.

– Отец Погнер говорит, что на меня давят мои прегрешения.

Ракоци покачал головой.

– Скорее наоборот. – Он не надеялся, что слова его будут восприняты, но все же сказал: – Угрызения усугубляют болезнь. Не кляните себя – и она перестанет терзать вас. – Его узкая маленькая рука вновь прикоснулась к шее иезуита. Пульс больного был слабым и учащенным. – Вам надо выспаться и поесть. Вы сильно утомлены прицепившейся к вам хворобой и, плюс к тому предельно истощены. Кто в таком состоянии погнал вас в дорогу? – Он вдруг догадался. – Отец Погнер?

– Он учит нас проявлять усердие и непреклонность на нашей стезе, – заявил, выпрямляясь, монах, и тут же зашелся в новом приступе кашля, не сводя с врачевателя измученных глаз, глубоко провалившихся и окруженных тенями. – Скажите по чести, ваше средство и впрямь способно помочь? Или вы лишь хотите облегчить мои муки? Если так, то оставьте это, прошу вас. Я смиренно приму свой удел, а вам не придется входить в напрасные траты.

Улыбка Ракоци была мимолетной.

– Ценю ваше мужество, добрый отец. Но, полагаю, у вас достаточно сил, чтобы не заставлять меня сожалеть о расходах. – Он похлопал недужного по плечу, затем встал и отошел к королевскому креслу, где, понизив голос, сказал: – Вскоре больной впадет в забытье. Ему необходим постоянный уход в ближайшие четверо суток.

– У него плохо с легкими? – с сомнением спросил Стефан.

– Да, – подтвердил Ракоци, – но он не умрет, если кто-нибудь будет рядом.

Стефан пожал плечами.

– Тут много монахов, которые…

– Ваше величество, – ровным тоном произнес Ракоци – так, словно прерывать сильных мира сего было для него делом самым обыкновенным, – монахи прекрасно способствуют переходу людей в иной мир, но этот человек еще жив и нуждается в помощи более материальной, чем звуки молитвенных песнопений.

Стефан в знак предостережения подался вперед.

– Граф, – укоризненно сказал он, – я ничего не слышал. А вы, в свою очередь, дайте мне слово впредь не произносить ничего подобного, если не ради спасения страждущего, то хотя бы ради себя. Ни ваше имя, ни титул не защитят вас, если иезуиты решат, что вы служите сатане.

Ракоци кивнул, принимая упрек, и его взгляд на мгновение затуманился.

– Ваша правда, ваше величество. Мне в свое время давали уроки.

Он припомнил рьяное рвение к благочестию доминиканца Савонаролы и неистовую разнузданность княжны Тамазрайши. Устремления католического аббата и индийской язычницы были диаметрально разными, но природой их гибельных для многих безумств являлось одно: фанатизм.

– Так ли? – усомнился король, но, вглядевшись в лицо соотечественника, прибавил: – Не забывайте об этих уроках, мой друг.

Ракоци жестом показал, что надеется удержать себя в рамках, а вслух осторожно сказал:

– Хватит двоих-троих слуг, сердобольных и расторопных. Что же до нынешней ночи, то мой Роджер присмотрит за ним.

Иезуит закашлялся снова, и Стефан заколебался.

– Вы уверены, что он выживет? На моей памяти это удавалось не многим.

– Он молод, силен, – возразил Ракоци. – Ему нужны только уход и тепло, с остальным я управлюсь. Сытная пища и отдых творят чудеса. – Он оглянулся и с озабоченным видом прибавил: – Хорошо бы заняться им прямо сейчас.

– Вижу, вы искренни в своем сострадании к ближнему, – протянул уважительно Стефан. – Ладно, поступайте как считаете правильным. Где же замешкался Зари? – Он снял с выступа на подлокотнике кресла небольшой колокольчик и требовательно позвонил. – Вы хотите сопроводить отца Краббе?

– Так было бы лучше всего. И, с вашего позволения, я прикажу Роджеру отобрать из вашей челяди троих человек для присмотра за ним.

Король милостиво кивнул.

Ракоци поклонился.

– Благодарю вас, ваше величество.

Он повернулся и пошел к отцу Краббе, чтобы помочь ему встать.

Тот моргнул несколько раз, прежде чем понял, что происходит, затем запротестовал. Негоже благородному господину служить подпоркой простому монаху, хотел заявить он, но вновь закашлялся, и протест его пропал втуне.

К тому времени, как трое иезуитов вернулись из деревеньки, больной уже лежал в теплой каморке, укрытый меховым одеялом, и Роджер поил его с ложки настоем, основой которого была хлебная плесень.

Войдя в помещение, отец Погнер был несколько удивлен тем, что пожилой дворянин все еще возится там с конской упряжью. Прежде чем обратиться к нему, он расстелил свой плащ перед огнем, потом неприязненно бросил:

– Что с отцом Краббе?

Стефан с нескрываемым интересом посмотрел на вошедших.

– Его осмотрели и уложили в постель, где он и будет теперь пребывать до полного исцеления.

– Молитвы и пост принесли бы ему больше пользы, – заявил недовольно иезуит, – ибо над нами в недугах и в радости властен один лишь Господь.

– Это, разумеется, так, но Писание учит нас искать разрешения мирского в миру. – В тоне Батория сквозила ирония, а глаза светились довольством. Он чувствовал себя много лучше, с тех пор как стал принимать рекомендованную графом настойку из анютиных глазок, почек ивы и дудника; нога его уже не болела, а лишь изредка поднывала.

– Человеку вашего положения простителен такой образ мыслей, – высокомерно произнес отец Погнер. – Кому поручены заботы о нашем товарище? Нам надо взглянуть на него. Чтобы одобрить его или отвергнуть.

– Я пошлю за ним, добрые пастыри.

Король потянулся к колокольчику, но был избавлен от беспокойства. Боковая дверь отворилась, и в караулку, служившую одновременно холлом, гостиной и королевской приемной, вступил Ференц Ракоци. Стремительно приблизившись к сюзерену, он против обыкновения не дежурно раскланялся, а опустился перед ним на колено, ибо заметил у огня толкотню и тут же сообразил, что к чему.

– Ваше величество, – сказал он достаточно громко. – Я оставил отца Краббе на попечение отца Митека, он исповедовался и теперь спит.

– Очень хорошо. – Заметив вспышку неуправляемой ярости в глазах отца Погнера, Стефан Баторий внутренне усмехнулся.

Отец Корнель перекрестился.

– Спаси нас, Господь!

Отец Бродский уставился на сидящего дворянина.

– Так вы – государь? – вырвалось у него.

– Милостью Господа, – серьезно ответил Стефан, испытывая немалое удовлетворение. Если бы в столь сильное замешательство ввергалась при нем и польская шляхта, ему нечего было бы больше желать. – А вот человек, взявший под опеку вашего сотоварища. Граф Сен-Жермен, из рода Ракоци. Он, как и я, венгр. – Король жестом велел Ракоци встать по правую руку от кресла, выказывая ему таким образом уважение, каким редко баловал своих приближенных.

– Досточтимые пастыри, – сказал Ракоци, приветствуя иезуитов поклоном, в котором не было и намека на какую-либо искательность.

Отцы Бродский и Корнель ответили полупоклонами, отец Погнер остался недвижен.

– Ваше родовое имя не кажется мне незнакомым, – процедил после паузы он.

– Я принадлежу к более древней ветви рода, чем та, чье имя ношу, – счел нужным пояснить Ракоци, – но все же весьма приятно, что твоих родичей помнят. – Он сопроводил эти слова самой обезоруживающей из арсенала своих улыбок.

Отец Погнер неприязненно поджал губы и проворчал:

– Только глупцы кичатся мирским положением. – Он обратил взор на короля, невозмутимо продолжившего полировку седла. – Надеюсь, ваше величество не в обиде на нас. Здесь почему-то никто не сказал нам, кто вы, а рассыпаться в любезностях и деликатничать мы не привыкли.

Стефан отложил седло и выпрямился.

– Очень жаль, добрые пастыри, – бросил с неодобрением он. – Вам бы не помешали уроки любезного обхождения, ведь вы едете ко двору, где невежливости не потерпят. Царь Иван строг, и даже намек на какое-то неуважение может стоить обидчику головы.

Отец Бродский, спохватившись, упал на колено.

– Ваше величество, лишь наше невежество ответственно за нашу непочтительность к вам. Никто ведь из нас никогда не видел вас ранее. И к тому же ваша одежда, – он выразительно посмотрел на толстую поношенную куртку Батория, – не могла ничего нам сказать. Произошло недоразумение, безмерно нас удручающее, но, возможно, вы согласитесь его извинить.

Стефан благосклонно кивнул:

– Так-то лучше. Вы успокоили меня, отец Бродский. А то я уже стал опасаться, что и впрямь возлагаю столь важную миссию на каких-то невежд.

Последние слова назначались отцу Погнеру, но отозвался на них отец Корнель. Становясь на колено подле отца Бродского, он заявил:

– Государь! Мы готовы служить вашему величеству в любом вам желательном качестве, нам следует лишь разъяснить, каким оно должно быть, чтобы мы не терялись в догадках и не поставили под угрозу ваш план.

Отец Погнер, мрачно косясь на товарищей, также счел нужным склониться перед королем.

– Мы не хотели оскорбить вас, ваше величество, – проскрипел он с большой неохотой.

– Я и не чувствую себя оскорбленным, – усмехнулся Баторий, – но впредь советую вам быть осмотрительнее. – Он взялся за колокольчик. – Вы, полагаю, изголодались в дороге. Ужин уже состоялся, но на кухне должно было что-то остаться. Повара ждут в буфетной. Вас проводят туда. – Он помолчал и с невинным видом прибавил: – Если только вам не захочется навестить поначалу больного.

Глаза отца Погнера сверкнули.

– Разумеется, ваше величество, – поднимаясь на ноги, пробормотал он. – Мы окропим его святой водой и устроим бдение возле ложа.

Лица отца Бродского и отца Корнеля вытянулись. Первый облизнул губы, второй неприметно вздохнул.

Ракоци обменялся с Баторием взглядом.

– Отцу Краббе надо бы выспаться, – сказал он, адресуясь к отцу Погнеру. – Не лучше ли вам отложить свой визит?

– Самое для него сейчас лучшее – присоединиться к нашим молитвам о спасении его грешной души и сохранении бренного тела, уповая на волю Господню, – возразил резко тот. Длинные руки его были скрещены на груди, уголки губ спесиво кривились.

– В руках отца Краббе сейчас четки, на подушке молитвенник, а Господь уже проявил свою волю, ниспослав ему целительный сон, через который ангел-хранитель восстанавливает его силы. Благоразумно ли останавливать ангела в этих трудах?

– Вы, я гляжу, изрядный теолог, – восхитился, внутренне закипая, отец Погнер. – Что очень странно для человека, не имеющего духовного звания.

– В детстве меня готовили к посвящению, – сказал Ракоци, ничуть не греша против истины. Правда, даже воспоминания о культе, исповедовать который ему предстояло, развеялись еще до строительства вавилонских садов.

Впервые в тоне отца Погнера проскользнула тень некоего уважения.

– Но что же тогда помешало вам стать духовным лицом?

И вновь ответ был правдив.

– Мне пришлось встать на защиту отечества. К несчастью, захватчики нас одолели. – Это были не турки, но уточнения не понадобились.

– Прискорбно, прискорбно, – пробормотал отец Погнер. Он какое-то время сверлил собеседника взглядом, потом объявил: – И все же вам следовало предпочесть служение Господу интересам семьи. Враги попирают земли мирян, но Церковь все крепнет.

– Меня вел зов крови, – ответствовал Ракоци со странной полуулыбкой. Он выдержал осуждающий взгляд иезуита, потом повернулся к королю: – Если ваше величество во мне более не нуждается…

– Ступайте, Ракоци, – сказал ласково Стефан. – Мы поговорим с вами позже.

– Да, государь. – Ракоци поклонился. – Ваша снисходительность не имеет границ.

* * *

Депеша одного из польских географов своему государю.

«Всемилостивейшему Стефану Баторию, волею Господа королю Польши, шлет приветы Павел Энецкий, его преданнейший слуга!

Я тут потолковал с торговцами мехом, проезжавшими мимо нас из Московии. Они сообщили, что дорога тяжелая, но пригодная для путешествий без опасения где-либо застрять. Их проводник прибавил, что речная вода в этот год стоит высоко и потому путникам при пересечении рек благоразумнее уповать на переправы, чем на мосты, ибо те ненадежны.

У меня также был разговор с коннозаводчиком, тот готов отобрать для вашей миссии две дюжины самых сильных молодых лошадей. Он назвал разумную сумму, и мы ударили по рукам. Думаю, ваши уланы будут довольны. Что касается сроков, то, скорее всего, посольский кортеж доберется до нас за семнадцать или даже четырнадцать дней, если, конечно, прекратятся дожди. Дорога от Минска к Смоленску идет через болота.

Должен предупредить, что московские вести не радуют. Царь Иван, говорят, совсем плох и в своих мыслях гоним убиенным царевичем. В таком состоянии он легко может похерить любой заключенный с ним ранее договор. Послам вашего величества придется трудненько. Впрочем, на то они и послы.

Мы же со своей стороны стараемся собирать все мало-мальски важные сведения о городах и селах Руси и постоянно вносим изменения в имеющиеся у нас карты. Но что находится за Московией, по-прежнему остается неведомым, как мы ни тщимся это узнать. Ученых людей, могущих нам помочь, тут очень мало, поэтому я с удовольствием побеседую с вашим алхимиком, когда кортеж остановится в наших местах. Судя по вашим рекомендациям, он человек образованный и много где побывал.

До сей поры, ваше величество, Господь благоволил к вам. Мы молимся, чтобы так было и дальше, а карты храним в тайниках, недоступных стороннему глазу. Будьте уверены, никакая сила не вынудит нас передать их кому-то. Вы часто говаривали, что знающий побеждает, – мы хорошо помним эти слова. И надеемся, что волей Господней вами будут укрощены и русские, и ливонцы, и прочие супостаты, и даже вся оттоманская мощь.

Позвольте еще раз заверить вас в моей преданности и постоянной готовности повиноваться всем вашим распоряжениям.

Павел Донецкий.

Библиотека Анатолия Гришакова, Смоленск.

16 апреля 1583 года».