Текст книги "Тёмные самоцветы"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА 9

Уже в четвертый раз на неделе отцу Погнеру отказывали в приеме. Царь Федор Иванович не желал ни видеть его самого, ни разговаривать с кем-либо из его подчиненных. Почтенный иезуит кипел от негодования, пробираясь по изрытым колесами и покрытым наледью улицам к Спасским воротам, и с неприязнью посматривал на своего долговязого спутника, не сумевшего урезонить высокомерных бояр.

В прошлую ночь выпал снег, затем его растопило солнышко, но к вечеру слякоть опять стала льдом – грязным, ненадежным, коварным.

Отец Ковновский тоже передвигался с трудом, постоянно поправляя свой меховой капюшон, сбиваемый с его головы порывами студеного ветра.

– Истинно, отец Погнер, – произнес он успокоительным тоном, – эти русские настоящие варвары. Ни один европейский правитель не позволил бы себе столь бесцеремонно обращаться с послами дружественной страны.

– Это все Годунов! – вскричал отец Погнер. – Вот уж кто воистину достоин одного лишь презрения! Заявляет мне, что намерен общаться лишь с Ракоци! С Ракоци! Тот давно уже сделался русской марионеткой, утратив всяческий стыд. А Годунов полагает, что нам о том неизвестно. Притворяется, что блюдет польские интересы, а сам якшается с венгром! – Он понизил голос, испугавшись, что может привлечь к себе нежелательное внимание, и поспешил перейти с польского на латынь: – Эти русские сплошь предерзостные глупцы!

– Истинно, отец мой, они и понятия не имеют о какой-либо субординации в отношениях, – сказал отец Ковновский, потупив глаза. Он не любил переливать из пустого в порожнее, но вынужден был терпеть разглагольствования старшего иезуита, сознавая, что доверительность, установившаяся между ними, может когда-нибудь принести пользу.

– Нет, не имеют, – угрюмо кивнул отец Погнер. – Как они смеют ставить какого-то там изгнанника выше нас? Ведь это величайшее оскорбление! – Он всмотрелся в снежную пелену и гневно махнул рукой. – Еще одна такая неделя – и ледяной капкан захлопнется на всю зиму.

– Что нам не страшно, ведь король Стефан не зовет нас обратно, – рассудительно ответил отец Ковновский. – А посему мы обязаны продолжать наши труды. Во славу Господа и Польского государства.

Отец Погнер покосился на золотые луковки, сиявшие над деревянной кровлей хором Василия Шуйского.

– Да, – согласился он и продолжил, растягивая слова: – Жуткий город, жуткие дома, жуткие храмы! Эти Русские еще смеют называть Москву третьим Римом. Ха! – Он обернулся к своему спутнику и в возмущении выпалил: – И не вздумайте защищать их, отче, ибо они уже прокляты! Господом нашим!

– Все дело в невежестве, – вздохнул отец Ковновский, стараясь утихомирить расходившегося патрона.

Они шли мимо высоких – затейливой ковки – ворот. Отец Погнер гневно качал головой.

– Русские вероломны и лживы! Все, все!

– Их сбивают с толку пастыри, – сказал отец Ковновский, чтобы что-то сказать, – исповедующие учение, ошибочное в своей сути.

– И князья, – добавил отец Погнер, злобно поглядывая на нескончаемый добротный фасад сложенных из огромных бревен хором. – Властолюбивые негодяи, накажи их Господь!

– Аминь, – вполне искренне произнес отец Ковновский, ничего не имевший против последнего пожелания. – Они совершенно лишены благочестия.

– И за это Господь ниспошлет в их снедь скорпионов, а в сновидения – всяческие кошмары, – заявил отец Погнер. – Они будут жить в нужде и стыде, пока не созреют для покаяния. – Он поскользнулся на укатанном льду и чуть было не упал, но отец Ковновский подхватил его под руку.

Они зашатались, быстро перебирая ногами, затем с большим напряжением выпрямились, боясь шелохнуться и тяжело отдуваясь. Прохожие вокруг захихикали. Пришлось притвориться, что их не касаются эти смешки.

– Едва упаслись, – послышалось откуда-то сверху. Говорили по-польски.

Отец Ковновский вывернул шею и увидел плотного светловолосого мужчину верхом на нетерпеливо пританцовывавшей рыжеватой кобыле – боярина, судя по бороде и расшитому золотом полушубку.

– Едва, – нехотя откликнулся он.

– Недавно один тут так хлопнулся, что его унесли. Можно считать, вам еще повезло, – сочувственно продолжал незнакомец. – Вы, меня, верно, не помните, но мы встречались. В Грановитой палате, около года назад. – Он повернул лошадь и, слегка поклонившись, подъехал к иезуитам. – Я Анастасий Сергеевич Шуйский.

Отец Погнер недружелюбно нахохлился, однако отец Ковновский счел нужным вступить в разговор:

– Да. Я припоминаю. Это было перед аудиенцией у прежнего государя. Сочту за честь возобновить наше знакомство, князь.

– Нет, – поспешил поправить его Анастасий. – Князь – мой двоюродный брат. – Он спешился и кивнул на хоромы. – Я же – простой боярин, младшая ветвь.

– Ага, – протянул отец Погнер, словно ему все стало ясно. – Весьма интересно. Весьма.

– Такова судьба младших – служить старшим, и я в этом смысле не исключение, – сказал Анастасий с неожиданной злобой, но тут же взял себя в руки. – Когда старший приказывает, младший вынужден повиноваться. – Он сдержанно улыбнулся. – А в Польше у вас тоже так?

– Как и во всем мире, – ответил отец Ковновский, философски пожимая плечами. – Приятно, что вы решились с нами заговорить. В Москве обычно от нас отворачиваются, а потому… – Поймав грозный взгляд отца Погнера, он осекся и замолчал.

– Не стоит обижаться на всю Москву за невежливое поведение некоторых чванливых бояр, – примирительным тоном проговорил Анастасий, почуяв, что удача сама плывет в руки. И как раз вовремя, ибо не минуло и получаса с того момента, как Василий объявил ему, что более не нуждается в услугах каких бы то ни было грамотеев. Брат явно кого-то нашел. Но кого? Это предстояло выяснить, и как можно скорее. Он улыбнулся еще раз. – Вы сейчас от царя?

– Нет, – ответил с неудовольствием отец Погнер. – Нам сказали, что Федор Иванович уже побеседовал с англичанами и весьма утомлен. Мы ходим в Кремль каждый день, но всякий раз натыкаемся на всевозможные отговорки.

Анастасий сочувственно покачал головой.

– Непростительное небрежение. Но все же не вините в нем бедного царя Федора. Не он выбирает собеседников, а другие. Он лишен возможности как-то влиять на события, а если и попытается, никто не обратит на это внимания. Никита Романов вообще хочет освободить его от участия в дипломатических переговорах, но Борису Федоровичу угодно, чтобы все шло по-прежнему. – Заметив, как гневно сверкнули глаза отца Погнера, он счел возможным продолжить игру: – Конечно, от Годунова все терпят: тот ведь не жалует ни своих, ни чужих.

– Годунов, – с презрительной миной вновь заговорил отец Погнер, – соизволил принять вчера Ракоци, но к нам сегодня не вышел. Он заявляет, что Польша получит все, что ей требуется, но без наших хлопот.

– Вот видите, – подхватил Анастасий. – Видите, что за люди сейчас окружают царя? – Он одарил иезуитов самой ангельской из своих улыбок. – Я понимаю вас, достойные пастыри. Я ведь и сам все это хлебал, и не раз.

Отец Погнер с удивлением посмотрел на боярина.

– Вы? Вы ведь так родовиты…

– Ах, достойный отец, вы даже не представляете, насколько запутана сейчас наша жизнь. – Анастасий осенил себя крестным знамением. – Двор лихорадит, там не на кого опереться. И доверять, соответственно, нельзя никому. – Он позволил себе многозначительно помолчать и продолжил: – Я молю Господа положить конец распрям, но на небе, видно, молитвам моим внимать не хотят. Их, я думаю, там даже не слышат.

– Господь не глух, – сухо отозвался отец Погнер. – Он слышит, он зрит, он судит, а нам должно склоняться перед этим судом. – Он хотел было повернуться, чтобы уйти, но отец Ковновский понимающе закивал.

– Доля придворного нелегка, – произнес он участливо.

– Вряд ли можно сказать, что я состою при дворе, – возразил Анастасий, снова мрачнея. – Шуйских там представляет мой двоюродный брат. Он обошел всех наших родичей, включая родных своих братьев, и тоже замешан во все интриги, нацелившись чуть ли не Казанское княжество, а может быть, и на что-то другое, о чем мне не хочется говорить. – Он удрученно покашлял, косясь на иезуитов. – Боюсь, он без колебаний поступится честью семьи, чтобы достичь своих целей. Я сознаю, что мои подозрения грешны, но не могу их отринуть.

Отец Ковновский был глубоко потрясен.

– Неужто князь Василий так честолюбив?

– Не только честолюбив, но и решителен, – сказал Анастасий. – От него всего можно ждать. – Заметив, как алчно блеснули глаза отца Погнера, он понял, что избрал верный путь, и продолжил: – Некоторым боярам ведомы его планы. Но они боятся воспротивиться им, зная, насколько коварен и изворотлив Василий. Несомненно, и мне следовало бы молчать, однако когда речь заходит о достоинстве рода…

– Да! Да! – с воодушевлением подхватил отец Погнер. – Бывают ситуации, когда человек не может не возмущаться.

– Значит, вы меня понимаете, – с чувством произнес Анастасий. – В таком случае вы должны разделять и мою тревогу за судьбу царя Федора.

– Мы ежедневно молимся о его здравии, – заверил отец Ковновский.

– Как и о процветании вашей великой страны, – елейным голосом прибавил отец Погнер.

Анастасий же в свой черед вознесся к самым вершинам чистосердечия.

– Таковы и мои молитвы, достойные пастыри, хотя я молюсь на русском, а не на латыни. И, могу вам признаться, меня особенно удручает положение нашей Церкви. Скажите мне, почему нам во всем следует оглядываться на Иерусалим? С какой такой стати наш государь должен склоняться перед велениями тамошнего патриарха?

– Мы, католики, признаем правление Папы, – сказал отец Погнер бесцветно.

– Да, но ваш Папа со всех сторон окружен мудрыми кардиналами, являющимися его представителями при правительствах разных стран. У иерусалимского патриарха таких советников нет. И тем не менее он все же требует, чтобы мы подчинялись ему. – Анастасий демонстративно поежился, заслоняясь от ветра рукой. – Любезные пастыри, мне приятно беседовать с вами, но здесь, я сказал бы, не очень уютно. Позвольте мне пригласить вас в свой дом. Там тихо, тепло, там мы сможем поговорить без помех и более откровенно. Окажите мне столь великую честь. В эти смутные времена мы, возможно, нашли бы друг в друге опору.

Отец Погнер прочистил горло и сплюнул.

– Нам не советовали сближаться с местными жителями.

– И кто же? Годунов? Нагой? Романов? Курбский? Скуратов? Кто попытался внушить это вам? – Анастасий пренебрежительно хмыкнул. – Однако вашему сотоварищу Ракоци что-то таких вещей не внушают. Подумайте почему. Я вам отвечу: люди злой воли стараются разъединить людей достойных, опасаясь, что те найдут общий язык и воспротивятся их гнусным козням. – Он специально сослался на венгра, подстрекая тем самым иезуитов принять приглашение.

– Вы… – Отец Погнер, колеблясь, прищурился, потом решительно произнес: – Вы, я думаю, правы. От собеседования никому не будет вреда.

– Тогда не угодно ли вам навестить меня завтра? – вкрадчиво спросил Анастасий, и его губы, схожие в очертаниях с оружием древнеримского бога любви, изогнулись в улыбке. – Я велю слугам подать изысканные закуски, а повара приготовят телятину с луком.

Отец Ковновский, занервничав, возразил:

– Вам не стоит так беспокоиться, князь. Лучше отдать свое время благочестивой беседе, чем ублажению чрева.

– Чепуха, – отмахнулся отец Погнер. – Одно не мешает другому. Князь примет нас в соответствии с обычаями, царящими здесь, а мы, в свой черед, смиренно примем его угощение и возблагодарим Господа за благорасположение к нашим молитвам. – Он испытующе оглядел Анастасия. – Возможно, этот визит принесет нам большее удовлетворение, чем постоянное обивание порогов Кремля. Мы непременно будем у вас.

– После полуденной службы, – поспешил уточнить Анастасий, готовый на все, чтобы заманить иезуитов к себе. – Я пришлю за вами повозку. – Ему самому такая навязчивость показалась бы оскорбительной, но инородцам, похоже, она пришлась по душе. – Вся моя челядь будет к вашим услугам. – Он для вескости помолчал. – Я пригласил бы и музыкантов, однако домочадцы все еще скорбят по моей сроднице, умершей всего месяц назад.

Иезуиты перекрестились.

– Господь да упокоит ее, – пробормотал отец Ковновский.

Отец Погнер насупился.

– Уместен ли будет в таком случае наш визит?

Анастасий показал жестом, что прискорбное обстоятельство его нимало не беспокоит.

– Это не прямое родство. Она просто жила в моем доме. Да вы, возможно, о ней слышали, ведь это ее дочь вышла замуж за вашего венгра.

– За этого шарлатана? – прошипел отец Погнер. – Пусть дьявол пожрет его требуху.

Ответ порадовал Анастасия, однако показывать это ему не хотелось.

– В нем много лукавства, – заметил чуть опечаленно он.

– Лукавства? – повторил отец Погнер. – Да, как в любом хищнике – в волке или в гепарде…

Отец Ковновский в смущении промолчал.

– Как бы там ни было, с музыкой придется повременить, – произнес Анастасий с умеренным сожалением. – Впрочем, вас, как священнослужителей, это, возможно, не очень-то раздосадует.

Отец Погнер не позволил себе рассмеяться, но в глазах его промелькнуло нечто похожее на одобрение.

– Вы проницательны, князь.

– А вы очень любезны, – отозвался вежливо Анастасий и сделал шаг к своей лошади, но с большой осторожностью, чтобы не поскользнуться на льду. – Тогда всего доброго. Завтра в полдень, достойные пастыри, я буду вас ждать.

Отец Погнер кивнул и осенил его благословляющим жестом.

Анастасий почтительно склонил голову, потом вспрыгнул в седло и направил лошадь к Спасским воротам, позволив ей самой выбирать путь. Он ехал, погрузившись в нелегкие размышления, которые не оставляли его до конца дня.

Впрочем, наутро он уже был готов к приему гостей и, когда подошел назначенный час, сам открыл двери, чтобы впустить их.

– Добро пожаловать, добрые пастыри. Входите же, не стесняйтесь. И знайте: тут все в вашей воле. – Он поклонился и провел визитеров в пышно обставленную гостиную, где, указав на мягкие кресла, поклонился еще раз: – Надеюсь, вам в них будет удобно. – Анастасий прокашлялся. – Священника, что живет в моем доме, сейчас, к сожалению, нет. Он еще с вечера собирался пойти помолиться за упокой души Галины Александровны и возвратится лишь после вечерни.

– Мы привыкли к тому, что многие православные пастыри нас избегают, – заметил чопорно отец Погнер. – Тем не менее мы помолимся за него, как и за вашу почившую родственницу.

Отец Ковновский тут же перекрестился.

– Сочувствую вам и скорблю.

Анастасий несколько растерялся, не готовый к такому началу беседы, и потому отозвался не сразу.

– Благодарствуйте. Галину внезапно разбил паралич, и через пять дней она скончалась на руках у благочестивых монахинь. Жизнь не баловала бедняжку, но умирала она в благости, ибо ей довелось все же узреть, как ее чадо идет под венец. – Боярин перекрестился. – Добрые сестры денно и нощно поминают ее имя в молитвах. – Он не добавил, что труд молельщиц оплатил зять, а не он.

– Достойное поведение, – одобрительно кивнул отец Погнер. Он опустился в кресло, но сел совершенно прямо и даже чуть наклонился вперед. – Мне бы хотелось, князь, знать ваши планы.

– А мне – ваши, – откликнулся Анастасий, внутренне морщась. При всей своей разворотливости он не любил поспешать. – Однако позвольте мне поначалу поторопить своих слуг. Эй, кто-нибудь! – Он хлопнул в ладоши и с укоризной сказал двум вбежавшим в комнату холуям: – Где вы там прячетесь? Бегите за угощением. Не заставляйте этих достойных пастырей ждать.

Те, увидев иезуитов, изумленно вытаращили глаза, потом поклонились и, толкая друг друга локтями, попятились к двери. Можно было не сомневаться, что угощение не будет доставлено, пока весь дом не узнает о прибытии странных гостей.

Холуи убежали, но им на смену на пороге гостиной возник худой высокий старик.

– У тебя гости, что ль, Анастасий? – спросил он, хватаясь рукой за косяк. – Тут вроде слышалась иноземная речь. Уж не греки ли это?

– Я действительно принимаю гостей, старина, и очень важных. Это посланцы польского короля: отец Погнер и отец Ковновский. – Анастасий повернулся к иезуитам: – Разрешите представить вам Петра Григорьевича Смольникова. Он ветеран многих битв и защищал. Оружейный квартал при последнем набеге монголов. А до того сражался везде – от Казани до Брянска. Его за ратную доблесть весьма почитал сам царь Иван.

– Честь и хвала, – сухо сказал отец Погнер.

Отец Ковновский проявил большую доброжелательность.

– Ваш героизм восхищает.

– Монгольский копейщик лишил меня глаз, – спокойно сказал старик, кланяясь на голоса. – Господь оставил мне жизнь, а Анастасий Сергеевич из милости взял меня в приживалы.

– Пустое, – с чувством откликнулся Анастасий. – Ты оказал мне великую честь, согласившись жить в моем доме. – Он помолчал, позволяя полякам оценить сказанное, затем продолжил: – Ежели хочешь, посиди вместе с нами. Мы собираемся побеседовать о церковных делах.

Ветеран машинально перекрестился.

– Это не про меня. Я человек неученый. Я молюсь, крещусь и пощусь, а все остальное оставляю на суд тех, кто более сведущ. – Он вновь поклонился и, придерживаясь за стену, неторопливо двинулся прочь.

– Надеюсь, это вторжение не расстроило вас, – обратился к гостям Анастасий. – Петр Григорьевич всю жизнь провел на приволье, в седле, и нынешнее стесненное существование чрезвычайно его удручает.

– Ваше милосердие достойно похвал, – произнес отец Погнер, нетерпеливо постукивая пальцами по подлокотнику кресла. – Но, надеюсь, теперь мы сможем перейти к обсуждению более насущных вопросов. – Он взглянул прямо в глаза Анастасию. – Если только ваши намерения не изменились со вчерашнего дня.

– Никоим образом, – ответствовал Анастасий, подходя к своим иноземным гостям. – Присаживайтесь, отец Ковновский, так вам будет свободнее. – Он указал на ближайшее кресло, и отец Ковновский послушно сел. – Разумеется, у нас есть о чем побеседовать. Конечно, приватно, но все-таки не без надежды на пользу. Вам ведь известно, что Русская православная церковь ныне сама в себе словно бы не вольна. Патриарх Иерусалима назначает наших митрополитов и делает это, не обращая внимания на пожелания нашего государя и совета бояр. Это постыдно, ибо никому не известные, но преданные патриарху священники вдруг возвышаются и получают власть над теми, кто остается верным отечеству и сознает его нужды. – Он истово перекрестился. – Вы ведь не только священнослужители, но и поляки – вы должны понимать, что править из-за моря нельзя. Но у нас так выходит, и это ослабляет страну, которая на сей день является настоящим оплотом православного мира. Кроме того, я думаю, что и вас тревожит вопрос, какое будущее уготовано всему христианству в целом. – Он огладил ладонью бороду. – Я лично не хочу, чтобы на наши иконы легла тень зеленых знамен Магомета.

– Всех нас печалит опасность, какую являют собой турки, – осторожно высказался отец Погнер. – Это одна из причин нашего пребывания здесь. Христианским странам не следует свариться между собой, когда на них зарятся нечестивцы.

– Да. Именно так, – согласился с ним Анастасий. – Ваша проницательность не имеет границ. – Он потупил взор. – Но многие из нас словно ослепли, считая, что раз мы разбили монголов, то и магометане не осмелятся выступить против нас.

Отец Ковновский неловко поерзал в кресле и, взглянув на отца Погнера, произнес:

– Еще среди бояр говорят, что туркам не нужны ваши непроходимые леса и бесконечные зимы. Как можно убедить их в обратном?

– Сказав, что война уже начата. Ибо турки захватили Константинополь, вынудив патриарха бежать в Иерусалим, со всех сторон окруженный войсками ислама. – Анастасий стукнул кулаком по ладони. – Это прямой удар в сердце всего православия, вот почему я и утверждаю, что Русь, смотрящая в рот Иерусалиму, в скором времени превратит нас в турецких рабов!

Отца Погнера так поразил этот довод, что во взгляде его промелькнуло невольное уважение.

– От такого удара можно и не оправиться, – заметил он словно бы вскользь, но на деле недвусмысленно намекая, что в такой ситуации у россиян нет иного пути, чем поголовное обращение в католичество.

. – Да, это именно так, – кивнул Анастасий, глазами показывая, что прекрасно все понял. – Вы могли бы послужить нам оплотом против врагов и тем самым спасти нас. – Он вскинул руку, призывая иезуитов к молчанию, ибо заслышал приближение слуг. – Прибыло угощение, достойные пастыри. Прошу отведать его, ибо оно предлагается вам с добрым сердцем и с немалой надеждой на ваш аппетит.

Слуги вдвоем втащили в гостиную огромный поднос, загруженный разнообразными кулебяками, тушеной телятиной, жареной дичью, а также всяческими сластями и золотыми чашами, где в вишневой наливке плавали ломтики дыни.

– Князь наш просит вас не гневаться на него за столь скромную снедь, – объявили в один голос они.

– Какое роскошество! – воскликнул отец Ковновский и вновь покосился на отца Погнера, проверяя, то ли он говорит. – Ваше гостеприимство воистину безгранично.

Анастасий слегка поклонился и обратился к слугам:

– Принесите гостям чистые ложки и вилки. Для них непривычно носить их с собой, а иноземный обычай не позволяет им трапезничать с помощью рук.

Те вновь вытаращили глаза, но со всех ног бросились исполнять повеление.

– Все это выглядит весьма соблазнительно, – отметил отец Погнер, кривя уголки губ. – Господь возблагодарит вас за щедрость.

– Аминь, – заключил Анастасий, перекрестившись, и двинулся к печке, чтобы проверить, хорошо ли она горит, а заодно дать возможность иезуитам посовещаться. Он обладал тонким слухом и знал, что услышит, о чем они говорят.

– Надо бы сообщить королю Стефану об открывающихся возможностях, – неуверенно пробормотал отец Ковновский, – но сейчас ведь зима. Полагаю, нам следует все осмотрительно взвесить и решить, как бы он поступил на…

– Мы не можем решать за короля Стефана, – с привычной суровостью прервал его отец Погнер. – Но мы должны выслушать этого человека. Он родовит, мыслит здраво и, вероятно, найдет для нас способ получить доступ к царю или к Годунову в обход изменника-венгра.

– Ему будет мало одних благодарностей, – предостерег с дрожью в голосе отец Ковновский. – Поддержав его, мы можем поставить нашу репутацию под угрозу.

– Она и так уже под угрозой, и все из-за действий того же Ракоци, – вспыхнул отец Погнер. – Он позорит всю нашу миссию своим поведением, и я не желаю долее терпеть его произвол.

Тут возвратились слуги – с ложками, с вилками. Вручив их иезуитам, они поклонились в пояс и торопливо ушли.

Улыбающийся Анастасий неспешно вернулся к гостям. Он понял, что рыбка заглатывает наживку. Еще немного усилий – и это знакомство обратится в союз, достаточно мощный, чтобы крепко тряхнуть вконец обнаглевшего братца. А свалив Василия, нетрудно дотянуться и до Годунова. Столь блестящие перспективы пьянили его без вина.

– Поскольку вам неугоден Ракоци, – заявил он, дерзко поигрывая глазами, – быть может, вы пожелаете вступить в сотрудничество со мной?

– Что? – вскинулся отец Погнер, сразу сообразивший, что боярин все слышал.

Синие глаза Анастасия безмятежно сияли.

– Да, собственно, ничего. Просто мне подумалось, любезные пастыри, что у нас с вами общие цели и что, объединившись, мы можем достигнуть гораздо больших успехов, чем порознь.

Отец Погнер поджал губы.

– Возможно, в ваших словах есть резон, – признал он после длительного молчания.

– То, что успешно послужит интересам нашей Церкви и нашего короля, не может не обернуться благом для вас, – пробормотал отец Ковновский и, взмокнув от напряжения, вдруг задумался, имеется ли в его словах хоть какой-нибудь смысл.

– Безусловно не может, – с легкой долей иронии подтвердил Анастасий, принимаясь за кулебяку.

* * *

Отрывок из донесения капитана английского судна «Эксетер» сэру Джерому Горсею.

«…Через трое суток мы покидаем Новые Холмогоры и отправляемся в Лондон с полным грузом мехов, янтаря, пеньки, китового жира и шелка. Мы пополнили свои съестные запасы, закупив в том числе тридцать живых гусей и двух свиней, которых забьем уж в море.

В команде насчитывается тридцать один человек, включая двух коков. Все члены экипажа признаны годными для перехода, всем им объявлено о хорошей прибавке к жалованью, если судно придет в порт прибытия досрочно и без потерь. Матросы у нас сплошь англичане, кроме троих наемников. Это два норвежца, мастерски штопающие паруса, и один датчанин – цирюльник.

Пока мы готовили „Эксетер“ к обратному переходу, в местную гавань вошло немецкое судно – с намерением там и зазимовать. Я побеседовал с капитаном Хенгелем, возбудившим во мне дурные предчувствия. Он, правда, был очень сердечен, но, как мне стало известно, его люди за моей спиной принялись деятельно собирать любые сведения о нас, вплоть до названия фирмы, в которой мы застрахованы, и суммы страховки. Опасаюсь, что этот пройдоха намеревается перевербовать всех наших поставщиков, посулив им большие барыши, и потому прошу вас в этой связи что-нибудь предпринять.

Я планирую возвратиться в Белое море в мае или в июне – в зависимости от погоды – с полным грузом добротных английских товаров. До тех пор производить у русских закупки будет экипаж „Катрин Монморанси“. Это судно окружат плотами из рубленых бревен – такова русская практика защиты кораблей от сокрушительного давления льдов. Я поручил капитану Персивалю присматривать за капитаном Хенгелем. Если тот хоть в малой степени попытается подорвать нашу торговлю, Генри ему воспротивится и начнет искать способы вам о том сообщить.

Настоятельно прошу вас развивать наши торговые отношения в этих краях. Я, как и многие судоводители, весьма заинтересован в увеличении количества грузов и фрахтов. Если уровень прибыли застынет на одном месте или начнет вдруг снижаться, я не уверен, что возобновлю наш контракт. Есть ведь еще Китай, Индия, Африка, Новый Свет…»