Текст книги "Тёмные самоцветы"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА 3

Апрель вступал в свои права робко, словно не веря, что кто-либо этому рад, и почки на ветвях городских деревьев распускались неохотнее, чем всегда. Горожане, глядя на них, пожимали плечами и вновь погружались в обыденную суету.

Ракоци, не желавший зависеть от капризов московской погоды, превратил часть своей конюшни в некое подобие европейской оранжереи, приказав разобрать над ней крышу и установить вместо нее рамы, затянутые промасленным пергаментом, пропускавшим солнечные лучи. В расставленных вдоль стен кадках и конских кормушках, щедро наполненных черно– и красноземом, пустили побеги молодые растения, жадно стремящиеся к приглушенному верхнему свету. На ночь рамы с пергаментом накрывали сколоченными из досок щитами, и слуги с неудовольствием выполняли эту работу, несмотря на солидный прибавок к обычному вознаграждению за труды.

Четверо хмурых малых, осторожно спускавшиеся с крыши, думали только об ужине и в наступающих сумерках не заметили, как мимо них в конюшню проскользнула их госпожа. Ксения шла с гордо вздернутой головой, но глаза ее были тревожны.

Ракоци, разжигавший масляные светильники, приостановился и внимательно посмотрел на нее, ничем не показывая, что удивлен нежданным визитом.

– Входите, Ксения Евгеньевна, – сказал он приветливо. – Если позволите мне продолжить, здесь станет намного светлее.

Она стояла в проходе, озадаченная увиденным, потом выдохнула:

– Как тут хорошо!

– Благодарю, – сказал Ракоци, возвращаясь к светильникам. – Я еще не закончил всего, но сделана уже добрая половина.

– А они говорят… – начала было Ксения, но запнулась.

Они! Вечно – они. Ракоци внутренне передернулся.

– Что же? – спокойно спросил он.

На щеках ее вспыхнул румянец.

– Что у вас тут… – Она замолчала опять.

– Кладбище? – Ему удалось замаскировать иронией горечь.

Ксения красноречиво потупилась, потом прикоснулась к листьям тимьяна и наклонилась, чтобы вдохнуть их аромат.

– Вы устраиваете здесь сад?

Ракоци усмехнулся.

– Можно сказать и так. – Скорее, землехранилище, добавил он про себя. Все лучше, чем прятать карпатскую землю в дубовых ящиках и кожаных сундуках, разжигая и так уже сделавшееся назойливым любопытство прислуги.

– Разве это не сад? – спросила она, склоняясь над кадкой, в которой росла молодая березка.

– Королева Англии или Папа Римский определенно согласились бы с вами. Я же – алхимик, и эти растения нужны мне больше для дела, нежели для услаждения глаз, – произнес он мягко, раздумывая, что же заставило ее прийти на задворки, где русским боярыням вообще не пристало бывать. – Например, вон та ива, когда подрастет, позволит получать из ее коры средство для облегчения страданий от мышечных болей и лихорадки.

Она кивнула – скорее для того, чтобы показать, что слушает, – мало вникая в смысл его слов, и нахмурилась, глядя на ряд ушатов с сине-зелеными луковицеобразными всходами.

– Что это такое? Я видела нечто подобное… еще в детстве в деревне.

– Китайские маки, пока совсем юные, – пояснил Ракоци. – Когда они вызреют, из них можно будет готовить сироп для утоления боли при серьезных ранениях. У меня он был, но кончился, когда я вправлял Неммину перелом.

– Он очень страдал, – напомнила Ксения.

– А без снадобья мучился бы много больше, – спокойно возразил Ракоци, зажигая последний светильник и поворачиваясь. – Лекарство из анютиных глазок тоже хорошее средство от боли. Не столь сильное, как настойка из мака, но более действенное, чем ивовая кора.

Сделав еще шаг к нему, Ксения глубоко вздохнула.

– Ференц Немович, – сказала она, чуть помедлив. – Мне нужно поговорить с вами. Пожалуйста. Выслушайте меня. Я решила, что должна все вам сказать, хотя у меня были сомнения.

– Вот как? – Ракоци загасил свечу и поставил ее на бочонок с ламповым маслом. Его темные глаза потеплели.

Теперь, когда все внимание мужа было направлено на нее, Ксения снова заколебалась.

– Я… я давно ношу в себе это… с месяц, наверное… или больше… – Она отвернулась так резко, что край ее сарафана чуть было не опрокинул горшок с можжевельником. – Боже милостивый! Я так неуклюжа.

– Ничего страшного, – ласково произнес он. – Продолжайте, прошу вас.

– Я пыталась сказать вам все это и раньше, но вы были заняты или… были со мной… и я… и мне не хотелось… – Она всплеснула руками. – Это так скверно, что я…

Ракоци потянулся и тронул ее за плечо.

– Не стоит так мучиться, Ксения. Успокойтесь. Я вас не съем. Говорите.

Она – опять резко – повернулась к нему, но держалась по-прежнему на расстоянии.

– Да, ведь вы так добры… а я… я неблагодарная дура. Не понимаю, отчего вы не бьете меня. Но неустанно благодарю за то Господа и Пречистую Деву.

На этот раз отвернулся он.

– Я слишком хорошо знаю, что такое побои. И повторяю, что никогда не причиню вам зла.

– Вы можете и передумать. – Голос Ксении задрожал. Она глубоко вздохнула. – Я и сама на вашем месте не снесла бы предательства в своем доме.

Несмотря на большое желание утешить ее, ему захотелось узнать, что же она натворила.

– Если моего слова вам недостаточно, вот мой стилет. – Ракоци ощупью нашел на поясе ножны. – Я дам вам его, чтобы вы в крайнем случае смогли от меня защититься. – Он потупился, поймав ее изумленный, испуганный взгляд. – Простите, Ксения. Это шутка. Неуместная шутка.

Его смущение подбодрило ее, она выпрямилась и расправила плечи.

– Я сделала одну вещь… полагая, что в ней ничего нет дурного. Я рассудила, что тот, кто просит меня о ней, не стал бы просить, если бы в этом было что-то неправильное. Возможно, я и сглупила, но сделанного не воротишь. А теперь мне все кажется, что я обманулась и что я перед вами грешна, против собственной воли. Я ведь совсем не хотела вас подвести. Мне сказали, что к вам это отношения не имеет. Я, возможно, плохая жена, Ференц Немович, но я никогда бы не пошла бы на то, что посчитала бы опасным для вас. Никогда. Ни за какие блага, ни даже за все радости рая. – С каждой фразой она отступала на шаг и, замолчав, замерла в отдалении.

Тревога, которая в нем шевельнулась, не нашла отражения на лице Ракоци. Голос его звучал по-прежнему мягко.

– Что же вы сделали, Ксения?

Она всплеснула руками и вновь свела их в замок.

– Мой дядюшка попросил меня рассказать ему о Юрии. О том слуге, которого вы отослали к…

– Я знаю, о каком Юрии вы говорите, – прервал он ее.

– Да. – Ксения судорожно вздохнула. – Да, Анастасий Сергеевич хотел знать, почему его отослали к иезуитам. Он все выяснял, не сделали ли вы это, пытаясь примириться с отцом Погнером, но я ответила, что мне это неведомо. – Она прошлась по импровизированному питомнику, рассеянно оглядела маки, потом подошла к кадке с аконитом и, обогнув большой раскрытый дорожный сундук с землей и торчащим в ней садовым совком, вернулась на место. – Он сказал, что польское посольство настроено против вас и что отец Погнер обвиняет вас в ереси. Это правда?

Ракоци пожал плечами.

– Да. Это так. Мне запретили посещать мессу.

– А Юрий должен был рассказать, как все обстоит на деле и склонить их к перемене своего мнения? – допытывалась она в надежде на благополучный исход разговора.

– Надеюсь, что этого не случилось, – мрачно откликнулся Ракоци. – Несомненно, Юрий отозвался бы обо мне как о слуге сатаны, а отец Погнер весьма бы возрадовался такому свидетельству.

Ксения, побледнев, осенила себя крестным знамением.

– Как о слуге сатаны?

Ракоци саркастически рассмеялся.

– Ксения-Ксения, вы неглупая женщина и со временем непременно поймете, что людям свойственно объявлять слугами сатаны тех, кто не соглашается с ними или им почему-либо неугоден. – Темные глаза его помрачнели и устремились куда-то вдаль. – При всем при том они чествуют труса как храбреца, называют бессребреником корыстолюбца и нарекают благочестивым того… – Он внезапно умолк и потер лоб ладонью.

– Благочестивым – кого? – прошептала Ксения.

Ракоци тряхнул головой.

– Все это лишь досужая болтовня, дорогая. – Он какое время наблюдал, как она мнет в ладонях сборки шелкового сарафана, потом поднял руку. – Это все, что хотел узнать князь Анастасий? Почему Юрия отослали к отцу Погнеру?

Ксения отозвалась не сразу.

– Было еще кое-что. Он хотел, чтобы я сообщила ему, когда понесу. Сразу, как только месячные у меня прекратятся.

– Надо же! И что вы ответили?

– Я сказала, что пока что не в тягости… насколько возможно об этом судить, – заявила она, довольная, что смогла показать, как ловко ей удалось вывернуться из щекотливого положения. Неприятное объяснение, по ее мнению, на том должно было бы и закончиться, однако Ракоци так не считал.

– И что же он на это сказал?

– Сказал… – Дыхание ее стало прерывистым. – Сказал, что все складывается неплохо и что ему в таком случае будет легче позаботиться обо мне. Когда вас с позором отзовут в Польшу, где брак наш считается недействительным. Вам ведь придется меня тут оставить. Зачем я вам там?

– Никто никуда меня пока что не отзывает, – сказал, поморщившись, Ракоци. – А если такое все же случится, я обязательно заберу вас с собой. Если вы пожелаете, разумеется, – прибавил он, видя, что она чуть не плачет. – А если вы предпочтете остаться, то знайте, что ничья забота вам не понадобится. Я уже передал Борису Федоровичу деньги, достаточные для вашего безбедного существования. – Им через англичан были предприняты и другие шаги в обеспечение безопасности Ксении – на случай, если с Годуновым что-либо произойдет.

Ксения, выслушав его, несколько успокоилась, но все-таки заявила:

– Значит, отъезд ваш и вправду не за горами, раз вы ведете подготовку к нему. И то, что Юрий шпионит для вас у поляков, лишь доказывает, что все так и есть.

– Юрий и впрямь шпион, но определенно не мой, – спокойно парировал Ракоци.

Ксения пристально поглядела на мужа, потом догадалась:

– Так он… шпионил за вами?

– Да. – Ракоци рассмеялся, хотя на душе у него скребли кошки. – Не он первый, не он последний. Все это пустяки.

– Значит, поэтому вы и отослали его от себя? А почему к иноземным священникам? – Она боязливо перекрестилась.

– Чтобы знать, где он находится, – пояснил Ракоци. – А потом этот малый умеет читать и писать. – Он не стал говорить, что Юрий владеет не только русским, но глаза Ксении все равно округлились.

– Вот как? – пробормотала она, покачав головой. – А Анастасий Сергеевич говорит, что Юрий обязался сообщать вам обо всем, что происходит в польском посольстве.

– Для этого у меня есть отец Краббе, – сказал Ракоци, одновременно размышляя, чего добивается князь Анастасий и знает ли он об истинном положении дел. – Мы оба не делаем из этого тайны, ведь я как-никак сотрудник посольства, нравится это отцу Погнеру или нет. – Он прибавил, поймав ее недоверчивый взгляд: – Юрий был мной разоблачен как доносчик. Я полагаю, что он шпионит и в миссии, но не имею понятия для кого.

– Да, – Ксения несколько раз кивнула в знак того, что начинает верить его словам. – Да, на свете много лукавых и хитрых людей. Вот и Анастасий Сергеевич говорит, что вокруг нас одни змеиные гнезда. – Она машинально оперлась на верстак, заваленный какими-то ветками, но тут же охнула и, вскинув руку к губам, слизнула с ладони капельку крови. – Что это?

– Ежевика, – ответил Ракоци, подаваясь вперед. – Мне нужны ее корни. – Он торопливо шагнул к ней, но она пронзительно взвизгнула, попятилась и чуть было не упала, наткнувшись на горшок с драконовой бородой.

Ракоци тут же остановился.

– Сожалею, что напугал вас, – сказал он с долей горькой иронии в голосе. – Я лишь хотел осмотреть вашу ранку.

– Ничего страшного, – поспешно отозвалась она и покосилась на дверь.

Ракоци с нарочитой медлительностью отступил на два шага назад и, когда паника в ее взгляде угасла, спросил:

– Ксения Евгеньевна, не соизволите ли вы ответить на один мой вопрос?

Она мрачно взглянула на него.

– Конечно. Вы ведь мой муж.

– Нет, я хочу задать его не как муж, а как добрый знакомый. Ответите ли? – Он умолк и застыл в ожидании.

Она размышляла какое-то время, потом, еще раз лизнув ранку, кивнула.

– Хорошо. Я отвечу.

Взгляд Ракоци сделался жестким.

– Со времени нашей свадьбы я прикасался к вам трижды. Один раз – в купальне и дважды – в вашей опочивальне.

– Разве? – спросила она с напряжением и отвернула лицо.

Он постарался не показать, как больно его это задело.

– Как мы в те моменты располагались по отношению друг к другу? Где были вы? И где был я?

– Где? – Ксения растерялась и, чтобы скрыть это, попыталась схитрить: – Вы были со мной, а я была с вами. – Она машинально потрогала шею.

– Нет, где именно я находился? Перед вами или у вас за спиной?

– За спиной, – сказала Ксения раздраженно. – Именно это вы хотели узнать?

Он помолчал, унимая волнение.

– Как вы полагаете почему?

Она ответила с запинкой, не сразу, опасаясь попасть в расставленную ловушку.

– Чтобы я не видела вашу немощь.

– Немощь? – Ракоци коротко хохотнул. – Ладно. Давайте посмотрим. – Он развязал кушак и стал снимать доломан – столь поспешно, что даже не обратил внимания на стук упавшего на пол стилета. Затем распустил шнуровку нательной блузы и взялся за поясной ремешок, к которому крепились рейтузы и гульфик – деталь мужского нижнего облачения, особенно необходимая деятельному, подвижному человеку, проводящему свои дни в неустанных трудах. – Вот, извольте взглянуть.

Ксения дернулась, как от удара. Ей никогда в жизни не доводилось видеть столь жутких увечий. Впалый смуглый живот ее мужа уродовали ужасные шрамы, белыми пересекающимися хребтами спускавшиеся от подреберья к основанию пениса.

– Боже милостивый! – Она отвернулась и дважды перекрестилась.

– Я всегда находился за вашей спиной, – продолжил с пугающей невозмутимостью Ракоци, – чтобы не вызывать у вас отвращения, но теперь не вижу в том надобности, ибо вы все равно пренебрегаете мною. – Он порывисто затянул поясной ремешок, возвращая на место рейтузы и гульфик, затем поднял с пола доломан и швырнул его в пустую лохань, оставшись в распахнутой блузе.

– Ференц Немович, – произнесла потерянно Ксения. – Вы ошибаетесь. Это… это не так.

– Соизвольте хотя бы поворачиваться ко мне, когда желаете что-то сказать, – сказал он холодно, игнорируя ее заявление. – Вы теперь видели гораздо больше, чем те, кто когда-либо дарил мне близость.

– А… их было много? – Она резко повернулась, и ее руки невольно стиснулись в кулачки.

– Да, – уронил он спокойно.

– И все они были, конечно, блудницы, раз вы до сих пор вели холостяцкую жизнь? – Ксения замерла, испуганная как своей дерзостью, так и неожиданным всплеском ревности, внезапно потрясшим все ее существо.

Однако тот, к кому она обращалась, ничуть не разгневался и даже снизошел до ответа.

– Нет, блудниц среди них почти не было. Эти женщины… – Перед внутренним взором Ракоци вихрем пронеслась череда женских лиц, а в ушах зазвенели знакомые голоса. – У них по разным причинам не задавалась личная жизнь, и они искали забвения в моих ласках. – В тоне его не было и намека на сожаление или горечь, хотя воспоминание о Деметриче, как и всегда, отозвалось в нем болью. Не прошло и ста лет с того дня, как она отвергла бессмертие и предпочла умереть во второй раз – уже навсегда. – Но я любил их. И продолжаю любить. – Он пояснил, натолкнувшись на непонимающий взгляд. – Существуют некие неразрывные связи…

– Все связи когда-нибудь прерываются, – прошептала она.

– Но не скрепленные кровью.

Ксения помолчала, обдумывая услышанное.

– А со мной у вас есть подобная связь? – Она затаила дыхание.

– Я уже говорил вам о том. – Он смотрел, как она хмурится и покусывает губу, размышляя.

– Это было бы слишком прекрасно, – вырвалось у нее наконец. – Вам не следовало их прятать. – Она указала на шрамы. – Эти раны… Это они лишили вас силы?

– Отчасти, – произнес Ракоци, внутренне поджимаясь.

Ксения напряженно кивнула.

– В таком случае, думаю, мне следует постараться… не замечать их.

– Подавляя неприязнь? – спросил Ракоци хмуро. – Нет, Ксения, нет. Все будет лишь так, как вы пожелаете… если такое случится. Вам вовсе не обязательно к чему-то себя принуждать. Мне, как и вам, претит насилие всякого рода.

Претит! Конечно, претит. Но она как-никак взрослая женщина, а не испуганная девчонка. Ксения судорожно шагнула вперед. «Не бойся, – твердила она себе, – чего тут бояться? Да, он чужеземец, но это мало что значит. Чужеземцы тоже ведь люди, а этот – лучший из них. Он не дерется, не бранится и всегда очень вежлив. Он дал слово, что никогда не обидит тебя». Так она уговаривала себя, но уговоры не приносили ей облегчения. Ноги ее были словно свинцовыми и двигались так, будто она поднималась на ледяную гору, ежесекундно рискуя скатиться назад. Но Ксения все-таки шла, не сводя глаз с жутких шрамов и остановилась лишь тогда, когда ощутила, что может к ним прикоснуться.

– Вот. Я уже рядом.

– Не совсем, – сказал Ракоци. – Рядом, но… не совсем.

Она потупилась и кивнула.

– Правда, но… вы ведь можете… положить мне руки на бедра. – Сердце ее бешено колотилось, мешая ей говорить.

– Да. Могу. Но не стану. – Ракоци отклонился назад и привалился плечами к перегородке, разделявшей соседние стойла. – Я ведь уже не раз объяснял, что близость без взаимности ничего не может мне дать.

– Но я ведь сама предлагаю себя! – воскликнула Ксения раздраженно. – Отчего бы вам меня не обнять?

– Чтобы вызвать в вас ненависть? – спросил Ракоци. – И самому испытать отвращение – как к себе, так и к вам? Подумайте, есть ли в том смысл? – Он, наклонив голову, заглянул ей в глаза. – Ксения-Ксения, разве так сложно раз и навсегда взять в расчет, что вы – живой звук, а я – только отклик? И что достичь высот упоения я могу лишь тогда, когда их достигнете вы?

– Почему? – потребовала ответа она.

– Так я устроен.

– А я?

– Вы – дело другое. Суть вашей сущности – животворная сила, какой мне недостает.

Не зная, что на это сказать, Ксения подняла руку и положила ладонь мужу на грудь. Ткань распахнутой блузы чуть шевельнулась от его вздоха, ниже зашевелились и шрамы. Ксения вздрогнула, но руку не отняла.

– Как это случилось?

Ракоци покачал головой.

– Вам ведь известно, сколь велика людская жестокость. Враги, убившие моего отца, решили расправиться и со мной. – Он ощупью нашел у себя на груди руку Ксении и накрыл ее своей узкой ладонью. – Им вздумалось содрать кожу с моего живота. И они в том преуспели. – И даже в большем, пронеслось в его голове, однако ей о том знать, безусловно, не надо. – Но им не было ведомо, что люди одного со мной племени невероятно живучи. Нас следует сжечь или обезглавить, чтобы бесповоротно убить. А потому…

– Удалось ли вам отомстить? – перебила она, не желая слышать, что было дальше.

– О да, – отстраненно откликнулся Ракоци, радуясь, что глаза у нее опущены и что она не видит гримасу ярости, исказившую его лицо.

– Хорошо. – Ксения удовлетворенно кивнула и нерешительно подняла свободную руку. – Вы не рассердитесь, если я к ним прикоснусь?

– Нет, – сказал Ракоци, и глаза его затуманились. – Конечно же нет.

Пальцы ее принялись осторожно исследовать жуткие бугорки, постепенно спускаясь к паху. Жесткие, обесцвеченные, изборожденные поперечными стяжками, они уже не имели ничего общего с человеческой кожей и напоминали грубую вышивку на льняном полотне. Ксении вдруг показалось, что от них веет холодом, и она отдернула руку.

– Эти люди… они вас не оскопили.

– Я сын царя, – сказал Ракоци. – Завоеватели опасались прогневить небеса.

Она тут же истово перекрестилась и с благоговением заявила:

– Ибо сила Христова карает всякое зло!

Ни к чему было уточнять, что ужасная казнь состоялась за две тысячи лет до того, как родился Христос. Ракоци, кашлянув, отстранился.

– В общем, подумайте, как нам быть и чего вы хотите.

– Я не знаю, чего я хочу, – ответила с вызовом Ксения. – Как я могу это знать?

Он попытался растолковать.

– Припомните свои сны. Самые сокровенные, сладкие, полные неги. Расскажите о них, и мы попытаемся претворить грезы в явь. Если дело не сладится, мы попробуем что-нибудь изменить и будем пробовать до тех пор, пока не поймем, что вам нужно.

Воцарилось молчание. Долгое и неловкое. Оба стояли не шевелясь.

Наконец Ксения хрипло сказала.

– Меньше слов, больше дела. Вы подойдете ко мне со спины. Но лишь тогда, когда я дам знак. А пока стойте там, где стоите.

– Хорошо, – покорно откликнулся Ракоци, глядя, как она нервно расхаживает по границе света, льющегося от масляных ламп, и мрака, заполнявшего пустоту неотделанной части конюшни. – В будущем месяце здесь установят столы, а на стенах появятся полки.

– Не сомневаюсь, – оборвала его Ксения, останавливаясь. – Вот, я готова. Идите ко мне.

Ракоци, обладавший способностью передвигаться совершенно бесшумно, не стал сейчас пользоваться этим умением и пошел к ней, нарочито постукивая каблуками по булыжному полу. Шаги его были не слишком поспешными, чтобы Ксении не почудилось, будто он хочет накинуться на нее. Подойдя, Ракоци вытянул руку и плавно огладил талию Ксении, одновременно притягивая ее к себе, но с осторожностью, готовый при малейшем сопротивлении разжать пальцы. Она не противилась, и это обрадовало его.

– В крайнем стойле, – шепнул он, помедлив, – сложены овечьи шкуры. Шорники шьют из них седла. Они очень мягкие, теплые.

– Как вам будет угодно, – пробормотала она, помолчав. Зачатки решимости покидали ее, их замещала жгучая неприязнь. К нему, к тому, что вот-вот должно было произойти, и ко всему на свете. Все, чего сейчас ей хотелось, это вырваться и убежать.

– Нет, – шепнул Ракоци, ослабляя объятие. – Вам, а не мне. – Он наклонился, стал покрывать ее шею быстрыми мелкими поцелуями.

Ксению бросило в дрожь.

«Ну почему, почему это так неприятно? – мысленно восклицала она. – Он ведь твой муж. Вы, как положено, обвенчаны в церкви. Вас благословил сам московский митрополит. Он относится к тебе куда лучше, чем другие бояре к своим женам, он всегда добр, учтив, терпелив. Так почему бы тебе не откликнуться на его ласки? Почему ты сейчас вся обмираешь, дрожишь?»

Сквозь ткань сарафана Ксения ощущала жар, исходящий от его крепкого худощавого тела. «Боже милостивый, что же мне делать? Я… я закричу, если он не отпустит меня».

Словно прочтя ее мысли, Ракоци отстранился.

– Может быть, вы повернетесь и возьмете меня за руки. Тогда… они вас не будут пугать и… вы сами сможете направлять их.

– Какое странное предложение, – отозвалась в смятении Ксения и, собрав в кулак всю свою волю, резко, будто бросаясь с кручи, повернулась к нему.

Он стоял совершенно недвижно и смотрел на нее изучающим взглядом. Потом – очень мягко – сказал:

– Теперь дверь за вами, Ксения, но она, как вы помните, не заперта. Вы в любой момент можете скрыться.

Вот еще! Никто тут скрываться не собирается, но все же приятно иметь пути к отступлению. И приятно, что в нем столько чуткости. Ксении захотелось сказать ему это, однако она промолчала и в знак благодарности приложила руки к его рукам. Ладонь к ладони, палец к пальцу. И с удивлением отметила, что кисти мужа почти совпадают с ее собственными. Как странно, подумалось ей. То, что с минуту назад представлялось огромным и отвратительным, оказалось на деле небольшим и изящным.

Пока она, потупившись, привыкала к новому положению, Ракоци продолжал за ней наблюдать, почти физически ощущая, с каким трудом ей все это дается, и не зная, как снять с нее этот гнет. Колоссальная внутренняя борьба, происходившая в душе Ксении, вызвала в нем взрыв сострадания.

– Если бы я умел стирать прошлое, я бы без колебаний стер его, – сорвалось с его уст.

Она была потрясена.

– Гибель вашего батюшки? Пытки?

– Не мое прошлое. Ваше. – Ракоци наклонился и осторожно поцеловал ее в губы.

Озадаченная, она не ответила, но и не воспротивилась поцелую. Их руки были сомкнуты и опущены, их тела не соприкасались, но между ними не протиснулась бы и ложка. Осознав это, Ксения попыталась отпрянуть, но его пальцы даже не дрогнули: это были не пальцы – тиски. Она напряглась еще раз, и тиски стали разжиматься, покорные ее воле. Он весь в ее воле, поняла она вдруг и с изумлением вскинула голову.

– Это правда? Вы говорите, что думаете?

– Да. – Он кивнул.

Медленно, не сводя с него глаз, Ксения, завела его руки себе за спину и прошептала:

– Оставьте их там.

– Вы уверены? – спросил он.

Она кивнула, раздумывая, что делать дальше.

– Нам надо прижаться друг другу?

– Если вам этого хочется, – спокойно откликнулся он, но даже не шевельнулся.

Хочется?! Что значит – хочется? Хочется – перехочется! Да и хочется ли – вот вопрос. Надо признаться, ее все же тянет к этому сильному и непонятному человеку, однако… Не вполне понимая, что должно следовать за этим «однако», Ксения чуть помедлила и неуклюже прислонилась к мужу.

– Так?

– Так, – сказал он. – Но этого мало. Нужно бы и еще кое-что.

Что же? Ксения призадумалась, потом покраснела и покосилась на дверь.

– Вы хотите раздеть меня? – еле ворочая языком, спросила она.

– Нет, – усмехнулся мучитель. – Но вы бы весьма меня осчастливили, если бы сами сделали это.

– Что? – поперхнулась она, холодея от страха. – Мне раздеть вас?

Ракоци покачал головой.

– Нет, это уж точно бы походило на подвиг, а мы ведь уговорились следовать лишь вашим желаниям. Я же со своей стороны только пытаюсь вам намекнуть, что одежда порой нас стесняет и не дает нашей плоти заговорить на своем языке. А потому, если вы…

Ксения вскинула руку.

– Довольно. Все правильно. Не запутывайте меня. – Она решительно распустила завязки на сарафане, позволив тонкой шелковой ткани лечь золотисто-красной лужицей у своих ног, и обхватила себя руками, нервно комкая пальцами сборки нательной сорочки.

Видя, что она вся дрожит, Ракоци кивком указал на стойло с овчинами.

– Там вам сразу станет тепло и уютно, – сказал ласково он.

– Мне? – попыталась слукавить она. – Или нам обоим?

Он был серьезен и подтвердил:

– Да, нам обоим.

Ее опять затрясло, но уже от нахлынувших жутких воспоминаний. Давнее прошлое не давало забыть о себе. Переступив через сброшенный сарафан, Ксения передернулась и побрела к дальнему стойлу.

– Полагаю, вы правы, – храбрясь, заявила она. – С виду тут гораздо удобнее, чем на камнях.

Ракоци подошел к ней, но встал так, чтобы она могла видеть дверь.

– А теперь? Что будет дальше, Ксения?

Ответ был столь тихим, что он едва расслышал его.

– Приласкайте меня.

– Если таково ваше желание, – отозвался Ракоци, но не двинулся с места.

– Я хочу, чтобы вы ласкали меня, – повторила она напряженно.

– Скажите мне как.

– Я… я не знаю. – Ксения вдруг озлилась. – Как-нибудь. Как умеете. – Она повернулась к нему. – Я согласна на все.

– На все? – Он вгляделся в ее лицо, словно пытаясь понять, так ли это на деле. – Хорошо. И все же, если вам что-то покажется неприятным, дайте мне знак – и я сразу же вас отпущу.

– Да, – сдавленно пискнула Ксения, сглатывая комок, подкатившийся к горлу. – Я дам вам знать, – кашлянув, заявила она, приготовляясь к бурной и грубой атаке.

Ее не последовало. Ракоци лишь подался вперед и осторожно распустил завязки ее сорочки. Ткань, тонкая, как паутинка потекла с белых плеч, позволив ему поцеловать обнажившуюся ключицу; миг, еще миг – и руки его, отыскав ее груди, чуть придержали их в полураскрытых ладонях. Оставшись в одних коротких чулочках и войлочных обиходных туфлях, Ксения ощутила себя совсем беззащитной.

– Вы – само совершенство, – прошептал он, любуясь ее наготой. – Не стыдитесь меня, я ведь ваш муж. Мы не должны стесняться друг друга.

Ей захотелось броситься прочь, но легкий зуд в набухших сосках все нарастал, расходясь волнами по всему телу. «Нечего беспокоиться, пока я стою на ногах, – уверяла она себя, содрогаясь. – Нечего беспокоиться, я всегда могу вырваться, убежать. Пусть он насытится, пусть получит свое – я потерплю, от меня не убудет».

Между тем узкие твердые пальцы его уже дерзко пощипывали ее ягодицы. Поцелуем он раскрыл ее губы, не давая дышать. Второй поцелуй оказался необыкновенно долгим он длился и длился…

Его ласки становились все более жгучими, пьяня как вино и одаряя Ксению вихрем дотоле неведомых ощущений. Призрачный свет масляных ламп золотил ее кожу, но не мог скрыть лихорадочного румянца, разгорающегося на пылающих от сладостной пытки щеках, и она с возрастающим изумлением сознавала, насколько была глупа, принимая ранее за завершение путешествия то, что сейчас оборачивалось всего лишь его началом. Каждый нажим жестких пальцев будил в ней каскады восхитительных откликов, раздувая искры мучительного томления, какие, казалось, были грубо растоптаны и навечно угасли в ней многие годы назад.

Ракоци чувствовал этот трепет и, преклоняя колени, покрывал несметным числом поцелуев нежную кожу округлого живота, спускаясь к солоноватым и терпко пахнущим морем лепесткам ее лона. Ксения, жалобно вскрикнув, вцепилась в его волосы и затряслась в исступленных конвульсиях, отзывавшихся взрывами острого наслаждения в самых дальних и потаенных глубинах ее существа.

Опускаясь в полном изнеможении на груду овечьих шкур, она неотрывно смотрела на него, потом прошептала:

– Как вы… как вам… откуда вы знали? – По ее лицу неудержимым потоком струились слезы.

– Я знаю вас. – Он прилег рядом.

– Но… – Она прикоснулась пальцем к уголку его рта. – При этом вы сами ведь не…

– Нет, – откликнулся он, улыбаясь одними глазами. – Но это не страшно. У нас еще все впереди.

Она приподнялась на локте.

– Разве это возможно?

– Если вы пожелаете, – прошептал Ракоци, вновь легким танцем прикосновений бередя ее увлажненное лоно и возжигая в нем темный огонь вожделения. Через какое-то время Ксения застонала, потом громко вскрикнула, торжествуя победу, а он приник губами к ее шее. Оба затихли и позволили охватившему их упоению перейти в умиротворяющий, продолжительный сон.

* * *

Письмо Бенедикта Лавелла к Ференцу Ракоци, написанное по-английски.

«Граф! Я весьма рад приветствовать вас! Позвольте мне, в соответствии с указанием моего патрона – сэра Джерома Горсея, незамедлительно вам сообщить, что ваше появление на борту любого английского судна в любой день будет встречено с той же степенью одобрения, с какой ранее принимались все ваши грузы. Торговые соглашения, заключенные нами здесь с вашей помощью, выгодны нашим купцам, морякам, а значит, и ее величеству королеве, и посему Англия перед вами в долгу.

Сэр Джером также просил, чтобы, я уведомил вас о некоторых событиях, произошедших в английском посольстве в течение последней недели. Мы с великим прискорбием обнаружили, что как Никита Романов, так и Василий Шуйский не постеснялись подкупить часть нашей прислуги, чтобы знать обо всем, что у нас творится. Дальше – больше. Нам стало ведомо, что такие шпионы внедрены и к полякам, и к немцам и что их деятельность отнюдь не направлена к пользе русского государя и подвластного ему государства, но призвана блюсти интересы этих лукавых и себялюбивых князей, находящихся в постоянной вражде как между собой, так и с Годуновым.

Вы ведь в дружбе с ним, граф, и я боюсь, как бы это в дальнейшем вам не повредило. Враги Годунова не решаются затронуть его, однако что может им помешать выместить гнев свой на вас, особенно при поддержке главы польской миссии, которому ваше падение доставит лишь радость? Мы со своей стороны отнюдь не желали бы стать свидетелями подобной расправы и потому готовы оказать вам любую посильную помощь, памятуя одновременно о том, что и сами начинаем чувствовать себя в этой стране неуютно. Раз московская знать дерзновенно пытается втянуть в свои смуты подданных иных стран, значит, никто из нас не может чувствовать себя тут в безопасности, о чем мне хотелось бы с вами детально поговорить, но… бумаге всего не доверишь.

А посему для обсуждения некоторых наболевших и неотложных вопросов я смиренно прошу вас принять меня в вашем доме… скажем, завтра или послезавтра – к полудню. Если вам почему-либо это представится неудобным, назначьте через вашего Роджера время и место.

Засим остаюсь в приятном предвкушении встречи и молю Господа хранить вас в эти трудные времена.

Бенедикт Лавелл.

Английское посольство.

Москва.

22 апреля, год Господень 1585».