Текст книги "Тёмные самоцветы"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА 4

– Почему мы встали? – требовательно спросил отец Погнер, как только граф Зари велел уланам остановиться. Те тут же окружили кортеж плотным кольцом, приготовившись к отражению возможной атаки. Мулы, тащившие на себе багаж миссии, явно обрадовались передышке.

– Потому что мы уже не на польской земле, – ответил граф с плохо скрываемым раздражением. – Теперь мы простые путники на чужой стороне.

– Мы эмиссары польского короля и слуги его святейшества Папы, – заявил возмущенно иезуит. – Мы не враги, а послы, приглашенные ко двору.

– Русские могут посмотреть на это иначе, – спокойно заметил Ракоци и, толкнув своего серого, подъехал вместе с Зари к уланам. Роджер и отец Краббе последовали за ним. – Как бы там ни было, становится поздно. Есть ли поблизости какое-нибудь село?

– Была деревушка, но ее пару лет как спалили, – сказал неохотно Зари. Щеголеватый венгр-изгнанник был другом его сюзерена, но лично ему доверия не внушал.

– И там не осталось строений, где можно укрыться?

– Нет. – Зари ощущал неловкость, всегда возникавшую в нем в присутствии этого странного человека. – Стычка была нешуточной, все сгорело дотла.

– Понимаю, – кивнул Ракоци и дал знак слуге: – Роджер, думаю, нам придется отправиться в небольшую разведку.

Роджер – молчаливый синеглазый и светловолосый мужчина среднего возраста – восседал на высоком гнедом жеребце с таким видом, словно не провел в седле целый день, а совершил небольшой предобеденный моцион. Предложение ничуть не смутило его.

– Прекрасно, хозяин. Но хорошо бы сменить лошадей. Они изрядно устали.

– Разумеется, – сказал Ракоци. – Нет никакой причины их мучить. – Он повернулся к Зари: – Граф, вы не хотите послать с нами кого-нибудь из улан?

Зари вздрогнул.

– Я… распоряжусь, – сказал он с заминкой.

– Возьмите меня, – попросил отец Краббе. – Я продержусь еще пару часов, пока не запротестует седалище. – Он хохотнул, довольный тем, что его смех подхватил кое-кто из солдат, без особой симпатии относившихся к наездникам в длинных сутанах. Их мимолетное одобрение добавило ему уверенности в себе.

Ракоци на секунду задумался.

– Если отец Погнер не возражает, я вас возьму.

Лицо отца Краббе разочарованно вытянулось.

– Отец Погнер не отвечает за патрульные вылазки.

– Зато он старший в группе духовных лиц, – возразил веско Зари. – Он должен дать свое разрешение, иначе я вас не отпущу.

– Он разрешит, – сказал отец Краббе, поворачивая коня и толкая его каблуками. – Я тут же вернусь.

– Он запретит. – Зари посмотрел на соседа. – Отцу Погнеру не по нраву привязанность отца Краббе к вам.

– Знаю, – откликнулся опечаленно Ракоци. – Он считает его попытки выразить мне благодарность чрезмерными. И, как ни странно, я с ним согласен.

– Отец Погнер невзлюбил вас потому, что не имеет над вами власти. Он рассчитывал тут главенствовать, и вы для него – гвоздь в подошве. Впрочем, все это, мне кажется, запланировано. И знаете кем? Королем. – Зари слегка выгнул тонкую бровь и покосился на собеседника. – Вы удивлены?

– Тем, что вы мне сказали, или тем, что решились это сказать? – спокойно уточнил тот, но не стал дожидаться ответа. – Нет, не удивлен. Но ваша наблюдательность впечатляет. Противоречия внутри миссии существуют, и они еще обострятся. – В темных глазах его блеснула ирония. – Приготовьтесь, отец Погнер вот-вот кинется и на вас.

– Я давно готов к этому, – сказал Зари, хотя был озадачен. Он намеревался сказать что-то еще, но тут к ним на вороной длинноногой Фурии подъехал отец Ковновский.

– Отец Погнер велел мне присоединиться к разведке, – с явной гордостью сообщил он. – Наш духовник полагает, что отец Краббе пока еще недостаточно крепок.

– Ему виднее, – сказал Ракоци. – В таком случае прихватите с собой хлеба и сыра и запаситесь водой. – Он посмотрел на Зари. – Буду признателен, если вы отрядите с нами человека поопытнее. До заката всего три часа. – Его взгляд обратился к Роджеру. – Возьмешь три фонаря со сменными фитилями и три пары смоляных факелов.

Роджер спешился и с достоинством поклонился, а молодой Зари, ощутив укол ревности, решил дать понять, кто тут есть кто.

– Вам следует поторопиться, ибо мы вовсе не собираемся ночевать на дороге.

– Разумеется, – спокойно откликнулся Ракоци и с невозмутимым видом прибавил: – Не сочтите за труд на время моего отсутствия выделить троих улан для охраны повозок. На двух из них находится весьма ценный для меня груз.

Зари мог возразить, что обоз и так охраняется, но ему не хотелось терять союзника в будущих сварах с иезуитами.

– Конечно, – покладисто кивнул он.

Словно заглянув в его мысли, Ракоци улыбнулся.

– Вы очень любезны, граф.

Отец Ковновский вслушивался в разговор двух дворян с одобрением, ибо не чувствовал в нем подводных камней. Свешиваясь с седла, он сообщил:

– Я возьму хлеб и сыр. – Как и большинство сотоварищей, он не знал, как ему следует обращаться к алхимику, и потому говорил с ним почтительно, но избегал его как-либо называть.

– Превосходно, – откликнулся Ракоци. Он уже стоял на земле, оглядывая вороную кобылу. – Фурия, вижу, еще не устала.

– Да, – сказал Роджер. – Ее зануздали недавно. Вам оставить это седло?

– Оставь, но поменяй подушку. Боюсь, эта слишком примялась. – Ракоци знаком отпустил Роджера и еще раз оценивающе глянул на Фурию. Та была его собственностью, как и девять других лошадей, не считая четверки мулов. Солидная прибавка к четвероногому снаряжению экспедиции, но Ракоци заявил, что сам обеспечит своим животным и корм, и уход, чем положил конец всем протестам.

Отец Ковновский меж тем наседал на графа Зари.

– Нам нужны деньги, – втолковывал напористо он. – Мы не в Польше, тут нам придется платить за ночлег и услуги. И уж, наверное, немало, а церковные средства скудны. Вы должны выделить часть проездных на расходы.

Ракоци внимательно посмотрел на иезуита.

– У меня есть золото, – сказал он.

Такой оборот дела заметно обескуражил святого отца, но он попытался и здесь соблюсти свои интересы.

– Я мог бы принять его на хранение. Ведь расплачиваться благоразумнее кому-нибудь одному, и лучше, если это будет лицо духовного звания.

– Прошу прощения, благочестивый отец, – возразил Ракоци, слегка поклонившись – в этих краях духовенство живет небогато, и блеск золота в ваших руках может заставить людей заподозрить, что вы вовсе не тот, за кого себя выдаете.

Отец Ковновский захлопал глазами, но сдаться не пожелал.

– Но еще более подозрительным может показаться им то, что квартирьером отряда солдат является человек невоенный. Подумайте сами, как они это воспримут.

– Как должное, – невозмутимо парировал Ракоци. – Иноземцам прощаются странности, если их поведение не вызывает тревоги. Нам лишь не следует раздражать местных жителей и давать им пищу для кривотолков, иначе мы далеко не уедем и возложенная на нас миссия окажется под угрозой.

Граф Зари расхохотался.

– Вы правы, Ракоци. Риск должен быть минимальным. Это не шутка – провалить поручение короля.

– Мы преуспеем, – буркнул сквозь зубы иезуит.

– Будем надеяться, – сказал Ракоци и поклонился. – Я схожу к лошадям и вскоре вернусь.

Он большими шагами двинулся прочь, предоставив отцу Ковновскому и графу Зари возможность либо продолжить спор, либо разъехаться в разные стороны и заняться своими делами.

После полуторачасовых блужданий по раскисшим проселкам маленький поисковый отряд наконец выбрался к монастырю, окруженному редкими избами. В последних лучах заходящего солнца стены обители отливали золотом, а крыши сельца казались покрытыми чешуйчатой медью. Семеро женщин, одетые буднично, но в нарядных цветастых платках, толклись возле колодца. Заметив на кромке леса движение, они словно по команде застыли, со страхом взирая на направлявшихся к ним верховых, освещавших себе дорогу зажженными фонарями. Самая молодая из них, испуганно вскрикнув, подхватила с лавки младенца, но не решилась бежать.

– Стойте, – приказал спутникам Ракоци, – и не прикасайтесь к оружию. – Он бросил поводья и положил руки на луку седла. Убедившись, что его соседи сделали то же самое, Ракоци крикнул:

– Добрые женщины, мы вам не сделаем зла. – Он произнес это по-польски, затем по-русски, надеясь, что его смогут понять, ибо практически не говорил по-литовски.

– Ха! Все солдаты так говорят! – ответила пожилая селянка. Она смачно сплюнула и перекрестилась – размашисто, в православной манере, потом вновь замерла. Ее польский говор был редким, но Ракоци его знал.

– Здесь только один солдат, – сказал он. – А с ним мой слуга и священник.

– Где-то есть и другие, – отозвалась мрачно селянка. – Разве в такой богатой одежде ты сунулся бы сюда без солдат?

Молодка с младенцем метнулась в сторону и скрылась за избами. Ракоци неприметно вздохнул.

– Мы посланы королем Польши Стефаном к царю Ивану – в Москву. Восемь священников и команда улан.

– Уланы – это солдаты, – сказала женщина с осуждением.

– Да, – подтвердил торопливо Ракоци. – Их двадцать шесть. Вас тут наверняка больше. А есть ведь еще и монахи, живущие в монастыре.

– Нас сорок семь, – заявила женщина, что-то в уме подсчитав. – Наши мужчины в поле, но они скоро вернутся. У них есть вилы, цепы, они пустят их в ход. Монахи тоже хорошие воины.

Ракоци покачал головой.

– Мы не хотим воевать. Нам нужен ночлег. На две ночи. Мы очень устали. И хорошо заплатим за пищу и кров.

– Чем заплатите? – спросила самая рослая женщина. Голос у нее был хриплый и сильный, как у рыночных зазывал.

– Золотом. – Ракоци вынул из поясной сумки монету. – Вот, поглядите. – Он швырнул золотой к ногам женщин, тот угодил в лужицу, подняв фонтанчики брызг.

Пожилая крестьянка подобрала монету и, осмотрев, прикусила ее, после чего прошептала что-то своей рослой товарке.

Та, сдвинув брови, задумалась, затем сказала:

– Две монеты с каждого человека – вот наше слово. – Пошевелив губами, она прибавила: – За каждую ночь. – В лице ее промелькнула растерянность, ибо запрос был чудовищным и мог разгневать важного господина.

– Договорились, – кивнул Ракоци, прежде чем отец Ковновский успел открыть рот. – У вас уже есть один золотой. Я дам вам сейчас еще девятнадцать. Всего будет двадцать монет. Это задаток. Вам его передаст мой слуга. – Властным жестом Ракоци приказал Роджеру спешиться, а сам стал отсчитывать деньги. – Смотрите внимательно, – крикнул он женщинам, но те и так, сбившись в плотную кучку, не сводили глаз с его рук. – Видите? Мой человек берет у меня монеты и сейчас отнесет их к вам.

Роджер стал шаг за шагом продвигаться к колодцу.

– Эй, – крикнула пожилая крестьянка, – не вздумай взяться за меч!

Роджер энергично потряс головой, показывая, что ничего такого делать не собирается. Приблизившись к женщинам, он высыпал золотые на лавку.

– Пересчитайте их! – крикнул Ракоци и, когда золотые были разобраны, продолжил переговоры: – Я и сержант сейчас поедем за остальными людьми. Здесь останутся мой слуга и святой отец. С ними вы сможете обсудить, как разумнее разместить нас в вашей деревне, чтобы никого не обидеть и не стеснить.

Отец Ковновский сверкнул глазами.

– Я думаю, именно мне надлежит сообщить отцу Погнеру о результатах разведки. Ему ведь решать, остановимся мы здесь или нет.

Ракоци искоса глянул на иезуита.

– Это единственная деревня в округе. Что тут решать? Вряд ли отцу Погнеру улыбается провести ночь в лесу. Что же до прочего, то вернувшихся с поля крестьян меньше обеспокоят слуга и священник, чем дворянин и солдат.

– Почему? – поджал губы иезуит.

– Разве не ясно? – Ракоци сдвинул брови. – Посмотрите, в селе совсем нет ребятни. Мы видели лишь младенца, а это значит, что год-два назад здесь побывала шайка каких-нибудь дезертиров, охотников за рабами, забравшая с собой всех детей. Сержанта просто-напросто могут зарезать, вы же – лицо духовное, с вами другой разговор. Вас не тронут, но все же будьте поосмотрительнее. Монастырь тут не католический, а православный. Сочтите-ка перекладины на надвратном кресте.

– Их три, – прошептал, машинально перекрестившись, священник и вздрогнул, заметив, что женщины пораженно уставились на него.

– Не смущайтесь, святой отец, ищите пути к примирению. И перво-наперво навестите настоятеля этой обители. Расскажите ему о нашей миссии и постарайтесь произвести благоприятное впечатление.

Не хотелось бы, чтобы монахи встретили нас градом камней.

– А вдруг эти женщины, когда вы уедете, решат нас прогнать? Чтобы присвоить то, что вы им дали? – Отец Ковновский с опаской посмотрел на крестьянок и нервно поежился, словно те уже мчались к нему с ухватами, крынками и горшками.

– Думаю, они захотят получить остальное, – сказал Ракоци. – За деньги день-два нас потерпят. А то и все три.

Отец Ковновский заколебался. С одной стороны, ему было боязно оставаться в деревне, с другой – не хотелось, чтобы кто-то заметил, что он празднует труса, особенно бравый сержант.

– Я не согласен с вашим решением, – заявил он наконец, – но обстоятельства вынуждают меня подчиниться.

– Вот и прекрасно, – сказал Ракоци. – Приятно слышать разумную речь.

Иезуит помолчал, потом, потрепав лошадь по холке, оставил седло и, приосанившись, побрел к Роджеру. Тот уже со свойственной ему обстоятельностью оглядывал соседствующую с колодцем избу.

– Крепкое хозяйство, – заметил он одобрительно. – Добрые женщины, чье оно? С кем я могу переговорить о постое?

Рослая крестьянка тряхнула головой.

– Со мной, – заявила она, пряча доставшиеся ей золотые. – Здесь живу я. Со своим мужем и свекром.

– Полагаю, вас не стеснят два или три постояльца?

Ответом был почти благосклонный кивок. Крестьянке нравилась уважительность квартирьера.

– А найдутся ли у вас лишние стойла?

Женщина широко улыбнулась.

– Нет, но есть огороженный выгон. Овец мы выведем, но возьмем с вас еще по монете. За сено, за выпас. – Она осеклась, опасаясь, что зашла чересчур далеко.

– Что ж, это разумно, – отозвался Роджер. – А не сможем ли мы разжиться у вас и овсом? Наши лошади голодны, а путь предстоит неблизкий.

Женщина вновь усмехнулась. Несмотря на молодость, во рту ее не хватало половины зубов, но она тем ничуть не смущалась.

– У нас его мало, но мы поищем. Разумеется, за отдельную плату. – Она сознавала, что односельчанки глядят на нее, и вся светилась от самодовольства. – Если понадобится заколоть какую-нибудь животину, чтобы накормить ваших людей, мы спросим за нее как на рынке. – Это была очевидная дерзость, и остальные крестьянки затаили дыхание.

– Именно на то мы и рассчитывали, – невозмутимо отреагировал Роджер. И получил тычок в бок.

– Это просто грабеж! – прошипел возмущенно иезуит.

– Помолчите, – обрезал его с неожиданной властностью Роджер. – Деньги не ваши, с чего бы вам возражать? – Он повернулся к крестьянке. – Добрая женщина, не согласишься ли ты вести разговор от всей деревни? Так мы могли бы скорее сладиться, и ни одна хозяйка не получила бы меньше другой, что представляется мне справедливым.

Крестьянки одобрительно закивали, но самая пожилая из них возразила:

– Я понимаю, Анеля умнее всех нас и считает быстрее. Но вдруг мне что-нибудь не понравится? Как в этом случае быть?

– Тогда обсудите между собой, чего вы хотите, – спокойно предложил Роджер.

– Ладно. – Пожилая женщина взглянула на рослую. – Сначала я ее выслушаю. – Она умолкла, довольная, что вставила в разговор свое слово.

– Это благоразумно, – кивнул Роджер, игнорируя тяжкие вздохи иезуита. Тот, считая, что всякие сделки с женщинами бессмысленны, сокрушенно покачивал головой.

К тому времени, когда уланы с иезуитами добрались до монастыря, сумерки совсем загустели. Всадники выезжали из леса один за одним, пляшущие огоньки фонарей придавали им сходство с призрачными охотниками святого Губерта.[2]2
  Святой Губерт – покровитель охотников.


[Закрыть] Крестьяне, выстроившиеся вдоль улицы, опасливо закрестились, пораженные численностью отряда. Женщин нигде не было видно – те, похоже, попрятались по домам.

– Надо сказать, картина не очень-то обнадеживающая, – сказал граф Зари, заметив в руках встречающих лопаты и вилы.

– Они беспокоятся за своих жен, – уронил Ракоци. – И не без причины. – Кивком головы он указал на худощавого человека в черной рясе и клобуке, стоявшего возле монастырских ворот. – Вот к кому нам следует обратиться. Если не ошибаюсь, этот священнослужитель представляет здесь высшую власть.

– Православный священник не может считаться истинным служителем Господа, – возразил отец Погнер.

– Не советую вам сморозить нечто подобное при московском царе, – сухо сказал Ракоци. – Иезуиты главенствуют отнюдь не везде.

Отец Погнер не снизошел до ответа и поплотней закутался в плащ. Граф Зари меж тем жестом велел всадникам остановиться, и православный пастырь двинулся к ним. Он приближался медленно, вскинув наперсный крест и нараспев читая молитву. Голос его был негромок, но звучен.

– Да дарует Господь вам спокойную ночь, святой отец, – произнес Ракоци, спешившись.

– Желаю того же и вам, чужеземцы, – ответил с достоинством тот, хотя в глазах его ворохнулась тревога.

Ракоци взглянул на насупившихся крестьян.

– Сожалею, что мы столь навязчиво набиваемся к вам на постой, но, как вы наверное уже знаете, нами движет не своеволие, а повеление польского короля. Долгие дни пути истомили нас и истощили наших животных, а до Московии еще далеко. Нам нужен отдых, и я надеюсь, что плата в два золотых за ночь с каждого постояльца удовлетворит ваших прихожан.

Настоятель кашлянул.

– Прихожанки довольны. Если их мужья и отцы не потребует большего, все должно сладиться. Братии нашей тоже радостен прибыток мирян, ведь монастырь очень беден и существует только за счет доброхотных даяний.

Вот оно что, сказал себе Ракоци, этим следовало озаботиться прежде всего. Он расстегнул клапан своей поясной сумки, невольно подумав о шести мешках золотых монет, припрятанных среди его личного обозного скарба.

– Почту за честь сделать скромное подношение вашей обители. Сумма в пятьдесят золотых не покажется вам пустячной?

Настоятель замер, словно сомневаясь, что правильно все расслышал.

– Это – щедрый… – произнес он, помедлив, – весьма щедрый дар.

– В память о моем отце, – пояснил Ракоци со слабой улыбкой, – который утратил свое отечество прежде, чем жизнь.

– Господь да будет к нему милостив, – с чувством сказал настоятель и покосился на всадников в однообразных темных плащах. – Вы ведь иезуиты? Что-то вас многовато.

– Восемь персон, – прозвучал сварливый ответ. Отец Погнер, надменно хмурясь, стал сползать с украшенного погремушками мула.

– Восемь иезуитов едут к царю? – озадаченно произнес настоятель. – Зачем?

– Такова воля польского короля, – торжественно заявил отец Погнер. – И его святейшества Папы. Нас ждут в Москве.

Глаза православного пастыря сузились.

– Вместе с уланами?

Назревала ссора, и Ракоци поспешил пресечь перебранку.

– Мы голодны и очень устали, – сказал он со вздохом. – А ведь надо еще осмотреться, разместиться и задать корм лошадям. Святой отец, укажите, где нам расставить своих караульных? Я берусь в первую половину дежурства обходить, проверяя, все ли в порядке, посты. – Он, не ощущая каких-либо неудобств, мог бы бодрствовать и до утра, ибо в длительном сне не нуждался, но столь замечательная выносливость, скорее всего, навела бы его спутников на нежелательные размышления. – Разумеется, мы будем рады усилить свой караул добровольцами из монахов.

Напряженность момента постепенно ослабевала. Настоятель монастыря благосклонно кивнул, и его высокий клобук придал кивку надлежащую вескость. Крестьяне задвигались, побросали наземь лопаты и вилы и сконфуженно поклонились гостям. Разводя путников по домам, они держались приветливо, но с иезуитами старались не говорить и лишь молчаливо указывали на избы, отведенные тем для ночлега.

Ракоци осматривал упряжь своей запасной лошади, когда к нему подбежала пожилая крестьянка. У нее был весьма взволнованный и воинственный вид.

– Я всем сказала, что беру вас в свой дом. Я вдова, но мой возраст дает мне на это право. Вы ведь такой знатный барин. – Она восхищенно поцокала языком.

Ракоци, оглянувшись через плечо, решил, что ей где-то под пятьдесят.

– Благодарю, – сказал он, поворачиваясь.

Женщина усмехнулась.

– Они от зависти чуть не полопались, но со мной не поспоришь. Я знаю подход к важным людям и умею стелить им постель. – Ее усталые, выцветшие глаза вдруг озорно засинели. – Я потом год буду о вас рассказывать, а этим ротозеям и распустехам останется только ахать да слушать.

Ракоци фыркнул и сморщил нос, зараженный ее наивной, проказливой радостью. – Вам будет что рассказать. Я постараюсь не обмануть ваших ожиданий.

– Ох, не старайтесь, коли нету охоты, – сказала женщина, и глаза ее вновь засияли. – Я и сама напридумываю такое, чего и представить нельзя.

* * *

Письмо Ференца Ракоци, графа, к Стефану Баторию, польскому королю.

«Милостивому правителю Польши шлет из Можайска привет его соотечественник и порученец!

Хочу сообщить, что всех наших улан, за исключением графа Зари и четверых его подчиненных, завернули обратно царские лучники, встретившиеся нам в Вязьме. Они, как им было поручено, взяли нас под охрану, отчего наше путешествие намного ускорилось, ибо отпала надобность в постоянных поисках ночного приюта и корма для лошадей. Теперь этим занимаются наши сопровождающие, без стеснения занимая любые дома и требуя от хозяев безоговорочного почтения как к себе, так и к нам. Первый пункт требования неукоснительно исполняется, со вторым дело хуже, ибо недоверчивое отношение к чужеземцам у русских в крови. Здесь иностранец не встретит и тени того радушия, каким славятся Венгрия, Польша, Австрия и прочие европейские страны. Щедро снабжая нас провиантом и всем остальным, местные жители в то же время старательно избегают малейших с нами контактов, а когда их не избегнуть – отмалчиваются, отворачиваются, прячут глаза. Граф Зари думает, что причина такого недружелюбия кроется в том, что мы пока еще не представлены русскому государю, отчего его подданные не знают, как к нам относиться. Но я полагаю, что неприязнь к чужакам является чуть ли не неотъемлемым свойством характера населяющего эти земли народа. После общения с нами тут тщательно моют руки, лицо, словно страшась сглаза или заразы. Я воспринимаю все это спокойно, но мои спутники не на шутку раздражены.

Говорят, до Москвы осталась всего неделя пути, и это походит на правду. Дома по мере нашего продвижения к цели становятся все богаче, владельцы поместий одеваются и живут с большим шиком, а над церквами сплошь и рядом сияют золоченые купола. Русские чрезвычайно привержены к пышности, это, надо думать, у них от монголов, чьими данниками они являлись в течение множества лет.

Весна здесь в разгаре, всюду цветут сады, своей обширностью напоминая леса. Вчера нас окружали яблони, сегодня в окно ломятся вишни. Лучники говорят, что для крестьян эти сады лишь подспорье, а основная работа идет на полях. Угодья богатые. Плохо то, что местные жители весьма безалаберны и не могут собрать себе на зиму соответствующие своим нуждам припасы. Эти несчастные в студеную пору во множестве гибнут от скудости пропитания, не имея возможности дотянуть до весны. Они нуждаются в поддержке и руководстве, по крайней мере, так говорит наш здешний хозяин. Он из новой знати, то есть опричник, а не боярин, и сторонник реформы, какая должна закрепить крестьян за поместьями, вокруг которых они проживают, что защитит их голода, холода и прочих бед. Командир лучников вторит ему и утверждает, что корень этого зла в отсутствии надлежащего религиозного воспитания. Большинство крестьян все еще поклоняются земле и солнцу, верша в период зимнего равноденствия языческие обряды, подчас заканчивающиеся убийством детей, что тут считается делом, возможно, греховным, но никак не преступным. По его словам, до недавнего времени за реформу стоял и царь Иван, но каковы сейчас его настроения, сказать невозможно. Сей офицер вообще говорит о своем государе весьма неохотно, предпочитая уклончивость прямоте, чем наводит меня на мысль, что слухи о состоянии рассудка Ивана в достаточной мере верны.

Я отдам это письмо улану, какого граф Зари назначит в гонцы, и впредь буду пользоваться услугами воинской эстафеты. Когда все уланы отстанут от миссии, я постараюсь найти другой способ пересылки своих отчетов в обход помощи, настойчиво предлагаемой мне святыми отцами.

С почтением, собственноручно,

Ференц Ракоци, граф Сен-Жермен

28 мая 1583 года, по дороге в Московию

(печать в виде солнечного затмения)».