Текст книги "Друзья и соседи"

Автор книги: Борис Ласкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Наташа

Интересная штука – часы. Все говорят – «часы идут». Ничего подобного. Никуда они не идут, просто висят не одном мест© и от нечего делать тикают. А сейчас, когда за окном уже темно, часы спят.

Наташа смотрит на лениво качающийся маятник и спрашивает у Катьки:

– Ты знаешь, который час?

Катька не отвечает, а разбуженные часы, недовольно вздохнув, бьют семь раз,

– Уже семь часов, – строго говорит Наташа, – дочке пора спать. Выпей молоко и сейчас же в кровать, Слышишь?

Катька молчит и молока не пьёт. Наташа недовольно качает головой. Беда с этой Катькой!.. А впрочем, если разобраться, что от неё требовать? Катьке всего-навсего два года, и она кукла.

Наташа укладывает Катьку на диван.

– Спи!.. Я кому говорю?… Что? Рассказать тебе чего-нибудь?… Ну ладно. Слушай. Мама с Юркой уехала к бабушке в Озерки. Дома остались только я и папа. Мы завтра с ним тоже поедем в Озерки. Мы на машине поедем. А сейчас папы дома нету, он ушёл на заседание.

Наташа принимается баюкать Катьку. В этот момент на столе звонит телефон. Наташа снимает трубку.

– Я слушаю…

– Тузик! – гремит из трубки голос папы. – Как дела? Какие новости?

Наташа пожимает плечами. Какие могут быть новости, если папа ушёл недавно.

– Ты чего молчишь? – спрашивает папа. – Может быть, ты спишь?

– Я Катьку укладываю.

– Как она себя чувствует? Как её политико-моральное состояние?

Последнего вопроса Наташа не понимает.

– Спасибо, чувствует себя хорошо, только она ещё не спит, – говорит Наташа.

– А ты давай вместе с ней за компанию, вдвоём-то вы быстрей уснёте.

– Я спать не хочу, папа. Приходи скорей.

– Постараюсь.

Положив трубку, Наташа возвращается на диван.

– Слушай, – решительно говорит она Катьке, жила-была хорошая девочка, но она не любила спать, И вот в один прекрасный день пошла она гулять, заблудилась и попала в дремучий лес. Идёт она, идёт и вдруг видит: сидит на дереве водопроводчик дядя Матвей. Увидел девочку водопроводчик и говорит человеческим голосом: «Девочка, девочка, сию же минуту ложись спать!..»

Бережно накрыв Катьку одеялом, Наташа подходит к окну.

Невдалеке на фоне тёмного неба высятся трубы завода, на котором папа работает директором. Внизу видна улица и белый дом с колоннами. Дом называется «горком», Наташе это хорошо известно, папа часто бывает в горкоме. Он и сейчас ушёл туда. Когда мама уезжала сегодня, она сказала папе: «Если тебя хвалить будут в горкоме, сильно нос не задирай, а то за люстру заденешь». Папа сказал: «Слушаюсь, товарищ начальник!» Потом мама сказала: «Следи за Наташкой, смотри, чтоб наша самостоятельная девица чего-нибудь не отчубучила».

Наташа смотрит в окно на белый дом с колоннами, смотрит и думает. В этом доме сейчас папа. Папу будут хвалить.

А всё же интересно, за что его будут хвалить?… Может быть, за то, что он каждое утро аккуратно умывается и не бросает полотенце где попало? А может быть, за то, что он хорошо поёт? Или за то, что он на мотоцикле умеет ездить?…

Наташа разглядывает иллюминацию и думает…

Тем временем в кабинете секретаря горкома партии Кузнецова идёт заседание бюро. Директор машиностроительного завода Георгий Николаевич Спирин, отец Наташи, заканчивает короткий доклад. Завод досрочно выполнил годовой план. Члены бюро слушают Спирина, невольно удивляясь тому, как спокойно, почти бесстрастно говорит он о делах своего завода, которому уже уготовано переходящее Красное знамя.

Когда Спирин заключает доклад: «У меня всё, товарищи», внимательно слушавший его Кузнецов, улыбаясь разводит руками:

– Что ни говорите, скромность лучшее украшение коммуниста. Строго доложил, без пафоса…

– А я, Михаил Михайлович, к слову сказать, ораторскому пафосу предпочитаю деловой, – говорит Спирин.

– Это известно, Георгий Николаевич, – кивает Кузнецов, – но вы уж эту мысль-то особо не развивайте, а то, не ровен час, обидите кого, – замечает он, мельком взглянув при этом на заместителя председателя горисполкома Цветаева.

Участники заседания многозначительно улыбаются,

– Товарищи, сделаем перерыв минут на десять, – предлагает Кузнецов и встаёт,

– Извините, Михаил Михайлович, – Спирин подходит к столу секретаря, – разрешите, я домой позвоню, как там моя Наташка…

Он набирает номер и ждёт. Один гудок, другой, третий. Никто не отвечает.

– Надо полагать, заснула, – облегчённо вздыхает Спирин и кладёт трубку на рычаг.

Приоткрывается дверь, и на пороге возникает помощник секретаря.

– Прошу прощения, – говорит он, – товарищ Спирин, тут к вам пришла одна знакомая.

– Кто?

– Пригласите, пусть войдёт, – серьёзно говорит Кузнецов. Стоя лицом к двери, он видит за спиной помощника маленькую фигурку в шубке и красном вязаном капоре. – Пожалуйста, гражданка!

Дверь распахивается, и в кабинет входит Наташа.

Спирин в изумлении опускается на стул.

– Наташка!.. Что случилось?

– Здравствуйте, – говорит Наташа. – Ничего не случилось. Папа, я пришла к тебе в горком.

– Кто тебя привёл?

– Я сама пришла.

– Товарищи, вы меня извините, – подойдя к дочке, говорит Спирин, – жена с сыном уехала, и вот, пожалуйте, младший член семьи…

Кузнецов подходит к Наташе. Он смотрит на её круглое лицо, на торчащие из-под капора тугие косички.

– Разрешите представиться: Кузнецов. – Он наклоняется и протягивает ей руку: – Если не ошибаюсь, Наталья Георгиевна?

– Меня зовут Наташа.

– Очень приятно. Познакомьтесь с товарищами. Это всё члены бюро.

Наташа обходит присутствующих и каждому подаёт руку.

Но вот процедура знакомства кончается, и Наташа, неожиданно подняв голову, озабоченно смотрит на люстру.

– Папа, – говорит она громко, – а ты не достал до неё носом?

– Что-что? – удивляется Кузнецов.

– Мама сказала, – поясняет Наташа, – если папу будут в горкоме хвалить, чтобы он нос не задирал, а то он может зацепиться за люстру…

В кабинете смеются.

Спирин заметно краснеет.

– Сколько раз я тебе говорил, не повторяй ничего за взрослыми.

– А почему иногда и не повторить, если взрослые говорят дело, – замечает один из членов бюро.

Панова, молодая женщина, директор педагогического института, смеясь, целует Наташу и берёт её на руки. Наташа смущается: сколько людей, и все на неё смотрят, и папа, видно, очень доволен, хотя и хмурится.

Указав на Панову, Цветаев говорит:

– Прошу обратить внимание – «Сикстинская мадонна».

Панова опускает Наташу на пол.

– Пошли домой, Тузик, – говорит Спирин, – пошли. Прошу извинить, товарищи, я её провожу и сразу же вернусь.

– Негостеприимно мы поступаем, – с сожалением говорит Кузнецов, – пришёл человек, а мы его даже и не выслушали. Вот что, Наташа, расскажи-ка ты нам на прощанье сказку…

– В горкоме сказки не рассказывают, – уверенно заявляет Наташа.

– Не скажи, – усмехается Кузнецов, и Наташа видит в его глазах весёлые огоньки, – послушала бы ты речь Крынкина из горторготдела. Такие он здесь сказки рассказывал!

– Я про теремок знаю, – говорит Наташа.

– Просим.

Наташа становится в соответствующую позу и начинает:

– Построила муха терем и живёт в нём. Прискакала блоха-попрыгуха. «Кто-кто в терему?» – «Я муха-горюха. А ты кто?» – «А я блоха-попрыгуха». – «Иди ко мне жить». Прилетел комар-пискун. «Кто-кто в терему?» – «Я муха-горюха. Я блоха-попрыгуха. А ты кто?» – «А я комар-пискун». – «Иди к нам жить…»

Наташа рассказывает не торопясь, с удовольствием. Очень уж внимательно её слушают. Не то что Юрка. Тому начнёшь рассказывать про репку или про журавля, он чуть-чуть послушает, потом говорит: «Натаха, не морочь голову. Мне алгебру надо учить».

Наташа заканчивает свою сказку, и все громко аплодируют.

– Большое тебе спасибо, – говорит Кузнецов. – Прекрасная сказка. Наверно, автор – местный житель, наблюдал распределение жилплощади в доме специалистов. Будь здорова. Заходи, Наташа.

– Спасибо. Спокойной ночи…

И Наташа покидает кабинет вместе с папой.

Он приводит её домой, торопливо раздевает и укладывает в кровать.

– Спи, Тузик, и не вздумай вставать. Слышишь? Утром поедем к бабушке. Я через часик вернусь, а к тебе сейчас тётя Нина зайдёт, посидит.

Папа убегает. В комнату к Наташе входит соседка тётя Нина. Она садится на диван и сразу же углубляется в книжку.

– Я в горкоме была, – немного погодя сообщает Наташа.

– Где?

– В горкоме, – повторяет Наташа, – я там сказку рассказывала. Мне ещё велели приходить…

Тётя Нина удивлённо поднимает брови, книга выскальзывает у неё из рук.

Наташа этого не видит. Она уже спит.

Ученик

Урок географии должен был начаться с минуты на минуту. Ребята уже сидели на местах, а Марии Михайловны всё ещё не было.

– Опаздывает Мария Михайловна, – сказал Женя Тарасов, – Почему она, интересно, опаздывает?

– Две минуты – это не опоздание, – сказал Сеня Рябышев,

– Что-нибудь, значит, случилось.

Но вот вошла Мария Михайловна. Она была чем-то взволнована. Ребята встали.

– Здравствуйте, ребята, – сказала Мария Михайловна, – Садитесь.

Она прошла на учительское место.

– Дело вот в чём, Сейчас к нам придёт мой бывший ученик Володя. Майор Владимир Петрович Денисов. Он побудет у нас на уроке. Понятно?

– Понятно! – хором ответили ученики, а Женя Тарасов поднял руку:

– Мария Михайловна, можно, я скажу?

– Гозори,

– Мария Михайловна, он, когда войдёт, он, наверное, скажет: «Здравствуйте», а мы все встанем, наберём в лёгкие воздух, отсчитаем – раз – и все дружно ответим; «Здррр-ра!»»

– Ну что же, это неплохо. Это можно, Но что касается поведения на уроке, то я думаю, что вам не нужно объяснять.

– Что вы, Мария Михайловна! – солидно сказал Сеня Рябышев. – Мы же не маленькие, понимаем.

Все иронически посмотрели на Рябышева. У него было кроткое выражение лица, и можно было предположить, что Семён Рябышев является самым тихим и образцовым мальчиком в Московской области,

В дверь постучали. Ребята встали как по команде, а Женя Тарасов, побледнев от волнения, скомандовал:

– Набирайте воздух!

– Войдите! – сказала Мария Михайловна,

Дверь открылась, и в класс вошла уборщица тётя Настя.

– Мария Михайловна! – сказала она. – Идёт. По лестнице поднимается. Сейчас будет здесь.

Тётя Настя вышла, а ученики продолжали стоять не дыша. Мария Михайловна посмотрела на ребят.

– Чего вы все надулись? Дышите пока.

Раздался дружный выдох, похожий на звук лопнувшего мяча. Снова послышался стук.

– Войдите, – сказала Мария Михайловна,

На пороге появился майор Денисов.

– Здравствуйте, ребята! – сказал майор.

Прошла секунда, и стены класса потряс гром:

– Здрр-ра!..

Но здесь, к сожалению, не обошлось без накладки.

– Здра!.. – тонким голосом после всех в полной тишине крикнул Петя Сорокин.

Все обернулись в его сторону. Если бы человеческий взгляд обладал способностью воспламенять, от Пети Сорокина осталась бы горстка пепла, перочинный ножик и пряжка от ремня.

Майор подошёл к Марии Михайловне и поцеловал ей руку.

– Здравствуйте, дорогая Мария Михайловна. От души приветствую вас.

– Здравствуйте… товарищ майор, – ответила Мария Михайловна. – Спасибо, Володя.

Майор серьёзно тряс руку Марии Михайловны. Всё это было до такой степени торжественно, что сидящий на задней парте Игорь Зайчиков закрыл учебник географии и уверенно подумал о том, что ему сегодня ничто не угрожает. Мария Михайловна явно никого не будет вызывать. Не та обстановка.

– Ребята! – сказала Мария Михайловна неожиданно изменившимся голосом. – Перед вами мой бывший ученик. Он сидел, где сейчас сидит Сорокин.

Весь класс с уважением и завистью оглянулся на Сорокина, великодушно прощая ему ошибку с приветствием. А Сорокин вдруг сделал гордое лицо, будто четыре ордена и Сталинградская медаль украшают его, сорокинскую, грудь.

– Дорогие ребята, – продолжала Мария Михайловна, – этот храбрый офицер узнал у нас в школе, где находится Валдайская возвышенность, какой высоты гора Эльбрус и откуда берёт начало река Волга…

Мария Михайловна ласково улыбалась. Майор почтительно поклонился Марии Михайловне. Игорь Зайчиков на всякий случай воскресил в памяти некоторые детали, связанные с Эльбрусом, а заодно и с Казбеком.

– Мария Михайловна, – сказал майор, – я не хотел вам мешать. Вы, пожалуйста, ведите урок, а я посижу послушаю.

Он медленно пошёл по проходу и сел за парту рядом с Петей Сорокиным.

Сорокин оглянулся по сторонам, и лицо его, цветом напоминавшее помидор, выразило такое нечеловеческое счастье, что все остальные ученики только вздохнули и переглянулись.

– Ну что ж, – сказала Мария Михайловна, – будем заниматься.

Игорь Зайчиков почувствовал, что у него вспотели ладони. Если вызовут его – он погиб. Присутствие майора лишило Зайчикова последних остатков памяти. «Только б не меня! Только б не меня!» – подумал Зайчиков.

Мария Михайловна посмотрела на ребят и сказала:

– Зайчиков Игорь!..

Идя к доске, Игорь думал о том, как ему не везёт в жизни. Сейчас он станет у карты, ему зададут вопрос, и здесь же, на глазах у майора, оборвётся его географическая научная карьера.

Он подошёл к карте и окинул её взглядом человека, собравшегося расстаться со вселенной.

– Расскажи нам, Зайчиков, – сказала Мария Михайловна, – что ты знаешь о реке Волге.

Зайчиков посмотрел на притихший класс и вдруг встретился со взглядом майора. На Зайчикова смотрели умные, весёлые глаза человека спокойного, знающего всё.

– Волга, – начал Зайчиков, – великая русская река. Это самая большая река в Европе. Волга начинается вот здесь…

Быстро орудуя указкой, Зайчиков уверенно пошёл по Волге. Он отвечал громким голосом, удивляясь собственной эрудиции и чувствуя на себе внимательный взгляд майора.

Благополучно добравшись до Каспийского моря, он облегчённо вздохнул.

– Хорошо, – сказала Мария Михайловна. – Теперь покажи нам Полесье.

Зайчиков начал шарить по карте и почувствовал, что он погибает…

– Ох, да ты не там ищешь! – с укором сказала Мария Михайловна. – Ребята, кто знает?

Мгновенно вырос лес рук, и изумлённый Зайчиков увидел, что майор тоже поднял руку.

Мария Михайловна ничуть не удивилась и серьёзно сказала:

– Денисов Владимир, идите к доске.

Майор вышел, взял у Зайчикова указку и показал на карте Полесье.

– Вот оно, Полесье. Вот они, болота…

– Видишь, Зайчиков, – кивнула Мария Михайловна, – мы когда это проходили?

– На прошлой неделе, – тихо ответил Зайчиков.

– А наш гость проходил это много лет назад. И всё помнит.

Майор улыбнулся.

– Мария Михайловна, – сказал он, – тут кое-что надо уточнить. В первый-то раз я действительно это давненько проходил. А потом ещё раз прошёл. На сей раз вместе с полком, так сказать, повторил пройденное.

– То-то я вижу, что вы хорошо усвоили курс, – сказала Мария Михайловна. – Продолжайте, мы вас слушаем…

И майор начал рассказывать. Он говорил о наступлении армии, о доблестных делах гвардейского полка. Указка скользила по карте, и ребятам казалось, что следом за указкой по карте двигались танки и пехота, гремели пушки и гудели самолёты.

Раздался звонок. Майор отошёл от карты и сказал:

– Всю жизнь, ребята, я буду благодарить школу за то большое и хорошее, что она оставила в моём сердце и вот здесь, – он указал пальцем себе на лоб. – Сейчас, ребята, я с вами прощаюсь. Учитесь как следует! Хорошо учитесь. Это очень важно!..

– Может быть, вы ребятам что-нибудь и о поведении скажете, Володя? – спросила Мария Михайловна.

– Что? А? – Майор закашлялся. – Да. Обязательно.

– Ведите себя отлично. Не балуйтесь. Ни в коем случае.

Мария Михайловна лукаво посмотрела на майора и сказала:

– Я вспоминаю, когда майор Денисов был моим учеником, он был образцом поведения. Это был тихий примерный мальчик.

Ребята с уважением посмотрели на майора, а Сеня Рябышев заметил, что майор почему-то немножко покраснел.

– Я желаю вам, ребята, быть во всём похожими на моего ученика Владимира Денисова!.. Урок окончен.

Ребята окружили майора. Всем хотелось пожать ему руку. На этой почве даже образовалась очередь. Все подходили один за другим, а Петя Сорокин изловчился и подошёл два раза.

Провожая майора по коридору, Мария Михайловна оглянулась и сказала:

– Я видела, как вы покраснели, мой дорогой, когда я исполняла оду в честь вашего былого безупречного поведения. Вы были первейшим озорником, уважаемый товарищ майор. Но вы исправились, Володя, я чувствую, что вы исправились. Давайте ваш дневник. Так и быть, поставлю вам пятёрку за поведение, во имя старой дружбы.

– Благодарю за доверие, – сказал майор. – До свидания, Мария Михайловна!..

Прощаясь, он крепко пожал ей руку.

– До новой встречи!..

Он ушёл, а Мария Михайловна, поправляя рукой седые волосы, задумчиво смотрела вслед, где в дымке морозного дня исчезала ладная фигура майора Денисова – её ученика, «тихого мальчика» Володи.

Дуня

Клевцов с надеждой смотрел на мотор: вдруг заработает сам, без его помощи. Хорошо, что мотор отказал именно здесь, на лоне природы. Можно разобраться, что к чему, и ехать дальше, а пока есть возможность насладиться пением птиц.

Что же, однако, случилось? Машина вроде бы в полной исправности, а ехать не хочет. Интересно, почему? А потому, что, оказывается, в баке ни капли горючего. Докатался. Придётся сидеть и ждать. Раньше или позже, но найдётся же шофёр, готовый поделиться бензинчиком.

Клевцов проводил взглядом пролетевший с рёвом самосвал, достал сигарету, закурил и увидел девочку.

Она медленно шла вдоль деревьев, держа на руках запелёнатую куклу, и что-то говорила, говорила. Рядом никого не было, и Клевцов понял, что слова обращены к кукле.

Но вот девочка заметила стоящую на обочине машину и незнакомого человека.

– Здравствуйте.

– Привет, – кивнул Клевцов.

– Машина сломалась, да?

– Горючее кончилось.

Прижав к груди куклу, девочка вздохнула, и Клевцов расценил её тяжкий вздох как выражение сочувствия.

– Как твою куклу зовут, если не секрет?

– Она не кукла, она моя дочка. Её зовут Лючия.

– Очень приятно, – улыбнулся Клевцов. – А тебя как зовут?

– Дуня. А вас?

– Анатолий Андреевич.

– Очень приятно, – сказала Дуня и села на пенёк. – Знаете, её почему зовут Лючия? Потому что она не русская. Дедушка её привёз из Италии.

– Ах вот как. Значит, у неё не только мама, у неё и дедушка есть?

– Это мой дедушка, – пояснила Дуня, когда Клевцов присел на соседний пенёк, – Дедушка ездил а Италию, он ветеран войны.

– Вот теперь мне всё понятно. Как твоя дочка себя ведёт?

– Лючия не хотела уходить из дому. Мы тут живём очень близко. Только мы сели, мама говорит: «Пойди Дуня, погуляй с дочкой». А я говорю: «Мы тоже посмотрим». А мама говорит: «Не нужно вам это. Отправляйтесь».

– Погода хорошая, почему не погулять, – сказал Клевцов.

– А я хотела остаться, и Лючия тоже хотела… Когда приехал дяденька в белом плаще, мама говорит: «Вот опять явился. Я чувствую, что сейчас будет жуткая сцена».

– А папа что сказал?

Дуня горестно вздохнула:

– Пала говорит: «Полина, возьми себя в руки» – и ушёл в другую комнату…

– Ясно-понятно, – сказал Клевцов и в надежде отвлечь Дуню от её переживаний спросил: – А твоя Лючия петь умеет?

– Не знаю. Она ещё не пробовала… Этот дяденька в плаще говорит: «Вы видите меня в последний раз», а мама говорит: «Ой, ой, что же это теперь будет?», а папа говорит маме: «Собери вещи и беги за ним».

– Не надо мне это рассказывать, – сказал Клевцов, чувствуя неловкость, как человек, случайно оказавшийся свидетелем семейной сцены. «Совсем ещё пичужка, а переживает, – подумал он, – и родители хороши, что мать, что отец. Но ничего, в таком раннем возрасте всё плохое быстро забывается».

– А вы знаете, как по-итальянски «до свидания»?

– Понятия не имею, – сказал Клевцов. «Вот она уже думает о другом. И хорошо, И прекрасно. Я чело– век посторонний, а был бы знаком с её родителями, сказал бы им: можно, конечно, спорить, ссориться, даже разводиться, но при этом никогда нельзя забывать о детях. У меня пока ещё детей нет, но я уверен, что я прав».

Дуня с любопытством смотрела на своего собеседника, на его озабоченное, ставшее строгим лицо, на его губы, которые шевелились, как будто он что-то говорит, но не вслух, а про себя.

– Аривидерчи, – сказала Дуня.

– Что? – не понял Клевцов.

– По-итальянски «до свидания».

Клевцов улыбнулся:

– Это тебе Лючия сказала?

– Мне это дедушка сказал.

Клевцов увидел медленно идущий самосвал. Высунувшись из кабины, на него выжидательно глядел шофёр – вихрастый малый.

– Извини, Дуня, я сейчас… Друг! Горючим не богат?

– Какой может быть разговор на женском собрании? Сделаем, – с готовностью сказал шофёр.

Пока шла заправка «Запорожца», Дуня о чём-то негромко и доверительно говорила Лючии. А Клевцов продолжал думать о том, как нуждается Дуня в душевном тепле, которого она лишена дома, где явно не ладят родители, и единственно, на что хватает у них здравого смысла, это лишь на то, чтобы в минуты очередного объяснения удалить ненужного свидетеля – эту девчушку с большими глазами и не по-детски печальную.

Когда самосвал уехал, Клевцов включил зажигание. «Может, побыть ещё с Дуней, рассказать ей напоследок что-нибудь весёлое? Нет, не стоит вмешиваться в чужую жизнь. Интересно, скоро ли окончится семейный конфликт и она сможет вернуться домой?»

– Починили машину? – спросила Дуня.

– Да, всё в порядке. Мне надо ехать, Дуня. Так что давай прощаться.

Дуня выпростала из-под одеяльца руку Лючии и протянула её Клевцову.

– Лючия говорит вам – аривидерчи.

– Аривидерчи, – сказал Клевцов, – пока! – Он подержал двумя пальцами пластмассовую ручку куклы, потом пожал ладошку Дуне, отметив при этом, что рука «мамы» ненамного больше «дочкиной». – До свидания, Дуня. Всё будет хорошо.

– Знаете, это когда будет? Наверное, через полчаса.

«Детская наивность», – подумал Клевцов, садясь в машину.

– А может, через пять минут, – продолжала Дуня когда мама досмотрит по телевизору про этого дяденьку в белом плаще и про тётеньку, которая…

Дуня вдруг замолчала, потому что случилось нечто очень странное – у её знакомого глаза стали совсем круглыми, он схватился руками за голову и сказал:

– Вот это номер! Сейчас умру!

Дуня качала головой. Нет, когда люди так хохочут, они не умирают. и

«Запорожец» плавно набирал скорость. Клевцов оглянулся.

Дуня влезла на пенёк. Теперь она казалась высокой. Сна стояла, подняв над головой куклу, долго-долго, пока не исчезла за поворотом.