Текст книги "Друзья и соседи"

Автор книги: Борис Ласкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

Свидание

По синему небу торопливо бежали лёгкие облака. Упругий ветерок теребил аетки деревьев.

Перегнувшись через перила балкона, стараясь дотянуться до ближайшей ветки, Лена увидела странную процессию. Впереди шла мама – Вера Алексеевна. Рядом бежала Иришка – пятилетняя дочь Лены. А позади тянулась шумная ватага дворовых ребят.

– Что случилось, мама?

Вера Алексеевна остановилась и, угомонив ребят, громко сказала:

– Леночка! Мы сейчас Сергея видели. У этих вот… у Бранденбургских ворот.

– Мама, я сейчас спущусь, – сказала Лена, – подождите. Вы какие-то странности говорите!

Она быстро ушла с балкона и уже через минуту стояла во дворе, окружённая толпой ребят.

– В чём дело?

Вера Алексеевна наклонилась к Иришке:

– Ириша, скажи, кого мы сейчас видели.

– Мама, – спокойно сказала Иришка, – мы сейчас с бабушкой папу нашего видели.

– Кого? Папу?

– Ага. У Никитских ворот.

– Не у Никитских, девочка, а у Бранденбургских, – значительно сказала бабушка.

– Она правильно говорит, – вмешался в разговор Сима Орлов, – кино-то у Никитских ворот… Вот мы его там и видели.

– Какое кино? Какие ворота?

– Лена, мы в кино были, кинохронику смотрели про Берлин. Там наш Сергей заснят.

Лена всплеснула руками и побежала в кино. У кассы она спохватилась, что забыла дома сумочку.

– Гражданка, будьте добры, – сказала Лена кассирше, – я забыла сумочку. Дайте, пожалуйста, один билет. Я вам потом принесу деньги…

– А что за спешка? Придёте на следующий сеанс.

– Не могу. Понимаете, не могу. Меня там муж ждёт, в Берлине, у Бранденбургских ворот. Он в кино, заснят, понимаете?

– А-а? Тогда пожалуйста.

Сжимая в руке драгоценный билет, Лена вошла в зал. Картина уже началась, и Лена села на первый попавшийся стул.

На экране проходили кадры штурма Берлина. Гремели пушки, стреляли пулемёты, По улицам, пригнувшись, пробегали солдаты. Потом Лена увидела большой флаг на крыше рейхстага… Лена прижала руку к груди и услышала громкое биение сердца… Потом мимо серых Бранденбургских ворот пошли наши войска. И в стороне, рядом с колонной войск, медленно шёл Сергей. Да, да! Это был он. Вот он задержался, поправил гимнастёрку, улыбнулся кому-то из своих и снопа зашагал вперёд.

– Ой, – воскликнула Лена, – Серёжа!

Сидящие впереди обернулись и удивлённо посмотрели на Лену.

Она встала и, пробираясь между рядами, пошла к выходу, Через четверть часа она была уже дома.

– Мама! – сказала Лена. – Я пойду опять, Я его почти не видела. Если задержусь – не беспокойся.

Возвратившись в кино, она отдала кассирше долг и купила билет в первый ряд. Всё было как на прошлом сеансе. Сергей шёл так же медленно и точно так же поправлял гимнастёрку.

На следующем сеансе ей показалось, что Сергей прошёл чуть быстрее. Но она всё же успела разглядеть его усталое счастлизое лицо.

Рано утром Лена пришла на завод. Там уже всё знали. Маша Соломина видела хронику и громогласно сообщила о том, что муж Леночки майор Красовский заснят на фоне Бранденбургских ворот в самом Берлине,

После работы Лена пошла в кино. Вместе с ней туда направилась целая группа её сослуживцев. Инженер Курганов купил на бульваре букетик цветов и, поднося его Лене, сказал:

– Возьмите, Лена. Всё-таки на свидание идёте!..

Когда на экране появился Сергей, все Ленины сотрудники захлопали в ладоши, а Курганов тихо сказал:

– Смотрите, он вам улыбается, Леночка. Он определённо вам улыбается!..

Поздно вечером Лена вернулась домой.

– Я в кино была, мама, – сказала она за обедом. – Сергея опять видела.

– И мы с Иришкой ещё разок сходили, – сказала Вера Алексеевна. – Сегодня он лучше выглядел. Вчера у него всё же усталый вид был.

Лена улыбнулась.

– Нет, мама, он одинаковый. Это же кино.

– Ты со мной не спорь. Мне видней.

Вечер тянулся невыносимо долго. Лена уложила Иришку и распахнула окно. Тёплый воздух наполнил комнату. Вера Алексеевна уже спала. Лена переоделась, оставила на столе записку и вышла на улицу. У ворот она встретила управдома Василия Васильевича. Он поздоровался с Леной за руку и сказал:

– Сегодня, Елена Константиновна, в кино «Новости дня» супруга вашего видел. Прекрасный вид имеет. Так что позвольте вас поздравить.

– Спасибо, Василий Васильевич.

Кассирша кино поздоровалась с Леной, как со старой знакомой, и даже пошутила:

– Что-то вы давно не были, а муж-то ваш на три сеанса приходил. Приходил, а вас-то и нет…

– Ничего. Придёт.

В фойе Лена встретила много знакомых. Пришла вся семья Гороховых из третьей квартиры. Пришли Шуваловы. Пришёл даже водопроводчик дядя Егор. Увидев Лену, он несколько неуверенной походкой пошёл ей навстречу и, неизвестно почему погрозив ей пальцем, сказал:

– Хочу, Елена Константиновна, на Берлин глянуть, какой он есть… Ну а также, конечно, на мужа на вашего. Ведь я его вот с каких лет знаю.

Сеанс начался. Когда на фоне Бранденбургских ворот появился Сергей, в зале раздался неистовый крик дяди Егора:

– Сергею Капитонычу привет!

Кругом засмеялись, а соседи Лены по дому начали аплодировать.

… Самолёт, на котором прилетел Сергей, совершил посадку поздно вечером. Сергей вскочил в такси и помчался домой.

Пройдя через тёмный двор, он быстро поднялся на третий этаж, позвонил и услышал шаги. Дверь открыла

Софья Михайловна – соседка по квартире. Она взглянула на майора и ахнула:

– Батюшки!..

– Здравствуйте, Софья Михайловна, – тихо сказал Сергей. – Где мои все?

– С приездом! Дома, дома все… Только, кажется, Леночки нету…

Войдя в комнату, Сергей наклонился над кроватью дочки. Иришка спала. На диване спала Вера Алексеевна. На столе лежала записка:

«Мама. Я ушла в кино на свидание с Серёжей. Если задержусь, значит, осталась на последний сеанс. Лена».

Сергей вышел в коридор и снова прочитал записку, явно не понимая, о каком свидании идёт речь. В коридор выглянула Софья Михайловна.

– Леночка в кино ушла к Никитским. Там вас показывают в кинохронике,

Сергей вбежал в вестибюль кино.

– Пожалуйста, один билет!..

– Сеанс уже начался, – ответила кассирша.

– Всё равно!

Сергей появился в тёмном зале в тот самый момент, когда он поправлял гимнастёрку и улыбался на экране. С любопытством глядя на своё изображение, Сергей пробирался вперёд, пытаясь найти среди зрителей Лену, Но он не видел её.

А Лена сидела в третьем ряду рядом с дядей Егором, который решил за компанию отбыть ещё один сеанс.

– Сейчас кончается, дядя Егор, – сказала Лена.

Дядя Егор мирно спал. Лена толкнула его. Вспыхнул свет. Дядя Егор открыл глаза – и первое, что он увидел, был живой Сергей Капитонович.

Дядя Егор потряс головой и протёр глаза:

– Ох, мне привиделось… Вроде сон.

– Что за сон?

– Да вот, понимаешь… – дядя Егор посмотрел вперёд и умолк.

Лена обернулась. В нескольких шагах от неё стоял Сергей.

– Серёжа! – крикнула она и бросилась к мужу.

И тут в зале поднялся шум. Незнакомые люди трясли им обоим руки, с чем-то поздравляли, а кто-то даже крикнул «ура!».

Ещё не понимая всего того, что произошло, Лена шла рядом с Сергеем, не сводя с него глаз и не отпуская его руки.

А дядя Егор пробился вперёд и на многочисленные вопросы: «Что случилось?» – отвечал спокойным голосом:

– Проходите, граждане! Ничего нет особенного. Обыкновенная вещь. Муж к жене с полотна сошёл!

СВИДАНИЯ И ВСТРЕЧИ

Главная радость

Она очень мало знала его. И было трудно понять успела ли она его полюбить. Услышав о том, что он едет на войну, она захлопала в ладоши и сказала:

– Киса… Баба…

Он не ждал объяснений и длинных фраз и не стал упрекать её в легкомыслии, У него не было времени,

В сорок первом ей исполнилось два года. А ему было уже двадцать шесть.

… В золотой осенний день сорок пятого года Зоя появилась во дворе. Она была так взволнована, что не стала даже прыгать через верёвочку, а прошла прямо в садик, где обычно собиралась вся компания.

И Зоя сказала:

– Девочки, ребята, слушайте, чего я скажу. Мой папа приезжает…

Алёшка с интересом посмотрел на Зою.

– Это хорошо. А чего он тебе привезёт?

Вопрос был задан неспроста, ибо не далее как месяц назад Алёшка получил в подарок от приехавшего отца роскошный аккордеон. И теперь Алёшка почти не расставался с подарком. Играть он, разумеется, не умел, но зато здорово делал вид, что собирается играть. Он садился, накидывал на плечо ремень и обращался к галдевшей от нетерпения аудитории:

– А потише никак нельзя?

Тогда наступала тишина и Алёшка брал аккорд. По мелодичности этот звук мог сравниться лишь с визгом трамвайных колёс на крутом повороте. Все с трепетом ждали продолжения мелодии. Но продолжения обычно не было. Алёшка снимал аккордеон и печально говорил:

– Раз вы музыку не понимаете и шумите, я играть не буду.

Затем он резво относил аккордеон домой и возвращался повеселевшим и отряхнувшим с плеч непосильный груз ответственности за сохранность своего перламутрового чуда.

– Чего же он тебе привезёт? – повторил вопрос Алёшка.

– А я не знаю, – ответила Зоя.

– Он тебе губную гармошку привезёт, – заявил Светик, пятилетний сын инженера Макарова, немыслимый фантазёр и задира. У Светика папа на фронте не был, и он выдумал какого-то дядю Васю, который провоевал всю войну «в столице Вены Австрии».

– А почему губную гармошку? – спросила Зоя.

– А чего ж он тебе привезёт? Вот мой дядя Вася мне письмо написал, что он мне знаешь чего привезёт?…

– Чего?

– Знаешь чего?… – Светик лихорадочно придумывал для себя подарок. – Он мне, знаешь, он мне привезёт…

– Ну и пожалуйста, – перебила Зоя.

– А твой папа – офицер? – спросила Наташа Белкина.

– Ага. Он майор.

– А мой папа – капитан. Нам Зинаида Павловна сказала, что мы все должны гордиться нашим папой, потому что он воин.

– А ты уже гордилась?

– Ага.

– Когда мой папа приедет, приходи ко мне гордиться. Ладно?

– Ладно. Мы сперва у тебя погордимся, а лотом к нам пойдём.

– А мой дядя Вася, – начал Светик, – знаешь кто? Он генерал старший лейтенант. Вот он кто!

– Ты только давай не болтай, – усмехнулся Алёшка, – таких не бывает.

– У тебя не бывает, а у дяди Васи бывает.

– Ну ладно. Довольно глупости говорить, – сказал Алёшка. – Зоя, вот когда папа приедет, ты чего ему скажешь?

– Я скажу: здравствуй, папа!

– А ещё чего?

– А больше я не знаю.

– Ну вот, давай, я как будто твой папа. Как будто я приехал. А ты меня встречай и говори. Ладно?

Алёшка куда-то ушёл и вскоре вернулся с деревянным автоматом на плече.

– Здравствуй, дочка Зоя! – сказал он басом.

– Здравствуй, папа. С приездом!

– Спасибо.

– На здоровье,

– Ну, как ты здесь в тылу жила?

– А я не в тылу, я дома жила.

– Это хорошо, – сказал Алёшка, сворачивая козью ножку и начиняя её песком, – Ну а вообще как живёшь?

– Хорошо. Я маме помогаю, Алёшка. Я сама сплю.

– Он не Алёшка. Он теперь твой папа, – напомнил Светик.

– Светик, не мешай, – сказала Наташа Белкина,

– А как ты, папа, живёшь? – спросила Зоя.

– Ничего. Хорошо. Разбил всех захватчиков и вер» нулся…

– С приездом, папа!

– Это ты уже один раз говорила.

– Ты у него спроси, Зойка, как он воевал, – не без ехидства предложил Светик.

– Папа, ты как воевал?

– Неплохо воевал. На «отлично», – Алёшка затянулся из козьей ножки. – Я за вас там дрался, малыши,

– А вчера ты за кого дрался, когда тебе от мамы попало? – спросил Светик.

– Светик, не мешай.

– Ещё слово скажешь, – кивнул Алёшка, – и я тебе…

– Ладно, я не буду, папа! – испуганно прошептал Светик.

– Воевали мы неплохо, – продолжал Алёшка, – Как-то лёг на курс. Утром встаю, вижу: три «мессера». Ну, я – раз! И всех сбил.

– С ног? – спросил Светик.

– Скажи, скажи ещё слово!

– Папа! – Зоя поправила пальтишко, – Мама сказала, что ты можешь приехать с минуты на минуту. Почему ты только на минуту можешь приехать? Тебе обратно надо на войну, да?

– Нет, дочка Зоя, – солидно разъяснил Алёшка, – вся война кончилась, У нас теперь победа и мир. А сейчас бы неплохо по такому случаю хлопнуть по маленькой…

Иди, сказала Светику Наташа Белкина, – он по тебе сейчас хлопнет. Ты у нас самый маленький.

Светик на всякий случай отступил на несколько шагов и тут же вернулся:

– Зойка?… Твоя мама идёт, а с ней ещё кто-то… Это, наверное, папа,

Зоя увидела маму. Она улыбалась. А рядом с мамой стоял незнакомый человек в военной форме.

– Зойка, – прошептал Алёшка, – это твой папа. Беги. Говори ему слова, которые мне говорила!

Зоя побежала навстречу папе. Он обнял её, поцеловал и подкинул в воздух. Зоя на мгновенье увидела двор, клумбу, Алёшку, Светина и совсем близко глаза отца.

– Здравствуй, папа! – сказала Зоя и замолчала. Она вдруг забыла все слова.

Приехал папа, а это была большая, самая главная радость.

Великий жилец

Герой Советского Союза гвардии старшина Алексей Алексеевич Прохоров возвратился в Москву в воскресенье. Поезд подошёл к перрону, и стук колёс сменился маршевым громом оркестра, шумом голосов, криками «ура!».

Прохоров шагал по перрону с букетом цветов. Отвечая на приветствия и пожимая руки незнакомым людям, он разыскивал в толпе жену. Вера Гавриловна и Сашка должны были приехать на вокзал, но их почему-то не было. «Значит, не получили телеграмму», – подумав Прохоров. Впрочем, это даже хорошо. Сейчас он явится домой, постучит в дверь, услышит знакомый голос: «Кто там?» – и ответит: «Это я, Верочка».

Прохоров пошёл пешком и через полчаса увиден знакомый дом. С трудом сдерживая волнение, он поправил гимнастёрку, проверил, хорошо ли сидит пилотка, и, убедившись, что всё в полном ажуре, направился к воротам.

Здесь следует сказать, что, если бы Прохоров был более внимательным, он непременно заметил бы, что у ворот его дома стояли на стрёме ребятишки, которые сразу исчезли, как только фигура гвардии старшины появилась на горизонте.

Ребятишки влетели во двор.

– Идёт!..

Управдом Кузьма Егорыч откашлялся и сказал:

– Спокойно.

Войдя во двор, Прохоров удивлённо остановился. Двор был посыпан песком, вдоль дома тянулись клумбы. В самом центре под высоким тополем стоял накрытый стол, и прямо против ворот между двумя рейками, вбитыми в землю, красовался художественно исполненный плакат: «Пламенный привет Герою Советского Союза Алексею Алексеевичу Прохорову!».

Прохоров смущённо улыбнулся. Заметив, что во дворе полно людей, он вежливо отдал честь присутствующим. В тот же момент, в абсолютной тишине, к нему подошёл бледный от волнения управдом и, остановившись на расстоянии трёх шагов, провозгласил:

– Дорогой Алексей Алексеевич! От имени домоуправления и всех проживающих в нашем доме приветствую в вашем лице лицо, которое лично участвовало в штурме Берлина! Ура, товарищи!

Раздались аплодисменты.

Прохоров был очень тронут. Он снял пилотку и жестом установив тишину, сказал:

– Спасибо, товарищи. Большое спасибо!

Кузьма Егорыч взял его под руку.

– А теперь, дорогой Алексей Алексеевич, прошу к столу!

– Спасибо, только я сперва к себе подымусь, на Веру Гавриловну гляну и на Сашку.

– Нет!.. Туда не ходи. Тебе сюрприз будет. Ясно?…

Управдом подвёл гостя к столу и, указав на кожаное кресло с высокой спинкой, значительно произнёс:

– Прошу занять почётное место. Садись, Алексей Алексеевич.

– Это откуда же кресло такое?

Управдом сделал знак.

– Абрам Сергеич, дайте пояснение насчёт кресла товарищу Герою.

Абрам Сергеич – зубной техник из девятой квартиры– поправил пенсне и сообщил:

– Кресло специально предоставлено мною для вашей встречи. Это вольтеровское кресло, названное так по имени знаменитого французского писателя Франсуа – Мари Вольтера.

Абрам Сергеич поклонился и сел на своё место, а Кузьма Егорыч, пригласив за стол остальных жильцов дома, сказал:

– Раньше в этом кресле сидел Франсуа Мария, а теперь сидишь ты, наш уважаемый, можно сказать величий, жилец.

Прохоров посмотрел на управдома умоляющими глазами:

– Слышь-ка, Кузьма Егорыч, дай я к себе поднимусь…

– Сиди, дорогой. Всё будет в порядке.

Кузьма Егорыч встал и, подняв бокал, сказал:

– Позвольте мне, граждане, предложить тост. На сегодняшний день вернулся с победой наш дорогой жилец товарищ Прохоров. В то время как он сражался с врагом, мы тоже не дремали, а именно: произвели ремонт жилого фонда, а также насадили зелень. Предлагаю выпить за здоровье нашего Героя!

Все чокнулись с Алексеем Алексеевичем. Он наклонился к Кузьме Егорычу:

– Я всё же пойду.

– Сиди! Я ж говорю – тебе сюрприз готов. Терпи!..

Прохоров несколько раз порывался уйти, но потом смирился. Ему, видно, и в самом деле готовился какой– то сюрприз.

Кузьма Егорыч, успевший слегка захмелеть, уверенно руководил торжественным мероприятием.

– Пряжкин Семён! Скажи стих, что вчера сотворил!..

Семён Пряжкин, счетовод с мясокомбината, встал и прочитал четверостишие:

 
Мы нынче всем домом
Героя встречаем,
И все мы заслуги его отмечаем,
И песня привета повсюду слышна:
С победой! С приездом!
Герой – старшина!
 

Кузьма Егорыч гордо сказал:

– Ни один поэт у нас не прописан. Исключительно одни любители.

За столом становилось оживлённей. Стихийно возникла самодеятельность. Акушерка Матильда Павловна, красиво заламывая пальцы, исполнила произведение Лермонтова «Бородино». Артист эстрады Семиколонский из шестой квартиры спел неаполитанскую песню,

– «О Мари! О Мари!.. Я навек потерял свой покой…» – пел Семиколонский, а управдом, обняв Прохорова, ласково говорил:

– Талант! Глянь на него, можешь себе представить, что этот артист и есть самый главный во всём доме неплательщик, а?…

После пения были танцы. Люся Маркова с Васей Краморенко из четырнадцатой квартиры исполнили украинский танец гопак. Абрам Сергеич громогласно отметил:

– Вы смотрите, какое обилие талантов. Это всё ваш приезд, Алексей Алексеевич. Это вы подняли таланты из глубин.

Кузьма Егорыч похлопал по плечу зубного техника.

– Абрам Сергеич. Первый человек в полости рта!

Когда кончились танцы, Прохоров встал и сказал:

– Большое спасибо, товарищи, за гостеприимство и за угощение. Мне время домой идти…

– Стоп! – сказал управдом. – На машине поедешь.

– Зачем мне машина? Я уж как-нибудь пешком поднимусь на третий этаж…

– Нет, – управдом лукаво посмотрел на гостя, – никуда ты не подымешься, потому что Вера Гавриловна и Сашка уже две недели здесь не живут…

– То есть как?

– А вот так. Проживают они в новой двухкомнатной квартире по адресу Башиловка, дом семь. Это им райисполком условия создал как семье Героя. А телеграмму твою мы сюда получили на старый адрес и решили встречу тебе сделать. Поскольку ты наш бывший жилец и именно из этого дома на фронт ушёл.

Прохоров растерянно улыбался, а люди вокруг принялись аплодировать.

– А это мы тебе вроде как сюрприз. Ясно?

Кузьма Егорыч погрозил пальцем: ~

– Чтоб старый адрес не забывал! А машина тебя у ворот ожидает – «эмка».

Провожаемый участниками встречи, Прохоров вышел за ворота и сел в машину.

«Эмка» тронулась.

Кузьма Егорыч стоял, держась за решётку ворот, и вдруг с чувством негромко запел:

– «О Мари! О Мари!..»

После чего послал вслед уходящей машине воздушный поцелуй.

Тридцать лет спустя

Марина вязала быстро и очень ловко, Отвлекись она, всё равно руки продолжали бы делать своё дэло. Ей бы сейчас на миг отложить вязание, она бы увидела мужчину – онподкатил детскую коляску вплотную к скамейке и поставил её рядом с коляской, в которой лежала Ленка.

Мужчина тихонько прогудел какую-то мелодию, потом сел и замолчал. Скорей всего, он искосс разглядывал свою соседку. Как раз в этот момент подал голос ребёнок, которого привёз мужчина. Марина вязала, не поднимая глаз, а мужчина сказал:

– Спи, товарищ Самарин. Дедушка охраняет твой покой.

Она посчитала петли. Сколько сразу информации – в коляске мальчишка, фамилия его Самарин. Ребёнка сопровождает дед, а поскольку он дед, можно ожидать новых сообщений. Деды большие мастера посудачить. Правда, если быть объективной, нужно признаться, что и бабки не шибко ограничивают себя по части высказываний. Так что в данной ситуации будет кому поддержать беседу.

Ленке седьмой месяц, Марина – бабушка со стажем, но привыкнуть к этому почётному ззанию никак не удаётся. Она бабушка. С ума сойти. Хотя, вообще-то говоря, если сидящий по соседству гражданин внимательно её разглядел, он, конечно, уже заметил, что з волосах её поблёскивает седина. Но она нисколько ей не мешает, наоборот, многие даже считают, что она Марине идёт, она добавляет солидности, хотя, если разобраться, не так уж ей необходима эта самая солидность. Студенты упорно продолжают считать её молодой, но тому есть особая причина. Тут уж нечего прибедняться и изображать всё как нечто обыденное. Безусловно, в её судьбе и в её прошлом есть некая исключительность, которую нельзя забыть, такое даётся далеко не каждому, и потому люди часто вспоминают то, что было в её жизни.

Деликатно помолчав, мужчина опять что-то прогудел и снова умолк.

«Увертюра окончена. Сейчас он заведёт разговор».

– Разрешите обратиться?

Она подняла глаза и увидала широколицего плечистого дядечку в штормовке поверх лыжного костюма, s вязаной шапке с помпоном.

– Если не ошибаюсь, мы соседи. Будем знакомы: Самарин Сергей Фёдорович. А ваше имя-отчество, если не секрет?…

– Марина Андреевна.

– Вы заметили, Марина Андреевна, люди, которые только въехали в новый дом, очень любят знакомиться. Как в купе– вместе вошли, вместе ехать…

– Я не живу в этом доме, – сказала Марина. «Сейчас замолчит, поймёт мои слова как намёк, что не так уж я стремлюсь с ним познакомиться»,

– А я здесь живу аж на девятом этаже. У меня тут сын с женой и с наследником квартиру получили. Вместе обитаем. По субботам даю молодым отгул. Они куда-нибудь на оперативный простор, а я обслуживаю Самарина-младшего.

«Похоже, из военных: «разрешите обратиться», «оперативный простор».

– Я заметил, детишки с вами, женщинами, ведут себя поспокойней. У вас кто, мальчишка, девчонка?

– Внучка.

Лицо Самарина выразило высшую степень удивления.

– Внучка?

«Давай, дедусь, не теряйся, произнеси дежурную фразу: «Никогда не поверю, что вы уже бабушка».

– Даю слово, – сказал Самарин, – никогда бы не позерил, что у вас уже есть внучка.

– И тем не менее это факт.

– Простите, если, конечно, не секрет, кто вы по специальности?

– Я преподаю…

– Педагог? Всё ясно. Ребёнок, он же чувствует, с кем имеет дело.

– Если учесть, что я преподаю математику, а Ленке неполных семь месяцев, вряд ли уж она что-нибудь особенное чувствует… А вы военный, да? Офицер?

– Точно. Наверно, всё же военная профессия накладывает на человека определённый отпечаток.

– Возможно.

– А вы, насколько я понимаю, человек мирного труда… Вот я сейчас смотрю на вас и мысленно представляю себе вашу биографию. Поступили а институт, только начали учиться – и вдруг война. Правильно?

– Совершенно правильно.

– Эвакуировали вас за тридевять земель, куда-нибудь в Среднюю Азию. Там тишина, светит солнце, цветёт арык…

– Цветёт большей частью урюк. А что касается арыка, то он главным образом течёт.

– Извините. Допустил ошибку, так как лично не наблюдал. Но это мелочь. В основном я, надо полагать, не ошибся. Родина предоставила вам возможность вдали от войны получить высшее образование, чтобы вы в дальнейшем могли обучать математике новое поколение. Вот так. Если я в чём не прав, имеете возможность меня поправить.

«Это уже заявка на продолжение разговора. Но меня очень занимает одна деталь – почему мне знакома фамилия Самарин? Где и когда я её слышала?»

– О чём задумались, Марина Андреевна?

Она не ответила. «Безумно знакомая фамилия».

Самарин по-своему истолковал её молчание.

Я вас понимаю, – мягко сказал он. – Некоторые из наших с вами ровесников, которым не довелось принять участия в Великой Отечественной войне, испытывают на сегодняшний день вроде бы угрызение совести – так уж, мол, получилось, что раз я не участвовал с оружием в руках в боевых операциях, не имею я нынче морального права наравне с фронтовиками отмечать великий праздник Победы…

– Ко мне это не относится, товарищ Самарин.

– Правильно. Во-первых, вы женщина, и потом, как говорится, с помощью простой арифметики можно высчитать, что в годы войны вы были, извините, девчонкой. Так?

– Так.

– Конечно, были на войне представительницы женского пола. Медицинская служба, связь, военторг…

– Авиация.

– Точно. Между прочим, вам это будет интересно. Был такой гвардейский ночных бомбардировщиков авиационный полк. И, можете представить, весь личный состав – и лётчики, и штурманы, и техники и вооруженцы – все там были исключительно женщины…

– Значит, не вооруженцы, а вооруженщины, – улыбнулась Марина. «Самарин. Откуда мне известна эта фамилия?»

– Не верится? А ведь это истинная правда. У меня смешно получилось… Сорок шестой полк, про который я говорю, очень был знаменит, о нём и в газетах писали, и в журналах. Тогда у многих, в том числе у меня, создалось такое мнение, что в женском бомбардировочном гвардейском авиаполку и женщины служат особые, на других не похожие, не столько они женственные…

– Сколько мужественные, да?

– Точно. Но не в том смысле мужественные, что каждая способна на героический подвиг, а так, как говорится, чисто внешне. Одним словом, представил я себе, такие они все мощные, и голоса у них не женские, и плечи не как у вас, а как примерно у меня…

– Так оно и было на самом деле? – Марина вдруг почувствовала, что он где-то совсем близко, ответ на её вопрос. Вот-вот сейчас он что-то скажет – и она вспомнит, она наконец вспомнит, откуда ей известна его фамилия.

Как человек бывалый и к тому же опытный рассказчик, Самарин выдержал небольшую паузу, жестом испросил разрешения закурить и смущённо, почти виновато сказал:

– В том-то и дело, что всё было совершенно не так. Вот я гляжу на вас, какая вы женственная в этой вашей шубке с белым воротником, гляжу и думаю, что многие молодые ребята на фронте в своих тихих мечтах представляли девушек из сорок шестого именно такими. И вот, прошу внимания, в одной центральной газете поместили статью про боевые будни этого самого полка. В центре была фотография – девушка, самое большее лет двадцати, гимнастёрка, шлем с белым подшлемником, глаза вот такие и улыбка… Увидел я эту фотографию и, как говорится, потерял покой и сон. Сел я, мобилизовал свои способности и сколотил небольшое такое послание в стихах…

– Вы его помните?

«Ни о чём больше не надо его спрашивать, всё будет ясно сейчас, через минуту».

Самарин, щуря глаза, смущённо признался:

– Вы, возможно, будете смеяться, но писал я от всего сердца… «Здравствуй, небо голубое, здравствуй белы облака. Славной гвардии девчата, вам привет из артполка!..»

– Ага, значит, вы были артиллеристом? – спросила Марина, с весёлым торжеством глядя на Самарина. Какая же у неё потрясающая память. Она была уверена, что вспомнит, и наконец вспомнила!

Самарин погрозил ей пальцем. Это означало, что поэта, даже начинающего, никогда нельзя перебивать.

– Да, я служил в артиллерии. Я начну сначала. «Здравствуй, небо голубое, здравствуй, белы облака. Славной гвардии девчата, вам привет из артполка! Как фашистская машина скоро вся разломится, разрешите, девушки, с вами познакомиться. Со своей артбатареи посылаю вам привет и прошу вас, дорогие, чтобы дали мне ответ».

Марина закрыла руками лицо. Наверно, ей было смешно и она захотела это скрыть.

– Вот вы смеётесь, – в голосе Самарина прозвучала обида, – а я ведь, между прочим, не являлся тогда членом Союза писателей…

– А сейчас являетесь? – не открывая лица, спросила Марина.

– Нет. Пошёл по другой линии.

– Это всё, что вы тогда написали?

– Ещё была концовка.

– Правильно. Ещё была концовка, – сказала Марина. Она опустила руки на колени и чётко, с весёлым вызовом прочитала: – «Сам я парень неженатый, не поэт и не артист, вам хорошего желаю и душой всегда я чист».

Самарин замер. В кино это, кажется, называется стоп-кадр.

– Вопросы будут? – тихо спросила Марина.

Самарин, как спросонья, потряс головой и тоже тихо, почти шёпотом спросил:

– Это что… в газете была ваша фотография?

– Нет. Фотография нашей однополчанки Жени Рудневой. А стихи были адресованы всему полку, и весь полк выучил их наизусть, лейтенант Самарин.

– Я тогда ещё был младший лейтенант, – пояснил Самарин, с нарастающим интересом глядя на Марину, – Нет, нет, нет, – он вздохнул и развёл руками, – такое бывает раз в сто лет…

«Удар! Ещё удар!» – смеясь, решила Марина и, поправляя шарф, как бы невзначай распахнула шубку всего на несколько секунд, но Самарин уже заметил на лацкане её жакета Золотую Звёздочку.

Он поднялся со скамейки и поднёс ладонь к своему легкомысленному головному убору.

– Подполковник Самарин. Очень рад.

В ответ Марина назвала свою фамилию, ту, прежнюю, которую она оставила по настоянию мужа, и протянула Самарину руку:

– Я считаю, мы должны ещё раз встретиться.

– Обязательно, – не поборов ещё смущения, сказал Самарин. – Надо познакомить вашу Ленку с моим Петькой.

– Конечно, – улыбнулась Марина, – тем более они живут в одном доме.