Текст книги "Друзья и соседи"

Автор книги: Борис Ласкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

К + М

Случалось ли вам испытывать такое?… Вот, скажем, лежите вы где-нибудь в лесу, отдыхаете, ни о чём ив думаете – и вдруг вы ощущаете какое-то неясное беспокойство. Вам кажется, что на вас обращён чей-то пристальный взгляд. Вы открываете глаза и убеждаетесь – так оно и есть.

В прошлое воскресенье мы всем семейством – Саша и я с Зойкой, – как всегда, были на даче в Подрезкове. День выдался замечательный. Забрели в берёзовую рощу, Саша с Зойкой отправились по грибы, а я решила – побуду одна, почитаю. Устроилась на полянке, взяла книжку и не знаю, может, книжка виновата, но довольно быстро потянуло меня ко сну.

И вот лежу я и сквозь дремоту чувствую – кто-то на меня смотрит.

Открыла я глаза и сразу увидела мужчину в светлом костюме и в яркой рубашке.

Стоял он близко, примерно в трёх шагах, стоял и внимательно смотрел на меня. Увидав, что и я на него смотрю, он улыбнулся, бросил на траву журнал и сел на него.

– Извините, что потревожил, – сказал он и снова улыбнулся, Я буду дальше называть его – он.

Вижу – держится он скромно, я опять открыла книжку, давая ему понять, что не собираюсь ни знакомиться с ним, ни вести беседу,

– Очень вы испуганно на меня посмотрели, – сказал он, – а меня не надо бояться,

– А я вас и не боюсь, – ответила я и отложила книжку: мол, чего ещё скажете?

Он вынул из кармана пачку сигарет.

– Не хотите?

– Спасибо. Я не курю, – сказала я сухо,

– Вы не возражаете, если я закурю?

Я пожала плечами. Дурацкий вопрос. Мы же не в купе.

– Молчание знак согласия. – Он чиркнул зажигалкой и выпустил дым. – Вы думаете, что я так, от нечего делать, пришёл в этот зелёный мир, да?…

«Давай-давай, производи впечатление! «Зелёный

мир». Мастер художественного слова. Я была уже готова иронически усмехнуться, но что-то удержало меня, скорей всего, грустная интонация, с которой он произнёс свою фразу.

Не дождавшись вопроса, он развеял рукой облачко дыма и доверительно сказал:

– Каждый год в июле я прихожу в эту дивную рощу и приношу сюда цветы воспоминаний…

Я ничего не сказала, но мысленно произнесла цитату из классика: «Аркадий, не говори красиво!»

Он кивком указал в сторону.

– Видите – пень. Для вас это останки берёзы, а для меня – памятник большой любви…

Он посмотрел куда-то вдаль, а я всё думала, что мне мешает проникнуться его печальным настроением. И я поняла: мне мешает его рубашка – яркая, вызывающе модная рубашка.

– В жизни довольно-таки часто случается, что чувство умирает, едва успев родиться. Но бывает по-другому…

Он нервно хрустнул пальцами, и тут мне стало немножко не по себе. А вдруг он, как говорится, «с приветом»?… Наверно, эта тревожная мысль отразилась на моём лице, потому что он сделал успокоительный жест:

– Вы думаете, что то, что я говорю, не имеет смысла? Да?…

– Для меня-то уж во всяком случае, – ответила я и поймала себя на том, что мне вдруг ужасно захотелось узнать, что же привело его в рощу со своими цветами воспоминаний?

– Мне кажется, вы чуткий человек, и вы меня поймёте, – сказал он после паузы. – Когда-то в этой тихой рощице ко мне пришло большое чувство. Смотрите сюда, смотрите – в тот день я вырезал на пне «К+М=любовь». Вы спросите – что это значит? И я вам отвечу. Ка – это Кирилл, а эм – Мария. Ка плюс эм равняется любовь. Вы мне можете сказать, что это смешно, что это наивно… Может быть. Не знаю…

Погрузившись в воспоминания, он зажмурился и медленно покачал головой.

– И что же было дальше? – спросила я.

– А дальше случилось то, что она ушла, моя Мария, моя Маша. Ушла навсегда, ушла, как говорится – «в мир иной». Я вырезал тогда – ка плюс эм, а надо бы – ка минус эм…

Было видно, что он говорит с трудом, и здесь, в эту минуту, я почувствовала, что прощаю ему его пижонскую рубашку. Человек, способный так переживать, стоит выше всяких бытовых мелочей.

Он виновато улыбнулся:

– Хотите знать – почему я с вами так откровенен? Интуиция подсказывает мне, что вы хорошая, серьёзная девушка, умеющая слушать и понимать… И глаза у вас совсем как у Маши – серые… Если нам судьба ещё раз увидеться, я поведаю вам всю свою одиссею…

Он встал. Оторвал клочок обложки журнала, на котором сидел, и вынул шариковую ручку.

– Я оставляю вам номер телефона. Позвоните завтра вечером. Я не рассказал вам главного. Если вы не забыли – меня зовут Кирилл. Я не говорю – прощайте, я говорю – до свидания.

Он поклонился и ушёл.

Я смотрела ему вслед. Интересно, Он сказал совсем немного – и всё внешнее слетело как мишура, остался человек большой души. В сущности, кто он мне? Никто. Совершенно посторонний человек. Прохожий. Я ему, наверно, понравилась. А к тому же и глаза у меня как у той, которой больше нет…

Я лежала, смотрела на небо и слушала шелест листвы.

Вернулись Саша и Зойка с корзинкой сыроежек и кульком земляники.

– Как погуляли? – спросила я.

– Хорошо, – сказала Зойка, – эти все ягоды я собрала, а папа только грибы искал.

– И ты молодчина, и папа молодчина, – сказала я, а сама подумала: как Саша отнесётся к тому, что я ему сейчас расскажу? Хорошо, если серьёзно. А если он это воспримет иронически? Тогда ему вообще не стоит это рассказывать. Ни к чему.

Саша лёг на травку, вытянул свои длинные ноги и посмотрел на меня долгим испытующим взглядом.

– Больно у тебя вид загадочный…

«Скажу, – решила я, – скажу, но начну с конца. Так будет романтичней».

– Саша, – сказала я, – подними голову,

– Поднял. Что дальше?

– Посмотри!

– Смотрю.

– Видишь – берёзовый лень?

– Вижу.

– А теперь прочитай, что на нём вырезано. Разбираешь?…

Саша обернулся и хитро взглянул на меня. У него было какое-то странное выражение лица.

– Если не ошибаюсь, к нам прибыл Федя? – сказал Саша. Он оглянулся по сторонам и крикнул: – Уважаемый товарищ Клименков, где вы?…

– Я ничего не понимаю…

– Где Федя? – спросил Саша. – Клименков, я тебя вижу. Вылазь!

Саша встал и, продолжая оглядываться, сделал несколько шагов, всё ещё надеясь обнаружить своего Федю Клименкова. Потом он подошёл к тому берёзовому пню.

– Слушай, я совсем забыл тебе рассказать. Когда ты была в командировке в Перми, приехал ко мне Федя Клименков. Явился мрачный как туча. В министерстве маленько пощипали его проект. Ходили мы тут, дышали свежим воздухом, успокаивал я его как мог. Я ему говорю: «Всё наладится. Проект перспективный, но имеет недостатки. Поработай, и будет у тебя с министерством дружба и любовь». Федя говорит: «Ты оптимист», А я ему говорю: «Вот смотри, я для памяти вырежу на этом пне: ка плюс эм равняется любовь, что означает: ка – Клименков – плюс эм – министерство – равняется любовь». На сегодня у Феди всё в полнейшем порядке. Жду его. Приедет, используем пень как круглый стол. Конечно, много на него не выставишь, но нам много и не надо, верно?

Я помолчала, скатала бумажку с номером телефона в шарик и щелчком отправила его в полёт.

Слова любви

Телефон-автомат. Модно одетый молодой человек, держа в руке толстую тетрадь с полосками закладок, набирает номер. В ходе телефонного разговора он по мере надобности заглядывает в свои записи.

Молодой человек. Алло?… Добрый вечер, дорогая!.. Это я. Я хочу серьёзно с вами поговорить, Вернее, сказать вам всё, что у меня сейчас на душе. У меня только одна-единственная просьба. Не перебивайте. Я скажу всё. Договорились? А теперь слушайте. Только слушайте.

Вот уже девять дней, как я вас не вижу. Не могу себе представить, что вы решили со мной расстаться.

Давайте разберёмся и вспомним, что между нами было и почему всё рухнуло по вашей инициативе. Для человека нет ничего хуже печали. Это не мои слова. Так считает древний грек Менандр, и он безусловно прав, несмотря на свою древность.

Как вы помните, мы познакомились на японском джазе. Вы были с подругой, но я сразу обратил внимание именно на вас. Когда вы прошли мимо меня, я тут же вспомнил слова мыслителя Лессинга. (Заглянул в тетрадь). «Очарование – это красота в движений», а когда вы сели на своё место, я подумал, что Мигель Сервантес как в воду глядел, когда сказал, что «не всякий род красоты внушает любовь. Иногда она радует взор, но не покоряет сердца». Но я понял – здесь see наоборот. Уж кто был прав, так это Эмерсон, который точно подметил, что «красота без обаяния – это крючок без наживки». Золотые слова! Эмерсон зря не скажет, он философ-идеалист, публицист и писатель. Лично я его знаю таким с 1803 года до самой его смерти в 1882 году.

Извините, я отвлёкся, просто я излагаю вам то, что подсказала мне память.

Как вы помните, с концерта я вас подвёз ка такси, потому что, во-первых, был дождь, а во-вторых, мне захотелось сделать приятное вам и вашей подруге, которую я, по правде говоря, в тот вечер уже и видеть перестал. Несмотря на то что вы не пригласили меня зайти, у меня осталось большое впечатление от нашей встречи и знакомства.

Вы, я думаю, помните предыдущие наши разговоры по телефону. Вообще-то, конечно, больше говорил я, а вы только смеялись и бросали короткие фразы типа «да что вы!», «не может быть» и тому подобные, Сейчас я открою тайну, хотя, возможно, для вас это уже не тайна. Ваша подруга Марина, с которой вы были на концерте, хорошо к вам относится. Я имел с ней две встречи на нейтральной почве не для того, конечно, чтоб с ней повидаться, это я откровенно говорю. Я хотел всё разведать о вас. Теперь я знаю, что вы закончили библиотечный институт и что родители ваши живут отдельно. Знаю, что у вас имеется однокомнатная кооперативная квартира (я думал – я вас домой тогда проводил после концерта, но потом выяснилось, что там живёт Марина). Ещё мне стало известно, что вы пока не замужем. Как видите, я не терял время, я хотел узнать о вас как можно больше как о человеке, который мне не безразличен и с которым надеюсь познакомиться поближе.

Сейчас, когда мы пока в разлуке, кратко скажу о себе. Работаю в хозяйственной организации. Человек я скромный. Имею комнату 12 кв. метров в общей квартире, ещё одна семья из трёх человек, он работает в торговле, жена – машинистка, дочь в пятом классе.

Я, конечно, мечтаю об обмене, но это дело будущего – люди ведь не только разъезжаются, но и съезжаются. Верно? Я прекрасно понимаю, что, возможно, тороплюсь, но лучше всё же поспешить, чем опоздать. Конечно, вы в кирпичном доме первой категории возле метро ни о чём подобном пока не думали. И правильно. Если менять хорошую однокомнатную квартиру плюс комната, хоть и в панельном доме, но он в отличном состоянии – мусоропровод на лестничной площадке, в первом этаже химчистка, рядом комиссионный. Если это всё менять, то только на отдельную двухкомнатную квартиру, обязательно, конечно, в кирпичном доме, но не на первом и не на последнем этаже. Этот вариант пусть даже не предлагают.

Но, дорогая, наши желания – они, как говорится, не имеют предела. Эразм Роттердамский что говорит? (Заглянул в тетрадь.) «Никакие житейские блага не будут нам приятны, если мы пользуемся ими одни, не деля их с друзьями». Толково сказано, верно? Почему я привёл Эразма? А потому что в первую очередь имел в виду дружбу, когда прошлый раз говорил с вами по телефону. Вы, наверно, уже поняли, что я человек начитанный и могу в нужную минуту кое-что предъявить. И я хочу уточнить насчёт дружбы. «Тот, кто лишён искренних друзей, поистине одинок». Раз вы закончили библиотечный институт, вы безусловно знаете, что это слова Бэкона. Не сомневаюсь, вы в курсе дела, кто такой Бэкон и с чем его едят. Ещё приведу небольшую цитатку из Иоганна Вольфганга Гёте: «Нехорошо, когда человек остаётся сам с собой, а особенно, когда он работает в одиночку. Если он хочет чего-либо достичь, ему нужны участие и моральная поддержка». Мне думается, Гёте правильно ставит вопрос: а) участие и б) моральная поддержка. И я ещё добавлю – (материальная тоже не помешает.

Дорогая! Вы меня слушаете? Да? Почему никак не может состояться наша новая встреча? Мне кажется, нас многое духовно сближает. Вы меня видели – это раз, мы с вами беседовали по телефону, и вы уже имеете представление обо мне как о человеке. Вот я сейчас вспомнил – красиво сказал один мой любимый французский поэт Антуан Мари Лемьерр: «Даже когда птица ходит, видно, что у неё есть крылья». Не понимайте это как намёк, но я вам прямо скажу – есть такие моменты, когда у меня прямо сразу вырастают крылья и я свободно могу обеспечить наш совместный полёт в будущее.

Дорогая! Я надеюсь, мы всё же увидимся. (Заглянул в тетрадь.)"Расставание – это всегда лишь вечерняя заря, последняя вспышка света перед наступлением темноты». Это сказал австрийский писатель-гуманист Стефан Цвейг (1881–1942). Обратите внимание на слова писателя-гуманиста.

Прошу вас – пришлите хотя бы небольшое письмецо. Главпочтамт, до востребования. А кому – спросите у Марины. Алло! Алло! Вы слушаете? Алло! (Вешает трубку и, махнув руной, уходит.)

Дом молодожёнов

Как говорится, весна сейчас на марше, природа берёт своё, и в голове рождаются разные идеи и мечты, как по общественным, так и по личным вопросам.

Вот мы с вами сейчас сидим в садике в ожидании, пока откроется магазин «Мебель». Между прочим, тут многие из нашего дома. Называется он – дом молодожёнов. Почему такое название – каждому понятно. В основном квартиры получили женатые, а кроме женатых туда въехали перспективные вроде меня, то есть те товарищи, которые не сегодня-завтра создадут здоровую семью.

Вы заметили, когда люди въезжают в новый дом, они иной раз обижаются на разные мелкие недоделки. У одного не так гладко с паркетом, у другого к душу претензия – не так бодро из него дождик идёт. Бывает, что в ванной краны «хол.» и «гор.» в спешке не на свои места поставили и в итоге на первых порах происходят весёлые сюрпризы.

Когда я въехал в свою однокомнатную номер сто сорок четыре, я и у себя тоже заметил небольшую мелочь, а именно: кран в мойке ненадёжно держит воду. Дело ясное, думаю, сменю прокладку, и всё будет в порядке.

Только я наметил провернуть это мероприятие, заходит ко мне сосед, мы вместе на заводе работаем, Митя Корешков, заходит и говорит:

– Василий, имею исключительно интересную информацию. Наш дом обслуживает бригада сантехников в составе двух человек. Один – хмурый дядечка, а другой, вернее сказать, другая – такая девушка!..

Я говорю:

– Митя, спокойно!.. Ты уже год как женат, так что давай не отвлекайся.

Митя говорит:

– А чего? Я передаю последние известия. Ты же парень холостой, значит, твоя первоочередная задача оправдать марку нашего дома. Одолжи отвёртку, это раз, и второе – не теряйся. Понял? Если имеешь мелкие недоделки по части сантехники, считай, что тебе повезло. Звони домоуправу, не пожалеешь.

Корешков ушёл, а я остался. Мне бы сменить прокладку – и всё дело, но я, скорей всего под влиянием весны и своего одинокого состояния, решил: пусть поработает служба быта, позвоню, просто интересно, кого это Митя Корешков имел в виду.

Звоню в домоуправление и говорю:

– Здравствуйте. Вас беспокоит сто сорок четвёртая квартира. Будьте любезны, дайте наряд своему сантехнику, пусть ко мне заглянет…

Домоуправ молчит, потом вздыхает:

– Вам какой сантехник нужен – Городулин или Маношина Лида?

Я говорю:

– Вообще-то мне, конечно, всё равно… Можно и Маношину Лиду, тем более, говорят, она отличный сантехник.

Домоуправ говорит:

– Интересно, откуда же у вас такие сведения?

Я говорю:

– Из Организации Объединённых Наций.

Домоуправ говорит:

– Всё ясно. Ждите, придёт.

И вот представляете? Часу не прошло – звонок в дверь, вернее, не звонок, а такой музыкальный колокольчик мелодию вызванивает. Открываю я и прямо тут же в этот момент полностью теряю голову.

Киноартистку Софи Лорен видели, да? Фигурное катание смотрели? Ирину Роднину знаете?… Так вот, ни ту, ни другую не хочу обидеть, но скажу вам прямо – обе меркнут.

Если бы я был член Союза писателей, я, возможно, сумел бы её описать, но не стану даже пытаться, не буду у вас время отнимать.

Входит Маношина Лида в голубой спецовке, в косыночке, в кедах, в руке чемоданчик с инструментом, а на лице нежная и довольно-таки подозрительная улыбка.

Смотрит она на меня и спрашивает:

– Что у вас случилось? На что жалуетесь?

А я смотрю на неё и чувствую – лишился речи. Иду, как во сне, на кухню, и она идёт за мной. Молча указываю на кран.

Она взглянула, сразу ушла, перекрыла воду, вернулась, сняла кран, разобрала, сменила прокладку, ушла, включила воду, опять пришла, покрутила кран – всё, работает как часы.

Я говорю:

– Просто удивительно, как вы лихо провернули эту операцию…

А она захлопнула чемоданчик и говорит:

– А вот вы свою операцию провели слабовато.

– Что вы имеете в виду?

Она говорит:

– Такой пустяк грудному ребёнку под силу, а вы работаете на заводе…

Тут она направляется к выходу, а у меня одна мысль – как бы её хотя б на минутку подзадержать.

Я говорю:

– Извините, вас, кажется, зовут Лида… Вы меня, Лида, извините, но я не имею привычки включаться в дело не по своему профилю. Поскольку сантехника – ваш профиль, то я со своим профилем…

Лида говорит:

– Хватит, хватит. Я поняла.

И здесь я замечаю, что не так уж она торопится уходить, и тогда я говорю:

– Знаете, Лида, меня в вас только одно удивляет. Я вам сейчас скажу – что. Может, вы присядете? Выпьем чайку…

Она говорит:

– Не могу. У меня ещё три вызова. Так что же вас удивляет?

Я говорю:

– Может быть, я, конечно, ошибаюсь, но мне показалось, что вы к своему делу относитесь безо всякого трудового энтузиазма. Вы не подумайте, я вас не критикую, Лида, я просто высказываю дружеское замечание. Так что вы, пожалуйста, не обижайтесь.

Она говорит:

– Я не обижаюсь. В доме двести пятьдесят квартир, и такие товарищи вроде вас…

Я говорю:

– Не понимаю.

Она говорит:

– Вот у меня наряд в сто пятьдесят шестую квартиру. Там уже был Городулин, но он, говорят, не справился. Просят, чтоб я пришла…

Я говорю:

– Сто пятьдесят шестая – седьмой подъезд. Там же однокомнатные квартиры и почти все ещё неженатые…

И тут Лида сделала строгое лицо и говорит:

– А меня, между прочим, это совершенно не интересует.

Повернулась и ушла. Представляете?

На другой день я пришёл с работы, перекрыл воду, вынул из крана новую прокладку и поставил обратно старую.

По вызову пришла не Лида. Явился Городулин. Всё наладил, а когда уходил, покачал головой и говорит:

– Парень, пора с этим делом кончать. Ясно?

Через три дня я повторил операцию «прокладка».

На этот раз явилась Лида. Она перекрыла воду, разобрала кран, внимательно посмотрела на прокладку и так же внимательно на меня.

Примерно через неделю в городской газете появилась заметка под названием «Радость новосёлов». Там было хорошо сказано про наш дом молодожёнов, какой он замечательный и светлый, а в самом конце была критика в отношении сантехники, и, в частности, насчёт невысокого качества кранов.

Под заметкой была подпись – В. Корешкова. Это Вера написала, Митина супруга. Может, она и вправду написала насчёт кранов, но я не думаю. Скорей всего она почувствовала, что её супруг не туда смотрит.

А я подумал: если всё же её критика правильная, то, чтобы всё исправить, надо или построже спросить со строителей, или в срочном порядке выдать замуж Лиду Маношину.

Так я подумал…

Но на сегодняшний день всё это уже пройденный этап.

Сегодня я жду открытия магазина «Мебель». Меня интересует гарнитур «Уют». И он не только меня интересует, но и Лиду, которая выходит замуж за одного парня.

Я думаю, вы уже догадались, за кого именно.

Так что всё хорошо. Даже замечательно. Жизнь идёт вперёд.

Лида собирается поступать в техникум коммунального хозяйства.

А дом наш пока обслуживает один Городулин.

Если у вас что случится – вызывайте его, и всё будет в полном порядке.

ПРОИСШЕСТВИЯ

Артист

Всё случилось внезапно, как это чаще всего и бывает. Утром на репетиции Бармин вдруг почувствовал – его качнуло, и он ощутил мгновенье странного забытья. Минутой позже он объяснил это обыкновенной усталостью. Просто надо маленько отдохнуть, уехать в Подрезково, походить на лыжах, поразговаривать с птицами и вообще отключиться.

После репетиции он выпил в буфете чашечку кофе, съел бутерброд с сыром и умчался на студию звукозаписи. Там всё прошло очень удачно, без единой накладки. Он читал сатирический монолог и через толстое сверкающее стекло поглядывал в аппаратную на режиссёра. Он видел улыбку на его лице и одновременно видел себя, своё отражение. Получалось совсем как в кино. Там это, кажется, называется «наплыв».

Со студии звукозаписи он поехал в редакцию, где состоялась давно затеянная пресс-конференция на тему «Смех – дело серьёзное». Сотрудник отдела литературы и искусства извинялся, что не заготовил все вопросы. Но получилось даже лучше, непринуждённей. На многие из вопросов, которые ему задавали, он уже не раз отвечал самому себе после очередной премьеры и в поединках с критиками, которые, как известно, знают абсолютно все – и что сегодня нужно зрителю, и что смешно, и что не смешно.

По дороге домой он думал о том, что существуют на свете люди, которые довольны всем, что они делают. Есть, например, у него приятель драматург. После премьеры на вопрос, как прошёл спектакль, он скорбно разводит руками и говорит: «Тридцать девять раз». Сие означает, что после спектакля тридцать девять раз давали занавес. Не тридцать, не сорок, а тридцать девять раз. Это звучит конкретно и потому убедительно.

Уверенно ведя машину, Бармин щёлкнул зажигалкой и затянулся. Кстати, давно бы надо бросить курить. Он давал обещания, усмехаясь цитировал Марка Твена – «Бросить курить проще простого. Я делал это сотни раз». А вообще, серьёзно говоря, с куревом надо кончать. Хорошо бы приурочить это полезное мероприятие к какой-нибудь дате. Вот скоро ему стукнет шестьдесят, и в этот день он скомкает пачку сигарет и мужественно выбросит её. Навсегда.

Ткнув окурок в пепельницу, он поморщился, Что-то кольнуло. Но это не сердце. Не те симптомы. Скорей всего печень. Были сигналы, но ничего. Обходился уколами. Как-то приехал рыжий доктор из «Неотложки». Он удивился, когда узнал Бармина: «Оказывается, и комики болеют». Сказал он это с единственной целью завязать беседу. Ему было очень интересно. Сменится и дома расскажет жене: «Сегодня был вызов, как думаешь, к кому?»

Доктора бывают разные. Один хлопает пациента по плечу, шутит: «Батенька, да вы типичный симулянт!» – и лукаво подмигивает. Это приятно и как-то обнадёживает. А доктор деловитый, неулыбчивый вызывает у больного подозрение, не иначе – дело труба, финита ля комедия. А ежели доктор чересчур резвится и даже рассказывает анекдоты, тут одно из двух: или всё очень хорошо, или, наоборот, всё очень плохо, а доктор притворяется, хотя на самом-то деле ему совсем не весело. Наивная хитрость.

Доктор из «Неотложки» держался спокойно, и Бармину захотелось, чтобы он повеселел. Для этого не пришлось особенно трудиться. Едва он выходил на просцениум, застенчиво и словно бы виновато улыбаясь, зрительный зал встречал его шумными аплодисментами. Каждый отвечал ему улыбкой на улыбку, предвкушая то, что ему предстояло испытать. Такая улыбка как разминка для гимнаста. Дальше пойдут иные нагрузки, придётся посмеяться в полную силу, а то и похохотать до слёз.

– Насколько я понимаю, в моей драме главное действующее лицо – печень, – оказал Бармин.

Доктор кивнул:

– Автору виднее.

Близоруко щурясь, он уже выписывал рецепт.

Бармин заглянул ему через плечо и вздохнул:

– Всё понятно. Однозвучно звенит аллохольчик…

Доктор засмеялся:

– Это надо запомнить. Значит, не колокольчик, а аллохольчик. – Он покачал головой и, помедлив, сказал: – У меня к вам вопрос. Вы извините, может быть, это наивно, то, что я хочу спросить, но мне любопытно узнать, если это, конечно, не секрет… Я вас в концерте слышал в прошлом году и раза три видел вас по телевизору… Скажите, всё, что вы исполняете, это вам другие пишут, вы это не сами сочиняете?…

– Увы. Не сам.

– Да? – в голосе доктора явственно прозвучало сожаление. – Но вот у меня, у моей супруги и вообще у многих, с кем я беседовал, создалось такое впечатление, что всё то, что вы произносите как артист, говорите именно вы, от своего лица. Это ваши мысли, ваши заботы…

– Как вам сказать… – Бармину всё больше и больше нравился доктор. – Было бы неплохо, если бы вы в свободное время написали статью об искусстве эстрады.

– Я же предупредил, то, что я скажу вам, покажется наивным, – быстро сказал доктор, и было заметно, что он обиделся.

– Вы зря обижаетесь, – улыбнулся Бармин. – То, что вы сейчас сказали, для меня высшая похвала. Уверяю вас. Меня мало радует, когда говорят или пишут, что я бережно донёс авторский текст и мастерски исполнил фельетон или монолог. Доктору, как вы знаете, говорят только правду. Так вот, я вам скажу, что я работаю с увлечением только тогда, когда и я и автор одинаково думаем, когда нас волнуют общие проблем мы, общие радости и печали…

Доктор посмотрел на часы.

– Я понимаю вас. Жаль, у нас мало времени. Будет случай, мы ещё побеседуем…

С большим удовольствием, – сказал Бармин. – Особенно если повод для новой нашей встречи будет не такой, как нынче.

– Не возражаю, – улыбаясь, сказал доктор уже в дверях.

Записка лежала на полу. Бармин вошёл в квартиру и увидел – на тёмном паркете белый квадратик. Это Варино изобретение. Она сказала: «Приходя домой, ты, как всегда, целиком и полностью погружён в свои мысли. Тебе даже в голову не придёт взглянуть на столик, к тому же он всегда завален конвертами, повестками, приглашениями. А тут всё просто – на полу записку нельзя не заметить».

Бармин поднял бумажку. Характерный Варин почерк, каждая буква отдельно. «Кеша! Я ушла развлекать Алёшку. Обед на плите. Тебе остаётся только зажечь газ. После обеда обязательно отдохни. Звонил Александр Семёнович, говорит, что у тебя усталый вид и ты последнее время неважно выглядишь. Даже посторонние люди это говорят. Ц. В.».

Ц. В. – целую Варя.

Бармин снял пиджак, надел пижамную куртку. «Интересно, а если бы Александр Семёнович не позвонил, она бы сама это заметила?»

Он зажёг газ, прошёл в ванную и, когда мыл руки, внимательно посмотрел на себя в зеркало. Да, вид не так чтобы очень. Нет, оказывается, всё-таки не он самый сильный человек планеты.

По идее – мастер сатиры и юмора должен олицетворять душевное здоровье и пышущий оптимизм. А он? Ничего похожего. Ну, хорошо, допустим, что это так. Но человек, так сказать, внутренне весёлый вполне может выглядеть озабоченным, серьёзным, даже грустным. Тем неожиданней его мгновенные перевоплощения на сцене. Никакого грима, своё лицо, но как оно меняется, было грустным, стало озорным, наконец просто смешным.

Пока на плите доходил до нужной кондиции грибной суп, Бармин просмотрел почту. Прислали приглашение принять участие в работе жюри телевизионной передачи. Необходимо принять участие, он обещал, а сутки, по некоторым данным, – это всего двадцать четыре часа… Было несколько добрых, приятных писем от зрителей, среди них одно забавное. Человек ушёл на пенсию и желает поделиться с народом своим богатым запасом весёлых житейских впечатлений; «Хочу развивать среди окружающего населения моменты хорошего настроения». Бармин улыбнулся: у него с пенсионером общие творческие цели – развивать атмосферу хорошего настроения.

Он пообедал. Убрал за собой. Подставил сперва глубокую, затем мелкую тарелку под сильную струю горячей воды. Прогрессивный метод мойки посуды. Удобно, быстро, надёжно.

После обеда он прилёг отдохнуть. Совет Вари не просто совет, это и руководящее указание. Он не спеша, со вкусом закурил, взял газету, включил торшер и сразу же выключил – слишком яркий свет, и вообще, пожалуй, лучше немного подремать или полежать с закрытыми глазами и постараться ни о чём не думать.

В квартире было тихо. Неожиданно послышались мягкие звуки рояля. Откуда?… Ага, понятно – радио на кухне.

Пусть себе играет, пусть. Как-то спокойней на душе, когда издали доносится музыка, а если исполняется что-то знакомое, тогда совсем хорошо – слушаешь и мысленно опережаешь движение мелодии: сейчас будет это место – та-ри-ра-рам… И потом это – та-ри-ра-ра…

Была бы полная тишина, он непременно стал бы прислушиваться к самому себе. В таких случаях иногда начинает казаться, что тебе слышны глуховатые толчки сердца и даже медленный ток крови. Впрочем, это, конечно, чистая фантазия. Ток крови можно ещё как-то вообразить, но не услышать.

Была бы дома Варя, они поговорили бы о том о сём, и затем Варя обязательно вышла бы на главную тему, от которой, как от ствола, тянутся затейливые ветви. Начала бы она с того, что он себя совершенно не щадит, и даже посторонние люди говорили ей, что лично они видели, как он на протяжении одного спектакля меняет две, а то и три сорочки. Так нельзя. Это работа на износ. Он должен подумать о себе, о Варе, о Кольке, о Наташе, у которой есть муж Вадим и сын Алёшка. Мальчику седьмой год, он того и гляди отвыкнет от мамы с папой, они с утра до вечера пропадают в театре, репетируют и играют, играют и репетируют.

Он бы терпеливо слушал и кивал, улыбался бы своей кроткой, обезоруживающей улыбкой, а Варя, трагически воздевая руки к потолку, произносила бы знакомые слова: «Боже мой! У людей мужья как мужья. Почему мне так не повезло в жизни? Почему, когда я нахожусь рядом с тобой, мне кажется, что я включена в сеть высокого напряжения. Пойми же, я рассчитана на сто двадцать семь вольт, а меня включили на двести двадцать. Сколько это может продолжаться? Я тебя спрашиваю!»

А может, она права? В самом деле – сколько это может продолжаться?…

Началось это давно. Они уже сыграли серебряную свадьбу. Было многолюдно и очень весело. Оказалось, у них масса друзей. Произносились тосты, говорили разные слова. Варя танцевала с Колькой, а он с Наташей. Наташа старшая, в ней такая милая женственность, а Колька – тот весь из углов и при этом страшно похож на обоих, на отца и на мать.

Бармин потянулся за сигаретой. Будь здесь Варя, она не преминула бы сказать: «Тебе кланялся завод «Компрессор». На их языке намёков это означало – из окна видна труба завода, которая порой изрядно дымит. В ответ на Варину реплику Бармин удержался бы, не закурил, но обязательно ответил бы: «Спасибо. А тебе кланялся Макаренко». Имелся в виду известный воспитатель «трудных» ребят, автор «Педагогической поэмы». До чего же они привыкли друг к другу. И то, что в их долгой совместной жизни иной раз случались ссоры и было не всё так уж благополучно, не отдаляло, а, как ни странно, ещё больше сближало их. Кто-то из друзей однажды сказал: «На зеркально-гладкой дороге машина чувствует себя неуверенно, ею трудно управлять, а если дорога ровная, но при этом слегка шероховатая – усиливается сцепление, машина на любой скорости проходит виражи, надёжно тормозит и меньше рискует свалиться в кювет». Тогда же вспыхнула шумная и довольно бессмысленная дискуссия – кто машина и кто дорога, но, поскольку мнения разделились, дискуссия эта так и осталась неоконченной.