Текст книги "Друзья и соседи"

Автор книги: Борис Ласкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

Ассистент режиссёра поставил Валю около смуглой девушки в тельняшке и в мини-юбке. Её соседке тоже предстояло кого-то встречать и радоваться.

Валя стояла, глядя на палубу «Узбекистана… Там уже занимали свои места участники съёмки – исполнители ролей пассажиров. Громова пока на палубе на видно, но он, конечно, сейчас появится. А пока можно мысленно представить себе такую картину… Она с Громовым снимется в этом фильме, и фильм выйдет на экраны, и дома, в Москве, многие её узнают, и самое главное – увидят рядом с Громовым. Правда, некоторые подумают, что он киноартист, но уже потом, после она внесёт ясность, когда расскажет, но не всем, конечно, а только самым близким людям, в первую очередь маме, что это Сергей Громов и что он как раз и есть тот самый человек, с которым свела её судьба.

– Внимание! – раздался громовой голос режиссёра. Он произнёс короткую фразу по-румынски, и Валя привычно её перевела: «Всем приготовиться к съёмке!»

По неслышному сигналу одновременно вспыхнули осветительные приборы. «Узбекистан» стоял уже у стойки причала.

– Начали! – крикнул Рудяну, – Мотор!

Валя, с трудом преодолевая волнение, увидела, как откуда-то сбоку медленно двинулась тележка с кинокамерой. Оператор смотрел в «глазок», а Рудяну стоял рядом и, простирая руки к небу, играл сразу за всех. Он улыбался, ликовал, искательно поводил головой из стороны в сторону и при этом на разные голоса выкрикивал реплики: «С приездом!», «Здравствуй, родная!», «Здравствуй, любимый!», «Как я рад тебя видеть!», «Как я рада тебя видеть!»… И всё это он делал с одной-единственной целью – заразить участников съёмки хорошим настроением.

Валя увидела Громова как раз в тот самый момент, когда к ней подъехала тележка с камерой, и тогда она, невольно подражая режиссёру, подняла обе руки. Уже через мгновенье позабыв и о режиссёре, и о том, что творится вокруг, она крикнула громко и весело:

– Серёжа!

Громов услышал её. Он тоже поднял руки и помахал ладонями слева-направо, справа-налево.

А камера уже проехала дальше и, продолжая панораму, нацелила круглый зрачок объектива на палубу теплохода, в ту самую атмосферу радостного ожидания, которой так старательно добивался режиссёр фильма.

Погасли прожекторе, и Громов сбежал по трапу» Возвышаясь над толпой, он пробирался к Вале, с любопытством оглядываясь по сторонам,

– Серёжа, здравствуй!.. Здесь идёт киносъёмка, – пояснила Валя. – И я, можно сказать, тоже участвую…

– Да? – Громов был заметно удивлён. – Кого же ты играешь?

– Никого, Сама себя. И то не играю, а просто встречаю.

– А встречаешь кого?

«Э, Серёжа, ты уже кокетничаешь. Спрашиваешь – кого? Хочешь, чтоб я сказала – тебя, милый, А я не скажу. У меня тоже, между прочим, есть чувство юмора, и я быстренько придумаю, что бы тебе такое ответить!»

– Так кого же ты всё-таки встречаешь? – негромко повторил Громов, давая Вале понять, что он оценил её улыбку и скромное молчание в ответ на его вопрос.

– Я встречаю одного товарища, – серьёзно сказала Валя, она вспомнила слова Рудяну, – того, которого мне выберут…

Громов пожал плечами:

– Не понял.

Валя уже хотела всё ему объяснить, но к ней подошла девушка в больших круглых очках.

– Извините. Я переводчица режиссёра Рудяну. Он просит вас, – она кивнула Громову, – и вас.

– Хорошо. Сейчас, – сказала Валя. – Пойдём, Серёжа…

Рудяну сидел на складном стульчике и быстрыми глотками пил кофе из пластмассовой крышки термоса.

– Валентина… Николаевна, – сказал Рудяну, – спасибо. Ты хорошо сделала свой кусок – «Серёжа!». – Он поцеловал кончики двух пальцев, большого и указательного, выбросил руку вперёд и выставил вверх большой палец. Этим жестом он выражал высшее одобрение.

– Я увидела человека, обрадовалась и крикнула, – сказала Валя и посмотрела на Громова. Он-то уж, конечно, понимает, что она ничего не делала специально.

– Это было… – Рудяну повторил свои жест. – Второе спасибо за то, что ты сама сумела, – он одобрительно взглянул на Громова, – выбрать себе такого хорошего партнёра.

«Здесь вы правы. Это я действительно сделала сама», – хотела сказать Валя, но промолчала.

Рудяну допил кофе, встал, взял под руку Валю и Громова.

– Ты румын? – спросил он у Громова по-румынски.

– Нет. Я русский, – по-румынски ответил Громов. Он чувствовал себя неловко. Очень уж как-то неожиданно всё получилось.

– Русский?… Порядок! – сказал Рудяну и жестом отстранил переводчицу.

Они пошли по съёмочной площадке.

– Сейчас мы будем снимать укрупнение, вашу встречу. План немой, он пойдёт на музыке…

Громов остановился.

– Товарищ режиссёр, дело в том…

– Молчи, – перебил Рудяну. – Ты скажешь, что ты не артист и, как говорил комендант нашего общежития, – всё это дело тебе до лампочки. Серёжа! Не смеши меня. Ты не Ильф и Петров. Я ещё не встречал молодого человека, которому не хотелось бы сниматься в кино!..

– Давай снимемся, Серёжа, – сказала Валя. – Ничего страшного. Подумаешь…

– Пожалуйста, – согласился Громов. – Если нужно, я не возражаю.

– Спасибо! Я слышу речь не мальчика, но мужа, который преждевременно вернулся из командировки, звонит в дверь и говорит – откройте! – Рудяну улыбнулся. – Это не моя острота. Её автор Мишка Егоров с операторского факультета. Будете в Москве, передайте ему привет, он работает на «Мосфильме».

Они вернулись туда, где их ждала камера и по сторонам поблёскивали алюминиевые зеркала подсветки.

– Будем снимать, – сказал Рудяну.

Он показал Вале место, куда она должна стать. Тут же к ней подошёл помощник оператора и поднёс к самому её носу ленту рулетки, другой конец которой был прикреплён к камере. Второй помощник быстро отметил мелом место, где стояла Валя.

Внимание! – сказал Рудяну. – Серёжа, по моему знаку ты войдёшь а кадр, вот здесь. Представь себе, что вы очень любите друг друга. Вы давно не виделись, и теперь вы опять вместе. В ваших глазах радость и надежда на счастье. Вы поняли?

– Всё ясно, – ответил Громов.

Необычность обстановки сделала его серьёзным, а Вале хотелось рассмеяться, но что-то совершенно необъяснимое мешало ей. «Как же это будет? Сейчас на глазах у всех они обнимутся, но это всё не для себя, а для других»,

– У меня вопрос, – сказал Громов. – А что мы должны говорить?

– Что хотите. Кадр немой. Приготовились к съёмке. Внимание. Мотор!..

Валя стояла и ждала. К ней подошёл Громов.

– Серёжа! – Валя шагнула ему навстречу.

Он обнял её за плечи, привлёк к себе и поцеловал.

– У нас ничего не получится, – с виноватой улыбкой тихо сказал он Вале. – И вообще давай отсюда уйдём…

– Ни на кого не обращай внимания, – сказала Валя. Неизвестно почему она почувствовала себя уверенней. – Говори мне, что хочешь. Неважно что…

Громов посмотрел ей в глаза и заговорил. В сторона никто не слышал его слов…

– Стоп! Стоп! – сказал Рудяну. – Не годится. В конце совсем пропало чувство.

«Нет! Не пропало Это вам кажется. Вы ничего не понимаете», – хотела сказать Валя.

А Рудяну уже обернулся к оператору:

– Ещё дубль.

И всё повторилось сначала,

– Стоп! – По лицу режиссёра было видно, что на сей раз он доволен. – По-моему, ничего. У вас у самих какое ощущение?

– Приятное ощущение, – несколько смущённо ответил Громов.

Кругом засмеялись.

Валя оглянулась по сторонам. Происходившее в эти короткие минуты напоминало весёлую озорную игру. Вдруг она увидела Туманова. Штурман и группа моряков с большим интересом наблюдали за съёмкой.

– Смотри, Серёжа, – смеясь сказала Валя, – смотри, сколько у нас свидетелей.

Громов обернулся и крикнул Туманову и ребятам:

– Киноискусство!

Туманов сложил ладони рупором:

– Кино-до-ку-мент.

Рудяну бросил взгляд на солнце, потом на часы.

– Снимем третий дубль.

– Правильно, сказал Громов.

– И всё будет хорошо, – сказала Валя, вкладывая в эту фразу смысл, больше, чем всем другим, понятный ей и Громову.

– Тишина! – крикнул Рудяну. – Серёжа, внимание!.. Валентина, перестань смеяться. Мотор!..

Хорошее слово – «да»

Вы Риту Колокольцеву не знаете? Нет? А Ермаков Антон тоже вам неизвестен? Жаль, И она, и он, я считаю, заслуживают внимания,

Рита Колокольцева работает на электроламповом заводе. Уж на что там у них девчонки красивые, но она безусловно в первой десятке.

Теперь возьмём Антоне Ермакова. Про него одно можно сказать – отчаянный парень. И с фантазией.

Работает монтёром по линии наружного освещения. Особенно у него горячие дни бывают перед праздниками, когда готовится иллюминация. Тут он гоняет взад-вперёд на спецмашине, у которой, знаете, такая вроде бы труба подымается и на конце у ней платформа. И вот как получилось дело.

Представляете? Весенний день, распускаются почки. Едет по улице спецмашина.

Антон стоит на своей платформе и как полководец озирает окрестности. Смотрит туда, смотрит сюда – и что же он видит…

Идёт компания заводских девчат – все без пальто, все чего-то говорят, друг дружку перебивают, и так они хохочут, что у него тем наверху в ушах позванивает.

А сейчас я приведу сравнение. Знаете, специалисты говорят, что, когда чайка летит над морем, она оттуда с высоты рыбу видит. Летит чайка, летит и пикирует – раз! И всё. Рыбка, рыбка, где твоя улыбка?…

Но это сравнение, конечно, не подходит. Почему? Потому что от зоркого взгляда Антона Рита не погибла. Наоборот. Погиб он сам. Другой парень – боле выдержанный – сошёл бы со своей верхотуры, представился бы девушкам вообще и Рите Колокольцевой в частности, и было бы всё как у людей,

Но не такой он человек. Чего-то он скомандовал своему дружку шофёру, тот прибавил газу. За углом машина остановилась. Антон приобрёл у бабули из частного сектора пяток букетиков, влез на платформу она на ходу высоту набрала, и когда девчата поравнялись с машиной, Антон крикнул:

– А ну-ка, девушки, а ну, красавицы, пускай поёт о вас страна…

И прямо им под ноги, как, знаете, в Древнем Риме, кинул цветы.

Девчата все, конечно, ахнули. Рита после сказала, что это был такой с его стороны красивый поступок, что его невозможно забыть.

Теперь идём дальше. На другой день так получилось, что спецмашина опять оказалась на этой же трассе. На сей раз Антон положил букетик в конверт, постоял и дождался. И так ему повезло, как бывает раз в жизни, Рита шла с работы одна. Совершенно одна. Может, это было случайно, а возможно, Антон произвёл на неё такое сильное впечатление, что она решила дать ему это понять с глазу на глаз. Так или иначе Антон протянул ей конверт и тут же уехал на своей машине будущего.

Рита распечатала конверт, вынула букетик и записку: «Дарю вам эти весенние цветы в знак уважения и симпатии. Очень прошу, приснитесь мне, если вам не трудно. С приветом Антон Ермаков».

Рита засмеялась и сказала сама себе:

– Ладно. Будет время, возможно, приснюсь.

А теперь я вам скажу, что было дальше.

Как Антону удалось узнать, что его симпатию зовут Ритой, и что фамилия Риты Колокольцева, и что живёт она на Верхней Масловке, дом такой-то, квартира такая– то, этаж третий, – всё это его личное дело.

Сперва он послал Рите по домашнему адресу здоровущую охапку цветов, а потом отколол такой номер, что Ритин отец чуть заикой не остался.

Вечером, по пути в гараж, спецмашина приехала на Верхнюю Масловку, встала у Ритиного дома, и платформа с Антоном поднялась до третьего этажа. Ритин отец в это время смотрел по телевизору какой-то детектив, Рита сидела, ужинала и тоже поглядывала на экран, и вдруг совсем рядом раздался голос, как с того света:

– Когда же вы мне приснитесь?…

Рита не поняла и у отца спрашивает:

– Это кто сказал – разведчик или хозяин бара?

Отец отвечает:

– Я и сам что-то не понял…

И в эту самую минуту опять раздаётся тот же голос:

– Добрый вечер! Здравствуйте!

Отец Ритин от испуга за сердце схватился, а Рита глянула в окно и видит: прямо перед ней стоит Антон.

Стоит на уровне третьего этажа. Она даже глаза закрыла, а он говорит:

– Для начала я решил сам вам присниться. Привет!

И уехал. Можно сказать, уплыл над Верхней Масловкой.

Не буду вам рассказывать, как они потом встретились, как вскорости поняли, что в разлуке жить не смогут. Подружки уже поздравили Риту – они же видели и поняли, что за парень Антон Ермаков и на что он способен во имя любви,

И вот представьте, на днях идёт Рита с подружками после смены, и все они видят – на крыше десятиэтажного дома устанавливают громадные буквы: ДА ЗДРАВСТВУЕТ 1 МАЯ! И там возле этих букв монтёры колдуют,

И вдруг все слышат:

– Здравствуй, Рита! Привет, девушки!

Это Антон с крыши кричит.

Рита головой качает – ведь это надо же!

А Антон ещё громче, на всю улицу:

– Рита! Ты меня любишь?

Она молчит, а подружки ей говорят:

– Лучше ты ответь, а то он не успокоится.

– Люблю! – крикнула Рита. – А ты меня любишь?

– Минуточку, – крикнул Антон. – Жди ответа!

Рита и девчата смотрели наверх, где среди усаженных лампочками букв стоял Антон. Что-то он там сделал, и в строке ДА ЗДРАВСТВУЕТ ярко вспыхнули две первые буквы – ДА. А ещё через секунду засветился большой восклицательный знак.

ДА! – горело над крышей.

Рита, смеясь, помахала Антону рукой.

Антон помахал ей в ответ, и тут слово ДА погасло и вспыхнуло, погасло и вспыхнуло – ДА! ДА! ДА!..

Автограф

Утром Полина разбирала почту. Вот уж неувлекательное занятие. Все письма на одно лицо, все напечатаны на машинке, все официальные, деловые – «в ответ на», «в связи с тем». Совсем не было личных писем, а если порой и попадались конверты с пометкой «лично», то за этим «лично» угадывалось замаскированное желание ускорить решение какого-нибудь вопроса.

Полина взяла очередной конверт. Оказалось, он едва заклеен и внутри виднеется что-то яркое. Она прочитала адрес, название треста и подчёркнутое двумя линиями – Татьяне Сумароковой.

Интересно. Письмо, по всей видимости, личное. Никогда раньше Таня не получала писем на работу. Была бы она глазным инженером, занимала бы другую ответственную должность, а Сумарокова простой экономист, тихая и довольно-таки малозаметная девушка. В конверте скорей всего поздравление с праздником или ещё что-нибудь в этом роде.

Личные письма вскрывать, конечно, не положено, но, во-первых, можно считать, что конверт не заклеен, а во-вторых, а во-вторых…

Полина открыла конверт, вытряхнула из него глянцевую открытку и улыбнулась, как улыбаются при встрече с низким и симпатичным человеком.

С открытки на неё смотрел внимательным и чуть укоризненным взглядом популярный артист Иннокентий Смоктуновский.

Но самое интересное состояло в том, что на обратной стороне открытки был его автограф. «Ни музыка, ни литература, ни какое бы то ни было искусство в настоящем смысле этого слова не существуют для простой забавы. Они отвечают гораздо более глубоким потребностям человеческого общества, нежели обыкновенной жажде развлечений и лёгких удовольствий». Мне кажется, что вы любите и понимаете искусство, и, надеюсь, вы согласитесь с этими словами Чайковского. Сердечно приветствую вас. И. С.».

Весьма удивлённая и даже немножко растерянная Полина положила фотокарточку в конверт с намерением сразу же заклеить его, но не сделала этого и, помедлив, сунула конверт в сумочку.

Самое удобное место для бесед на отвлечённые темы – буфет. Пока его не заполнили сотрудники, можно успеть перекинуться парой слов с буфетчицей Клавой. Эта розовощёкая толстуха с круглой башней из волос знает, что к чему. Она не признаёт зыбких оценок и полутонов, если белое, так уж белое, а чёрное – чёрное. Как-то инженер Малышев сказал ей: «Клавочка, на вашем месте я бы махнул рукой на буфет и оформился бы в Нью-Йорк в Организацию Объединённых Наций. Там большая нехватка людей с твёрдыми позициями». – «Это точно, – сказала Клава, – но мне и дома неплохо».

Полину задержал управляющий, и она пришла в буфет, когда там уже было не протолкнуться.

Вообще-то говоря, она могла прийти в буфет в любое время, Клава всегда пойдёт навстречу, накормит, но Полина любила духовное общение. Разные люди, всевозможные новости, рассказы о встречах и разлуках. Она четыре года замужем, у неё какой-никакой, а всё же жизненный опыт. Одну, у которой семейные неприятности, иной раз можно утешить, другой преподать мудрый совет.

Полина взяла котлеты с гречневой кашей, стакан кофе и почти сразу нашла место.

Компания за столиком подобралась хорошая – Люба Зверева и Тамара Криш из производственного отдела и Софья Семёновна из библиотеки.

Полина поискала глазами Сумарокову.

– Ты кого потеряла? – спросила Тамара.

– Что-то я Таню Сумарокову не вижу…

– Её нет в Москве, она на завод уехала.

– Надолго?

– Дня на три, а зачем она тебе?

– Ни за чем. Так просто спросила, – сказала Полина и кивком указала в сторону. – Как Маша на Волынцева смотрит. Спорим, что он ей сделает предложение.

– А что? Интересный дядька, – сказала Люба. – Он, говорят, в спортлото четыре цифры угадал и получил энную сумму.

– А если б угадал пять, сразу бы женился, – добавила Софья Семёновна.

Полина ела и улыбалась. Хотелось, чтобы соседи по столику увидели на её лице «улыбку Сфинкса». Она нашла это выражение у Мопассана, оно ей понравилось: улыбка Сфинкса – лёгкая загадочная улыбка.

А если разобраться, ничего нет загадочного, а есть небольшой секрет: знаменитый киноартист, который играл Гамлета и от которого, кого ни спроси в тресте, все в восторге, прислал автограф одной сотруднице, а какой именно сотруднице, знает только она – Полина.

Взять да всё рассказать?… Нет. Тогда придётся признаться, что она прочитала чужое письмо, а это, по правде говоря, не так-то уж красиво.

– Больно у тебя вид загадочный, – сказала Тамара.

– Я такое знаю, что вы представить себе не можете, – раздельно сказала Полина и с удовлетворением отметила, что даже флегматичная Софья Семёновна перестала вертеть ложечкой в стакане и подняла глаза.

– Давай выкладывай, – Люба вместе со стулом придвинулась к столику.

– Да я смеюсь, – сказала Полина. – А вообще знаете я о чём подумала. Я подумала, что человек всё же открывается не сразу…

– Очень глубокая мысль, – сказала Софья Семёновна, и было неясно – шутит она или говорит серьёзно.

– Нет, правда… Вот мы, например, работаем с человеком в одном учреждении, вместе обедаем, вместе на картошку ездим, а что мы о нём знаем?

– Бывает, что ничего не знаем, – задумчиво сказала Тамара.

– Точно, – кивнула Полина. – А кто-то другой со стороны посмотрит и увидит в нём то, о чём мы даже и не догадываемся.

Правильно, – заметила Софья Семёновна. – Это и к тебе тоже относится,

– То есть?

Я, например, не подозревала, что основное твоё призвание – абстрактное мышление,

– Оно не абстрактное, а очень даже конкретное, – ответила Полина, чувствуя, какого огромного труда стоит ей сдержаться и не обнародовать сенсационную новость.

– Почему ты вдруг затеяла этот разговор? – спросила Тамара.

– Да так, к слову пришлось, – ответила Полина.

– На что-то намекнула и ушла в себя, – со вздохом сожаления сказала Люба.

– Полина знает, что делает, – усмехнулась Софья Семёновна. – Как-то ехала я из Риги после отпуска, в купе все перезнакомились, принялись рассказывать разные случаи из жизни, а один товарищ всё время молчал, но вдруг и он взял слово: «Вот вы говорите – пожар в сельской местности. Я вам в связи с этим вот что скажу». И потом рассказал, как сотрудники одной конторы хотели главбуха подвести под монастырь, но из области прибыл ревизор – и оказалось, что у главбуха всё в полном ажуре.

– А при чём здесь пожар? – пожала плечами Люба.

– Когда он закончил свою довольно нудную историю, мы заметили, что о пожаре он не сказал ни слова.

– Тогда для чего же он?… – не поняла Полина,

– А для того, чтобы привлечь внимание аудитории. С самого начала внёс элемент интриги и заставил нас его слушать.

– Я вас не заставляю слушать, – обиделась Полина.

– Что-то ты хотела рассказать, но потом, как видно, раздумала. Ответь – да или нет?

Полина допила кофе и, помолчав, кивнула:

– Да.

Час езды в электричке – большой отрезок жизни. За час можно успеть почитать, подумать, полюбоваться заоконными пейзажами.

А ещё можно поиграть в «кто есть кто?» Для этого нужно выбрать кого-нибудь из попутчиков, повнимательней к нему приглядеться и попытаться угадать его профессию, должность, особенности характера, круг интересов и всё такое прочее.

Это очень занятная игра, но она обладает, к сожалению, одним существенным недостатком: редко, а то и никогда нельзя проверить, удалось ли хоть что-нибудь угадать.

В пятницу, накануне двух выходных, они ехали а Москву – Ольга со своим верным Андреем, Илья и она – Таня.

Ещё на заводе после совещания в отделе главного технолога Ольга отвела её в сторонку и с неожиданной торжественностью сказала:

– Татьяна, разреши тебе представить, это Илья Сафонов, талантливый инженер, знакомый моего знакомого.

При этом Ольга указала на Андрея, чтобы Таня поняла, кого она имеет в виду, и тогда Андрей со значением добавил:

– Хороший знакомый Олиного знакомого.

А Илья снял очки, быстро протёр их, снова надел и сказал:

– Мне думается, Татьяну устроила бы более определённая формулировка – хороший знакомый хорошего знакомого.

Таня засмеялась.

– Поправка принимается, – сказал Андрей.

В вагоне электрички Илья предложил поиграть в «кто есть кто?» Он сразу же выбрал объект – сидящего неподалёку грузного мужчину с рыжей бородой и с суровым выражением лица. Илья долго смотрел на него, затем хлопнул в ладоши, что, по-видимому, должно было означать – «мне всё абсолютно ясно», и негромко доложил результат своих наблюдений:

– Начнём с того, что этот немолодой уже человек прожил трудную жизнь. Детство его прошло в деревне. Школа, техникум. Грянула война. В сорок первом был ранен в бою. Дальше – госпиталь и затем три года в партизанском отряде – диверсант-подрывник. После войны овдовел, осталась дочь. Сам сейчас на пенсии.

Таня смотрела на бородача: «С ума сойти, неужели всё это можно угадать?»

Андрей сказал коротко:

– Гений.

– Я всегда поражаюсь… – начала было Ольга,

И тогда вдруг Таня встала, подошла к бородачу и села рядом. Она извинилась и всё ему рассказала. Бородач с интересом её выслушал, улыбнулся и начал говорить, а Таня кивала, то и дело бросая ободряющие взгляды на Илью. Потом ома вернулась на своё место

– Ну что? – спросил Андрей,

– Рассказывай, – попросила Ольга, и по напряжённому её взгляду Таня поняла, что Ольге хочется, чтобы подтвердилось всё или почти всё из того, что так складно и убедительно сказал Илья.

А сам Илья скромно молчал и подозрительно щурился.

– Это просто чудо! – восторженно сказала Таня. – Прямо поразительно, до чего всё точно!.,

– Гений! – повторил Андрей.

Таня выдержала паузу и сказала:

– Значит, так… Этот бородатый товарищ родился о Москве в тысяча девятьсот тридцать пятом году. Грянула война, и он героически пошёл в школу, а первый класс. Впоследствии он мужественно окончил фармацевтический институт. Сейчас заведует аптекой. Женат. Три года сыну, который является крупным домашним диверсантом. Всё.

Как они тогда хохотали! «Я этого Илью, можно сказать, публично развенчала, – весело подумала Таня, – а он совсем не обиделся».

– На этот раз не всё угадал, – сказал Илья, – но это не имеет значения. Я считаю, что игра стоит свеч,

– В каком смысле? – спросила Таня.

– В том смысле, что очень интересно конструировать чужую биографию, характер…

– Правильно, – согласилась Ольга, – я считаю, что это необыкновенно интересно.

Таня молчала.

Илья посмотрел на неё и улыбнулся:

– Я знаю что вы сейчас скажете… Ошибся в случайном человеке – никаких потерь и в награду две минуты веселья. А вот если ничего не удаётся угадать в человеке, который тебе небезразличен, который тебе дорог, тогда веселье отменяется надолго, иногда на всю жизнь…

Таня покачала головой:

– Не знаю, может быть, я не права, но мне кажется, что открывать что-то новое в человеке и тем более что-то хорошее во сто раз интересней, чем конструировать его характер, пусть даже сложный и противоречивый.

Тогда в вагоне, пока они разговаривали и спорили, Таня присматривалась к Илье и вдруг поняла, что больше других ей интересен он – спокойный, до смешного деликатный. Она слушала Илью и, как это нередко случается, в какую-то минуту ощутила, что даже тогда, когда он говорит с Ольгой и с Андреем, он обращается к ней. Это её обрадовало, и ей опять стало весело.

Они приехали в Москву и в тот же вечер вчетвером отправились в кинотеатр «Россия» на премьеру нового фильма «Чайковский».

А потом Ольга всех пригласила в гости.

До чего ж там было славно. Ольга напекла в духовке картошки, открыла банку килек, Таня достала из морозильника два пакета пельменей – через полчаса всё было готово.

За столом Андрей сказал, что подобные экспромты часто бывают приятней, чем какой-нибудь званый ужин. Все с ним дружно согласились, потом вспомнили о фильме, завязался оживлённый разговор, и тут выяснилось, что Илья отлично разбирается в музыке.

Ольга и Андрей сидели рядом, и рука его лежала на её плече. «Хозяйская поза, – мысленно отметила Таня, – но в этом нет ничего плохого. Чего им таиться? Они любят друг друга, и в сущности у них уже всё решено».

Андрей перехватил Танин взгляд.

– Оля, ты заметила, мы давно молчим, а говорят только Илья с Татьяной.

Да, – улыбнулась Ольга, – но мы молчим не потому, что нам с тобой нечего сказать. Мы тоже интеллигентные молодые специалисты…

– Мы можем внести свою интеллектуальную лепту, подхватил Андрей, – но мы сознательно храним молчание…

– Чтобы вы в задушевной беседе получше узнали друг друга, – закончила Ольга.

– Каких выдающихся людей воспитал наш коллектив! – с шутливым пафосом произнёс Илья,

И тут Ольга неожиданно схватила Таню за руку и утащила её на кухню.

– Что? – спросила Таня. – Что случилось?…

– Я ужасно рада, – сказала Ольга, – ты представить себе не можешь, до чего я рада, что всё так хорошо получилось. Мы с Андреем сразу поняли, что и он тебе нравится, и ты ему нравишься.

– Неужели? – подчёркнуто серьёзно спросила Таня.

– Мы с тобой знакомы не один день и дружим не один год. Танька, не делай вид, что это тебя не волнует, – сказала Ольга и вдруг поцеловала Таню. – На, бери чайник, а я понесу варенье, иначе они не поймут, чего мы вдруг убежали…

– Между прочим, поезд дальше не пойдёт, – услышала она над самым ухом чей-то хрипловатый бас.

Таня открыла глаза. Вагон почти опустел, выходили последние пассажиры.

Она взяла чемоданчик и, улыбаясь своим мыслям, быстро пошла к выходу.

Зайцев возвратился из главка в отменном расположении духа, что было заметно по всему: проходя мимо стола Полины, он отстучал на нём – та-ра-рам-там-там, после чего проследовал в кабинет.

Полина посмотрела вслед управляющему. «Не закрыл за собой дверь, значит, сейчас вызовет». Она услышала, как он набирает номер, потом раздался его бодрый голос: «Нина, это я».

Полина встала и закрыла дверь. «С женой говорит». Она села за стол. «Самое время рассказать про письмо. И не кому-нибудь, чтоб на весь трест звон пошёл, а именно Егору Алексеевичу, управляющему».

В приёмной мягко гуднул зуммер. «Сам вызывает, будто чувствует».

Полина привычно поправила причёску и вошла в кабинет управляющего.

Зайцев протянул ей несколько телеграмм для отправки и при этом улыбнулся. «Интересно, – от метилапро себя Полина, – типичная улыбка Сфинкса».

Она задержалась, пересчитала телеграммы. «Сказать? Не сказать?… А вдруг рассердится – «не занимайтесь глупостями, вы на работе». Нет, не рассердится, у него настроение хорошее. Наверно, в главке трест похвалили за перевыполнение плана».

Она подошла к столу и опустилась в кресло для посетителей.

– Егор Алексеевич, могу сообщить вам одну интересную вещь. Вы знаете, у нас работает Татьяна Сумарокова?

– Татьяна Александровна? Знаю.

– Теперь второй вопрос. Вы знаете артиста, который играет в кинофильме «Чайковский»? Ещё он играл в «Девять дней одного года», «Берегись автомобиля»…

– Это кто, Смоктуновский, что ли?… Как же.

– Так вот, Егор Алексеевич, артист Иннокентий Смоктуновский дал исключительно высокую оценку по линии понимания искусства нашей Сумароковой. Он прислал ей свою фотокарточку с личным автографом.

– Сумарокова небось на седьмом небе, а?

Полина помедлила – «сейчас будет самое неприятное».

– А она пока этого не знает. Вот, – Полина достала из кармана жакета конверт, вынула открытку и положила её на стол перед Зайцевым.

Зайцев с видимым удовольствием долго рассматривал знакомое лицо артиста и прочитал надпись.

Он вернул открытку Полине.

– Значит, она ещё не знает… А к вам-то она как попала, эта фотография? Конверт ведь пришёл Сумароковой, Какое же вы имели право?…

Полина промолчала,

– Сумарокова очень толковый работник, – сказал Зайцев и углубился в свои бумаги, давая тем самым понять, что аудиенция окончена. – Умная, образованная девушка.

– Это верно, – кивнула Полина и подумала; «Карточка с автографом уже оказала своё действие».

Соедините меня с Фоменко, – сказал Зайцев, ещё раз давая понять Полине, что сознательно переходит на официальный тон, так как не одобряет её поступка.

Вернувшись в приёмную, она соединила управляющего с директором завода Фоменко, старательно заклеила конверт и успела при этом бросить прощальный взгляд на исполнителя роли композитора Чайковского.

В тот же день она всё рассказала Тамаре, Любе Софье Семёновне, ещё кое-кому.

Так тайна перестала быть тайной.

Потом Полина не переставала удивляться: все, решительно все, кому она поведала содержание автографа, говорили о Сумароковой как о прямо-таки необыкновенном человеке. Она и культурна, она и умница, и прекрасный работник, что вполне естественно-она с отличием окончила институт, много читает, любит стихи и так далее и тому подобное. Полина слушала и пожимала плечами: «Честное слово, даже смешно – стоит большому человеку обратить внимание на рядового товарища, и все хором начинают говорить, что он вовсе не рядовой, а очень ценный и почти что незаменимый».

К концу дня все, включая буфетчицу Клаву, были полностью в курсе дела.

Полину время от времени томили лёгкие угрызения совести, но она сумела убедить себя, что вина её не так уж и велика. Будь она плохой и непорядочной, она могла бы оставить эту открытку у себя и шепнуть подругам, что свой автограф артист прислал ей – Полине. И в этом никто, возможно, и не стал бы сомневаться, тем более что на открытие Иннокентий Смоктуновский конкретно не указал – кого именно он сердечно приветствует.

«… Последний раз мы были вместе, и вдруг наступил момент, когда я и он сразу замолчал и. И я вспомнила твои слова: «Мы молчим не потому, что нам нечего сказать». Но дальше было совсем интересно. Илья посмотрел на меня, как тогда в электричке на бородатого аптекаря и сказал: «Помните, как Андрей заметил в тот вечер, что говорим только мы с вами». Я сказала: «Смешно, но я подумала о том же самом».