Текст книги "Друзья и соседи"

Автор книги: Борис Ласкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Тяжёлая потеря

Трудно сказать, где они познакомились. Вероятней всего, в какой-нибудь очередной командировке.

Братья Клюевы и Тархунский работали в разных организациях, но их объединяла общая профессия. Все трое именовались толкачами.

Изобретатель этой странной профессии не оставил следа в истории, благоразумно пожелав остаться неизвестным, но самое изобретение оказалось удивительно живучим.

Мы просим любезного читателя представить себя а роли директора предприятия.

Предприятие ждёт не дождётся груза из пункта Н. Однако в пункте Н, с отправкой груза не торопятся. И здесь на сцене появляется толкач, С долгосрочной командировкой в кармане толкач отбывает в пункт Н., имея целью: подтолкнуть, поднажать, провернуть, продвинуть.

Дальнейший успех операции зависит исключительно от способностей толкача.

Здесь мы вынуждены приоткрыть завесу над отдельными моментами личной жизни командированных толкачей.

Обладая большим количеством свободного времени, толкачи распоряжаются таковым по-разному. Одни, имеющие тяготение в культуре, посещают театры, стадионы и концертные залы. Другие же (меньшая часть), пользуясь свободным временем, совершают переезды в низменных, точнее, сказать, в корыстных целях.

Лица, упомянутые в начале нашего повествования, относились ко второй группе.

Занесённые командировкой в некий благодатный городок, братья Клюевы и Тархунский совещались в тесном гостиничном номере,

– Друзья, – сказал Тархунский, – пункт Н. задыхается без чайной посуды. Этому же пункту необходима мануфактура. Габардин и сервизы мы отгрузим отсюда и отправим, скажем, в…

– Минуточку, – сказал Клюев-старший, – интересно, как мы это будем грузить?

– Погрузим нормально.

– Нормально?… Пластинки мы уже грузили нормально. А что было потом?

– Д… – вздохнул Тархунский.

История с пластинками ещё жила в его памяти. При проверке железнодорожники обнаружили в поклаже братьев Клюевых и Тархунского три сотни пластинок одного наименования. Попытка объяснить сие страстной любовью к музыке вообще и к данной мелодии в частности успеха не имела. Пластинки были изъяты, и меломаны чудом избежали возмездия.

– Как же мы будем грузить товар? – повторил вопрос Клюев-старший.

– А если «подмазать» багажную инспекцию? – грубо предложил Клюев-младший.

– Это не выход, – сказал Тархунский. – Забыл, что случилось, когда ты пытался сунуть багажному работнику в Сызрани флакон одеколона? А?…

– Да, – горестно усмехнулся Клюев-младший. – Было довольно неприятно…

– Что же нам делать? – спросил Клюев-старший, отличавшийся скудостью фантазии.

– Греют сейчас за спекуляцию, – скорбно заметил Клюев-младший, – просто кошмар!..

– Не надо ставить точки над «и», – сказал Тархунский. – Я придумал. Братья, мог у вас быть дядя?

– При чём здесь дядя?

– Мог ваш дядя скоропостижно скончаться? Мог!.. Так повезём вашего покойного дядю хоронить на родину.

– Что-то я ничего не пойму, – сказал Клюев-старший.

– А я всё понял, – сказал Клюев-младший. – Здорово придумано, – он подмигнул Тархунскому, глаза которого горели неистовым огнём.

– Решено! – властно сказал Тархунский. – Повезём хоронить вашего покойного дядю.

– А почему именно нашего? – осторожно спросил Клюев-старший. – Может быть, лучше твоего? – добавил он, разобравшись наконец в хитроумной комбинации Тархунского и надеясь свалить всю ответственность на плечи инициатора.

Один сирота – пустяк, а двое – это уже большое горе. Даже железнодорожники – и те плакать будут.

– Ну, кто будет плакать, это пока неизвестно, – неуверенно сказал Клюев-младший, – но всё же покойный дядя, я считаю, должен пройти.

На следующее утро на вокзале появилась скорбная процессия. Братья Клюевы несли большой гроб. Они сгибались от усилий, и человеку со стороны было трудно понять, что больше тяготит несчастных: тяжесть праха или горечь утраты? За гробом с венком шёл печальный Тархунский. Венок украшала муаровая лента с трогательной надписью: «Спи спокойно, дорогой дядя! Мы вечно будем тебя помнить. Спи спокойно. Наша любовь с тобой. Спи спокойно».

Назойливое повторение фразы «спи спокойно» свидетельствовало, с одной стороны, о явном беспокойстве осиротевших братьев, а с другой стороны – об отмеченной уже нами скудной фантазии Клюева-старшего, который являлся автором эпитафии.

Когда процессия подошла к товарному вагону, Тархунский взглянул на гроб и вздрогнул.

– Стёпа, – тихо сказал он Клюеву-старшему, – интересно, кто это написал?

Братья опустили драгоценную ношу. На боковой стенке гроба рукой Степана Клюева было написано: «Не кантовать», а на крышке начертано: «Верх». Это являлось явной перестраховкой, так как Вряд ли кому-нибудь могла прийти в голову сумасбродная мысль ставить прах «на попа».

Тархунский не стал ждать объяснений и прикрыл надпись венком.

Гроб установили в товарном вагоне. Весь день и всю ночь несли бессменную вахту у гроба осиротевшие братья.

Тархунский находился в соседнем вагоне. На одной из стоянок он вдруг услышал пеньё. Клюев-старший проникновенно вопрошал:

– Где ж вы, где ж вы, очи карие?…

Тархунскому пришлось срочно вмешаться и пресечь кощунственное песнопение, попутно объяснив удивлённому проводнику, что горе по поводу тяжёлой утраты помутило разум старшего из сирот.

На станции назначения дверь вагона открыли и гроб вынесли на платформу. Горе братьев не поддавалось описанию, Вспышка родственной скорби была особенно шумной, когда у гроба остановился человек в железнодорожной форма, лицо которого показалось Тврхунскому знакомым.

«Где-то я его видел или он меня» – подумал Тархунскийи

Железнодорожник ознакомился с надписью на ленте,

– Молодой человек был? – спросил он с участием,

– Безвременно скончался, – грустно сказал Тархунский.

– Девяносто лет, – бухнул Клюев-старший и, поняв, что дал маху, на всякий случай заплакал.

– От чего умер? – спросил железнодорожник.

– От гриппа, – сообщил Тархунский.

– Видать, крупной был комплекции?

– Гигант, – уверенно сказал Тархунский, вспомнив о тяжести гроба, – богатырь.

– Понятно, – сказал железнодорожник, – понятно… – Он вдруг наклонился и, багровея от усилий, приподнял гроб. – Тяжёлый дядя, – сказал он, и в глазах его сверкнули холодные огоньки.

– А у него под конец водянка была, – пояснил Тархунский,

– Понимаю, – сухо сказал железнодорожник. – Попрошу покойничка на весы,

– Как? Как вы можете так обращаться с прахом? – возмутился Тархунский.

Говорить приходилось ему одному, так как перспектива вторично потерять дядю на этот раз уже окончательно лишила братьев дара речи,

В багажную кладовую гроб доставили весёлые носильщики, Не выдержав душевных потрясений, братья были уже не в силах нести драгоценный прах.

Изъятие останков состоялось через четверть часа.

Братья Клюевы проследовали в транспортное отделение милиции.

А в багажной кладовой сидел одинокий Тархунский и тихо плакал над гробом.

Гроб был пуст.

Три целых шестьдесят две сотых

И знаю, возможно, я обращаюсь не по адресу, но это не имеет значения. Лично я считаю, что на сегодняшний день просто-таки необходимо усилить научную пропаганду среди населения. Все граждане должны быть в курсе современных научных достижений, чтобы отдельные товарищи не позволяли себе пудрить мозги любому и каждому.

Фамилия Сусекин вам, конечно, ничего не говорит, Не такая это личность, чтобы её все кругом знали. Данный товарищ служит инженером у нас в служб© быта.

Примерно месяц назад состоялся коллективный выезд работников нашей системы за город в зону отдыха с целью погулять и подышать воздухом.

И вот именно там, на отдыхе, во время игры в волейбол Сусекин внимательно поглядел на товарища Брындина из прачечной самообслуживания и сказал мне в моём присутствии:

– Смотрите, наш Брындин принимает и гасит мячи и даже не подозревает, что не сегодня-завтра пойдёт на повышение.

Я его спросил:

– Откуда у вас такие сведения?

Сусекин говорит:

– Мне подсказал мой внутренний голос и плюс к тому, а это самое главное, научный анализ,

Я говорю:

– Это что ж за анализ?

Сусекин говорит:

– Каждый человек, где бы он ни работал, о свободное время излучает ионы.

Я говорю:

– Возможно. Лично я не замечал.

Сусекин говорит:

– Они днём излучаются, когда кругом светло, поэтому мало кто их видит,

Я говорю:

– И какой же вы делаете анализ?

Сусекин отвечает:

– Я беру плотность прохождения, прибавляю температуру воздуха и вычитаю кровяное давление. Если результат делится на семь без остатка, этот человек, или, проще сказать, объект, для меня открывается целиком и полностью.

Тогда я говорю:

– А как он откроется, если он сам не в курсе, что он может ожидать в ближайшее время?…

Сусекин говорит:

Тогда я из верхнего давления вычитаю нижнее и опять всё делю на семь. Если в итоге выйдет три целых шестьдесят две сотых, человек мне ясен как стёклышко.

После нашего разговора прошло не больше пяти дней, и Брындина назначили директором фабрики-прачечной в новом микрорайоне.

Меня, конечно, это дело исключительно заинтересовало. Прихожу к Сусекину и говорю:

– Ионы вам не соврали – Брындин пошёл на повышение. Не могу ли я лично насчёт себя узнать, какие у меня намечаются ближайшие перспективы?

Сусекин говорит:

– Не всегда ионы дают всеобщее и обязательное излучение. Наиболее наглядно они выделяются у активных объектов, одним словом, у энергичных товарищей. Не хочу вас обижать, но ваши ионы пока себя никак не проявляют.

Я, конечно, обиделся, но виду не подал.

– Значит, у меня не проявляют, а у других проявляют?

– Не у всех. Вот уж у кого они излучаются, так это у Морковина. Ионы из него так и брызжут – человек, безусловно, на пороге повышения.

Можете представить: недели не прошло – и пожалуйста, назначают Морковина в Дом быта на руководящую работу.

Честно сказать, это меня заело, захожу опять к Сусекину. Я говорю:

– Прошу приглядеться к моим ионам, потому что мне надо знать, на что я могу рассчитывать,

Сусекин говорит:

– Мне придётся высчитывать положительный и отрицательный заряд. Минуточку. В итоге – двести восемьдесят девять. На семь не делится. Боюсь, что у вас дело пахнет выговором.

Тогда я говорю:

– У меня к вам больше вопросов нет, и ваш научный анализ мне ни к чему. Меня одно только интересует: откуда вам известно моё кровяное давление, если я его сам года два не мерил, а?

Тут Сусекин, конечно, растерялся, потом говорит:

– В некоторых случаях я беру средние цифры; сто двадцать – восемьдесят, остаток делю на семь, и в итоге всё получается один к одному.

Получив такую информацию, а именно – предсказание выговора, я нисколько не удивился, когда в приказе по управлению схватил выговор за нарушение технологии и халатное отношение к работе.

Выговор в приказе – это, конечно, не подарок. Но меня в данном конкретном случае интересует другое. Неужели ж несколько отдельных случаев порчи и утери шерстяных и синтетических изделий, а также случая невнимания к клиентам со стороны приёмщиц в зале индивидуальных барабанов для химчистки оказали такое большое влияние на излучение ионов, что даже человек, непосредственно в химчистке не работающий, мог разглядеть в перспективе вышеупомянутый выговор?

Желая в данном вопросе разобраться лично, я посоветовался с одним деятелем науки. Сам он работает философом, а третий товарищ, который был с нами, тоже имеет прямое отношение к научному миру: он служит на автобазе Академии наук. Все они в один голос заявили, что гражданин Сусекин делает не что иное, как пудрит народу мозги, если он берётся предсказывать разные моменты в жизни отдельных работников.

О чём говорит этот случай? О том, что давно пора пошире развернуть научную пропаганду среди населения, чтоб выбить из рук почву у тех товарищей, которые в современной обстановке вводят людей в заблуждение и наводят тень на плетень.

Вызывает меня директор…

Вхожу к нему в кабинет, он указывает на кресло и говорит:

– Вы, наверно, догадываетесь, зачем я вас пригласил?

Я говорю:

– Если бы я мог обо всём догадываться я был бы мудрец но я не мудрец и к сожалению не обладаю свойством заранее угадывать но вообще такие люди бывают у нас в школе учился один паренёк по имени Гена…

Директор говорит:

– Про Гену потом. А пока послушайте, что я вам скажу…

– Слушаю.

– Недоволен я вами.

– Что вы имеете в виду?

– Вместо того чтобы заниматься делом, вы, образно выражаясь, сидите и размазываете кашу по тарелке…

– Какую кашу? Конкретно.

– Манную.

Я говорю:

– Вы знаете почему я спросил какую кашу потому что не всякую кашу можно размазать по тарелке если гречневую сварить покруче вы её нипочём не размажете при всём старании она только будет рассыпаться помню отдыхал я в Макопсе был у нас там повар…

Директор говорит:

– Об этом потом.

Я говорю:

Пожалуйста я просто хотел привести наглядный пример чтобы вы сразу поняли мою мысль чтобы вы уловили что я хочу сказать хуже нет если тебя неправильно истолкуют ты говоришь одно а люди понимают совершенно другое и в итоге выходит недоразумение…

Директор говорит:

– Три дня назад вы должны были сдать отчёт.

Я говорю:

– Зачем мне это объяснять зачем если б я был посторонний гражданин другими словами человек который работает совсем в другом учреждении тогда конечно стоило бы ввести данного товарища в курс дела а раз он ориентирован в данном вопросе значит он надо полагать смекает что ему нужно на сегодняшний день сделать вы только поймите меня правильно я никогда не стал бы останавливаться на этом вопросе кабы не было отдельных случаев когда поставленная задача выполнялась не на все сто процентов не от начала до кон» на а так спустя рукава тяп-ляп шаляй-валяй…

Излагаю я свои мысли, гляжу на директора, а он сидит с закрытыми глазами и тихо спрашивает:

– Где отчёт? Отчёт где?

Я говорю:

– Вы знаете товарищ директор что я больше всего в вас ценю не знаю как на других людей но на меня ужасно тяжело действует любая попытка подойти к делу абстрактно я что люблю я люблю когда мне прямо задают вопрос на который я в свою очередь должен ответить если человек готов и как говорится созрел чтобы конкретно ответить на вопрос то не о чём говорить и совершенно не к чему разводить лишние дискуссии а надо просто и самое главное кратко по-деловому изложить своею принципиальную позицию вы меня понимаете?

Директор выпил стакан воды и говорит:

– Понимаю. А ещё лучше я понимаю сотрудников отдела, которые все, в один голос заявляют, что…

Я говорю:

– Извините я вас перебью это я считаю очень важно если все сотрудники заявляют одно и то же к этому обязательно стоит прислушаться…

Директор говорит:

– Вас интересует, что они заявляют?

Я говорю:

– Мне просто-таки смешно хорош бы я был если бы меня не интересовало то что заявляет целый коллектив конечно это меня весьма интересует и прошу вас дайте ответ на вопрос который вы передо мной заострили что же именно они…

– Они говорят, что не работаете, а с утра до вечера только и делаете, что…

Я говорю:

– Продолжайте я очень внимательно слушаю вот вы сейчас махнули рукой но мне пока что неясно что вы хотели сказать в отношении меня как человека который почти что год живёт в коллективе дышит с ним одним общим воздухом который помогает человеку жить и выражать свои мысли которые в свою очередь,

Директор говорит;

– Я сейчас сойду с ума.

Я говорю:

– Должен вам сказать что когда я говорю меня не остановят ни жесты ни ваше махание рукой ни хватание за голову и за свой воротничок с целью его расстегнуть так что будем считать что мы с вами не договорили и многое в отношении меня для вас осталось пока что неясным и в частности то какой работник трудится в руководимом вами учреждении и то что вы сейчас принимаете какую-то пилюлю и хватаетесь рукой за сердце не вносит к сожалению ничего нового в решение данного так сказать конкретного вопроса который можно сказать…

Сигнал

Будь я посмелей, прямо сейчас узнал бы номер и позвонил лично министру связи. Сказал бы; здравствуй» те, товарищ министр! Говорит некий Попов, Вы меня, конечно, не знаете, но это значения не имеет, Звоню вам с целью сигнализировать об отдельных недостатках в работе почты, Я оторву вас всего на пять минут и скажу, что двигало моим пальцем, когда я набирал ваш номер телефона.

Работаю я в Межстройремконторе. Приглашает меня управляющий и говорит:

– Семён Семёнович! Вот письмо, которое я получил с утренней почтой. Чтобы нам зря не терять время, я вас познакомлю, товарищ Попов, с этим, прямо скажу, малоприятным письмом…,

«Уважаемый товарищ управляющий! Я долго думала– писать или не писать, а потом решила – напишу, открою глаза руководству конторы. Как женщина и, возможно, будущая мать, хочу описать личность вашего сотрудника С, Попова,»

Не стану подробно излагать письмо неизвестной мне женщины, скажу только, что она обвинила меня в том, что, находясь на работе, я больше работаю языком, чем головой и руками, что я дружу с теми напитками, которыми торгуют с одиннадцати до семи, и что некоторые женщины, в том числе и она, не раз меня предупреждали, что моей аморалке рано или поздно придёт конец.

Когда управляющий зачитал письмо, я сразу заинтересовался:

– Кто автор? Внизу подпись – «В.С.». А кто такая «В. С.»?

Управляющий говорит:

– Не знаю, товарищ Попов. Вам видней.

Я говорю:

– «В. С.» – одни инициалы. Можно считать, что это – анонимка.

Управляющий говорит:

– А если это женская скромность? У нас разговор с глазу на глаз. Меня интересует, последует ли с вашей стороны немедленное опровержение?

Я немного подумал и говорю:

– Хорошо. Пожалуйста. Могу коротко ответить.

Чтоб это дело не затягивать, пройдём по пунктам. Насчёт того, что я много работаю языком, это безусловно намёк, что я в рабочее время люблю рассказывать товарищам кинофильмы и телепостановки. А если я иной раз преподношу анекдоты, то исключительно с целью вызвать у членов коллектива здоровый смех и бодрость, которая в итоге повышает трудовые показатели. То же самое с кроссвордами. Когда их заполняешь, проявляется работа головой. Я тут полдня гадал – город в Индии, шесть букв, третья буква «эм». Оказался Бомбей.

Теперь по линии напитков. Это она, наверно, имеет в виду тот факт, когда я в пивном баре случайно упал со стула, верней, сел мимо. Это любой человек может промахнуться. Я это и старшине милиции сказал, когда меня провожали из бара. Это раз. И второе – не надо грубо искажать факты, пивом торгуют с утра до вечера, это каждый ребёнок знает. А насчёт крепких напитков, то когда наши меня встретили, я шёл с юбилея одного друга, который свой юбилей отмечал как раз в обеденный перерыв. А если «В. С.» имеет в виду штраф, то было бы ей известно, что меня оштрафовали не за то, что я был на юбилее рядом с магазином «Гастроном», а за то, что я перебежал улицу в неуказанном месте.

А теперь перейду к так называемой аморалке. Я ж не мальчик и всё отлично понимаю. Ей наболтала разные глупости одна женщина. Не хочу называть её имя. Она интеллигентный человек, работает в зоопарке, в бухгалтерии. Когда мы познакомились, она ещё смеялась, потому что я довольно-таки удачно сострил. Я ей так сказал: «Я вижу, вы зверски устали от зверей и потому тянетесь в компанию людей». А то, что я не сообщил ей, что женат, то я просто не хотел утомлять её излишней информацией. Вот так. А охладеть или, проще говоря, остыть любой человек может…

Пока я давал своё опровержение, управляющий молчал, глядел в окно и скручивал в трубочку конверт.

А в заключение я сказал:

– Думаю, теперь вам ясно. Вы понимаете, что всем её обвинениям грош цена!..

Управляющий раскрутил конверт, посмотрел на него, потом на меня и вдруг спрашивает;

– Как именуется наше учреждение?

Я говорю:

– Могу напомнить. Межстройремконтора.

– Совершенно точно. А как называется учреждение, в которое вход с улицы Чехова?

Я пока ещё не понял, почему он задаёт мне такие вопросы, и отвечаю:

– Межремстройконтора.

Управляющий говорит:

– Значит, у нас сперва «строй», а потом «рем», а у них наоборот – сперва «рем», и уже потом «строй»… Всё-таки плохо, когда одна организация полностью дублирует вторую.

Я говорю:

– Да. Были такие разговоры.

Управляющий говорит:

– Выходит, опять надо вернуться к этому вопросу…

Он говорит, а у меня такая мысль: «Жалеет, что пригласил и вызвал на откровение, Самому стало неудобно. Теперь хочет перевести разговор на другую тему».

А управляющий протягивает конверт:

– Прочитайте повнимательней, что здесь написано.

Я читаю: «Улица Чехова, 7/15. Межремстройконтора. Управляющему».

И тут у меня вдруг наступает полное просветление ума.

Я говорю:

– Почта ошиблась. Не в ту контору письмо доставила. Значит, это всё не про меня, а про совершенно другого Попова!

А управляющий слегка улыбается и говорит:

– Да. Произошла ошибка. Теперь я вспоминаю, у них тоже работает Попов. Сергей Александрович. Главный инженер и, насколько мне известно, весьма достойный человек.

Я говорю:

– Так-то оно так, но письмо есть письмо. Давайте я его запечатаю и исправлю ошибку почтовых работников.

А управляющий задумчиво на меня посмотрел и говорит:

– Ошибки нужно исправлять.

Когда я вышел от него, я себе так сказал: будь я посмелей, узнал бы номер и позвонил лично министру связи насчёт того, что надо улучшать работу почты Я бы сказал: здравствуйте, товарищ министр! С вами говорит некий Попов…