355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Бхагаван Шри Раджниш » Гром в ясном небе. Наука о душе » Текст книги (страница 22)
Гром в ясном небе. Наука о душе
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 04:10

Текст книги "Гром в ясном небе. Наука о душе"


Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш


Жанр:

   

Самопознание


сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Глава 6
И много, и совсем ничего

Милый Ошо, не мог бы ты рассказать нам о том, что происходило с тобой с тех пор, как мы несколько недель назад встретились на Крите в то памятное чудесное утро?

Вот мой ответ: и много, и совсем ничего. Много внешних событий, но ничего в сокровенной сути. Получается, что со мной ничего не происходило.

Прежде всего, я понял, что человек не развивается, что концепция эволюции может оказаться ошибочной, поскольку вот уже тысячи лет человек не меняет образ жизни.

В то чудесное утро на Крите, когда ко мне и моим друзьям дурно отнеслись, я вспомнил о Сократе. Тогда жили такие же люди, и по странному совпадению против меня выдвинули то же обвинение, что и против Сократа: мол, он развращал юные умы, подтачивал их нравственную основу. Меня обвинили в том же самом.

Двадцать пять столетий прошли тщетно, человек застрял на пути, он не развивается. Люди ведут себя жестоко, бесчеловечно. Они могли просто приказать мне покинуть свою страну, у них были на то все полномочия, и не нужно им было так грубо обходиться с нами, бить камнями окна, вышибать двери дома. Когда я сходил с верхнего этажа, мне казалось, будто внизу рвутся гранаты. У этих людей и в самом деле были гранаты, они угрожали разнести в щепки весь дом. Должно быть, они воспользовались предписанием выдворить меня из страны для того, чтобы выразить свою жестокость. А вообще-то, можно было просто сказать мне, что мое дальнейшее пребывание на Крите нежелательно.

Чиновник, выдавший мне туристическую визу на месяц, был начальником полиции. Спустя две недели визу отменил его заместитель. Ситуация, когда начальник полиции выдает визу, а его заместитель аннулирует ее, выглядит абсолютно недопустимой.

В афинский аэропорт привезли не меньше сорока полицейских, чтобы выпроводить одного безоружного человека, там же присутствовал заместитель начальника полиции. Отовсюду съехались журналисты из газет, радио, телевидения, они собрались в громадную толпу, напичканную телекамерами. Все они хотели взять у меня интервью. «Я могу не так уж много сказать вам, – объявил я. – Может быть, вот только это: человек никогда не станет цивилизованным».

Газетчики стояли передо мной, рядом возвышались сорок полицейских псов, все гигантского роста. Они окружили меня, подошел заместитель начальника полиции. Тут я сказал: «Своей полицией, своим правительством вы лишаете человечество будущего, особенно в своей же стране. Эти люди ответственны за убийство Сократа».

Когда я произнес эти слова, указав на заместителя начальника полиции, он решил заткнуть мне рот. Впервые за тридцать пять лет я притворился разгневанным. Мне это не очень удалось, потому что в душе я смеялся! Но я все же крикнул этому чиновнику: «Заткнись! Стой на месте, не смей подходить ко мне». Я так громко закричал, что он замолчал, отступил назад и затесался в ряды толпы. Позднее я прочел их доклады. В них написано, что я исступленно метался в гневе, но это было не так! Просто они понимали только этот язык. В разговоре с человеком нужно пользоваться понятным ему языком.

Но мне доставило удовольствие это событие. Гнев можно имитировать. Я умею разыгрывать бешенство, оставаясь безмятежным. Противоречие не возникает, поскольку я притворяюсь свирепым.

В самолете я вспомнил Гурджиева, который учился во многих суфийских школах различным методам. В некой школе он применял один метод, то есть играл такую роль: выглядел сердитым, тогда как в действительности не сердился. Или он разыгрывал несчастье, хотя на самом деле радовался. Этот метод сослужил ему добрую службу.

В результате такой практики вы приобретете следующую способность: пусть вы несчастны, все равно вам удастся вести себя радостно. А когда вы гневаетесь, вы разыграете безмятежность. Этим дело не заканчивается – получается, что вы никогда не бываете несчастными или счастливыми. Вы просто надеваете маски. В действительности вы другие, ваше существо не затронуто ролью. Странные методы используются для этой медитации, чтобы познать свое естество, отделить его от своих эмоций, чувств, поступков. Гурджиев так наловчился, обучаясь в школе этому особому методу...

Гурджиев стал таким искусным мастером, что даже когда он садился между двумя людьми, видевшими лишь половину лица мастера каждый со своей стороны, одному из посетителей он казался абсолютно спокойным и безмятежным, тогда как другому – опасным преступником-рецидивистом. Неужели эти люди, говоря о Гурджиеве, могли сойтись во мнениях? Они непременно начинали спорить. Один из них заявлял, что они встретились с очень тихим, добрым человеком, а другой настаивал, что они видели опасного типа с криминальными наклонностями.

Когда же, наконец, обращались к самому Гурджиеву за разъяснениями, он отвечал: «Они оба правы. Я умею разделять не только свое естество и поведение, но даже свое лицо на две части».

Как-то раз мне подарили статуэтку Будды, изготовленную в Японии. Она оказалась очень красивой, но была в ней одна странность. В одной руке Будда держал меч, а в другой – небольшой светильник. На Востоке пользуются глиняными светильниками, которые представляют собой просто небольшие глиняные чаши, наполненные маслом. Они похожи на свечи, в них горит огонь. Отблески пламени играли на одной стороне лица Будды. Его профиль был светел и покоен. На другой стороне лица отражался меч. И Будда уже производил впечатление воина, борца, мятежника и революционера.

В афинском аэропорту меня окружали сорок полицейских. Должно быть, все они занимали высокое положение в государственной иерархии. Не было только их начальника, которому недостало мужества показаться мне на глаза. Я бы спросил его: «На каком основании ваш заместитель отказывает мне в визе, выданной вами?» Но вот его-то как раз и не было.

Но остальные полицейские... Я удивился тому, что все они при всем своем грубом поведении были трусами. Стоило мне крикнуть: «Заткнись!», и заместитель начальника полиции просто попятился обратно как маленький ребенок. Он испугался, что телевизионщики снимут сцену, в которой я кричу на него, когда он стоит со знаками отличия на мундире и с пистолетом на поясе. Но по сути своей он оказался ребенком, робким ребенком. Все это выглядело странно, ведь демократия появилась именно в Афинах.

Демократию выдумали греки. А между тем, афиняне отравили человека, который провозгласил демократические ценности. Об этом повествует история. С того дня я перестал доверять истории.

Сократа отравили не афиняне, а афинские чиновники. Это надо четко понимать, ведь со мной так дурно обошлась критская полиция. Но жители деревни, в которой я остановился, не были заодно с чиновниками. Когда какой-то журналист спросил меня, не хочу ли я что-то передать ее жителям, я ответил: «Пригласите их в аэропорт, чтобы полицейские поняли, что они со мной, а не с чиновниками».

Три тысячи человек собрались в аэропорту посреди ночи и окружили аэропорт. Они стояли часами. Опустела вся деревня. Замешкавшимся пришлось идти ко мне пешком, потому что все такси и автобусы уехали в аэропорт. Но люди шли в аэропорт несколько миль, чтобы просто показать, что они не поддерживают жестокое, фашистское поведение правительства, что они со мной.

Люди всегда осуждают жестокость бюрократии. Я не считаю, что Сократа убили жители Афин. Он был добрым человеком и не считал себя святее остальных людей.

Утром Сократ уходил на рынок за овощами, а возвращался порой поздно вечером, потому что везде (на улицах, у овощных лавок, в рыночных рядах) обсуждал с людьми темы, недоступные обычному человеку. Сократ был учителем всех афинян.

Один единственный человек сделал Афины одним из самых высокоразвитых городов, которые когда-либо существовали на земле, один, без всякой посторонней помощи, просто разговаривая по пути с людьми. Если с Сократом здоровались, он воспринимал этот жест как знак того, что человек желает завязать с ним диалог. Прохожий мог куда-то спешить, но Сократ никуда не спешил.

Афиняне не могли убить Сократа. Чиновники боялись этого человека. Мой опыт на Крите заставил меня снова обратиться к истории. Книги лгут, афиняне не убивали Сократа. Им даже и в голову не приходило так поступить с ним. А вот правительство... зачем чиновникам нужно было убивать Сократа? Потому что он просвещал людские массы, прививал людям чувство независимости, воспитывал в них любовь к свободе и индивидуальности. И скоро правители Афин почувствовали, что под ними зашаталась земля. Из-за Сократа им стало труднее управлять народом, сложнее порабощать людей.

Лучше убить Сократа, чем позволить ему оттачивать разум людей до такой степени, что чиновники покажутся им просто болванами! Пока он не успел довести свою работу до конца, его нужно было убить. Но книги по истории повествуют о том, что Сократа убили афиняне. Я видел, как жители моей деревни примчались к аэропорту, чтобы показать мне, что они не поддерживают полицейских. И даже когда я покинул их страну, из этой деревни к правительству отправилась делегация, люди решили встретиться с президентом, чтобы выразить ему протест в связи с происшествием в их деревне.

Я прожил на Крите всего лишь две недели, причем ни разу не вышел за порог дома. Но крестьяне видели моих саньясинов. В их деревне собрались, по меньшей мере, пятьсот саньясинов со всей Европы. Местные жители привыкли к туристам, потому что Крит существует за счет туризма, но они никогда не видели таких добрых, сердечных людей. И благодаря моим саньясинам некоторые жители, хотя и не понимали меня из-за языкового барьера, все же стали приходить ко мне по утрам и вечерам, чтобы просто посидеть в моем присутствии. И этот факт задел священников.

Архиепископ взбесился, потому что на его проповеди перестали приходить люди. А я, прожив на Крите две недели, стал собирать большие массы народа. Между тем, послушать архиепископа приходили от шести до двенадцати ветхих старух, которым осталось жить совсем недолго.

Архиепископ испугался и телеграфировал президенту, премьер-министру, прочим министрам, начальнику полиции, подкрепив свои послания враньем. Он вообще ничего не знал обо мне. Его страх передался правительству.

Одна из моих саньясинок Амрито, пригласившая меня в Грецию, была близким другом греческого президента и премьер-министра. Она была на короткой ноге со всеми высокопоставленными чиновниками, поскольку за двадцать лет до этих событий ее избрали королевой красоты. Она стала мисс Грецией и получила широкую известность. Потом она работала моделью, и ее знали все режиссеры и бизнесмены, а также прочий народ. Она никогда не просила о приеме, а запросто появлялась в домах чиновников, пусть это дом президента или премьер-министра.

Но в тот памятный день, когда Амрито пошла к президенту, ее просто не пустили к нему. Она впустую прождала шесть часов. Почему президент боится женщины, которую знал, с которой был дружен? Он боялся... что сказать ей? Он не мог объяснить, почему так обошелся со мной и моими людьми.

Вы удивитесь президентскому ответу Амрито. Он ответил ей довольно странно. Я покинул Афины, потому что мне не разрешили даже остановиться на ночь в отеле под присмотром полиции, или пусть даже в самом аэропорту.

Как только я уехал, чиновники сразу же пустились на поиски Амрито. Ей передали, что ее ищут, так как хотят привлечь ее к ответственности за приглашение меня в Грецию. Амрито пришлось бежать из страны. А полицейские рыскали по всем закоулкам.

Амрито очень добрая и отзывчивая женщина. Она небогата, у нее есть только маленькое кафе с соками. Но полицейские и поныне лезут в это кафе с претензиями, которые вообще не в их компетенции. Они утверждают, что в ее кафе слишком грязно.

Разумеется, в ее кафе царил кавардак, поскольку ее не было в стране уже три дня. Там не было чисто, потому что она две недели была вместе со мной на острове Крит. А в кафе осталась лишь служанка. Но это же не преступление – по крайней мере, для полицейских. В кафе мог прийти кто-то из службы надзора за чистотой в ресторанах и отелях, но как раз этих служащих в комиссии не было. Недостатки в кафе искали почему-то полицейские.

Но я велел Амрито возвратиться в Грецию и дать отпор полицейским, потому что она не совершала никакого преступления. Греческие правители ведут себя непорядочно. Чиновники не смогли повредить мне, побоявшись международных последствий, поэтому они нашли козла отпущения. Теперь они преследуют Амрито. Они могут мучить разведенную женщину, у которой маленький ребенок и престарелая мать. В семье только она добывает деньги на пропитание. Много ли можно выручить из кафе с соками?

Эти господа всегда переносят свои преступления на людские массы, а люди немы. В исторических книгах больше лжи, чем где-либо еще. Случай со мной был малозначительным, но из него раздули целый скандал.

Я не выходил из дома, не говорил по-гречески. Меня слушали только те люди, которые не были гражданами Греции. Поэтому заявить о том, что я смущаю юные умы, подрываю нравственность страны, традиции, церкви, семьи... слушавшие меня люди не были греками! Как я мог воздействовать на их нравственность и религию?

Но чиновники вообще не думают. Они живут в страхе, боятся, что кто-то может поднять вопрос о самих корнях общества. Но их поведение в отношении меня глупо, потому что я буду поступать везде одинаково, и мое слово достигнет всех уголков мира.

Что я могу поделать, если их корни гниют? Что я могу поделать, если их нравственность есть одна лишь видимость? Что я могу поделать, если их брак это лицемерие, а вовсе никакая не любовь? Что я могу поделать, если семья отжила свой срок и нуждается в замене чем-то более совершенным? Семья совершила свою работу и принесла благие результаты, которых можно добиться и иными способами. Вместе с тем, в семье есть очень опасная, вредная сторона, которой следует избегать.

Семья в том виде, в каком она создавалась столетьями, больше не имеет права на существование. Если она будет продолжать свое существование, человек обречен на гибель. Ради спасения человека мы должны изменить общественную структуру, создать нового человека, поскольку прежний человек потерпел полное фиаско.

Вот уже по крайней мере десять тысяч лет мы движемся в одном направлении, но так никуда и не попали. Пора понять, что мы избрали неверный путь. Он утратил новизну и ведет нас к смерти. Такой путь не позволяет людям радоваться и устраивать праздники, не позволяет им петь и танцевать. Идя по нему, люди становятся серьезными, словно на них навалили какое-то бремя. Им тяжело как с другими людьми, так и с самими собой.

В семье прорастают семена всех войн, религий и наций. Поэтому все эти понятия называются семьей, «колыбелью цивилизации». Но нет никакой цивилизации, а колыбель давно стала трухлявой. Она вынашивает больного человека, нуждающегося в психиатрической помощи. До сих пор человек не может оправиться от своих недугов.

Нам не удается оздоровить человечество. Итак, я предполагал, что событие, произошедшее в Греции, может повториться в других странах, поскольку в них такая же структура, и не ошибся. Из Греции мы перебрались в Женеву, чтобы провести там одну ночь. Как только на таможне узнали, как меня зовут, сразу же замахали руками: «Ни в коем случае! Мы ни за что не пустим этого человека в нашу страну». Мне не разрешили даже выйти из самолета.

Мы полетели в Швецию, так как многие люди утверждают, что Швеция гораздо прогрессивнее остальных европейских стран и прочих государств, что Швеция дала убежище многим террористам, революционерам, изгнанным политикам, что это щедрая страна.

И вот мы приземлились в Швеции. Мы хотели остановиться там на одну ночь, чтобы отдохнуть, потому что пилоты устали. Они больше не могли продолжать вести самолет. Если бы мы полетели дальше, тогда наши пилоты нарушили бы закон, предписывающий им отдыхать после нескольких часов работы. Мы обрадовались, потому что чиновник в аэропорту... мы попросили его разрешить нам остаться в Швеции на одну ночь, но он выдал каждому из нас недельную визу. Он либо был пьян, либо очень хотел спать, ведь как раз пробило полночь.

Саньясин, которого мы отправили за визами, вернулся к нам в приподнятом настроении, ведь мы получили визы на семь дней. Но тут к нам подошли полицейские и аннулировали наши визы. Они велели нам тотчас же убираться вон. «Мы не можем пустить в свою страну этого человека», – сказали они.

Шведские чиновники пускают в свою страну террористов, убийц, мафиози, дают всем им убежище, но нас они пустить отказались. Мы не просили их дать нам убежище или вид на жительство, а хотели просто поспать одну ночь.

Мы вернулись в Лондон, так как хотели реализовать свое основное право. Мы дважды заверили законность своих действий. Дело в том, что мы купили билеты на следующий день в первый класс. У нас был свой самолет, но мы все равно приобрели эти билеты на тот случай, если нам скажут: «У вас нет билетов на завтрашний полет, мы не позволим вам переночевать в гостинице первого класса».

Мы купили билет каждому саньясину, чтобы получить возможность остановиться в гостинице. Мы сказали служащим: «У нас есть свой самолет, а в дополнении к нему мы купили еще и билеты». Тогда нам отказали на основе подзаконного акта. Правительство и другие структуры не могли повлиять на него. «У аэропорта есть собственные права, – сказали нам. – Мы сами решаем, кого пускать в гостиницу. Этого человека мы сюда не пустим».

Стоя перед гостиницей, я думал: «Как я могу подрывать их нравственные устои, их религию? Я просто усну, а утром улечу». Но не тут-то было. Вы даже не представляете себе, насколько примитивные и варварские эти так называемые цивилизованные страны. Мне сказали: «Мы можем только заключить вас на ночь в тюрьму».

Случайно один из моих друзей заглянул в их документы. У всех этих людей были инструкции от правительства о том, как обращаться со мной. Меня нельзя пускать в страну, даже на одну ночь в отель. Мне оставляли только возможность просидеть ночь в тюрьме.

Утром мы отправились в Ирландию. Наверно, чиновник не заметил мое имя в списке пассажиров. Мы попросили дать нам визу на два, три дня – максимум, на семь дней. Нам было нужно время, поскольку в отношении нас рассматривалось другое предложение, и с его принятием тянули. Наши передвижения зависели от решения чиновников. Этот человек оказался очень щедрым. Наверно, он принял на грудь слишком много пива. Он дал каждому из нас визу на три недели. Мы поехали в гостиницу, но туда тотчас же явились полицейские. Они отменили наши визы со словами: «Тот парень был не в себе. Он не понимал, что творил».

Итак, они отменили наши визы, но оказались в трудной ситуации. Что с нами делать? Мы уже были на земле, поселились в отеле. В наши документы уже поставили штампы с разрешением пребывать в Ирландии двадцать один день. Теперь их отменили, но мы не были готовы немедленно покинуть страну. Нам нужно было подождать несколько дней.

Посмотрите, как чиновники исправляют свои ошибки. «Вы можете остаться на день, – объявили они нам, – но никто не должен знать о вашем присутствии в Ирландии. Журналисты не должны узнать о том, что сюда приехал Ошо, поскольку тогда у нас возникнут неприятности. Разумеется, мы не можем ничего поделать, поскольку так только ускорим возникновение неприятностей. Если не хотите уезжать, то можете переночевать у нас, ведь вам все-таки выдали визы на целых три недели... У нас нет оснований отказывать вам. Вы не совершали правонарушения, просто остановившись на ночь в гостинице. Спать не преступно. Мы находимся в затруднительном положении. Единственный выход мы видим в том, чтобы вы молчали и скрывались от людей».

У нас не было права оставаться в Ирландии без виз. Полицейские посоветовали нам хранить молчание, чтобы никто не узнал о нашем присутствии, а потом тихо уехать. Они одурачили журналистов, отправив их искать нас в другие места. Но странно то, что эти люди действовали по прямому наущению правительства.

В парламенте задались вопросом о том, как с нами поступить. Наш самолет стоит в их аэропорту. Мы явно остались на их территории. Но куда мы исчезли? Министр просто солгал, заявив о том, что мы сразу же улетели. Мы находились в стране, а парламент уверили в том, что мы покинули Ирландию.

На протяжении всего своего путешествия мы наблюдали поведение чиновников. Совсем недавно я получил известие о том, что все страны Европы приняли совместное решение не допускать посадку моего самолета в какой-либо европейской стране.

Неужели я поколеблю чью-то нравственность, если заправлю свой самолет горючим? Меня просто хотят отрезать от человечества. Поэтому мне пришлось уехать из Индии. Условия индийских чиновников были мне ясны. Они хотели, чтобы я остался в Индии, и у меня были на то все законные права. «Вы можете остаться, – сказали мне, – но мы не позволим приблизиться к вам ни одному иностранному ученику. К вам не попадет ни один журналист».

Так меня старались отсечь от мира, от моих людей, даже от прессы, чтобы никто не знал, жив я или мертв. Такой стратегией меня пытались превратить в живой труп, не дать мне общаться с людьми.

Я отказался от таких условий. Я никогда не жил ни под какими условиями, особенно под такими ужасными условиями. Я уехал из Индии в Непал, поскольку только туда я могу ездить без визы. Индийское правительство известило все посольства о том, что им не следует выдавать мне визу, ведь так я застряну в Индии. А с Непалом Индия заключила договор о безвизовом режиме.

Но Непал маленькая и невероятно бедная страна. Она испытывает огромное давление со стороны Индии, которая может в любой момент оккупировать эту страну. У Непала нет приличной армии.

Когда ко мне поступила информация из надежных источников о том, что Индия принуждает Непал либо арестовать меня, либо отослать обратно, мне пришлось покинуть Непал. Все эти события ничего не меняют в моем существе. Вместе с тем, мое отношение к обществу, в котором мы живем, претерпело громадные изменения. Оно абсолютно отвратительное, варварское, нецивилизованное, далекое от культуры.

Поэтому я ответил: «И много, и совсем ничего».

Милый Ошо, мне показалось, что твоя история о Махавире, странствующем с чашей для подаяния, звучит довольно странно. Его условия существованию, после выполнения которых он начинал есть, выглядят как уловки эго, а не свидетельством доступности человека и доказательством признания им мудрости жизни. Возможно, я ничего не понял.

Ты сказал, что нам нужно поторопиться со своими поисками, но в твоем присутствии я всякий раз убеждаюсь в том, насколько же ценна каждая секунда, поэтому хочу использовать время по максимуму. Тогда я понимаю, как важно было мне задать вопросы, которые я не смел озвучить из страха показаться глупым. Я действительно хочу предстать перед тобой «обнаженным, пустым и одиноким».

Истории о Махавире никогда не понимали правильно. Не только ты ничего не понял, ведь мы воспринимаем жизнь в соответствии со своим мировоззрением. Если бы мы оказались на месте Махавиры, то и в самом деле могли бы начать выдвигать условия существованию. но Махавира этого не делал. Он ничего не требовал от жизни.

Что касается Махавиры, то он просто хочет получить от существования сигнал, чтобы понять, продолжать ли ему жить, или же потребность в нем уже отпала. Махавира никогда не жаловался. Иногда он постился три месяца подряд, но ни разу не пожаловался.

Если бы он ставил условия существованию, то в результате разочаровался бы и стал жаловаться. Если бы он попытался манипулировать существованием, тогда все равно потерпел бы неудачу. Три месяца он не мог даже поесть, но все равно не жаловался. Он был одним из самых тихих, добрых и любящих людей на земле.

Зачем Махавира принял такое решение? Чтобы просто не лежать бременем на существовании. Пусть жизнь сама выразит ему свое решение. Махавира ничего не требует у вселенной, а позволяет ей полностью распоряжаться своей жизнью, даже дыханием и едой. Он передает все в руки существования.

Но как узнать решение существования? Вы не можете общаться с существованием посредством человеческого языка. Для этого подходят лишь символы. Махавира просто обменивался со вселенной символами. Он хотел получить свидетельство расположения к нему жизни. Нужно помнить о том, что такие люди, как Махавира, Паршуната, Будда были уникальными. У них были свои пути, которые в совершенстве гармонировали с их душевным укладом.

Что касается меня, я никогда не буду вести себя подобным образом, ведь я совсем другой человек. Вместе с тем, я правильно понимаю Махавиру. Я принимаю его уникальность и уважаю образ его жизни. Повторяю: он ничего не требовал от жизни, его условия жизни не предполагали обязательное их выполнение. Так Махавира и жизнь заключали общее соглашение. «Я не могу общаться с существованием человеческим языком, – думал Махавира, – поэтому выберу некий символ, который существование вольно продемонстрировать мне». Махавира полностью отдает себя в руки существования и уже не хочет даже дышать без воли вселенной.

Но я совсем другой человек, я почти полная противоположность Махавире. Я никогда не попрошу существование о таких вещах. Мой подход подразумевает расслабление. Зачем так напрягаться? Нужно оставить все раз и навсегда существованию. Когда потребность в вас отпадает, вселенная просто поглощает вас. Не нужно каждый день задаваться вопросом, так мы лишь докучаем вселенной. Я поступил так один раз, вот и все. Я не совершу это действие во второй раз, поскольку это будет означать, что в первый раз я не был цельным в своем решении. Зачем повторяться?

Отпустить себя следует лишь один раз.

В детстве мы с друзьями постоянно придумывали всякие загадки. Часто мы задавали каверзные вопросы нашему туговатому на ухо учителю, и он нервничал. Например, мы спрашивали его: «Некто четыре раза пытался покончить с жизнью самоубийством. Когда, по вашему мнению, он добился успеха? В первый, второй, третий или четвертый раз?» Учитель погружался в тяжелые раздумья. «Откуда мне знать?» – наконец, отвечал он. Если самоубийца добился успеха в своем замысле, то дальше первого раза дело не зайдет!

Я полагаю, что отпустить себя следует только один раз. Если вам понадобится снова отпускать себя, тогда получится, что в первый раз вы не были искренними. Кого вы обманывали? И есть ли гарантия того, что во второй раз вы закроете этот вопрос?

Отпуская себя, вы демонстрируете свою разумность и ясное понимание. Вам не нужно при этом прикладывать какие-то усилия.

Вам ничего не нужно говорить существованию. Вы просто демонстрируете свое понимание. «Я не поплыву против течения, потому что это глупо», – говорите вы. Скоро вы выбьетесь из сил, вам не одержать верх над бурным потоком. Понимая это, вы принимаете поток и подстраиваетесь под него.

Это и есть истинное освобождение. Куда бы река ни понесла вас... Вам не нужно каждый день устраивать какую-то проверку, ведь вы просто плывете по течению реки. Когда-то вы достигнете океана и исчезнете в нем.

Итак, я никому не посоветую повторять метод Махавиры. Но этот человек был поистине уникальным. На самом деле, его звали не Махавирой. Это слово обозначает великого воина. В действительности его звали Вардхманой, но никто не помнит его настоящее имя просто потому, что у него был подход воина, борца. Даже с существованием Махавира все время вел себя как воин. «Я могу жить, только если существование благоволит ко мне, – говорил он. – Я не хочу жить ни одной секунды, если это не угодно вселенной».

Махавира был борцом по своей сути, но у его борьбы есть своя красота. Он полностью погружался в борьбу, отсюда его обаяние. Его война была не локальной, а тотальной. И весь секрет в том, что цельность преображает вас. Вас изменит полное освобождение или всепоглощающая борьба. Преображает человека не война, а именно цельность борьбы.

Даже в наше время некоторые монахи подражают Махавире. Их не так уж много, поскольку после смерти Махавиры в рядах его последователей произошел раскол. Многие люди оказались попросту неготовыми к такой борьбе. От движения отошла большая часть монахов, которые заключили компромисс, с которым Махавира никогда не согласился бы.

Например, они носили одежду, тогда как сам Махавира всегда ходил обнаженным. Они жили в домах, хотя их мастер никогда не имел крыши над головой. Махавира всегда сидел под деревом независимо оттого, шел дождь, палило солнце, или случались заморозки. Эти люди при жизни Махавиры не могли пойти на такие уступки. Он был очень сильным человеком. Но как только Махавира умер, его последователи сразу же разделились.

Итак, ортодоксы, которые и поныне подражают Махавире... Их всего-то двадцать один человек. Когда я еще жил в Индии, их ряды насчитывали именно столько человек. Все они были стариками, поэтому многие, должно быть, уже мертвы. Очень трудно заменить умершего монаха. Число других последователей Махавиры, которые пришли к компромиссу, составляет почти пять тысяч монахов. И их ряды все время растут, а вместе с их количеством и компромиссы.

Сначала эти люди начали носить одежду, потом останавливаться на ночлег в домах. В наше время они уже летают на самолетах. Махавира всю жизнь ходил пешком и ни разу не присел на повозку. Я видел, что эти сторонники компромисса чистят зубы, а Махавира никогда не делал этого. Еще мне известно, что нынешние джайнские монахи моются всякий раз, когда им выпадает такая возможность, тогда как их мастер никогда не прибегал к помощи душа, а мылся только под деревом, когда случался ливень.

Однажды я остановился у одного джайнского монаха. Он проявил ко мне дружеское расположение, и его не пугало то обстоятельство, что я могу уличить его в какой-то непоследовательности.

«Что ты хочешь выпить: фанту или кока-колу?» – спросил он. «Разве ты пьешь эти напитки?» – удивился я. «Только ты никому не говори!» – взмолился он и открыл дверцу погреба, в котором прятал кока-колу и фанту. У компромисса не бывает границ. Но что дурного в этих напитках? Они абсолютно безвредны, вы можете пить их.

Но истинных последователей Махавиры становится все меньше. Если кто-то из них умирает, его никто не заменяет. И даже скрытно от всех пошли на компромисс. Трудно стать стопроцентной копией Махавиры. Как я уже говорил, подражательство трудное дело.

Джайны после выполнения утренней медитации совершают некие обязательные действия. Но количество таких условий ограничено, их не больше шести или восьми. Эти условия известны всем. Когда монахи останавливаются в каком-нибудь городе, они отправляются по джайнским домам, и все семьи джайнов выполняют определенные условия. А условия предельно просты.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю