Текст книги "Зеркало, зеркало"
Автор книги: Бетси Фюрстенберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)
Глава 19
Жози сидела у стойки бара в прохладном ночном клубе и потягивала имбирное пиво. Взглянув на часы, она нахмурилась. Майкл запаздывал, возможно, решил сегодня не приходить. Хотя вряд ли – с тех пор как она четыре месяца назад вернулась в Нассау, он заглядывал сюда почти каждый вечер. Жози уже привыкла к ежедневным беседам с мужем Франчески и знала: Майкл тоже рассчитывает, что она составит ему компанию, пока он будет пить свои обычные два стакана виски.
Теперь никто не подумал бы, что Жози несчастлива. Она нашла лекарство от бед – таблетки Лукаса. Ему самому хватало ума не принимать их, но они сделали его богатым. Находясь под их воздействием, Жози верила, что стала великой певицей. Она чувствовала себя Мэйбл Мерсер и Билли Холидеем одновременно. И видимо, слушатели клевали на эту удочку – яркость и глубина исполнения, порожденные амфетаминами, производили на них сильное впечатление. Таблетки заменяли Жози вдохновение, а ее душевное состояние не позволяло рассчитывать на большее. Только так она могла забыть о прошлом и без страха смотреть в лицо будущему. Иногда сквозь дурман вдруг с болезненной ясностью пробивались ее истинные чувства, но всякий раз, ослепленная гневом и отчаянием, она обращалась к Лукасу, и он спасал ее своими отупляющими снадобьями.
Жози не случайно разыскала Майкла. Он знал, что у нее порваны отношения с Франческой, но никогда не спрашивал почему. Свои встречи с Жози, так же как и существование Николь, Майкл скрывал от жены. Ему нравилось вести двойную жизнь. Сам того не подозревая, он служил Жози утешением, отчасти компенсируя ей утрату Джека Уэстмана. Его мужской шарм, глубокий голос, живые глаза действовали на Жози как стимулятор. Они подружились, и их связало нечто более важное, чем секс. Майкл то сходился, то расходился с Николь, но каждый вечер приходил в этот кабачок и садился рядом с Жози на высокий табурет у стойки бара. Она не желала делить постель с мужчинами и хотя по-прежнему жила у Лукаса, но очень редко занималась с ним любовью. Жози зависела от Лукаса, его таблетки стали для нее жизненно необходимы. Выступали они тоже вместе. Публика собиралась, чтобы послушать ее, и Лукас с этим смирился, возможно, потому, что крепко привязал к себе Жози. Никто не мог аккомпанировать ей так хорошо, как он. Лукаса, видимо, устраивало, что успех Жози сделал известным и его.
Однако ему не дано было понять ее так, как человеку из мира Франчески. Жози догадывалась, что Майклу тоже довелось испытать страдания, так хорошо знакомые ей самой. Она частенько боролась с искушением рассказать ему о Джеке Уэстмане, виновном в их неудачах. Тогда Жози приобрела бы союзника. Но что-то мешало ей поведать ему правду, какая-то сила не позволяла словам сорваться с языка.
Наконец вошел Майкл. Крепкий, широкоплечий, он казался высоким. Жози снова отметила, что он красив и наивен.
– Ты уже здесь, детка! И, как вижу, уже успела выпить.
– Ничего, ты меня быстро догонишь.
Майкл заказал себе пиво «Гиннес», и между ними завязался непринужденный дружеский разговор. Он вздохнул, словно покорившись судьбе, и сообщил с мрачным юмором:
– Ну, сегодня я прикрыл свою контору. – Он уже несколько недель собирался сделать этот шаг.
– Но как же, Майкл, ведь это означает ликвидацию твоей компании!
– Верно. К чему притворяться? Клиенты не ломятся к нам.
– Как дела у Франчески и Эдуарда? Что нового на побережье?
– О, они мне не скажут, я всегда обо всем узнаю последним.
Жози услышала горечь в его словах.
– Странно. Не могу представить себе Франческу рядом с таким серьезным мужчиной, как Эдуард. В ее вкусе кинозвезды. – Она помолчала. Майкл сосредоточенно уставился в стакан, но Жози знала, что он внимательно слушает. – Они с Джеком Уэстманом были неразлучны.
– С кем?
– Неужели ты не видел фильмов с Джеком Уэстманом? Они популярны даже в Ирландии.
– Видел. Как она с ним познакомилась?
– В Венеции – летом того года, когда вы с ней поженились. Вот почему свадьба Франчески всех удивила. Она и Джек вели себя так, будто именно они изобрели любовь. – Майкл стал мрачнее тучи. – Но Уэстман бросил ее и женился на актрисе Наде Болдини, не знаю, куда она потом девалась.
– Интересно, – язвительно заметил Майкл. – Скажи, это было серьезное увлечение?
– Да, поэтому-то Карло и отослал ее в Нассау. Ситуация вышла из-под контроля. Джек намного старше Франчески, она была совершенно неопытна. Он разбил ей сердце.
Майкл допил пиво, поднялся и бросил на стойку горсть мелочи.
– Ладно, детка, мне пора. Желаю тебе удачного выступления.
Первое отделение концерта Жози продержалась без таблетки, поэтому не верила в свои силы. Она выдохлась, а злобное торжество сменилось гнетущим чувством вины. Красный «ангел» [15]15
Распространенное название одного из транквилизаторов.
[Закрыть]Лукаса подействовал безотказно. Жози воспарила над залом и пела во втором отделении с невероятным подъемом, ни разу не вспомнив ни о Франческе, ни о Майкле. Она пела так, словно в зале был Джек Уэстман, и старалась вложить в голос всю энергию и страсть, чтобы заставить и слушателей увидеть его.
Около полуночи Майкл вел машину по извилистой дороге, тихо напевая знакомую с детства песенку:
Если бы знала мама моя,
Что стану беспутным бродягою я,
Скрипкой своею народ веселя,
Что ждет меня виселица и петля…
Дальше он не помнил. Дорога вилась между соснами, автомобиль скользил плавно, как лодка по воде. Ветер крепчал, донося запах океана, на небе клубились темные тучи. «Счастлив познакомиться с вами, Джек Уэстман, наконец-то я выяснил, кто отец ребенка моей жены».
Болтаюсь в петле у зевак на виду,
А воры украсть мою скрипку идут.
Но скрипку свою никому не отдам,
Уж лучше сломаю ее пополам…
«Он милый белокурый мальчуган, можешь гордиться, Джек Уэстман». Машину вдруг занесло, и она врезалась в ствол большой пальмы. Майкл наблюдал за происходящим словно со стороны, как если бы сидел в зрительном зале кинотеатра и видел автокатастрофу на экране. Капот вздыбился, ветровое стекло треснуло по всей ширине. Ошарашенный Майкл смотрел вперед сквозь паутину трещин. Лишь через несколько мгновений до него дошло, что он не вписался в один из последних поворотов. Хорошо еще, что ехал так медленно. Впрочем, ему всегда чертовски везло. Майкл пошевелил ногами: вроде бы все цело. Он выбрался из машины. Бедняга «мерседес», как он покорежен! Впрочем, Майкл криво усмехнулся, Франческа купит ему новый.
– Держись, парень! – сказал он себе. – Лучше бы тебе протрезветь.
До «Розы Лайфорда» оставалось около четверти мили, и Майкл, пошатываясь, побрел по дороге.
В доме было темно. Майкл тихо прошел по посыпанной гравием подъездной аллее, чтобы не беспокоить богатых дамочек, и благополучно миновал особняк. Между деревьями показалось бунгало. Ни одно окно не светилось. Видимо, Франческе надоело его ждать, и она уснула. Майкл вошел в дом и вдруг отчаянно захотел выпить еще. Он слишком трезв, чтобы предстать перед женой, а Франческа проснется, стоит ему только переступить порог спальни.
Однако на этот раз Майклу удалось выиграть битву с собой: вместо того чтобы открыть бар, он разделся. Пожалуй, стоит пойти поплавать, купание в океане прояснит ему мозги. А вернувшись, он позвонит в полицию и сообщит об аварии. Франческа огорчится, конечно, но не стоит усугублять свою вину, пытаясь избежать ответственности.
Майкл побежал к берегу. Песок шуршал под ногами, вода была теплая. Нырнув, Майкл почувствовал, что возрождается к жизни. Море словно вымыло горький осадок со дна его души, унесло все печали. При всем том, еще не протрезвев окончательно, он заплыл далеко и увидел, как сильный ветер гонит барашки волн. Пожалуй, лучше держаться поближе к берегу, да и возвращаться пора. Майкл повернул назад. С западной стороны острова пальмы гнулись от ветра, но ближе к бунгало деревья пока стояли спокойно, залитые лунным светом. Волны стали выше, одна накрыла Майкла с головой; от морской воды во рту появился противный привкус.
Вынырнув, Майкл увидел над домом какой-то странный свет и принял его сначала за молнию. Шторм разыгрывался всерьез, и Майкл поплыл быстрее. Бросив еще один взгляд в сторону дома, он увидел, как над черной кровлей взметнулись красные языки пламени, а через минуту вспыхнуло все.
Выбравшись наконец на берег, Майкл, задыхаясь, бросился вперед, думая только о Франческе и Кристофере.
От дома отбежала какая-то фигура, и, оказавшись возле бунгало, Майкл с удивлением заметил сидящую на лужайке женщину. Но, тут же забыв о ней, он кинулся в адское пекло. Не размышляя о том, выдержит ли его горящая лестница, Майкл взбежал на второй этаж.
Франческа молотила кулаками в дверь спальни. Поскольку Майкл не вернулся домой ночевать, она решила, что муж снова пьет в каком-нибудь баре, и, опасаясь его пьяных выходок, заперла дверь. Проснулась она от едкого запаха дыма. Свет включить не удалось. В темноте Франческа попыталась найти на полу ключ, вероятно, выпавший, когда она в первый раз дернула дверь, но не смогла. От густого дыма началось удушье. Франческа закричала. Кристофер спал внизу, в детской.
Майкл вышиб дверь и вытащил жену из комнаты.
– Кристофер! – крикнула Франческа, и они вместе бросились вниз. Все было объято пламенем, сверху падали куски горящего дерева. Головня упала на Франческу, но она не почувствовала боли, думая только о том, как пробиться к ребенку. Рухнувшая балка ударила Майкла по спине, но это не остановило его. Дверь в комнату Кристофера заблокировал огонь.
– Я попробую проникнуть отсюда, а ты попытайся со двора! – крикнул Майкл.
Франческа выскочила на воздух. Легкие жгло, глаза щипало. Она бросилась за угол, куда выходили раздвижные стеклянные двери детской. Они были заперты. Франческа ударила по стеклу кулаком и тут увидела Майкла почти рядом с кроваткой Кристофера. На ее глазах у него вспыхнули борода и волосы, он хромал. Через секунду его свалила на пол еще одна рухнувшая балка.
– Вставай! Вставай! – кричала Франческа.
Майкл катался по ковру, сбивая пламя с головы и плеч. Наконец он встал на ноги. Рубашка на нем обуглилась. Потянувшись к кроватке, Майкл схватил вопящего малыша.
Когда муж отодвинул стеклянную створку двери, у Франчески появилась надежда, что все они вырвутся из этого ада, но в этот миг в детскую ворвался ветер, и Майкл вспыхнул как факел. Издав страшный предсмертный вопль, он бросил ребенка жене.
Глава 20
Франческа понимала, что не имеет права оставаться наедине со своим горем. Кристофер получил несколько травм, и она не может сидеть взаперти перед зеркалом, с ужасом глядя на себя. Теперь Франческа стала пациенткой своей клиники, но полностью восстановить ее лицо оказалось не под силу даже Эдуарду. Поздно поднимаясь с постели, она каждый день подходила к зеркалу в палате для тяжелобольных и всякий раз вздрагивала, увидев себя. Левая щека была обезображена красным рубцом, словно клеймом вины. Правая сторона лица не пострадала.
Франческа вышла прогуляться по ухоженной территории «Розы Лайфорда». Голова ее была забинтована. В сумерках трава казалась почти голубой. На клумбах, бордюрах и кустарниках вокруг дома цвели любимые цветы Сюзанны. Но один участок владения зиял, как черная дыра. Подойдя ближе, Франческа увидела руины бунгало. Сразу было установлено, что причиной пожара стал поджог. Кого же толкнула на это ненависть к ней? Принимая это во внимание, Франческе не следовало бы гулять одной, однако она ничего не боялась, пока Кристофер находился в безопасности. Молодая женщина приблизилась к пепелищу. Развалины напоминали гигантский обгоревший куст, часть ветвей которого чудом уцелела. Тут и там возвышались остатки стен, покрытые разводами от воды. Истлевшие обои скручивались, как папиросная бумага. Франческа вдруг поняла, что всякий раз, когда она вспоминала пожар или видела его в кошмарах, ей представлялось, что огонь сразу объял весь дом, словно какая-то неведомая сила решила спалить его в наказание за смертный грех хозяйки. Но сила эта, свершив возмездие, не уничтожила следы пребывания здесь Франчески, по сей день открытые ветрам, дождю и солнцу. Обгоревшие и залитые водой, ее пожитки валялись повсюду, будто нарочно разбросанные чьей-то бездушной рукой. Ничто не уцелело после огня и воды. Мебель обуглилась и заплесневела, одежда почернела, бумаги раскисли от воды. Но ужаснее всего была зияющая черная дыра там, где прежде находилась детская. Франческа подняла обгоревшую дощечку с поблекшим бордюром из сердечек и цветов – это нарисовал Майкл на стенках колыбели. От дощечки на пальцах Франчески остался жирный черный след.
Развалины гнали Франческу прочь, как таинственная сила. Казалось, это уже не ее владения, даже сама земля, похожая на кладбище, принадлежит теперь незримым существам из потустороннего мира. Она вторглась на чужую территорию и должна уйти. Ощущение тревоги не покидало Франческу, как и тени прошлого. Почти каждую ночь ей снилась Сюзанна, и она видела имение прежним, как до пожара. Хотя Франческа жила в бунгало с Жози и Марианной, в кошмарах они не появлялись, лишь смутно ощущалось их успокаивающее присутствие. Обычно ей снилось одно и то же – к дому со стороны моря приближается прекрасная незнакомая женщина с развевающимися на ветру рыжими волосами. Франческа вдруг понимала, что это ее мать. Однако Сюзанна не входила в дом, а заглядывала в окна, будто высматривая кого-то. Всякий раз, когда она видела дочь, в глазах Сюзанны застывал страх. Франческа бросалась к матери, барабанила кулаками по стеклу, но на нее смотрело лишь собственное лицо, обезображенное шрамом.
Франческа просыпалась в холодном поту. Несколько мгновений после этого она все еще находилась во власти кошмара, ей чудился огонь – языки пламени лизали ноги, спину… Потом наваждение рассеивалось, и ее охватывали гнетущая пустота и ужас перед жизнью. Она разгадала смысл этих снов: она была приговорена к ним за гибель Майкла. Франческа обрекла его на смерть в ту ночь, когда он сделал ей предложение, а она не открыла ему правду. Оглядываясь назад, Франческа понимала, что каждый поступок приближал ее к пожару. Но именно Майкл, всегда желавший жене только добра, стал искупительной жертвой.
Сначала Франческа решила, что она так же виновна, как Сюзанна, но потом стала сознавать, что должна взять на себя ответственность и за нее.
Эдуард несколько раз пытался вызвать Франческу на откровенность, но она стыдилась рассказывать о своей жизни, состоящей лишь из утрат и разлук. Все, кого любила Франческа, покинули ее – мать, Джек, Жози, Майкл. Она боялась, что, услышав об ее кошмарах, Эдуард догадается: рубец на щеке лишь внешнее проявление душевных изъянов – и отвернется от нее.
Врач же, считая причиной затянувшейся депрессии Франчески уродливый рубец, решил пойти на риск и выполнить тонкую пластическую операцию по пересадке тканей. Он считал, что, улучшив внешность Франчески, поднимет ей дух. Однако Эдуард не обнадеживал ее, а она сама не слишком верила в чудо. Тем не менее Франческа согласилась на операцию с радостью, полагая, что наркоз дарует ей на время блаженное забытье. От всего прочего она не ждала ничего путного. Шрам отныне символизировал ее вину. Что толку избавляться от внешнего проявления, если внутри все остается прежним? Просыпаясь после наркоза, замотанная в бинты Франческа звала Майкла. Ей привиделось, что он жив.
Через несколько дней Эдуард снял бинты. Он казался подавленным, и его взгляд выражал профессиональное любопытство. Франческа поняла, что врач потерпел поражение. Простому смертному не дано исцелить ее.
В больнице до Франчески дошли слухи, что леди Джейн созналась в преднамеренном поджоге и заключена под стражу. Франческа воспрянула духом. Садовник Джо видел, как кто-то пытался открыть снаружи стеклянную дверь детской еще до Франчески. Очевидно, леди Джейн собиралась спасти Кристофера. Решив, что Майкла нет дома, поскольку его машины не было в гараже, она вознамерилась погубить только Франческу.
Погребальный колокольный звон, гудевший в голове Франчески с похорон Майкла, наконец смолк. Юность ее закончилась. Теперь она будет свободна, если удастся избавиться от воспоминаний и горького осадка в душе.
На период восстановления молодая женщина поселилась в большом уединенном коттедже на самом краю владений. Коттедж стоял в отдалении от других домиков для гостей, и небольшая рощица апельсиновых деревьев скрывала его от посторонних глаз. У Кристофера была собственная комната, но играл он в гостиной. Франческа наблюдала, как мальчик строит замки из деревянных кубиков или пускает поезд по маленькой железной дороге, и на сердце у нее становилось легче. Она надеялась, что чистота и невинность ребенка, его детские радости исцелят ее израненную душу. Но, уложив сына в кроватку и укрыв его одеяльцем, Франческа оставалась наедине со своими горькими мыслями. Каждый день секретарша приносила ей папки с санаторной документацией, но она не могла сосредоточиться. Франческа подписывала бумаги, пыталась записывать на диктофон письма, но мысли ее все время уносились в темное прошлое. Ей не хватало духу посылать клиентам, как прежде, теплые приветственные записки. Планы нововведений или рекламных мероприятий она одобряла, не прочитывая. Несколько раз Франческа задумывалась о том, что ее вклад в их общее с Эдуардом предприятие слишком мал, и врач, вероятно, разочарован, поскольку она не уделяет делам прежнего внимания. Увы, к ней никогда уже не вернутся силы, а заменить Франческу было некому.
Однажды в комнату вошла взволнованная Аполлония.
– Дорогая, вы видели газеты? Да что я спрашиваю, конечно, нет! Сидите тут в одиночестве и даже не знаете, что творится на белом свете!
Франческа подняла глаза от вышивания и посмотрела на гостью.
Аполлония опустила глаза, едва увидев ярко-алый шрам. Эдуарду удалось значительно уменьшить его, и теперь на щеке осталась лишь неровная полоска, протянувшаяся от уха до ямочки на щеке. Она напоминала след от удара плетью. Однако ожог затронул слишком глубокие слои тканей, поэтому темный пигмент не позволял шраму принять цвет здоровой кожи.
Эдуард предупреждал Франческу, что рубец, вероятно, будет всегда походить на свежую рану.
«Как жаль, – думала герцогиня, – у Франчески прекрасное лицо, но справа она настоящий ангел с полотен Джотто, а на левую щеку невозможно смотреть без дрожи. Неудивительно, что Франческа прячется от людей. Этот шрам пугает, подобно колокольчику прокаженного».
Стараясь не выказывать сострадания, Аполлония бодро сообщила:
– Суд окончен. Леди Джейн вынесли приговор.
– Бедная женщина! – вздохнула Франческа. – Должно быть, она ужасно страдает оттого, что убила Майкла.
Аполлония не верила своим ушам. Отрешенность Франчески ужаснула ее.
– Вы сочувствуете ей, несмотря на то что она сделала? Впрочем, судья тоже проявил к ней милосердие. Иного и ждать не приходилось – ведь ее защищали лучшие адвокаты Нассау!
– Каков приговор?
– Поскольку она сделала добровольное признание, суд принял прошение о помиловании, приняв во внимание невменяемость леди Джейн.
– Но она же и вправду безумна, Аполлония! Это вполне справедливо.
Франческу преследовало чувство, что это преступление связало ее с теткой Майкла неразрывными узами. Когда молодая женщина пыталась представить себе, как леди Джейн поливает керосином дом, ей казалось, что она сама подготовила почву для пожара.
– Предположим, что это так. Она и в самом деле несла какой-то бред о том, что в доме графа Нордоньи убили ее дочь. Говорят, на первых допросах Джейн только об этом и твердила. Но не помнить, как подожгла дом? Очень странно! И на редкость удобно, не так ли?
– Что же с ней будет?
– Кому, как не вам, дорогая, обвинять леди Джейн во всех несчастьях? Дайте же выход гневу, и вам станет легче, – осторожно предложила Аполлония. – Только чудо и самопожертвование Майкла спасли вашего сына. А этой злодейке нечего опасаться правосудия. В худшем случае она проведет несколько лет в какой-нибудь психиатрической клинике в Англии. А если она внезапно придет в себя и сумеет убедить врачей, что находится в здравом уме, то и того меньше. Думаю, они легко ей поверят.
– Вы полагаете, она могла натворить такое, будучи в своем уме? – удивилась Франческа.
– Не знаю. Я твердо уверена в одном: был убит прекрасный человек и чудесный отец. Эта женщина слишком опасна, чтобы через семь лет выпустить ее на свободу. Господи, а что она с вами сделала! – воскликнула Аполлония.
Франческа покачала головой:
– Слишком много было горя и страданий. Леди Джейн по-своему любила Майкла, теперь я поняла это. Она не могла простить, что я отняла его у нее. Кроме того, она ненавидела меня за то, что сделала моя мать.
– Франческа, ваша мать была необыкновенной женщиной. Разумеется, мелкие душонки ей завидовали. Если что и свело леди Джейн с ума, так это зависть.
Франческа снова склонилась над вышиванием. Ее утомила горячность Аполлонии, а к глазам почему-то подступили слезы. Возможно, все дело в том, что речь зашла о ее матери. Прежде Франческе казалось, что она похожа на Сюзанну. Внешнее сходство – все, что унаследовано ею от матери. Однако теперь не осталось и этого.
– Послушайте, дорогая, с какой стати я распаляюсь из-за того, что происходит? Это вы должны негодовать, поскольку и полиция, и газеты покрывают злодейку! Подумайте, во что вы превратитесь, запершись здесь со своими воспоминаниями? Может, махнем осенью во Францию? Перемена обстановки пойдет вам на пользу.
– Неужели вы так скоро уезжаете?
– Да. Я получила письмо от Марио. Он собирается в Нассау, но вернуться хочет вместе со мной.
Франческа улыбнулась: вот почему возбуждена Аполлония. Марио – ненадежный любовник.
– Приезжает сюда? А не лучше ли поостеречься этого Марио? Он уже причинил вам немало боли.
– Он пишет, что не может больше ждать и появится в Нассау на следующей неделе. Что мне делать? Дорогая, как я брошу вас здесь одну, изнемогающую под грузом прошлого? Вы должны отправиться со мной во Францию – если не ради себя, то хотя бы ради меня, иначе я с ума сойду от тревоги за вас.
Перед обаянием Аполлонии не устояла даже подавленная Франческа.
– Но кто позаботится о санатории?
– Как кто, конечно, Эдуард! Все равно, пока вы окончательно не поправитесь, от вас мало проку. Иногда мне даже кажется, что вы мешаете Эдуарду.
Однако Франческа еще не уступила.
– Дело не только в «Розе Лайфорда», Аполлония. Как бы высоко я ни ценила вашу заботу, у меня есть серьезные причины отказаться. Я волнуюсь за Кристофера. Мальчик пережил ужасное потрясение, потеряв разом и дом, и отца. Не знаю, что он помнит о той ночи, но боюсь, в чужой стране Кристофер почувствует себя еще более неуверенно.
– Чепуха! Ребенок очень чутко реагирует на настроения матери. Если она счастлива, то и он счастлив. Если расстроена и подавлена, то и он тоже. Лучшее, что вы можете сделать для бедного малыша, – это успокоиться и обрести душевное равновесие. Вам необходимо сменить обстановку.
Аполлония так настаивала, что Франческа смутилась.
– Хорошо, Аполлония, я подумаю.
– Простите, если я говорила слишком резко, но я забочусь о вас. Ну кто еще на белом свете за вами присмотрит?
Франческа невесело улыбнулась:
– Да, если бы не вы с Эдуардом, я была бы совсем одинока.
– Что ж, тогда относитесь ко мне как к матери.
Поцеловав Франческу, Аполлония удалилась, надеясь, что ее усилия не пропали даром. Однако едва она скрылась за дверью, как улыбка Франчески угасла. Ей не хватало духу спасать себя, и она понимала, что поездка не поможет – в Париже ей будет так же одиноко, как и в Лайфорд-Кэй. И уж конечно, Франческа не могла относиться к Аполлонии как к матери, особенно теперь, когда Сюзанна снилась ей каждую ночь. Молодая женщина подсознательно стремилась последовать за матерью в бесплотный мир теней, в царство вечной ночи.
Внезапно Франческа услышала шорох, доносившийся снаружи. Может, кто-то прячется поблизости и наблюдает за ней? Кристофер заснул на ковре. Взглянув на светловолосого малыша с нежным личиком и большими глазами, Франческа вздрогнула, испугавшись за сына. Заметив какое-то движение за окном, она быстро встала и открыла дверь.
– Кто здесь? – крикнула она, выходя в сад.
Молчание.
– Я знаю, что здесь кто-то есть. Выходите!
Сзади донесся какой-то звук. Франческа быстро обернулась и застыла: из дома, прижавшись к стеклу с внутренней стороны, на нее смотрело темное лицо. О Боже, да ведь там Кристофер! Франческа бросилась в дом.
Она увидела молодую женщину, попятившуюся к дивану. Руки ее дрожали, в темных глазах застыл страх. Кристофер не проснулся.
– Жози! – выдохнула Франческа, не сразу узнав подругу в болезненно худой женщине с запавшими глазами, резко обозначившимися скулами и мрачным выражением лица. – Что ты здесь делаешь? – Франческа пыталась говорить доброжелательно, но вопрос прозвучал враждебно.
– Мне не следовало приходить, – глухо пробормотала Жози. Ее зеленые глаза утратили блеск, а белки почему-то покраснели.
Ее болезненный вид встревожил Франческу.
– Ты не должна была бросать меня. Почему ты так поступила?
Казалось, Жози не слышала ее.
– Франческа, ко мне приходила полиция и спрашивала про Майкла. Я сказала им, что не видела его с тех пор, как он ушел из бара в ту последнюю ночь. Ты мне веришь?
– Конечно, верю. Я и не думала, что ты в этом замешана.
– Иногда я вижу огонь, дом, охваченный пламенем.
– Прошу тебя, Жози, сядь. Я налью тебе чай.
Та неожиданно улыбнулась. Но в этой смущенной улыбке не было почти ничего от прежней теплоты. Радость, некогда светившаяся на ее лице, исчезла бесследно. Франческа заметила, что подруга постарела.
– Я очень рада, что ты пришла, – сказала она. – С нами многое произошло. Пойдем на кухню поговорим.
Жози покорно последовала за ней. Кухня сияла чистотой, но казалось, здесь ни к чему не притрагивались.
– Я теперь редко готовлю, – объяснила Франческа. – Только для Кристофера.
– Это твой сын?
– Да.
– Майкл мне о нем рассказывал. Он ужасно гордился мальчиком.
Франческа поставила на плиту чайник и обернулась.
– Откуда ты знаешь Майкла?
– Однажды он зашел в бар, где я выступала. – Жози прикусила губу. – Но дело не только в этом. Я с самого начала знала, что он твой муж. Майклу просто хотелось с кем-то выпить, а я стремилась к большему.
Франческа смотрела на Жози с возрастающей тревогой, боясь ее откровений. Да, хорошо бы вернуть подругу – ту, какой была Жози до поездки в Венецию. Но эта девушка с расширенными зрачками казалась ей почти незнакомой.
– Но я бы не стала устраивать пожар, – внезапно проговорила Жози.
– Разумеется, ты бы этого не сделала.
Жози хрипло и зловеще расхохоталась.
– «Разумеется»? Откуда тебе это известно, p'tite soeur? Что ты вообще об этом знаешь?
– Жози, о чем ты?
При ярком освещении смуглое лицо девушки выглядело неестественно бледным. «Наверное, она голодает и у нее полуобморочное состояние», – подумала Франческа. Слишком слабая, Жози явно не представляла опасности.
– Уверена, на самом деле ты не думаешь того, что говоришь, – чуть слышно промолвила Франческа.
– Это я разожгла огонь!
– Не может быть! Полиция уже арестовала женщину, сделавшую это. Леди Джейн. Разве ты не читала в газетах?
– Да, я слышала, – пробормотала Жози, – но это сделала я. При помощи заклинания. Я наложила на тебя проклятие.
– Проклятие? Но почему? За что?
– Потому что ты – моя сестра.
– О, дорогая, ты всегда была мне сестрой. Поэтому я так страдала, потеряв тебя.
Жози долго смотрела на нее.
– Ты не поняла, Франческа. Моим отцом тоже был Карло Нордонья. Я узнала об этом в Венеции. А когда вернулась домой, мама все подтвердила. – Она нервно рассмеялась. – Всю жизнь я думала, что мой отец умер, а он, оказывается, был жив. Только стыдился меня.
У Франчески сжалось сердце.
«Жози – моя сестра, дочь моего отца? Неудивительно, что между нами всегда существовала такая прочная связь и мы даже умели читать мысли друг друга».
Франческа представила себе отца так ярко, словно он и сейчас стоял перед ней – отчужденный, величественный, гордый. Ох уж эта гордость! Именно из-за нее она провела большую часть жизни вдали от Карло, по другую сторону океана. Гордость не позволила ему признать Жози дочерью. Интересно, что еще? Может, и ее мать пала жертвой гордости Карло Нордоньи?
– Это заставило меня произнести заклинание, – продолжала Жози.
– Даже после того как Джек тебя бросил, ты все равно ухитрилась стать счастливой! Встретила Майкла, вы поженились. У тебя было все: муж, ребенок, процветающий бизнес. Твои фотографии печатали все журналы. Тебе все в жизни давалось легко, все тебя любили.
До Франчески постепенно начинал доходить смысл этих слов.
– Ошибаешься. Такое ли великое счастье – любовь моих родителей? Думаю, тебе досталось от одной Марианны больше любви, чем мне – от них двоих. А уж что я унаследовала от матери, одному Богу известно. Иногда мне кажется, что на мне лежит печать смерти. И уж конечно, я больше виновата в смерти Майкла, чем ты. Ты любила его?
Жози покачала головой:
– Нет, мы были едва знакомы. А ты?
Франческа с трудом сдержала слезы.
– Я никогда не была справедлива к Майклу!
– Жизнь вообще несправедлива, – с горечью заметила Жози.
Тут в кухне появился растрепанный Кристофер.
– Мама, кто это? – спросил он и уткнулся в колени Франчески. Потом с опаской посмотрел на гостью.
– Кристофер, это Жози, моя подруга. Может, поздороваешься с ней?
Ошеломленная, Жози пожала ручонку Кристофера. Ребенок был копией Джека, но цветом глаз и волос он пошел в мать. Франческа уже давно считала, что никто не знает настоящего отца ребенка, но реакция Жози ее встревожила.
Кристофер снова уткнулся в ее колени. Засмеявшись, Франческа протянула Жози чашку чая, и та, потянувшись за ней, быстро сунула в рот пилюлю, что не укрылось от внимания ее подруги.
– Мы с Жози росли вместе и часто играли с ней, когда были такими маленькими, как ты.
– Я не маленький, – смущенно возразил Кристофер.
– Да ты просто великан! – Жози улыбнулась. – Можно я возьму тебя на руки?
Она едва удержала мальчугана.
«До чего же ослабла Жози, – подумала Франческа. – Живая, энергичная, веселая, она излучала прежде жизненную силу. Что же с ней случилось?»
– Беги в гостиную, Кристофер, поиграй с поездом, – сказала Франческа. Но мальчик, не желая уходить, возился возле матери.
Когда наконец Кристофер ушел, она обратилась к Жози:
– Ты плохо себя чувствуешь?
– Хорошо.
– Я видела, как ты принимала таблетку, – осторожно заметила Франческа.
– Это всего лишь антигистамин, я простужена.
Пока они пили чай, воцарилось неловкое молчание. Их прежнее взаимопонимание исчезло. «Как бы много страданий ни выпало мне, – размышляла Франческа, – Жози, видимо, пережила не меньше». Она почти не поднимала глаз, но ее внутреннее беспокойство давало о себе знать так же явственно, как красный шрам на щеке Франчески.
