Текст книги "Столетняя война (ЛП)"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 123 страниц)

– Но у нас уже есть Грааль, – сказал Шарль, подняв ларец.

– Шарль, – стал терпеливо втолковывать брату кардинал, – есть еще настоящий Грааль, и если англичанин его найдет, тот, что ты держишь сейчас в руках, тебе не понадобится. Понимаешь? Но если из англичанина ничего вытянуть не удастся, ты объявишь, что получил от него этот Грааль. Доставишь его в Париж, мы отслужим мессу, и через год-другой я буду жить в Авиньоне. А потом, в свое время, мы перенесем папский престол в Париж, и весь мир будет преклоняться перед нами.

Обдумав полученные распоряжения, Шарль решил, что в них много излишних сложностей.

– А почему не взять да и не предъявить Грааль прямо здесь?

– Если Грааль будет найден в Париже, никто не поверит в его подлинность, – ответил кардинал, не сводя глаз с висящего на стене распятия из слоновой кости. – Меня заподозрят в честолюбивых происках. Нет уж, Грааль должен прибыть издалека, из тех мест, где он, как признают все, находился в прежние времена, чтобы слух об обретении святыни опережал ее появление. Люди должны выстраиваться вдоль дороги и падать на колени, чтобы приветствовать чашу.

Шарль понял, что кардинал прав.

– А почему не убить Вексия прямо сейчас?

– Потому что он ревностно ведет поиски истинного Грааля, а если таковой существует, я хочу его получить. Кроме того, его имя Вексий, и многим известно, что его семья некогда обладала Граалем, и если он окажется причастен к обнаружению реликвии, это придаст всей истории убедительность. Еще причина? Он человек знатного рода. Он может командовать воинами, а без воинской силы этого англичанина из его логовища не выковырять. Или ты всерьез думаешь, что сорок семь рыцарей и ратников последуют за тобой?

Отряд, которым командовал Вексий, был набран кардиналом из вассалов церкви, сеньоров, завещавших свои земли церкви во искупление своих грехов, и этот поход обходился кардиналу недешево. Участвующие в нем вассалы на весь год освобождались от уплаты годовой ренты.

– Мы с тобой, Шарль, вышли из грязи, – сказал кардинал. – Ратники отнеслись бы к нам с презрением.

– Наверняка найдется сотня могущественных сеньоров, которые готовы искать Грааль, – предположил Шарль.

– Тысяча найдется, – мягко согласился кардинал, – но стоит им заполучить святыню, они тут же отвезут находку своему королю, а этот глупец, чего доброго, потеряет его, как уже потерял многие владения, уступив их англичанам. Вексий, в отличие от них, служит мне, как согласился бы служить любому другому, но это лишь до поры до времени. Я знаю, что он сделает, если раздобудет Грааль: присвоит его. Поэтому ты убьешь его прежде, чем ему представится такая возможность.

– Похоже, он не из тех, кто легко позволит себя убить, – высказал беспокойство Шарль.

– Вот потому, брат, я и хочу поручить это тебе. Тебе и твоим головорезам. Не подведи меня.

В ту ночь Шарль изготовил новое вместилище для поддельного Грааля. Это был кожаный футляр вроде тех, в каких арбалетчики носят свои толстые короткие стрелы. Он обернул стеклянную чашу и золотую оправу в полотно, уложил их в опилки и запечатал кожаный короб воском.

И на следующий день Гаспар получил свободу. Нож вспорол ему живот и грудь, так что умирал он долго и мучительно, в луже крови. Иветта кричала так громко, что сорвала голос, и когда тот же нож разрезал на ней платье, она не сопротивлялась. Десять минут спустя, в знак благодарности за полученное удовольствие, Шарль убил ее быстро.

Потом башня была заперта.

И Шарль Бессьер, надежно закрепив кожаный колчан на бедре, повел своих молодцов на юг.

* * *

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

Томас негромко произнес эти слова вслух и перекрестился.

Почему-то ему показалось, что этой молитвы недостаточно, и он, обнажив меч, вонзил его острием в землю, поставив его рукоять как крест, и, опустившись на одно колено, повторил то же самое по латыни:

– In nomine patris et filii, et spiritus sancti, amen.

«Господи, помилуй меня», – подумал лучник и попытался вспомнить, когда последний раз был на исповеди.

Сэра Гийома столь неожиданный приступ набожности удивил.

– Ты вроде бы говорил, что их немного.

– Так и есть, – сказал Томас, встав и засунув меч в ножны. – Но перед боем не мешает помолиться.

Сэр Гийом небрежно перекрестился, потом сплюнул.

– Если их там немного, мы их прикончим.

Томас не знал ни кто эти люди, ни откуда они, ни движутся ли в прежнем направлении или повернули? Они появились не со стороны Бера, ибо графский замок находился на севере, а отряд ехал с востока. Одно было хорошо: он знал, что численное превосходство на его стороне. У него и сэра Гийома под рукой имелось двадцать лучников и сорок два ратника, тогда как в чужом отряде вдвое меньше всадников. Многие из новых ратников Томаса недавно были рутьерами и поступили на службу ради возможности пограбить. Предстоящая стычка их радовала, потому что давала возможность разжиться лошадьми, оружием и доспехами, а возможно, и пленниками, за которых можно получить выкуп.

– Ты уверен, что это были не коредоры? – спросил его сэр Гийом.

– Никакие не коредоры, – уверенно ответил Томас.

Для разбойников те люди имели слишком хорошее вооружение, слишком хорошие доспехи и слишком хороших лошадей.

– Они ехали под знаменем, – добавил он. – Правда, оно обвисло, и я не смог разглядеть герб.

– Так может быть, все же рутьеры? – предположил сэр Гийом.

Томас покачал головой. Трудно было бы объяснить, зачем шайка рутьеров забрела в такие глухие места, а если и забрела, то зачем ей понадобилось выступать под каким-то знаменем. Всадники, которых он видел, более всего походили на военный патруль, не говоря уж о том, что перед тем, как развернуть коня и галопом ускакать обратно в деревню, Томас отчетливо разглядел на спинах вьючных лошадей связки копий. Рутьеры, найдись у них вьючные животные, скорее нагрузили бы их не оружием, а узлами с пожитками и припасами.

– Думаю, – предположил он, – этих людей послали из Вера в Астарак после того, как мы там побывали. Может быть, решили, что мы вернемся ощипать эту деревню во второй раз?

– Стало быть, это враги?

– А разве у нас тут есть друзья? – спросил Томас.

Сэр Гийом ухмыльнулся.

– Говоришь, два десятка?

– Может быть, чуть больше, – сказал Томас, – но не более тридцати.

– Может быть, ты не всех увидел?

– Поглядим и узнаем, так ведь? – отозвался Томас. – Если они прискачут.

– Арбалеты?

– Ни одного не заметил.

– Тогда будем надеяться, что прискачут, – алчно произнес сэр Гийом.

Он, как и любой солдат, мечтал разжиться богатой добычей. Ему позарез требовались деньги, и немалые, чтобы, действуя где силой, где подкупом, вернуть свои ленные владения в Нормандии.

– Может быть, это твой кузен? – предположил рыцарь.

– Боже правый! – воскликнул Томас. – О нем-то я и не подумал.

Он непроизвольно потянулся назад и постучал по своему тисовому луку, потому что любое упоминание о кузене предполагало зло. И лишь потом на него накатило возбуждение: а вдруг это и правда Ги Вексий, лезущий, ничего не подозревая, прямо в западню.

– Если это Вексий, – сказал сэр Гийом, прикоснувшись пальцем к страшному шраму на своем лице, – значит, он мой. Я сам его убью.

– Он мой, – возразил Томас. – И он нужен мне живым. Живым.

– Ты это Робби скажи, – угрюмо усмехнулся сэр Гийом. – Он ведь тоже поклялся прикончить твоего родича.

Шотландец хотел отомстить Вексию за смерть брата.

– Может быть, это вовсе и не он, – отозвался Томас, хотя, конечно, очень хотел, чтобы нынешним врагом оказался его ненавистный кузен, ведь предстояла не битва, а избиение.

Попасть в деревню чужие всадники могли только одним путем – через брод, если, конечно, не решат поискать другую переправу, выше или ниже по течению. Однако местный крестьянин, которого припугнули, приставив меч к горлу его новорожденной дочери, поклялся, что до ближайшей переправы не менее пяти миль, так что пришельцам предстояло проехать от брода по деревенской улице. И по дороге к следующей деревне, на пастбище, их ждала смерть.

Пятнадцать ратников приготовились защищать деревенскую улицу. Они расположились в засаде, на задворках самого большого дома, с тем чтобы, как только со стороны брода появится враг, мигом преградить ему путь. Для этой цели сэр Гийом реквизировал крестьянскую телегу, которую предстояло внезапно выкатить поперек улицы, чтобы задержать всадников. Впрочем, Томас сильно сомневался, что его конникам вообще придется вступить в бой, ибо по обе стороны дороги, за живыми изгородями пастбищ, были расставлены лучники. Им предстояло стрелять первыми по ничего не подозревающему врагу с близкого расстояния. Пользуясь тем, что было достаточно времени, они хорошо подготовились, повтыкав побольше стрел наконечниками вниз в землю.

Ближе всего под рукой были воткнуты стрелы с широкими, плоскими, клиновидными наконечниками, снабженными зазубринами, чтобы стрелы невозможно было извлечь из раны. Лучники всегда имели при себе точильные камни и оттачивали эти наконечники до остроты бритвы.

– Подпустите их поближе, – наставлял Томас. – Не стреляйте, пока они не доскачут до межевого камня.

У дороги стоял белый межевой камень, обозначавший конец одного выпаса и начало другого. Как только первые всадники поравняются с ним, в их коней полетят стрелы с широкими наконечниками, предназначенные для того, чтобы наносить животным страшные раны. От невыносимой боли кони начнут беситься. Часть коней падет, часть начнет метаться, но уцелевшие продолжат атаку, и когда они окажутся близко, лучники сменят стрелы, перейдя на пробойники.

Стрелы-пробойники предназначались для пробивания доспехов, самые лучшие изготавливались из древесины двух видов. Хвостовая часть стрелы, несущая оперение, изготавливалась из того же ясеня или тополя, но спереди, с помощью копытного клея, к ней крепился шести– или восьмидюймовый отрезок более тяжелого дуба, на который и насаживался остро отточенный наконечник длиной в средний палец взрослого мужчины, но тонкий, как женский мизинец. Это похожее на иглу или шило острие, укрепленное на тяжелом дубовом древке, не имело никаких зазубрин. То был острый, прочный стальной шип, пробивавший кольчугу, а при удачном попадании под прямым углом – даже стальные латы. Стрелы с широкими наконечниками предназначались для лошадей, а стрелы с узкими пробойниками – для облаченных в доспехи воинов. И если всадникам требовалась минута, чтобы домчаться от межи до края деревни, то лучники Томаса могли за это время выпустить триста стрел, имея вдвое больше в запасе.

Томас уже проделывал это раньше, много раз. Он освоил это ремесло в Бретани, стреляя из-за таких же живых изгородей и участвуя в истреблении множества врагов. Французы, узнав на собственной шкуре, что такое боевой лук, взяли за обычай высылать вперед арбалетчиков, но английские стрелы убивали их прежде, чем они успевали перезарядить свое мощное, но не скорострельное оружие, и всадникам оставалось только либо бросаться в атаку, либо отступать. Как бы то ни было, английские лучники господствовали на полях сражений Европы, ибо другие народы не овладели стрельбой из тисового лука.

Лучники, как и люди сэра Гийома, находились в укрытии, а ратники под началом Робби задержались на виду как приманка на возвышавшемся с севера от деревенской улицы кургане. Кто-то копал, остальные сидели на земле, как будто отдыхая. Двое следили за костром, дым которого приманивал врага. Томас с Женевьевой подошли к кургану, и, пока девушка ждала у подножия, лучник, поднявшись наверх, заглянул в яму, выкопанную сэром Гийомом.

– Пусто?

– Камешков уйма, – усмехнулся Робби, – но золотых самородков не видно.

– Ты знаешь, что делать?

Робби весело кивнул.

– Дождаться, когда их наступление расстроится, и атаковать.

– Только не ударь раньше времени.

– Мы не ударим раньше времени, – ответил за шотландца англичанин по имени Джон Фэрклот.

Ратник был старше Робби и годами, и опытом, и, хотя знатное происхождение давало шотландцу право командовать всадниками, у него хватало ума прислушиваться к советам бывалых, видавших виды воинов.

– Мы тебя не подведем, – весело заверил Томаса шотландец.

Лошади его ратников стояли наготове за курганом. При появлении врага ратники должны были быстро сбежать вниз и сесть в седла, а когда неприятельская атака захлебнется под стрелами, зайти в тыл противнику, поймав его таким образом в ловушку.

– Не исключено, что к нам в гости спешит мой кузен, – сказал Томас. – Ручаться не стану, но это вполне возможно.

– Мы с ним в ссоре, – промолвил Робби, вспомнив убитого брата.

– Робби, он нужен мне живым. У меня есть к нему вопросы, на которые я хочу получить ответы.

– Ладно, получишь свои ответы, а мне потом нужна его глотка.

– Сперва ответы, глотка потом, – отозвался Томас и обернулся. Женевьева позвала его от подножия кургана.

– Я что-то заметила, – сказала она, – там, под каштанами.

– Не смотреть в ту сторону! – крикнул Томас тем людям Робби, которые слышали эти слова, а сам, лениво потягиваясь, словно нехотя повернулся и устремил взгляд за речушку.

Сперва он увидел только двух крестьян, которые несли через брод связки кольев, и подумал было, что Женевьева их и заметила, но, посмотрев на другой берег, разглядел трех спрятавшихся за деревьями всадников. Очевидно, они считали себя надежно укрытыми, но в Бретани Томас научился замечать опасность в чащах и зарослях.

– Это их разведка, – сказал он шотландцу. – Теперь ждать недолго, а?

Томас натянул лук.

Робби вгляделся повнимательней.

– Один из них, кажется, священник, – сказал он без особой уверенности.

– Просто на нем черный плащ, – предположил Томас, вглядевшись в том же направлении.

Трое всадников повернули и скоро скрылись за деревьями.

– А что, если это граф Бера? – спросил Робби.

– Допустим, это так. Ну и что?

Чувствовалось, что Томаса такая возможность не воодушевила. Очень уж ему хотелось схватиться с кузеном.

– Вот будет выкуп так выкуп!

– Это точно.

– Так ты не будешь против, если я останусь, пока он не будет выплачен?

Этот вопрос неприятно поразил Томаса. Он уже привык к мысли, что Робби уйдет из отряда и не будет больше баламутить людей своей ревностью.

– Ты хочешь остаться?

– Чтобы получить мою долю выкупа, – вскинулся Робби. – А что в этом такого?

– Нет-нет, – поспешил успокоить друга Томас. – Ты получишь свою долю, как же иначе.

Он подумал, что, пожалуй, уж лучше выплатить Робби его долю вперед из своего кармана и таким образом ускорить продвижение шотландца по его покаянной стезе, но сейчас было не время делать это предложение.

– Смотри не бросайся в бой слишком рано! – снова остерег он молодого человека. – Ну, с Богом, Робби!

– Нам давно пора как следует подраться, – сказал Робби, воспрянув духом. – Не давай своим лучникам убивать богатых всадников. Оставь нескольких и для нас.

Усмехнувшись, Томас спустился с кургана, нацепил тетиву на лук Женевьевы и направился с ней туда, где скрывался со своими людьми сэр Гийом.

– Ждать уже недолго, ребята, – сказал он, взобравшись на телегу, чтобы выглянуть через забор на дорогу.

Его лучники, затаившиеся за живой изгородью, уже наложили на луки первые стрелы с широкими наконечниками.

Томас присоединился к ним и принялся ждать. Ожидание затягивалось. Время, казалось, замедлилось, оно еле ползло, чуть ли не замерло на месте. Ожидание показалось Томасу столь долгим, что у него появилось опасение: а что, если враги догадались о засаде и двинулись в обход, чтобы ударить с тыла или с фланга. Кроме того, могло статься, что из городка Массюб, находившегося не так далеко, послали людей выяснить, с чего это в деревне разожгли сигнальный костер.

Сэр Гийом разделял его беспокойство.

– Ну где же они, черт возьми? – спросил он, когда Томас вернулся во двор и снова взобрался на повозку, чтобы посмотреть, что делается за рекой.

– Кто их знает.

Томас всматривался в даль, но не видел в каштановой роще ничего, что бы могло его насторожить. Листья уже начали желтеть. Две свиньи рылись среди стволов.

На сэре Гийоме был хоберк – длинная, до лодыжек, кольчуга, покрытый вмятинами от ударов нагрудник, подвязанный веревкой, и только один наруч на правой руке. Голову его защищал обыкновенный салад, что-то вроде железной шляпы с широкими, наклонными полями, отводившими нанесенный сверху удар. Это была простая, дешевая разновидность шлема, защищавшая не так надежно, как более сложные и дорогие. Конники Томаса в большинстве были одеты в такие же доспехи, состоящие из разрозненных частей, случайно собранных на полях сражений. Полного комплекта стальных лат не было ни у кого, кольчуги зачастую были продырявленные и зачиненные вместо железных колец кожаными заплатами, и далеко не каждый мог похвастаться щитом. Щит сэра Гийома был сделан из ивовых планок, покрытых кожей; нарисованный на нем герб с тремя желтыми ястребами на голубом поле выцвел почти до неузнаваемости. Еще один щит с эмблемой в виде черного топора на белом фоне был только у одного воина, но он знать не знал, кому принадлежит этот символ. Ратник снял этот щит с мертвого врага в стычке под Агийоном, одним из главных опорных пунктов англичан в Гаскони.

– Наверняка щит английский, – рассудил боец.

Он был бургундским наемником, сражался против англичан и остался не у дел, когда после падения Кале было заключено перемирие. Он был очень рад, что пристроился на одной стороне с тисовыми луками.

– Не знаешь, чей это герб? – спросил наемник.

– Никогда не видел, – ответил Томас. – Откуда у тебя этот щит?

– Засадил его прежнему хозяину меч в хребтину. Под спинную пластину. У него отлетела пряжка, и спинная пластина болталась, как подбитое крыло. Грех было не воспользоваться. Господи, как же он заорал!

Сэр Гийом издал смешок. Он вытащил из-под нагрудника полкаравая темного хлеба, отломил кусок, надкусил и выругался, выплюнув осколок гранита, отломившийся, должно быть, от жернова, когда мололи зерно. Потом он потрогал языком сломанный зуб и выругался еще раз.

Томас посмотрел взглянул на небо и увидел, что солнце стоит уже низко.

– Сегодня нам придется возвращаться домой поздно, – проворчал он. – Засветло не успеть.

– Найдем реку и пойдем вдоль берега, – сказал сэр Гийом, морщась от боли. – Иисус, – пробормотал он. – Проклятый зуб!

– Зубчик чеснока! – посоветовал бургундец. – Положи на зуб дольку чеснока, боль и уймется.

Внезапно свиньи, что паслись в каштановой роще, задрали рыла, принюхались, а потом быстро потрусили на юг. Их что-то спугнуло. Томас предостерегающе поднял руку, чтобы громкие голоса не насторожили приближающихся всадников, и тотчас же поймал за рекой мелькнувший среди деревьев солнечный блик. Он понял, что солнечный луч отразился от вражеских доспехов.

– А вот и гости явились, – сообщил Томас, соскочил с телеги и бегом вернулся к дожидающимся за живой изгородью лучникам. – Просыпайтесь, ребята. Овечки идут на бойню.

Он занял место позади изгороди; рядом, держа лук наготове, встала Женевьева. Томас не верил, что она в кого-нибудь попадет, но улыбнулся ей.

– Смотри не высовывайся и не стреляй, пока они не доедут до межи, – напомнил он девушке, а сам осторожно выглянул поверх живой изгороди.

Вот они! Едва враги показались, Томас понял, что ненавистного кузена среди них нет. На развернутом стяге, с которым выехал знаменосец, был изображен не йал, а оранжевый леопард Бера.

– Не высовываться! – предупредил Томас своих людей, пытаясь сосчитать врагов.

Двадцать? Двадцать пять? Не много, и только у первой дюжины были копья. На каждом щите красовался оранжевый леопард на белом поле, что подтверждало принадлежность отряда к силам графа Вера. Лишь у одного всадника, ехавшего верхом на огромном, покрытом кольчужной попоной вороном скакуне, желтый щит был с незнакомой Томасу эмблемой в виде красного кулака в кольчужной перчатке. Этот боец был закован в стальные латы, шлем его венчал пышный желто-красный плюмаж. Всего Томас насчитал тридцать одного всадника. Предстояла не схватка, а избиение.

И тут, странное дело, его охватило ощущение нереальности происходящего. Он ожидал, что будет испытывать возбуждение, слегка разбавленное страхом, но вместо этого следил за всадниками так, будто они не имели к нему никакого отношения. Томас заметил, что наступающие не держат строй. Хотя они выехали из рощи ровной шеренгой, стремя в стремя, но она быстро рассыпалась. Копья были в вертикальном положении: опустить их воины собирались, лишь когда окажутся в непосредственной близости от врага. На одном копье трепыхался черный флажок. Хлопали конские попоны, позвякивали на скаку кольчуги и латы. Из-под копыт летели большие комья земли, забрало одного бойца болталось вверх-вниз, в такт аллюру его коня. Затем всадники сбились теснее, чтобы кучно пересечь узкий брод, вода из-под копыт взлетела брызгами, обдавая колени всадников.

Когда первые кони добрались до берега, люди Робби скрылись, и всадники, решив, что начинается азартная погоня за бегущим в панике врагом, пришпорили лошадей. Боевые скакуны с громким топотом устремились вперед по дороге, отряд растянулся в колонну, и, когда ее голова достигла межевого камня, Томас услышал скрип и грохот колес. Это люди сэра Гийома выкатили повозку, перегородив дорогу.

Непроизвольно, повинуясь инстинкту, Томас взял вместо стрелы с широким наконечником другую, предназначенную для пробивания брони. Конь всадника с желто-красным щитом был надежно прикрыт кольчужной, нашитой на толстую кожаную подкладку попоной, и было ясно, что простая стрела эту защиту не возьмет. Англичанин оттянул тетиву к уху, и оперенная стрела вонзилась в грудь вороному. Томас, не мешкая, выпустил вторую, за ней третью, отстраненно дивясь тому, как невелик урон, нанесенный врагу тучей стрел. Ни одна лошадь не упала, ни один всадник даже не замедлил хода, хотя из толстых защитных попон торчали оперенные древки. Он снова натянул лук, выпустил стрелу, почувствовал, как тетива щелкнула по наручу, прикрывающему его левое запястье, выхватил новую стрелу, и только тут две передние лошади под лязг металла с глухим стуком рухнули на землю. Выпущенная Томасом стрела-пробойник пронзила кольчужную попону огромного вороного скакуна. Животное вскинулось и замотало головой, изо рта пошла кровавая пена. Томас послал следующую стрелу во всадника и увидел, что она глухо ударилась о щит, отбросив всадника назад, к высокой задней луке седла.

Две лошади бились в агонии на земле, вынуждая остальных всадников огибать это препятствие, в то время как их продолжали осыпать стрелами. Дрогнуло поднятое копье и, выпав из руки воина, пронзенного в грудь сразу тремя стрелами, покатилось по земле. Его конь испуганно прянул в сторону и понесся перед нападающей шеренгой, атака сбилась.

Том выстрелил снова, использовав стрелу с широким наконечником, чтобы поразить лошадь в тылу вражеского отряда. Взвилась стрела из лука Женевьевы, девушка усмехнулась. Сэм выругался: у него лопнула тетива, и он отступил на шаг, чтобы нацепить на лук новую. Рослый вороной конь, уже раненный, сбился на шаг, и Томас поразил его в бок второй стрелой, на сей раз с узким наконечником. Она вонзилась под левым коленом всадника.

– По коням! – выкрикнул сэр Гийом.

Томас понял: нормандец прикинул, что до его засады враг не доскачет, и решил сам броситься ему навстречу.

Где же Робби? В рядах нападавших некоторые начали поворачивать назад к реке. Томас выпустил вдогонку малодушным четыре быстрые стрелы с широкими наконечниками, а пятую, пробойник, нацелил во всадника на вороном коне. Стрела отскочила от великолепного стального нагрудника, но боевой скакун споткнулся и припал на передние колени. Знаменосец, державший стяг Бера, бросился на помощь рыцарю, но Томас всадил ему стрелу в шею. Почти одновременно в него угодили еще две стрелы. Он выронил знамя, опрокинулся навзничь, но ноги его застряли в стременах, и тело, из которого торчали три оперенных древка, так и осталось в седле. Люди сэра Гийома вскакивали в седла, обнажали мечи, выстраивались колено к колену, и в этот момент с севера появился отряд Робби. Атака была произведена как раз вовремя, когда противник находился в смятении, и у шотландца хватило ума зайти со стороны реки, отрезав тем самым врагу путь к отступлению.

– Опустить луки! – приказал Томас. – Не стрелять!

Он не хотел, чтобы стрелы задели кого-нибудь из людей Робби. Пора было добывать врага в рукопашной.

Люди Робби врезались во всадников Бера со страшной силой. В отличие от противников они шли в атаку как положено, колено к колену. Сила столкновения была такова, что три вражеские лошади оказались сбитыми наземь. Ратники, выбрав себе противников, схватились за мечи, а Робби, горяча коня, ринулся на вражеского предводителя в великолепных доспехах.

– Дуглас! Дуглас! – кричал Робби.

Жослен пытался удержаться в седле смертельно раненного, подогнувшего колени, но еще не рухнувшего коня, когда позади него раздался этот клич. Он развернулся и яростно рубанул мечом, но Робби принял этот удар на щит и продолжал наседать, пока не ухитрился двинуть своим тяжелым щитом, украшенным алым сердцем Дугласов, по вражескому шлему. Жослен по турнирной привычке не пристегивал шлем ремешком, там это было выгодно, потому что в конце поединка позволяло легко снять прочный стальной горшок, чтобы, улучшив обзор, эффектным ударом завершить бой с полуоглушенным соперником. Теперь эта привычка обернулась против него: незакрепленный шлем перевернулся задом наперед, крестообразные прорези для глаз переместились на затылок, и рыцарь внезапно оказался в темноте. Он наугад размахивал мечом в воздухе, пока не почувствовал, что конь под ним падает. И тут на его шлем снова обрушился удар, на сей раз Робби нанес его мечом. Стальной звон оглушил ослепленного Жослена, а Робби продолжал наносить ему удар за ударом.

Многие из уцелевших ратников бросали мечи и торопливо протягивали перчатки противникам в знак того, что сдаются. Лучники, выскочившие из укрытия, стаскивали их с седел, а всадники сэра Гийома с грохотом пронеслись мимо, преследуя горстку врагов, галопом мчавшихся к броду, чтобы спастись от преследователей. Сэр Гийом догнал всадника и одним взмахом меча сбил с его головы шлем, а скакавший за нормандцем ратник вслед за шлемом срубил и голову. Она, подпрыгивая, покатилась в реку, а обезглавленное тело еще продолжало скакать.

– Я сдаюсь! Сдаюсь! – орал наполовину оглушенный Жослен, не скрывая ужаса. – За меня дадут выкуп!

Это волшебное слово спасало на полях сражений многих знатных людей, и Жослен выкрикнул его несколько раз, громко и отчетливо.

– Выкуп! Выкуп!

Его правая нога была придавлена конем, он по-прежнему ничего не видел из-за сбившегося набок шлема, а если что-то и слышал, то лишь удары, крики и вопли своих товарищей, которых добивали лучники. А потом в глаза ему резко ударил свет: с него стащили шлем, и над ним склонился человек с мечом.

– Я сдаюсь, – торопливо заявил Жослен и только затем, вспомнив о своем звании, торопливо уточнил: – Надеюсь, ты благородного происхождения?

– Я Дуглас из дома Дугласов, – отозвался Робби, – и мой род не уступит ни одному другому во всей Шотландии.

– Тогда я твой пленник, – с сокрушенным сердцем промолвил Жослен.

Ему впору было плакать, ибо смертоносные стрелы англичан, а затем ужас кровавой резни в один миг развеяли все его горделивые мечты.

– Ты кто такой? – спросил Робби.

– Я сеньор Безье, – ответил Жослен, – и наследник графа Бера.

Шотландец, не сдержавшись, издал радостный вопль.

Он стал богачом.

* * *

Граф Бера уже начал жалеть, что не оставил при себе трех-четырех ратников. Не то чтобы он считал, будто ему может понадобиться защита, просто такому знатному сеньору положено иметь свиту, а после отъезда Жослена с отцом Рубером и всех конников при его особе остались лишь оруженосец, слуга да сервы, расчищавшие от земли таинственную стену, которой, как ему хотелось верить, был замурован тайник в алтаре старой часовни.

Он снова чихнул, а потом, почувствовав головокружение, присел на упавший камень.

– Подойди к костру, монсеньор, – предложил его оруженосец.

Этот флегматичный семнадцатилетний парнишка, сын вассала из северной части графских владений, не стремился к приключениям и не выказал ни малейшего желания отправиться добывать себе славу в компании с Жосленом.

– К костру?

Граф прищурился, непонимающе глядя на паренька, которого звали Мишель.

– Мы развели костер, монсеньор, – пояснил Мишель, указывая на дальний конец склепа, где из щепок, оставшихся от разломанных гробов, сложили небольшой костерок.

– Костер, – рассеянно пробормотал граф, которому почему-то никак не удавалось сосредоточиться.

Он чихнул и не сразу смог восстановить дыхание.

– День нынче холодный, монсеньор, – терпеливо промолвил парнишка, – а у огня ты согреешься, и тебе станет лучше.

– Костер, – повторил граф, все еще силясь собраться с мыслями, и тут его осенило. – Ну конечно! Огонь! Молодец, Мишель! Раздобудь факел! Раздобудь и принеси мне.

Оруженосец поспешил к костру и, вытащив из него длинную, горевшую с одного конца ветку вяза, отнес ее графу. Тот нетерпеливо отпихнул сервов от только что обнаруженного в стене отверстия. Это была крошечная дырочка, сквозь которую пролез бы разве что воробей. Заглянув в нее, граф понял, что за ней находится ниша, но, как ни напрягал зрение во тьме, нельзя было ничего разглядеть. Он обернулся к Мишелю, державшему факел.

– Дай мне, дай сюда, – нетерпеливо потребовал граф и, выхватив у оруженосца горящую палку, помахал ею в воздухе, чтобы огонь разгорелся поярче.

Когда палка заполыхала, рассыпая искры, он сунул факел в отверстие и, к своему восторгу, не встретил преграды. Это подтверждало, что за стеной есть свободное пространство. Граф засунул факел еще глубже и бросил на дно, затем наклонился и приложил правый глаз к отверстию, силясь рассмотреть, что находится за стеной.

В спертом воздухе замурованной камеры пламя быстро слабело, но этого света хватило, чтобы разглядеть пространство за стеной. Граф посмотрел, и у него перехватило дыхание.

– Мишель! – натужно выкрикнул он. – Мишель! Я вижу… И тут пламя потухло.

А граф лишился чувств.

Он скатился с земляного отвала. Увидев белое лицо и открытый рот графа, Мишель в первый миг подумал, что его господин мертв, но тут граф, не приходя в сознание, издал слабый вздох. Сервы, разинув рты, таращились на оруженосца, который в свою очередь так же оцепенело таращился на своего господина. Наконец Мишель кое-как собрался с мыслями и приказал вынести графа из склепа. Это оказалось непросто, ибо огрузневшее тело пришлось вытаскивать наверх по приставной лестнице, но, когда это было сделано, кто-то догадался не тащить бесчувственного старика в монастырь на руках, а взять в деревне ручную тележку. Графа погрузили на нее и покатили в обитель Святого Севера. Путь занял почти час. За это время граф два или три раза застонал и по его телу иногда пробегала дрожь, но во всяком случае, когда монахи перенесли его в лазарет и поместили в маленькую выбеленную келью, в которой жарко горел очаг, он был жив.