Текст книги "Столетняя война (ЛП)"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 89 (всего у книги 123 страниц)

– Ты же священник. Молись, молись, молись.

Томас снял тетиву с лука, коря себя за то, что не сделал этого раньше. Лук, надолго оставленный с натянутой тетивой, мог навсегда остаться согнутым, последовать за тетивой, как говорили лучники, и такой лук становился менее мощным.

Он свернул тетиву, спрятал ее в кошель и пошел в сторону фермы, освещенной слабым светом от тростниковой лучины. Робби сидел в загоне для коровы, который обычно был занят пегой коровой с одним рогом.

– У него была эта птица, – сказал Робби, как только Томас вошел через тяжелую дверь, – сокол. Он называл его каладрием.

– Я уже слышал это слово, – заметил Томас.

– Я думал, каладрии могут обнаружить в человеке болезнь! Но он пытался ее ослепить! Я убил птицу. Мне следовало и его убить!

Томас криво улыбнулся.

– Помню, как Женевьева убила священника, который ее пытал. Ты этого не одобрил. А теперь ты бы и сам убил священника?

Робби опустил голову и уставился на гнилую солому на полу коровника. Он некоторое время молчал, а потом пожал плечами.

– Здесь мой дядя, я имею в виду во Франции. Он ненамного меня старше, но все равно мой дядя. Он убил другого моего дядю, того, которого я любил.

– А этого дядю ты не любишь?

Робби покачал головой.

– Он меня пугает. Лорд Дуглас. Полагаю, теперь он глава моего клана.

– И чего он от тебя потребовал?

– Чтобы я дрался против англичан.

– Чего ты поклялся не делать, – напомнил Томас.

Робби кивнул и снова пожал плечами.

– А кардинал Бессьер освободил меня от этого обета.

– Кардинал Бессьер – скользкий кусок дерьма, – сказал Томас.

– Ага, знаю.

– Почему твой дядя здесь?

– Чтобы драться с англичанами, конечно же.

– И он ожидает, что ты будешь драться рядом с ним?

– Он этого хочет, но я сказал, что не могу нарушить клятву. Тогда он послал меня к Бессьеру, – он поднял взгляд на Томаса. – Орден Рыбака.

– Что, во имя Господа, это означает?

– Одиннадцать рыцарей, ну, было одиннадцать до сегодняшней ночи, поклявшихся найти..., – он внезапно остановился.

– Злобу, – закончил Томас.

– Ты знаешь, – уныло произнес Робби, – кардинал сказал, что ты знаешь. Он ненавидит тебя.

– Мне он тоже не нравится, – мягко ответил Томас.

– Это меч, – сказал Робби, – как предполагают, магический меч.

– Я не верю в магию.

– Но другие верят, – заметил Робби, – и если он получит меч, то будет обладать властью, так ведь?

– Властью, чтобы стать Папой, – произнес Томас.

– Полагаю, это не слишком хорошо? – предположил Робби.

– И ты бы стал лучшим Папой. Черт, даже я. Даже эта корова.

Робби криво улыбнулся, но промолчал.

– Так что ты теперь будешь делать? – спросил Томас, и снова Робби промолчал. – Ты спас Женевьеву, – сказал Томас, так что я освобождаю тебя от клятвы. Ты свободен, Робби.

– Свободен? – Робби скривился и поднял взгляд на Томаса. – Свободен?

– Я отпускаю тебя. Все клятвы, что ты мне дал, исчезли. Ты свободен драться против Англии, если такова твоя воля. Te absolvo.

Робби улыбнулся, услышав эту церковную латынь.

– Ты освобождаешь меня, – произнес он устало, – позволяя мне стать свободным и нищим.

– По-прежнему играешь?

Робби кивнул.

– И проигрываю.

– Что ж, ты свободен. И благодарю тебя.

– Благодаришь?

– За то, что ты сделал сегодня ночью. А теперь мне нужно повидаться с Дженни.

Робби смотрел, как Томас пошел к двери.

– Так что же мне делать? – выпалил он.

– Выбор за тобой, Робби. Ты свободен. Больше никаких клятв, – Томас задержался в дверях, увидел, что Робби не собирается отвечать, и вышел. Корова подняла хвост и наполнила хлев зловонием.

Скалли распахнул дверь.

– Они чертовы англичане, – запротестовал он.

– Да.

– Но все же это была добрая драка, – сказал Скалли и расхохотался. – Один сукин сын попытался отсечь топором мою ногу, а я перепрыгнул через оружие этого ублюдка и засунул меч ему в глотку, а он просто уставился на меня, я дал ему поразмыслить об этом чуток, а потом отпихнул.

Черт дери, ну и звук он издал! Думал, он призывает свою мамочку, но какой от этого толк, когда в глотке торчит меч Дугласа, – он снова захохотал. – Так и есть, на редкость добрая драка, но за англичан?

– Мы дрались за Женевьеву, – объяснил Робби, а она француженка.

– Эта тощая сучка? Вполне миленькая, но я люблю помясистее. Так что будем делать? Что случилось с чертовым рыбаком?

Робби грустно улыбнулся.

– Не думаю, что отец Маршан позволит нам вернуться.

– В любом случае, это была потеря времени. Всё это валяние дурака ради придурочного священника с волшебной птицей, – Скалли нагнулся, поднял пучок соломы и вытер им лезвие своего меча. Кости, вплетенные в его волосы, звякнули, когда он склонился над оружием. – Так мы уезжаем? – спросил он.

– Уезжаем?

– Иисусе! Чтобы присоединиться к нашему господину, конечно!

Он имел в виду лорда Дугласа, дядю Робби.

– Этого ты хочешь? – спросил Робби тихо.

– А чего ж еще? Мы пришли сюда, чтобы выполнить свою чертову работу, а не валять дурака с проклятым рыбаком.

– Я поговорю с Томасом, – произнес Робби, – уверен, он даст тебе лошадь. И деньги.

– Господин захочет, чтобы и ты вернулся.

– Я дал клятву, – сказал Робби, а потом вспомнил, что Томас только что освободил его от обязательств. Теперь он мог сам выбирать свою судьбу. – Я остаюсь, Скалли.

– Остаешься?

– Ты можешь отправиться к моему дяде, но я останусь здесь.

Скалли нахмурился.

– Если ты останешься с этим парнем, – он махнул рукой в ту часть дома, куда, как он полагал, ушел Томас, – значит, когда мы встретимся в следующий раз, мне придется тебя убить.

– Да, придется.

Скалли сплюнул в сторону коровы.

– Я сделаю это быстро. Без обид. Ты поговоришь с ним о лошади?

– Да, и попрошу дать тебе монет на путешествие.

Скалли кивнул.

– Звучит справедливо – ты остаешься, я уезжаю, а потом я тебя убью.

– Да, – ответил Робби.

Он был свободен.

Отец Левонн, к своему изумлению, обнаружил пару сапог в сундуке, что стоял в маленькой комнате наверху.

– Фермер сбежал, – сказал он, наблюдая, как Роланд пытается натянуть сапоги, но мы можем оставить ему денег. Подошли?

– Подошли, – отозвался Роланд, – но мы не можем их украсть.

– Оставим столько денег, сколько они стоят, – предложил отец Левонн. – Поверь, это французский фермер, он предпочтет золото вместо сапог.

– У меня нет денег, сказал Роланд, – точнее, мои деньги остались в замке.

– Томас заплатит, – ответил отец Левонн.

– Правда?

– Конечно. Он всегда платит.

– Всегда? – поразился Роланд.

– Бастард, – терпеливо объяснил отец Левонн, – живет в английской Гаскони. Ему нужно зерно, сыр, мясо и рыба, чтобы прокормиться, ему нужно сено и вино, и если он будет все это красть, то крестьяне не будут его любить.

Они выдадут его Берату или Лабруйяду, или любому другому лорду, который рад будет прибить его череп к своему дому, так что Томас должен быть уверен, что они признательны ему. Он платит. Большинство лордов не платит, так кто, как ты думаешь, более популярен?

– Но..., – начал Роланд, а потом запнулся.

– Но?

– Бастард, – произнес Роланд озадаченно, – эллекен?

– А, так ты думаешь, что они – порождение дьявола? – рассмеялся отец Левонн. – Томас христианин и даже, смею сказать, добрый христианин. Он сам в этом не уверен, но действительно старается.

– Но он отлучен от церкви, – напомнил Роланд.

– За то, что ты сам сделал – за спасение жизни Женевьевы. Может, тебя отлучат следующим? – отец Левонн увидел ужас в глазах Роланда и попытался успокоить его.

– Есть две церкви, сир, – сказал он, – и я сомневаюсь, что Господь обращает какое-нибудь внимание на то, что кто-то отлучен от одной из них.

– Две? Есть только одна церковь, – заявил Роланд. Он уставился на священника, как будто тот и сам был еретиком. – Credo unam, sanctam, catholicam et apostolicam Ecclesiam, – сухо произнес он.

– Еще один солдат, говорящий на латыни! Ты и Томас! И я тоже верую в единую святую католическую апостольскую церковь, сын мой, но эта церковь двулика, как Янус. Одна церковь, два лица. Ты служил отцу Маршану?

– Да, – промолвил Роланд с некоторым смущением.

– А кому служит он? Кардиналу Бессьеру. Кардиналу Луи Бессьеру, архиепископу Ливорно и папскому легату при дворе короля Франции. Что ты знаешь о Бессьере?

– Он кардинал, – сказал Роланд, явно не зная ничего больше.

– Его отец торговал салом в Лимузене, – объяснил отец Левонн, – а юный Луи был смышленым мальчиком, и у его отца было достаточно денег, чтобы дать сыну образование, но какая участь ждет в этом мире сына торговца салом?

Он не может стать лордом, не родившись, как ты, обладая привилегиями и титулом, но всегда остается церковь. Человек может пойти очень далеко в нашей святой католичекой апостольской церкви.

Не важно, что ты родился в канаве, если у тебя есть неплохие мозги, и сын торговца салом может стать церковным иерархом, так что церковь притягивает всех этих смышленых мальчишек, а некоторые из них, как Луи Бессьер, еще и амбициозны, жестоки, жадны и беспощадны.

Итак, одно лицо церкви, сир, это наш нынешний Папа. Хороший человек, немного унылый, немного слишком приверженный канонам, но человек, который пытается вести себя так, как бы вел себя Христос в этом порочном мире. А второе лицо – это Луи Бессьер, злой человек, который больше всего на свете желает стать Папой.

– Потому он и ищет Злобу, – тихо промолвил Роланд.

– Конечно.

– И я сказал отцу Маршану, где найти ее! – продолжал Роланд.

– Да?

– Или где он может ее найти. Я не уверен. Ее может там и не быть.

– Думаю, тебе следует поговорить с Томасом, – мягко предложил отец Левонн.

– Ты сам можешь сказать ему, – сказал Роланд.

– Я? Почему я?

Роланд пожал плечами.

– Я должен ехать, отец.

– Куда?

– Король призвал всех вассалов к оружию. Я должен подчиниться.

Отец Левонн нахмурился.

– Ты присоединишься к армии короля Франции?

– Конечно.

– И сколько у тебя там врагов? Лабруйяд? Маршан? Кардинал?

– Я могу объяснить всё отцу Маршану, – задумчиво произнес Роланд.

– Ты думаешь, он склонен прислушиваться к объяснениям?

– Я дал клятву, – сказал Роланд.

– Так забери ее обратно!

Роланд покачал головой.

– Не могу, – он заметил, что священник уже был готов прервать его, поэтому поспешил закончить. – Я знаю, что жизнь не делится на белое и черное, отец, и, возможно, Бессьер – зло, и знаю, что Лабруйяд – подлое существо, но чем лучше его жена? Она совершила прелюбодеяние! Она блудница!

– Половина христиан виновна в этом грехе, а большинство из второй половины тоже желает согрешить.

– Если я останусь здесь, – произнес Роланд, – то тем самым закрою глаза на ее грех.

– Боже правый, – поразился отец Левонн.

– Так плохо желать чистоты? – спросил Роланд почти умоляюще.

– Нет, сын мой, но в этом нет смысла. Ты допускаешь, что можешь давать клятвы порочным людям, но не можешь их нарушить. Где же здесь чистота?

– Тогда, может быть, я нарушу клятвы, – допустил Роланд, – если моя совесть подскажет мне это, но зачем нарушать клятву ради того, чтобы поддержать человека, который сражается против моей страны и укрывает блудницу?

– Я думал, ты гасконец. Англичане правят Гасконью, и никто не оспаривает их права.

– Кроме некоторых гасконцев, – заметил Роланд, – и если я буду драться, то лишь за то, что считаю правильным.

Отец Левонн пожал плечами.

– Ты можешь сделать лишь это, – согласился он, – но по крайней мере, ты можешь попрощаться с Томасом, – он выглянул из окна и увидел, что горизонт стал светлеть. – Иди, он ждет, чтобы поблагодарить тебя.

Он отвел Роланд вниз, на большую кухню. там находилась Женевьева с повязкой на левом глазу, а Хью спал в углу. Томас сидел рядом с женой, обняв ее рукой за плечи.

– Отец, – поприветствовал он Левонна.

– Сир Роланд собирается уезжать, – сказал отец Левонн, – я пытался убедить его остаться, но он настаивает, что должен отправиться к королю Иоанну, – он обернулся и жестом предложил Роланду высказать всё, что тот желает, но Роланд молчал.

Он зачарованно смотрел на третьего человека, сидящего за столом. Казалось, он неспособен открыть рот или двинуться с места.

Он просто глядел, и в его голове пробегали все поэтические строки, что пели трубадуры в материнском замке, о губах, что как смятые лепестки роз, о щеках, белых, как крыло голубки, о глазах, что могли осветить темные небеса, о волосах цвета воронова крыла.

Он попытался снова заговорить, но не смог выдавить ни слова, а она ответила на его взгляд такими же широко открытыми глазами.

– Ты не знаком с графиней Лабруйяд? – спросил Томас. Миледи, это сир Роланд де Веррек..., – он помедлил, а потом без всякой цели добавил, – который поклялся вернуть вас вашему мужу.

Но казалось, что Бертийя не услышала слова Томаса, как не услышал и Роланд, потому что она просто смотрела на Роланда. Они уставились друг на друга, и для обоих остальной мир прекратил существовать.

Время остановилось, небеса задержали дыхание, а рыцарь-девственник влюбился.

Часть третья: ПуатьеГлава десятая

Две игральные кости покатились по столу.

Это был стол тонкой работы из темного каштана с инкрустацией из серебра и слоновой кости, изображающей единорогов, но теперь накрытый скатертью из темно-синего бархата с золотистой бахромой.

Бархат приглушал звук игральных костей, за которыми наблюдали пятеро мужчин.

– Боже милосердный! – сказал самый молодой, когда кости остановились.

– Опустошили вас, сир, – произнес другой, склонившись над столом, – трижды! – ему приходилось наклоняться, потому что кости были сделаны из дорогой белой слоновой кости и выгравированы золотом, из-за чего цифры трудно было разобрать, к тому же эти трудности усугублялись странным освещением в огромном шатре из окрашенного в бело-желтые полосы полотна.

И этого света, окрашенного в цвета полотна, было немного: несмотря на то, что утро уже было в разгаре, небо затянуло густыми облаками. Мужчина вопросительно посмотрел на принца, ожидая его разрешения забрать кости.

Принц кивнул.

– Два и один, – произнес человек, ухмыляясь, – что, как я полагаю, составляет три и увеличивает ваш долг мне до трех сотен.

– Твоя радость совершенно непристойна, – заявил принц, хотя и беззлобно.

– И правда, сир, но это все равно радость.

– О Боже, нет, – принц поднял глаза, потому что шатер внезапно наполнился шумом дождя. Он стучал по полотну все утро, а теперь просто громыхал, а потом полился с такой силой, что мужчины были вынуждены повысить голоса, чтобы слышать друг друга. – Сегодня Господь меня не любит!

– Он обожает вас, сир, но мой кошель любит больше.

Принцу было двадцать шесть, он был красив, густые волосы выглядели темнее в необычном освещении шатра. У него было лицо с выступающими скулами и глубоко посаженными глазами, черными, как пуговицы из гагата, укращающие высокий ворот его туники, по-модному короткой, узкой в талии и королевского голубого цвета.

Баска была укреплена костяшками, к ней пришиты кружева с жемчугом, в прорезях виднелась подкладка из желтого шелка, а в самом низу она заканчивалась золотистыми шнурками. Его перевязь была из той же ткани, но с вышитой эмблемой – три пера из шелка цвета слоновой кости.

Меч в ножнах был прислонен к столу у входа в шатер, и принц подошел к нему, чтобы взглянуть на дождливое небо.

– Боже мой, неужели это никогда не кончится?

– Постройте ковчег, сир.

– И чем его наполнить? Женщинами? Каждой по паре? Заманчивое предложение! Две девушки с золотыми волосами, две с темными, парочка рыжих для разнообразия?

– Они то уж точно компания получше, чем животные, сир.

– Ты это знаешь по опыту?

Мужчины рассмеялись. Люди всегда смеются над шутками принцев, но этот смех был вполне искренним, потому что Эдуард Вудсток, принц Уэльский, герцог Корнуолл, граф Честер, лорд Бог знает каких еще территорий, был веселым, легким на подъем и щедрым молодым человеком.

Он был высок и привлекал бы женщин, даже не будучи наследником английского престола и, как утверждали законники и лорды его отца, также и наследником трона французского. Король Иоанн это оспаривал, что вполне естественно, но именно в поддержку этого требования английская армия находилась во Франции.

На гербе принца, как и на королевском, красовались три золотых льва Англии и французские лилии, а над ними находилась полоса с дополнительными символами, означающими, что он – старший сын короля, хотя сам принц предпочитал носить черный щит, на котором сияли три кипельно-белых пера.

Принц уныло взглянул на небо.

– Проклятый дождь, – сказал он.

– Скоро он должен закончиться, сир.

Принц не ответил на это замечание, а уставился на промежуток между двумя дубами, что стояли как стражи у входа в шатер. Город Тур был едва виден из-за сильного дождя.

Город не выглядел грозным. По правде говоря, центр довольно хорошо был защищен башнями и каменными стенами, но бург, где находилась большая часть городских богатств, лежал в низине, окаймленный лишь неглубоким рвом и деревянной стеной, во многих местах сломанной.

Войска принца, закаленные войной, могли бы и во сне пересечь эту преграду, если бы только Луара не вышла из берегов, а сейчас Тур защищали залитые водой поля, превратившиеся в болота и покрытые толстым слоем грязи.

– Проклятый дождь, – повторил принц, и Бог ответил раскатом грома, таким внезапным и громким, что все мужчины в шатре вздрогнули.

Небо разрезала вспышка молнии, скользнувшей в сторону невысокого холма, на котором стоял шатер, на мгновение окрасив все вокруг в черно-белые тона, а потом донеслось эхо второго раската грома, и хотя казалось, что дождь уже не может усилиться, его мощь удвоилась.

Капли отскакивали от превратившейся в грязь поверхности земли, выливались с шатра, образуя потоки, льющиеся с холма.

– Иисусе! – сказал принц, – Боже, Боже, Боже!

– Делишки Святого Мартина, сир, – отметил один из его товарищей.

– Святого Мартина?

– Покровителя Тура, сир.

– Он утонул?

– Полагаю, он умер в своей постели, сир, но не уверен.

– Проклятый святой заслуживает, чтобы его утопили к черту, раз послал этот чертов дождь.

У подножья холма появился всадник. Его лошадь была в попоне с эмблемой, но ткань настолько промокла, что рисунок невозможно было различить.

Грива лошади прилипла к ее шее и сочилась водой. Копыта подскользнулись в грязи, а седок с капюшоном от кольчуги под бацинетом покачнулся в седле.

Он подтолкнул упрямое животное вверх по пологому склону и скосил взгляд в сторону шатра.

– Его высочество там?

– Это я! – крикнул Эдуард. – Нет, нет, не слезай с седла! – человек уже был готов спешиться и преклонить колени перед принцем, но вместо этого просто поклонился. Капли дождя отскакивали от его шлема.

– Меня послали, чтобы сказать вашему высочеству, что мы попытаемся снова, – прокричал гонец. Он был всего в пяти шагах, но дождь стучал слишком громко, чтобы говорить нормальным тоном.

– Вы собираетесь плыть к этому проклятому месту? – ответил принц и махнул в знак того, что не ждет ответа.

– Скажи ему, что я иду! – крикнул он, потом вернулся обратно в шатер и щелкнул пальцами слуге, ожидающему в тени.

– Плащ! Шляпу! Коня!

Мир оглушил очередной раскат грома. Молния вонзилась в руины церкви Святого Лидуара, камни которой были растащены для ремонта стен сите.

– Сир, – произнес один из мужчин за игральным столом, – вам не нужно ехать!

– Если они атакуют, то должны меня увидеть!

– На вас нет доспехов, сир!

Принц проигнорировал это замечание, поднимая свое оружие, чтобы слуга мог прикрепить ножны к серебряной цепи, свисающей с перевязи. Еще один слуга накинул на Эдуарда плотный темный плащ.

– Не этот, – сказал принц, отбрасывая плащ, – красный! Тот, что с золотой бахромой!

– Краска полиняет, сир.

– К черту краску, они должны меня видеть. Красный! Они должны узнать мое милое личико. Дай мне вон ту шляпу, маленькую. Лошадь готова?

– Как всегда, сир, – отозвался слуга.

– Которая?

– Фудр, сир.

Принц рассмеялся.

– Вот ведь чертово совпадение, а? Фудр! – Фудр по-французски означало молнию, а принц, как и его окружение, предпочитал говорить по-французски.

Лишь когда ему нужно было объясниться с простыми солдатами, он использовал английский. Он выбежал под дождь, выругавшись, когда подскользнулся на мокрой траве. Ухватившись за конюха, держащего Фудр, он восстановил равновесие.

– Подсади меня! – он уже насквозь промок. – Мне понадобится сухая одежда, когда я вернусь! – крикнул он слуге внутри шатра, а потом дернул поводья.

– Подождите! – закричал кто-то, но принц уже пришпорил коня, прищуриваясь, потому что дождь лил ему в глаза.

Поднялся ветер, хлеставший мокрыми ветвями, и Фудр осторожно пробирался подальше от низко нависшего, отяжелевшего под мокрой листвой дубового сука, раскачивающего в буре.

Небо прорезала молния, высветив известковый обрыв за рекой в своем неожиданно ярком белом свете, а через несколько секунд за ней последовал раскат грома, прозвучавший, как будто обрушились башни с небес.

– Вы просто идиот, сир! – еще один всадник поравнялся со смеющимся принцем.

– Я мокрый идиот!

– Мы не можем атаковать в таких условиях!

– Может, именно так и думают проклятые враги?

Лошадь принца тяжело ступала по пропитавшемуся водой лугу в сторону ряда ив, неподалеку от которого в сумраке дня темнела группа воинов в кольчугах.

Река была прямо позади них, широкая поверхность бурлила под непрекращающимся дождем. С левой стороны от принца, ближе всех к жалким защитным сооружениям бурга, но отделенные от них широкой полосой наполовину затопленных болот, находились лучники.

Они пробирались на север, в сторону города, но принц заметил, что никто не натягивал тетиву и не выпускал стрел.

– Сир Бартоломью! – позвал он, пригнувшись под веткой ивы.

– Чертовы тетивы намокли! – сказал сир Бартоломью Бургхерш, не глядя на него. Он был коренастым смуглым человеком чуть старше принца, известным своей жесточайшей ненавистью ко всему французскому, разве что кроме их вин, золота и женщин.

– Проклятые тетивы полностью промокли. Мы можем с тем же успехом плеваться в ублюдков, а не выпускать стрелы. Пошли!

Вся масса латников в кольчугах потащилась за лучниками на север, а те не могли стрелять из-за намокшей тетивы на привычное расстояние.

– Почему лучники находятся там? – спросил принц.

– Один лазутчик сообщил, что ублюдки отошли в сите, – объяснил Бургхерш. Его латники были без лошадей, со щитами, мечами и топорами и пробивали себе путь по раскисшей земле под хлещущей в лицо грозой.

Ветер был так силен, что поднимал волны на затопленных полях, даже с белыми барашками. Принц пришпорил коня за латниками, всматриваясь сквозь бурю и гадая, правда ли, что противник покинул бург.

Он на это надеялся. Его армия расположилась лагерем на самом высоком месте, что смогла найти.

У нескольких счастливчиков имелись дома или амбары в качестве укрытия, еще кое-кто обладал шатрами, но большинству пришлось сооружать укрытия из ветвей, листьев и дерна. Бург мог предоставить укрытие всем его воинам, пока эта мерзкая погода не прояснится.

Сир Бартоломью верхом на прекрасном боевом коне скакал подле принца.

– Некоторые луки смогут выстрелить, сир, – сказал он несколько нервно.

– Ты уверен в своем человеке? В том, что сказал, что ублюдки сбежали?

– Он говорил очень уверенно, сир. Заявил, что граф Пуату приказал всем защитникам отойти в сите.

– Так щенок Карл там? – спросил принц. Карл был восемнадцатилетним дофином, наследником французского короля Иоанна. – Мальчишка устроил быстрый бросок из Буржа, да?

И он собирается позволить нам взять город? – принц всмотрелся в дождь. – Его знамя все еще на стене, – добавил он с сомнением.

Жалкие защитные сооружения бурга были завешаны знаменами, хотя трудно было различить изображения на них, потому что дождь размыл краску на ткани, но там были святые и лилии, и наличие флагов предполагало, что защитники по-прежнему находятся за частоколом.

– Они хотят, чтобы мы решили, что они все еще в бурге, сир, – сказал Бургхерш.

– А я хочу получить этот город, – ответил принц.

Он вывел из Гаскони шесть тысяч человек, и они жгли города, захватывали замки, уничтожали фермы и резали скот.

Они захватили знатных пленников, чей выкуп покроет половину расходов на войну, и награбили столько добра, что не могли все это унести.

Лишь из казны Сен-Бенуа-дю-Со они взяли не меньше четырнадцати тысяч золотых экю, каждый стоил три английских серебряных шиллинга. Больше двух тысяч фунтов во французских золотых монетах!

Они почти не встречали сопротивления. Большой замок Роморантен продержался пару дней, но когда огненные стрелы лучников принца подожгли крышу высокого донжона, гарнизон был приведен в замешательство, пытаясь ускользнуть из-под падающих балок, рушащихся во впечатляющих языках пламени.

Священник принца рассчитал, что армия к этому времени покрыла двести пятьдесят миль, и это были двести пятьдесят миль грабежей, разрушения, мародерства и убийств, двести пятьдесят миль, истощающих Францию и доказывающих, что Англия может безнаказанно пройти по земле врага.

Принц знал, что его армия мала. Он провел шесть тысяч человек двести пятьдесят миль и теперь находился в самом центре Франции, а Франция могла собрать тысячи воинов, чтобы противостоять ему.

Ходили слухи, что король Франции собирает армию, но где и какого размера, принц не знал.

Но в одном он был уверен: армия короля Иоанна будет больше его армии, и причина, по которой он так жаждал заполучить Тур, заключалась в том, что это был маршрут, по которому он мог соединиться с еще более малочисленным войском графа Ланкастера.

Ланкастер вышел из Бретани, что лежала за опустошенными землями на севере Франции, и теперь ему было приказано идти на юг, в надежде соединиться с принцем, в то время как принц прокладывал себе путь на север, но чтобы соединиться с Ланкастером, ему нужно было пересечь Луару, а для этого нужен был мост, а чтобы взять мост, ему придется захватить Тур.

Если принц смог бы соединиться с Ланкастером, под его командованием оказалось бы достаточно людей, чтобы направиться на север, на Париж, опустошить самое сердце врага и бросить вызов армии французского короля, но если он не сможет пересечь реку, то у него не будет другого выбора, кроме как отступить.

Лучники продвигались через болота. Дождь низвергался потоками, а ветер гнал по воде быструю рябь. Один человек вытащил свой лук и выпустил стрелу в сторону деревянного частокола бурга, но тетива была ослаблена дождем, и стрела пролетела очень короткое расстояние.

– Не трать чертовы стрелы! – гневно прокричал человек, командующий двадцаткой лучников.

– Подожди, пока ты сможешь убить чертова француза!

– Если там есть кого убивать, – сказал Бургхерш. Ни один враг не показался из-за хлипких защитных сооружений бурга. – Может, ублюдки и правда ушли? – добавил он с надеждой.

– Но зачем ему покидать бург? – спросил принц.

– Потому что он идиот, сир? – предположил Бургхерш.

– Я слышал, что дофин уродлив, – заметил принц, – но не дурак.

– Тогда как вы, сир? – высказал предположение другой его компаньон, и Бургхерш поглядел на него, изумившись такой наглости, но принц рассмеялся, оценив остроту.

Некоторые лучники использовали стрелы в качестве слег, находя с их помощью твердую почву и устанавливая равновесие. А враг по-прежнему не появлялся.

Ближайшая к реке группа лучников нашла полоску земли, возвышавшуюся над поверхностью, что дало им возможность твердо стоять на ногах, и они побежали в сторону жалкой стены, за которой находились богатые дома и набитые золотом церкви Тура.

Другие лучники двинулись в сторону той более сухой земли, и латники, пробивавшие себе путь по воде и грязи, последовали за ними, пока на этом клочке чуть более высокой и сухой поверхности не столпилась куча народа.

И тут выстрелили арбалеты.

Дюжины арбалетов, оставшиеся сухими, потому что стрелки находились на верхних этажах домов рядом со стеной. Болты прорезали дождь, и силой удара первых лучников отбросило назад.

Несколько человек попытались выстрелить в ответ из своих длинных луков, но намокшая тетива растянулась, и стрелы упали, немного не долетев до деревянной стены, внезапно ощетинившейся топорами, мечами и копьями.

– Иисусе, – выругался принц.

– Еще пятьдесят шагов, – сказал Бургхерст, имея в виду, что через пятьдесят ярдов его лучники смогут стрелять в бург, но арбалеты слишком быстро плевались болтами.

Принц увидел человека, которому попали в лицо, увидел, как струйки крови почти мгновенно смыло дождем, и воин упал навзничь, растянувшись в воде с коротким черным болтом, торчащим из глаза.

– Отзови их, – скомандовал принц.

– Но...

– Отзови их!

Бургхерш прокричал приказ своему горнисту, и тот протрубил сигнал к отступлению. Ветер и дождь приглушали звуки, но не могли заглушить улюлюканье защитников города.

– Сир! Вы слишком близко! – настаивал сопровождавший принца воин. Это был Жан де Грайи, каптал де Буш[56]56
  Каптал де Буш – древний феодальный титул в Гаскони. Каптал – от латинского capitalis – первый, главный. Буш – город и порт в заливе Аркашон. В 1307 г. титул перешел к семье Грайи, наиболее известный представитель которой – Жан III де Грайи (1343–1377), был военачальником во время Столетней войны, воспет писателем XIV века Жаном Фруассаром в своих «Хрониках» в качестве идеала рыцарства.


[Закрыть], гасконец, который последовал за принцем из его богатого шатра. – Вы слишком близко, сир!

– Там четыре сотни человек, которые ближе, чем я, – сказал Эдуард.

– Вы в красном плаще, сир. Это отличная мишень, – каптал пришпорил коня и подъехал ближе к принцу. – Ублюдки, – он сплюнул.

Того же возраста, что и принц, Жан был чернобровым и черноглазым молодым человеком, но несмотря на молодость, имел грозную репутацию в качестве предводителя своих воинов.

Он привел своих людей из Гаскони, все они носили его эмблему – пять серебряных двустворчатых ракушек и черный крест на золотом поле.

Лошадь тоже была в попоне с эмблемой, а плащ был с черно-желтыми полосами, что делало его такой же отличной мишенью, что и принца.

– Если болт попадет в вас, сир, – произнес он, но не закончил предложения, потому что болт просвистел рядом с его лицом, так что он невольно отшатнулся.

Принц Эдуард наблюдал, как лучники и латники прокладывают себе путь назад по жидкой грязи.

– Сир Бартоломью! – позвал он Бургхерша, подъехавшего на несколько шагов ближе к пробирающимся по воде людям.

– Сир?

– Ублюдок, который сказал, что они отступили. Где он?

– В моем лагере, сир.

– Повесь его. Медленно. Очень медленно.

Арбалетный болт вонзился в болото прямо перед носом Фудр, из-под ее копыт брызнула в стороны вода. Еще два болта прошли близко, но принц не сдвинулся с места.

– Они не увидят, как я убегаю, – сказал он капталу.

– Лучше бежать, чем умереть, сир.

– Не всегда, – заявил принц. – Репутация, милорд, репутация.

– Умереть раньше срока – не есть путь к великой репутации, – заметил каптал.

– Мое время еще не настало, – сказал принц. – Мне предсказали судьбу в Аржантоне.

– Правда?

– Ну и омерзительной же старухой она была, но люди говорили, что она видит будущее. А воняло от нее как из нужника.

– И что она сказала?