Текст книги "Столетняя война (ЛП)"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 93 (всего у книги 123 страниц)

Он был просто уверенным в себе животным, бойцом, человеком, рожденным для крови и стали битв, а королю Иоанну нужно было заботиться о целой стране, и он не мог проиграть битву с англичанами.

Ему стоило больших усилий собрать армию, казна была пуста, а если король потерпит поражение, то Бог знает, в какой хаос погрузится бедная Франция. А бедную Францию уже разграбили.

Английские армии прокатывались по стране, сжигая, грабя, разрушая, убивая. А эта армия, армия принца, была в ловушке. Или почти в ловушке.

И был шанс ее уничтожить, разбить вражескую гордыню, подарить Франции великую победу, и король Иоанн позволил себе представить, как он въезжает в Париж с принцем Уэльским в качестве пленника.

Он воображал крики радости, цветы, которые бросают перед его конем, фонтаны с вином и благодарственный молебен в Нотр-Дам. Это была заманчивая мечта, чудесная мечта, но ее братом был ночной кошмар о возможном поражении.

– Ваше величество, – под грушами появился Дуглас с фонарем. Он опустился на одно колено и склонил голову. – Вы долго бодрствуете, сир.

– Как и ты, милорд, – произнес король, – и пожалуйста, милорд, встань.

Король Иоанн носил голубую бархатную мантию с золотой каймой, вышитую золотыми лилиями и с пышным воротником из серебристого меха.

Он предпочел бы что-нибудь более воинственное, поскольку Дуглас производил сильное впечатление в своей кольчуге и коже, весь в шрамах от прежних битв.

На нем был короткий жиппон с выцветшим красным сердцем, семейной эмблемой, и широкая перевязь, с которой свисал чудовищно тяжелый клинок. В руках он держал стрелу.

– Вина, милорд, – предложил король.

– Я предпочитаю эль, ваше величество.

– Люк! У нас есть эль?

– Да, ваше величество, – отозвался из дома Люк.

– Принеси эля лорду Дугласу, – велел король, а потом сделал над собой усилие, чтобы улыбнуться шотландцу. – Подозреваю, милорд, что вы пришли, чтобы вдохновить меня атаковать?

– Я верю, что вы это сделаете, милорд, – сказал Дуглас. – Если ублюдки стоят на том холме, у нас есть редкий шанс их сокрушить.

– Хотя кажется, – мягко отозвался король, – что ублюдки на вершине холма, а мы нет. Видимо, это не слишком удачно?

– Северный и восточный склон можно легко преодолеть, – пренебрежительно указал Дуглас, – пологие, спокойные и легкие склоны, сир. В Шотландии мы даже и холмом то такое не назовем. Просто прогулка. Хромая корова могла бы забраться наверх, не сбив дыхание.

– Это ободряет, – сказал король. Он замолчал, когда слуга принес большой кожаный кувшин с элем, который шотландец залпом опустошил.

Звук, который он при этом издал, был ужасен, как и вид эля, стекающего из уголков его рта и впитывающегося в бороду. Животное, подумал король Иоанн, животное с края земли.

– Ты испытывал сильную жажду, милорд, – сказал он.

– Как и англичане, сир, – ответил Дуглас и наугад бросил кувшин обратно Люку.

Король беззвучно вздохнул. У этого человека и правда нет никаких манер?

– Я разговаривал с фермером, – продолжал Дуглас, – и он сказал, что на холме нет чертовой воды.

– Но его огибает река, я полагаю?

– И как им принести наверх достаточно воды для тысяч людей и их лошадей? Они приносят понемногу, сир, но этого недостаточно.

– Тогда, возможно, нам следует дать им умереть от жажды? – предложил король.

– Раньше они прорвутся на юг, сир.

– Значит, ты хочешь атаковать, – устало произнес Иоанн.

– Я хочу, чтобы вы взглянули на это, сир, – сказал Дуглас, протянув королю стрелу.

– Английская стрела, – сказал Иоанн.

– Один мой человек в последние недели помогал кардиналу Бессьеру. Не уверен, что он человек, сир, скорее, животное, и он дерется как бешеный дьявол.

Боже милостивый, он даже меня пугает, так что лишь Богу известно, что он делает с врагами. Сегодня вечером, сир, английский лучник выпустил эту стрелу в мое животное. Она ударила его прямо по кирасе.

Ублюдок выстрелил не более чем с тридцати или сорока шагов, а это создание все еще живо. Он не просто жив, сейчас это животное делает ребенка какой-то девице в деревне.

Если человека подстрелили английской стрелой с сорока шагов, а он выжил и через пару часов уже кувыркается с девицей, то это послание всем нам.

Король потрогал наконечник стрелы пальцем. Когда-то его длина составляла четыре дюйма, он была гладким и острым, а теперь согнутым и сплющенным. Значит, стрела не пробила кирасу.

– У нас есть поговорка, милорд, – сказал король, – что одна ласточка весны не делает.

– У нас есть такая же, сир. Но взгляните на это!

Категоричный тон шотландца раздражал короля, известного своей вспыльчивостью, но ему удалось совладать с гневом. Он провел пальцем по сплющенному наконечнику.

– Так ты пытаешься сказать, что он плох? – спросил он. – Всего у одной стрелы? Твоему животному просто повезло.

– Они делают стрелы тысячами, сир, – отозвался Дуглас. Теперь он понизил голос, и его тон был скорее серьезным, чем задиристым. – Каждое графство в Англии обязано делать много тысяч стрел.

Кто-то нарезает древесину, кто-то выстругивает древки, другие собирают гусиные перья, кто-то варит клей, а кузнецы куют наконечники. Сотни кузнецов в стране тысячами куют наконечники, и всё это – древки, перья и наконечники – собирают вместе и посылают в Лондон.

Я знаю только одно, сир, когда что-то производится сотнями тысяч, то это делается не так хорошо, как единственный предмет руками мастера. Вы едите с золотых тарелок, сир, как и должны, но ваши вассалы едят из простых глиняных.

Их тарелки производятся тысячами и легко ломаются. А стрелы сделать труднее, чем кувшины и тарелки! Кузнецу нужно рассчитать, сколько костей добавить в горн, а кто может быть уверен, что он вообще это сделает?

– Костей? – спросил король. Он был удивлен тем, что сказал Дуглас. Это так англичане делают свои стрелы? Но как еще?

Они используют сотни тысяч стрел во время одной битвы, так что приходится делать их в огромных количествах, и этот процесс, очевидно, нужно было организовать. Он попытался представить, как можно было бы устроить подобное во Франции, и вздохнул, потому что понял, что это невозможно.

– Кости? – переспросил он и перекрестился. – Звучит как колдовство.

– Если вы чувствуете запах железа в горне, сир, то вы и получите железо, но добавив кости, вы получите сталь.

– Я не знал.

– Говорят, что лучшая сталь получается из костей девственниц.

– Думаю, в этом есть смысл.

– А девственниц маловато, – сказал Дуглас, – но ваши оружейники, сир, заботятся о своей стали. Они делают добрые кирасы, шлемы и забрала. Такие, что могут остановить дешевую английскую стрелу.

Король кивнул. Ему пришлось признать, что в словах шотландца есть смысл.

– Так ты считаешь, что мы слишком напуганы английскими лучниками?

– Я считаю, сир, что если вы нападете на англичан верхом, они разнесут вас на куски. Даже дешевая стрела убивает лошадь. Но если вы будете драться пешими, мой господин, то стрелы будут отскакивать от хорошей стали. Они смогут проткнуть щит, но не доспехи. С таким же успехом они могут бросать в нас камнями.

Король уставился на стрелу. При Креси, как он знал, французы атаковали верхом, и лошадей убивали сотнями, а в последующем хаосе сотнями умирали и латники.

А англичане дрались пешими. Они всегда дрались пешими. Этим они были знамениты. Их победили в Шотландии, шотландцы сотнями насаживали их на свои пики, и это был последний раз, когда они сражались верхом. И король понял, что враги выучили урок. Ему тоже следует это сделать.

Французские рыцари полагали, что есть только один способ сражаться – верхом. Это был благородный способ, великолепный и наводящий ужас – воины, металл и кони, но здравый смысл подсказывал, что Дуглас прав.

Лошадей мог легко перебить ураган стрел. Он ощупал согнутый наконечник. Значит, драться пешими? Так же, как англичане? И тогда стрелы не смогут нанести урон?

– Я подумаю над тем, что ты сказал, милорд, – он протянул стрелу обратно шотландцу, – и спасибо за совет.

– Оставьте стрелу себе, сир, – отозвался Дуглас, – и завоюйте завтра великую победу.

Король резко покачал головой.

– Не завтра, нет! Завтра воскресенье. Установленное церковью перемирие. Кардиналы обещали поговорить с принцем и убедить его согласиться на наши требования, – он поглядел на север. – Если англичане еще там, конечно.

Лорд Дуглас воздержался от высмеивания идеи священного перемирия по воскресеньям. Насколько он знал, любой день подходил для того, чтобы резать англичан, но он чувствовал, что убедил короля в том, что враг уязвим, и не было смысла сейчас ему противоречить.

– Но когда вы завоюете эту великую победу, сир, – сказал он, – и заберете в Париж своих пленников, возьмите эту стрелу и храните ее в память о том, как англичане доверились оружию, которое не сработало, – он помедлил, а потом поклонился. – Доброй ночи, сир.

Король промолчал. Он снова и снова вертел стрелу с погнутым наконечником в своих руках.

И мечтал о том, как Париж встретит его криками радости

На заре в лесу стоял туман. Все было серым. Дым от сотен костров делал туман еще более густым, и воины в кольчугах бродили по нему словно призраки. Одна из лошадей сорвалась с привязи и проскакала через дубовую рощу и вниз по склону в сторону далекой реки. Стук копыт постепенно затих в тумане. Лучники сохраняли тетивы сухими, держа их под шлемами или в кошелях. Воины точили серые клинки о камни.

Разговаривали мало. Двое слуг отгребали желуди подальше от привязанных лошадей.

– Странно, – сказал Кин, – можно кормить желудями пони, но не лошадей.

– Ненавижу желуди, – отозвался Томас.

– Ими могут отравиться лошади, но не пони. Мне никогда этого не понять.

– Они слишком горькие.

– Нужно замочить их в проточной воде, – объяснил Кин, – и когда вода станет чистой, они больше не будут горькими.

Под их ногами был толстый слой желудей. С ветвей дуба свисала омела, хотя когда Томас и Кин подошли к западному краю леса, большие дубы сменились каштанами, дикими грушами и можжевельником.

– Говорят, – сказал Томас, – что стрела, сделанная из омелы, не может пройти мимо цели.

– Как, Бога ради, можно сделать стрелу из омелы? Это же просто пучок веток.

– Это была бы короткая стрела.

Два волкодава нарезали круги впереди, нюхая землю.

– Они не проголодаются, – сказал Кин.

– Ты их кормишь?

– Они кормятся сами. Это же охотничьи собаки.

Они вышли из леса, пересекли узкую полоску луга, направившись туда, где холм резко спускался в долину реки. Сама река была скрыта туманом. Армейский обоз был где-то внизу, на дороге, что вела к броду.

Над туманом показались верхушки деревьев. К западу лежала другая долина, менее глубокая. В Дорсете, подумал Томас, ее назвали бы ложбиной. Ближайший склон был террасирован под виноградники, а дальний распахан до самой вершины, широкого плоского плато. Там не было никакого движения.

– Французы там? – спросил Кин, заметив, куда смотрит Томас.

– Кажется, никто точно не знает. Хотя они близко.

– Да?

– Слушай.

Они замолчали, и через некоторое время Томас услышал далекий звук горна. Он слышал его и чуть раньше и гадал, не почудилось ли ему.

Волкодавы навострили уши и посмотрели на север, и Томас из любопытства направился в ту сторону, откуда шел звук.

Англичане и их гасконские союзники расположились среди высоких деревьев на большом и высоком холме к северу от реки Миоссон.

Если им нужно сбежать от французов, то придется пересечь реку. Она не была широкой, но была глубока, и армии пришлось бы использовать мост у аббатства и брод, что лежал дальше к западу, и такой переход занял был определенное время и дал бы французам возможность атаковать, когда армия находится на полпути через реку. Так что, возможно, армия останется на месте. Никто не знал.

Хотя наверняка армия останется здесь на некоторое время, потому что знамена разместили на лугу, примыкавшему к высокому лесу на вершине пологого холма.

Знамена шли с юга на север, отмечая места, где должны были собираться латники. Далекий горн теперь трубил настойчивей, и его призыв вывел англичан и гасконцев из-за деревьев. Они гадали, не предвещает ли этот звук атаку.

Знамя графа Уорика со львом развевалось в самой южной части на вершине холма, и хотя именно там надлежало находиться Томасу, он продолжал двигаться на север. Ложбина простиралась слева.

Там, где холм встречался с рекой Миоссон, склоны долины были довольно крутыми, но по мере того, как они с Кином шли на север, склон становился более пологим, а ложе долины поднималось, и к тому времени, когда они достигли большого знамени с изображением перьев на гербе принца Уэльского, склон слева превратился в пологий и низкий, просто откос между вершиной этого холма и плоским холмом на западе, хотя на него будет трудно взобраться, если французы решат атаковать с того дальнего холма.

Пологий склон пересекали виноградники, лозы были привязаны ивовыми прутьями к рядам каштановых жердей.

Еще больше усложняла задачу самая густая живая изгородь, которую когда-либо видел Томас: простирающаяся поперек склона, шириной в десять-двенадцать футов и состоящая из непроходимых зарослей колючих кустов и молодой поросли деревьев.

В изгороди было два широких проема, в которых телеги оставили глубокие колеи, и теперь лучники собирались с обеих сторон этих проемов. Английские знамена находились в сорока или пятидесяти шагах позади отмеченных колеями проходов.

Кин наблюдал, как собирается английская армия. Ряд за рядом, воины в кольчугах и стали. С топорами и молотами, с цепами, дубинками, мечами и пиками.

– Они ждут, что начнется атака? – спросил он встревоженно.

– Не думаю, что кто-нибудь это знает, – ответил Томас, – но пока ничего не происходит.

Потом снова зазвучал горн, но гораздо ближе. Сидящие лучники встали и некоторые надели тетиву на луки. Они воткнули стрелы в дерн, чтобы их легко можно было выдернуть и выстрелить.

– Звук идет вон с того холма, – заявил Кин, всматриваясь в широкий плоский холм на западе.

Там никого не было. Два всадника в ливреях принца Уэльского прискакали из леса и, остановшись у одного из больших проемов в изгороди, смотрели на запад.

Теперь под английскими знаменами собралось полно латников, и Томас знал, что должен вернуться к южному краю строя, где вырисовывались очертания холма над долиной Миоссон, но как только он развернулся и пошел в том направлении, снова зазвучал горн.

Три медных ноты, каждая звучала долго, и когда затихла третья, на плоском холме появился всадник. Он находился в полумиле, возможно, больше, но Томас различил яркую тунику, а потом увидел, как человек поднял над головой толстый белый жезл и помахал им.

– Герольд, – сказал он.

Наступила тишина. Французский герольд просто сидел на лошади и смотрел на занятый англичанами холм, хотя мог видеть лишь малую часть армии принца, потому что та была скрыта за плотной живой изгородью из боярышника.

– Он просто будет там стоять? – спросил Кин.

– Ожидает английского герольда, – предположил Томас, но до того, как герольд принца смог воспользоваться возможностью встретиться со своим французским коллегой, вдалеке на горизонте показалась группа всадников.

Они были одеты в красное и черное и пришпорили коней вниз по пологому склону, туда, где начинались виноградники.

– Три кардинала! – воскликнул Томас.

Там было шесть латников в доспехах, но большинство всадников были служителями церкви: священники и монахи в черном, коричневом или белом, ведомые тремя кардиналами в ярко-красных рясах. Одним из них был Бессьер. Томас узнал его по тучности и пожалел, что не взял лошадь.

Всадники, все, кроме одного, остановились в низине, и лишь один кардинал продолжал двигаться вверх по склону. Он пробирался между виноградниками по узкой тропе под пристальными взглядами англичан и гасконцев, столпившихся у широких проемов в живой изгороди.

– Дорогу! Дорогу! – раздались голоса позади Томаса. Латники в ливреях короля пробивали себе путь через толпу, разделяя ее, чтобы дать дорогу принцу Уэльскому. Люди преклонили колени.

Принц, верхом на сером жеребце, в жиппоне со своим гербом поверх кольчуги и в шлеме, увенчанном короной, озадаченно нахмурился, когда кардинал приблизился.

– Сегодня воскресенье, не так ли? – громко спросил он.

– Да, сир.

– Может, он приехал, чтобы благословить нас, ребята!

Все засмеялись. Принц, не желая, чтобы приближающийся кардинал увидел слишком много из того, что находилось за изгородью, провел своего коня на несколько шагов вперед. Он ждал, положив правую руку на позолоченную рукоять меча.

– Кто-нибудь узнает его? – спросил он.

– Это Талейран, – пробормотал один из старших спутников принца.

– Талейран из Перигора? – казалось, принц удивился.

– Он самый, сир.

– Нам оказали честь, – саркастически произнес принц. – Встаньте! – приказал он людям позади. – Мы же не хотим, чтобы кардинал решил, что мы поклоняемся ему.

– Он бы этого хотел, – прорычал граф Уорик.

Кардинал натянул поводья своей кобылы. Сбруя была из красной кожи с серебряной отделкой, седло покрыто алой тканью с золотой бахромой, а луки окаймлены золотом.

Даже стремена были золотыми. Талейран из Перигора слыл самым богатым священником во Франции. Он был рожден в знатной семье и никогда не принимал близко к сердцу церковный обет смирения, хотя и уважительно низко склонился в седле, когда поравнялся с принцем.

– Ваше высочество, – произнес он.

– Ваше преосвященство, – отозвался принц.

Талейран посмотрел на лучников и латников, а потом перевел взгляд обратно, увидев высокого человека с узким лицом и надменным взглядом. Он наклонился вперед и похлопал лошадь по шее рукой в красной перчатке и с широким золотым перстнем со сверкающим рубином на пальце.

– Ваше высочество, – повторил он.

Принц пожал плечами, но ничего не ответил.

Кардинал Талейран посмотрел на небо в поисках вдохновения, а когда опустил взгляд на принца, в его глазах стояли слезы. Он простер свои руки.

– Молюсь за то, чтобы вы прислушались ко мне сир. Молю вас выслушать мои слова!

Он посмотрел туда, где сквозь тонкую завесу облаков жгло солнце, решил Томас, для того, чтобы его глаза наполнились слезами.

– Для проповеди неподходящее время, – отрезал принц. – Говори, что должен, и быстро.

Кардинал вздрогнув от такого тона принца, но потом вновь восстановил свой скорбный вид и, взглянув в глаза принцу, объявил, что битва будет грешной растратой человеческих жизней.

– Сотни должны умереть, сир, сотни умрут. Умрут вдалеке от своих домов и будут захоронены в неосвященной земле. Разве вы зашли так далеко, чтобы получить неглубокую могилу во Франции?

Вы в опасности, ваше высочество, в смертельной опасности! Мощь Франции совсем близко и превосходит вас числом! Они сокрушат вас, и я молю вас, молю, сир, позволить мне найти другое решение.

Зачем сражаться? Зачем умирать ради гордыни? Обещаю вам, сир, именем распятого Христа и милосердной Девы, что сделаю всё, что в моих силах, чтобы ваши желания сбылись!

Я говорю от имени церкви, от имени его святейшества Папы, от имени самого Христа, которые не желают видеть, как здесь умирают люди. Давайте начнем переговоры, сир, давайте сядем и поразмышляем вместе.

Сегодня воскресенье, неподходящий день для резни, день для того, чтобы посланцы доброй воли поговорили. Во имя Христа! Молю вас об этом, сир.

Принц молчал. В рядах англичан прошел шепот, когда воины передавали слова кардинала. Принц поднял руку, призывая к тишине, а потом довольно долго просто молча смотрел на кардинала. Затем он пожал плечами.

– Вы говорите от имени Франции, ваше преосвященство?

– Нет, сир. Я говорю от имени церкви и его святейшества. Папа жаждет мира, во имя Христа, готов поклясться. Он просил меня предотвратить кровопролитие, покончить с этой бессмысленной войной и заключить мир.

– А наши враги будут в этот день сохранять перемирие?

– Кроль Иоанн обещал это, – сказал Талейран. – Он поклялся посвятить этот день церкви в полной молитвами надежде, что мы сможем выковать вечный мир.

Принц кивнул, а потом вновь на некоторое время замолчал. Высокие облака разбежались и открыли солнце, сияющее на бледном небе, обещая теплый день.

– Я буду поддерживать в этот день перемирие, – наконец заговорил принц, – и пошлю эмиссаров вести с тобой переговоры. Они могут поговорить там, – он указал туда, где у подножия холма ожидали оставшиеся служители церкви.

– Но перемирие только на этот день, – добавил принц.

– В таком случае я объявляю этот день установленным церковью перемирием, – величественно заявил Талейран. Возникла неловкая пауза, как будто он почувствовал, что должен добавить что-то еще, но затем просто кивнул принцу, развернул лошадь и пришпорил ее вниз по залитому солнцем холму.

А принц вздохнул с облегчением.