Текст книги "Столетняя война (ЛП)"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 120 (всего у книги 123 страниц)

Глава двенадцатая

Дым от пушки взметнулся над левым флангом французов.

При виде каменного ядра Хук не сразу понял, что произошло, лишь следил глазами за странным темным шаром: подскакивая над полем, мелькающая точка летела в его сторону. Вдруг от звука выстрела дрогнуло небо, птицы с оглушительным криком взлетели с деревьев, и пушечное ядро задело голову стрелка в нескольких шагах от Хука.

Череп лучника разлетелся фонтаном крови и костными осколками, а каменное ядро летело все дальше, оставляя за собой марево кровавых брызг. Под конец оно угодило в болото шагах в двухстах за английским строем, едва не задев оседланных коней, которых держали в поводу пажи латников.

– Черт бы их подрал, – с отвращением плюнул Том Скарлет: с его лука оползали густые потеки разбрызганного мозга.

– Стреляй, не жди, – бросил Хук.

– Нет, ты это видел? – со злобным удивлением переспросил Скарлет.

Хук видел. Видел мертвых и агонизирующих коней, видел тела всадников, а за ними – толпу спешенных латников, приближающихся к английскому войску. Совсем близко свистели арбалетные стрелы – к счастью, редкие: арбалетчики стояли за самым дальним отрядом и не могли точно целиться, а многие и вовсе не видели врага. С приближением первого полка, заполнившего все пространство между лесами Трамкура и Азенкура, французские арбалетчики совершенно потеряли англичан из виду и перестали стрелять.

Первый французский полк растянулся по пашне от леса до леса, но пространство между деревьями сужалось, и французам приходилось тесниться: и без того неровные ряды, смятые обезумевшими конями, теперь сжимались, места становилось все меньше, зато английские стрелы по-прежнему летели в цель.

Хук стрелял не переставая. Он уже потратил целый пучок стрел и крикнул, чтобы принесли еще: мальчишки с новыми вязанками то и дело сновали между лучниками, но стрел нужно было сотни тысяч. Пять тысяч лучников делали в минуту шестьдесят тысяч выстрелов, а при наступлении конницы стрелы летели еще чаще. Сейчас кое-кто сохранил тот же темп, но Хук предпочел сыпать стрелами реже: чем ближе подходит враг, тем точнее должен быть каждый выстрел.

Ник теперь брал наконечники с широкими лезвиями: латные доспехи они не пробьют, зато опрокинут латника назад, а каждый упавший будет создавать помеху на пути других. Французы продирались не только сквозь грязь, но и сквозь нескончаемый поток стрел. Хук то и дело слышал удары наконечников о сталь, и латники, которым до англичан оставалось еще полторы сотни шагов, пригибались, словно клонимые ветром – ветром, несущим стальной град.

Томас Брютт, под пальцами которого порвалась тетива, ругнулся и, глянув на беспорядочно завертевшуюся стрелу, полез за новой струной. К тому времени в каждом из вражеских знамен уже торчало по дюжине стрел. Хук выбрал латника в ярко-желтой накидке, прицелился, отпустил тетиву – и латник, опрокинутый стрелой, отлетел назад. Вражеский строй сделался еще более беспорядочным: на пути латников попался лежащий на боку раненый конь, бьющий копытами в предсмертных судорогах, и латники, пытаясь держаться от него подальше, теснились друг к другу, ломая шеренги. Вокруг Хука то и дело глухо щелкала тетива, стрелы затмевали небо. Лучники по большей части стреляли в тех латников, что двигались прямо на них, и шедшие в первых рядах французы, чтобы уберечься от шквала стрел, норовили вжаться в глубь строя. Задние лучники, которым загораживали обзор передние, мало-помалу перебрались в густой подлесок Трамкурского леса и выстроились вдоль кромки деревьев, откуда поливали стрелами французский фланг.

Самые отважные из французов стремились добраться до врага поскорее, более благоразумные предпочитали держаться за спинами смельчаков. На глазах Хука ровный строй латников превращался в три рваных клина, их острия были нацелены на флаги, развевающиеся в центре каждого из трех английских отрядов: латники шли на латников. Французы, как предполагал Хук, надеялись в трех местах прорвать английский строй и разметать войско, сея вокруг кровавый хаос и смерть. Он мельком взглянул на север. Теперь, когда французский строй сузился, арбалетчикам ничего не стоило начать обстрел флангов, но французские стрелки стояли едва ли не дальше, чем вначале, будто потеряв интерес к битве.

Хук вытащил стрелу с тонким наконечником и отыскал глазами прежнего латника в ярко-желтой накидке. Он натянул лук, отпустил тетиву и вытащил следующую стрелу. Латник уже падал на колени. Значит, тонкие наконечники все-таки прошивают доспехи. Хук не уставал сыпать стрелами во французский строй, медленно надвигающийся на англичан. Он целил в передние ряды врагов. Одни стрелы отскакивали от лат, другие, ударив в доспехи под прямым углом, прошивали броню насквозь. Французы валились на землю, преграждая путь задним рядам, и все же огромная, закованная в латы толпа продолжала двигаться вперед.

– Дайте стрел! – крикнул кто-то из лучников.

– Стрелы сюда! – поддержал его другой.

У Хука оставалась последняя дюжина. Враг подошел уже на сотню шагов, но стрел не хватало, приходилось стрелять реже. Хук натянул тетиву, выбрал жертву в черном налатнике и выстрелил. Стрела вонзилась сбоку в закрытый шлем. Латника с торчащей из мозга стрелой повело в сторону, он угодил копьем в соседнего рыцаря и тут же упал на колени, а потом и вовсе растянулся в грязи во весь рост. Следующая стрела отскочила от чьей-то кирасы. Хук выстрелил снова, уже способный различить цвет налатников и гербов приближающихся французов. Пустив стрелу в какого-то латника с золотой короной вокруг шлема, он тут же выбранил себя: воин такого ранга уж точно мог себе позволить лучшие доспехи. Стрела отскочила от лат. Рыцарь, правда, зашатался от удара, но его тут же поставил на ноги знаменщик. Следующим выстрелом, нацеленным чуть ниже, Хук ранил кого-то в бедро. Оставалась последняя стрела. Держа ее на луке, Ник оглядел вражеский строй. Все тысячи стрел, выпущенных во французов, принесли врагу не так много вреда. И хотя войску то и дело приходилось перелезать через тела сотоварищей, все же поле по-прежнему кишело живыми, заляпанными грязью, облаченными в латы французами, которые с копьями, мечами, боевыми топорами и булавами неотступно шли на малочисленное английское войско, шаг за шагом преодолевая проклятую пашню. Хук выбрал какого-то здоровяка, который выказывал прыти больше других, и пустил в него последнюю стрелу. Наконечник, прошив стальную кирасу, ударил в грудь, задел ребро и пронзил легкое. Бурлящий поток крови, вырвавшись через горло, заполнил шлем и брызнул наружу из отверстий забрала.

– Стрел сюда! – взревел Хук.

Но тщетно: немногие стрелы, сбереженные для последнего выстрела, оставались лишь у лучников из задних рядов. Стрелки, превратившиеся в зрителей, стояли среди кольев, в нескольких ярдах от французов, которым до английских латников оставались считаные шаги.

Лучники сделали свое дело. Теперь наступал черед латников.

Французы, наконец избавленные от шквала стрел, с хриплым кличем кинулись на врага.

* * *

Мессир де Ланферель, которому ничего не стоило в полных латных доспехах вскочить на коня или протанцевать с дамой (не для того, чтобы лишний раз поразить дам, обожающих мужчин в латах, а чтобы блеснуть изяществом и гибкостью, которыми и без лат обладал далеко не каждый), сейчас двигался с трудом. Ступни на каждом шагу вязли в топкой грязи, местами его засасывало чуть не по колено, и тогда, чтобы высвободить ногу, приходилось опираться на соседа. Он пытался наступать в заполненные водой борозды, дно которых было тверже поверхности поля, но сквозь мелкие отверстия закрытого шлема едва мог разглядеть землю. Открывать забрало он не решался: вокруг то и дело сыпались стрелы. Одна ударила ему в лоб, он потерял равновесие и упал бы, не подхвати его кто-то из латников. Другая стрела, летевшая в грудь, пропорола накидку и проскрежетала по кирасе, оставив царапину на стальной поверхности. Доспехи выдержали оба удара, но так везло явно не всем. Под сыплющимися с неба стрелами то и дело раздавались стоны, вопли и крики о помощи. Ланферель, даже не видя падающих тел, чувствовал, что строй сминается: латники, отшатываясь от летящих стрел, теснили его слева, сжимая ряды. Латы гремели о латы, его притиснули к соседу справа так, что стало невозможно двинуть рукой с копьем, и Ланферель взревел, пытаясь освободиться и вырваться на шаг вперед. Водя головой из стороны в сторону, сквозь отверстия в шлеме он пытался хоть что-то разглядеть в маячившей впереди серой толпе. Англичане стояли с поднятыми забралами: еще бы, если в тебя не летят стрелы, можно позволить себе видеть врага! Зато случись поднять забрало Ланферелю – любой лучник из тех, что стояли в центральном строю между латниками, тут же возблагодарит Бога за удобную мишень.

В шлеме было душно. Ланферелю, который считал себя сильным и выносливым, переход через пропитанную водой пашню давался с трудом: дыхание стало хриплым, по лицу струился пот. Левая нога проехалась по грязи, он упал на правое колено, выпрямился, побрел дальше – и тут же, споткнувшись, растянулся во весь рост, на этот раз рядом с трупом латника. Поднявшись с помощью двух солдат, Ланферель, измазанный с ног до головы, попытался левой рукой вытереть забрало, в отверстиях которого застряли сырые комья земли, но отчистить густую грязь латной перчаткой оказалось невозможно. Только дойди, сказал он себе, только дойди, а там начнется бой. Биться – не то что бродить по заболоченной пашне. Уж убивать-то Ланферель умел. Яростным усилием он вырвался из тесного строя, высвобождая руки и оставляя место для размаха, и вновь повел головой, через оставшиеся отверстия пытаясь разглядеть поле. Прямо перед ним развевалось знамя с английским королевским гербом, нагло присвоившим французские лилии. Герб пересекали три серебряные полосы, каждая с тремя червлеными кругами. Узнав герб Эдуарда, герцога Йоркского, Ланферель подумал, что Йорк вполне сгодится в пленники: герцогский выкуп принесет пленившему целое состояние. Такая мысль не могла не взбодрить. Усталые ноги Ланфереля словно налились новой силой. Английский строй маячил уже совсем рядом.

– Ты здесь, Жан? – хрипло крикнул Ланферель оруженосцу.

– Да!

Ланферель собирался ударить в англичан копьем, а потом, пока враг будет отходить после удара, отбросить громоздкое копье и крошить врага булавой, висящей сейчас на плече, а если та переломится, то схватить запасную у оруженосца. Ланферель внезапно воодушевился: поле перешли, шквал стрел пережили, враг явно заждался его копья… В этот миг тонкая стрела, пущенная с фланга, ударила в забральное отверстие, и глаза Ланфереля залил внезапный свет: стрела пронзила стальное забрало, царапнула переносицу и, ободрав скулу и едва не угодив в правый глаз, застряла в шлеме.

Левой рукой он вырвал стрелу. В зазубренное отверстие хлынул свет, но обзор увеличился не намного. Слева послышался шум. Ланферель успел заметить падающего латника, из-под шлема которого пеной бурлила кровь, и тут же перевел взгляд вперед: до герцога Йоркского оставались считаные шаги. Перехватив копье свободной левой рукой, Ланферель бросился вперед, меся латными башмаками последние ярды грязи, и с боевым кличем, в котором смешались ярость к непокорному врагу и ликование оттого, что атаку лучников удалось пережить, выскочил к рядам англичан.

* * *

Сэра Джона Корнуолла тоже обуревала ярость. С самого дня высадки во Франции он командовал передовым отрядом: выводил войско к Гарфлёру, первым штурмовал непокорный город, возглавлял переход от Сены до нынешнего пикардийского плато. А теперь командование авангардом передали герцогу Йоркскому. На взгляд сэра Джона, набожный королевский родич мало годился в вожди.

И все же приказы теперь отдавал Йорк, а командующему, стоявшему ближе к правому отряду, оставалось лишь с этим смириться, что, впрочем, не препятствовало сэру Джону ненавязчиво пояснять латникам, чем и как нужно встретить французов. Враги подходили все ближе. Навстречу им, от флангов к центру, летели плотными потоками стрелы, несущие кровь и смерть. Не смея поднять забрала, полуслепые французы неуклюже оскальзывались в грязи, и в ожидании врага сэр Джон замер на месте, держа наготове копье, меч и алебарду.

– Слушать меня! – крикнул он. Формально он обращался к собственным латникам, но во всем войске вряд ли нашелся бы идиот, способный ослушаться самого сэра Джона Корнуолла, когда дело доходит до битвы. – Когда французы подойдут ближе, на последних шагах они кинутся вперед. Чтобы ударить сильнее и сразу нас разбить. Когда скажу – всем отступить на три шага! Все слышат? По команде отступить на три шага!

Он не сомневался, что помимо его отряда приказ выполнят еще латники сэра Уильяма Портера, с которыми он успел провести краткие учения. На последних шагах враг ринется вперед, целя в англичан копьями. Если в этот миг отступить, то первые мощные удары лишь пронзят воздух и, пока враг соберется с силами, можно ударить в ответ.

– Ждать моей команды! – крикнул сэр Джон, на мгновение ощутив беспокойство: скользкая земля все же опасна. Однако в итоге он счел, что врагам оступиться будет проще.

Англичане стояли в три шеренги, вокруг герцога Йоркского строй углублялся до шести рядов. Йорк, лицо которого приняло озабоченное выражение, не повернул головы на голос сэра Джона и продолжал смотреть прямо перед собой. Кончик его меча, выкованного из бордоской стали, касался земли.

– Как только враг подойдет, – крикнул сэр Джон, искоса взглядывая на герцога, – уходите от удара! Отступайте назад! Французы растеряются – и тогда нападайте!

По виду Йорка было непонятно, внял ли он совету. Герцог по-прежнему смотрел на французский строй, рассыпающийся на глазах: латники на флангах, пытаясь держаться дальше от стрел, жались к центру, а передовых сносило ближе к правому крылу англичан – туда, где развевались знамена самых знатных командующих, вожделенных будущих пленников, за которых можно получить щедрый выкуп. Но даже при всей беспорядочности строя первый полк французов оставался мощной силой: закованная в латы, ощетинившаяся мечами и копьями стальная волна, сметающая все на своем пути и не замечающая стрел, походила на быка, не замечающего роя слепней. Кто-то из врагов падал, замедляя путь другим, и все же на одного англичанина приходилось восемь французов. Сэр Джон следил, как уплотняется и сжимается строй, как толкают и отпихивают друг друга латники. Одним не терпелось вырваться в первые ряды и скорее добраться до знатных пленников, другие осторожничали и скрывались за спинами идущих впереди. И при этом все без исключения мечтали о выкупах, богатствах и победе.

– Бог тебе в помощь, Джон, – явно волнуясь, проговорил сэр Уильям Портер, вставший ближе к другу.

– Я верю, что Бог дарует нам победу, – громко сказал сэр Джон.

– Было бы славно, если бы Он даровал англичанам еще тысячу латников.

– Ты слышал, что говорил король, – повысив голос, ответил сэр Джон. – Нам хватит и того, что есть! Зачем делить победу с другими? Мы англичане! Даже будь нас вполовину меньше, и того бы хватило, чтобы перебить дерьмоголовых шлюхиных детей!

– Господи, помоги! – вздохнул сэр Уильям.

– Делай, как я говорю, Уильям, – спокойно сказал сэр Джон. – Подпусти их ближе, отступи – и бей. Свалишь одного – создашь преграду другому. Понял?

Сэр Уильям кивнул. Французы подошли уже настолько, что оба войска могли распознать противника по гербовым цветам. Правда, французские налатники густо покрывала грязь, и чуть ли не из каждого торчало самое малое по паре стрел.

– А потом убивай второго, – продолжал сэр Джон. – И не мечом, меч тут бесполезен. Лупи выродков алебардой: оглушай, ломай ноги, руби череп. Свалишь второго – и третьему до тебя придется тянуться через два трупа.

– Копьем, наверное, лучше, – задумчиво проговорил сэр Уильям.

– Тогда бей в забрало. Самое слабое место в доспехах. Пусть помучаются.

Французам оставалось всего полсотни шагов. С флангов в приближающегося врага еще летели редкие стрелы. Лучники, стоявшие между отрядами в центре войска, готовились уйти и освободить место латникам. Сдвинув ряды, те образуют единую укрепленную линию защиты. Пока же последние стрелы еще разили французов. Один, со стрелой в животе, упал на колени и откинул забрало, извергая рвоту пополам с кровью, и тут же упал в грязь, под ноги шедших следом.

– Мы стоим в три шеренги, – продолжал сэр Джон. – А у французов строй – двадцать рядов. Задние будут напирать на передних, толкая их на наши копья. – Он неожиданно улыбнулся: – И кроме того, Уильям, у нас давно вышло все вино, поэтому мы трезвые. А у них наверняка пол-армии навеселе. Так что Бог за нас.

– Ты в это веришь?

– Верю ли? – рассмеялся сэр Джон. – Да я это знаю! А теперь всем приготовиться!

Шум нарастал, со стороны французов неслись боевые кличи. Слева от сэра Джона враги плотной толпой подступали к королевскому знамени, вознеся над строем зловещую алую орифламму. Сэр Джон перевел глаза на центр, где французы, нацелившись на удар, разразились кличем, ускорили шаг и пустились чуть ли не бегом, в погоне за победой выставив вперед копья.

– Сен-Дени! Монжуа! Монжуа! – неслись крики.

Англичане встречали врага улюлюканьем, как охотники, загнавшие зверя.

– Пора! – взревел сэр Джон. – Пора!

Сэр Мартин толкнул Мелисанду в грудь, опрокинув ее под росшие на берегу деревья.

– Вот и славно, – осклабился священник. – Так и лежи, будь умницей. Не вздумай! – При ее попытке отползти он угрожающе поднял руку, и Мелисанда замерла.

* * *

Сэр Мартин ухмыльнулся и полез в кошель на поясе.

– У меня с собой нож. Где-то тут был. Такой хороший ножик… Ага, вот! – Он показал ей короткий клинок. – Приставь нож себе к горлу, говорит Писание, если жаден ты. А я жаден, жаден, да только не хочу резать тебе горло, детка. Ну зачем тебе валяться в крови, это так неприятно! Поэтому будь умницей и лежи тихо, скоро все кончится. – Он хохотнул и опустился на колени, обняв ногами ее тело. – И все-таки надо тебя раздеть. Нагота священна, детка. В наготе истина, сказал наш Господь и Спаситель.

Выдуманная когда-то цитата по-прежнему звучала ему отголоском евангельской истины. Сэр Мартин, ухмыльнувшись, опустил левую руку на грудь вскрикнувшей Мелисанды, в его глубоко посаженных глазах мелькнуло безумие. Девушка не смела двинуться: нож приближался к ее горлу. Рукой она незаметно нащупала мешок и осторожно потянула к себе.

– А кто отлучит нас от любви Божией? – по-прежнему ухмыляясь, хрипло вопросил сэр Мартин и левой рукой сжал ворот Мелисанды. – Это вопрос из Священного Писания, детка: кто отлучит нас от любви Божией? Кто отлучит меня от тебя, а? Ни скорбь, говорит Господь, ни теснота, ни гонение, ни голод… Ты меня слушаешь?

Мелисанда кивнула. Подтянув мешок еще на дюйм, она нащупала отверстие.

– Слова самого Господа, – не умолкал священник, на сей раз полагаясь на подлинный текст Писания, – донесенные до нас блаженным апостолом Павлом. Ни опасность, ни меч не отторгнут нас от любви Божией, говорит апостол, ни нагота!

Он резанул ткань коротким ножом и, на миг оскалившись, разорвал платье до пояса.

– Боже правый, – благоговейно протянул сэр Мартин, не сводя глаз с обнажившейся груди Мелисанды. – Нагота не оградит тебя от любви Божией, детка, так обещает Писание. Радуйся, что я с тобой, детка, ликуй!

Он убрал ногу и теперь стоял на коленях рядом с Мелисандой. Рванув льняную ткань донизу, священник упоенно воззрился на белоснежную кожу под платьем. Мелисанда, запустив правую руку в мешок, не двигалась.

– Мы пребывали в наготе, крошка, пока женщина не принесла грех в мир, и теперь будет только справедливо наказать женщину за тот первый грех. Правильно?

Порыв ветра донес до них шум и крики с плато, и священник метнул взгляд в сторону поля. Мелисанда сунула руку глубже в мешок, пытаясь нащупать короткую стрелу, но сэр Мартин тут же повернулся, и девушка застыла недвижно.

– У них там свои игры, пусть дерутся, они это любят. Все равно победят французы – их ведь тысячи! Твой Ник сдохнет, детка. Сдохнет на французском мече. Потому что ты тоже из французов. Славная французская красотка. Жаль только, Ник и не узнает, что я покарал тебя за грехи. Женщина принесла в мир грех, женщину надо наказывать. Нику, конечно, хорошо бы перед смертью знать, что я тебя наказал, но что поделаешь, не выйдет, так уж судил милостивый Господь. Мой Томас, должно быть, тоже умрет – жаль, он малый что надо, но у меня полно других сыновей. Может, ты мне родишь еще одного? – От этой мысли он расплылся в ухмылке и принялся подбирать рясу. – Я-то не умру. Французы не убьют священника, они ведь не хотят отправиться в ад. А если ты будешь сговорчивой, детка, ты тоже не умрешь. Я оставлю тебе жизнь, и ты родишь мне сына. Может, назвать его Томасом? Точно! Раздвинь-ка ноги!

Мелисанда не пошевелилась, но священник пнул ее колени раз, другой – и втиснул между бедрами ногу в сапоге.

– Наш Генри притащил сюда войско и всунул его в дьяволов горшок с дерьмом, – продолжал сэр Мартин. – Теперь им осталось только сдохнуть. Все умрут, все, уцелеем лишь мы с тобой, детка, лишь мы с тобой, так что будь со мной полюбезнее. – Он задрал рясу выше пояса и ухмыльнулся Мелисанде. – Хорош, да? Прими его получше, детка.

Он втиснул колени между ее ног.

– Как давно я об этом мечтал! – не умолкал сэр Мартин, склоняясь над девушкой. – Как давно!

Конвульсивно дернувшись, он склонился вперед и оперся левой рукой о землю. Правую, с зажатым в ней ножом, он по-прежнему не отнимал от горла Мелисанды.

Второй кошель, на кожаном шнуре болтающийся вокруг шеи вместе с деревянным крестом, свесился вперед, священник раздраженно поморщился.

– Только мешает, да, детка? Сейчас оно нам ни к чему. – Рукой с зажатым в ней ножом он снял с шеи кошель и крест и бросил их на землю. В кошеле что-то звякнуло, сэр Мартин осклабился: – Французское золото, детка. Золото, что я нашел в Гарфлёре. И если ты меня приласкаешь, я дам тебе монетку или даже две. Ты ведь меня приласкаешь? Сделаешь мне приятное? Будешь умницей?

Мелисанда просунула ладонь глубже в мешок и нащупала арбалет.

– Да, – ответила она испуганным голосом.

– Еще бы, – хрипло отозвался сэр Мартин, снова приставляя нож к ее горлу. – Еще бы.

* * *

Сэр Джон отступил назад. Двух шагов вполне хватило. Сначала он засомневался, не поспешил ли с приказом, потом побоялся, что приказ запоздал: грязь оказалась слишком глубокой. И все же он высвободил увязшие в земле ноги и шагнул назад в тот миг, когда французы, приняв маневр за бегство, с боевым кличем кинулись на англичан. Вражеские копья ударили в пустой воздух, инерция выбила французов из равновесия, и в это мгновение сэр Джон сделал выпад.

– Вперед! – крикнул он. – Наступай! – И ударил копьем ближайшего латника, вонзив железный наконечник врагу в пах.

Англичане, как и французы, дрались укороченными копьями, но английские оказались длиннее, и французы теперь не могли подступиться к врагу. Копье сэра Джона ударило в латную защиту, командующий налег сильнее – и успел увидеть, как насаженный на копье латник сгибается пополам. Вытащив копье из падающего тела, сэр Джон встретил ударом следующего врага.

Французы, чья первая атака пришлась мимо цели, растерялись. Уставшие после перехода через поле, они едва могли вытащить ноги из грязи, и теперь то и дело валились на колени от ударов англичан. Сэр Джон с силой вонзил копье в забрало какого-то француза во втором ряду и опрокинул врага навзничь, затем бросил копье и отвел назад правую руку:

– Алебарду!

Оруженосец вложил древко ему в руку.

Теперь можно было сражаться.

В голову сэру Джону ударилось копье. На его шлеме не было забрала, и француз решил выбить противнику глаза, но острие лишь скользнуло по стали. Сэр Джон, шагнув вперед, коротко вскинул алебарду и рассек французу шлем. Враг свалился в грязь, к другим таким же, и сэр Джон для надежности двинул в каждый шлем молотом, торчащим на обухе алебарды. Прежний латник, пронзенный копьем сэра Джона, попытался встать, но командующий тут же рубанул его прикрытую кирасой спину и крикнул оруженосцу:

– Открой ему забрало, убей!

Покрепче упершись ногами в землю, сэр Джон принялся разить врагов.

Враги уже мешали сами себе. Первые ряды французов валялись в крови, и следующим приходилось перелезать через мешанину тел и брошенного оружия. В другое время такая преграда мало кого задержала бы, но сейчас сзади напирали, и латников, карабкающихся через трупы, уже ждали английские булавы, копья и алебарды.

– Бей врага! – взревел сэр Джон. – Бей! Убивай!

Доспехи на плечах, оружие в руке – он вновь ощутил восторг битвы: восторг быть неистовым, грозным и непобедимым. Тяжелый молот на обухе делал свое дело.

Пусть он не годился пробивать латы, зато чтобы оглушить или изувечить врага, хватало одного удара.

Сэру Джону, с его молниеносной стремительностью, теперь казалось, что французы движутся невыносимо медленно. Он успевал следить сразу за тремя-четырьмя и, выбирая одного, уже знал, как убьет двух следующих. Враги подступали, он кожей ощущал их страх. Булавы, топоры и мечи французов оказывались бесполезными: теснимые задними шеренгами, латники валились на тела убитых, прямо под удары англичан. Трупов собралось уже столько, что сэру Джону пришлось перебраться через тела, и теперь англичане атаковали французов – девять сотен шли против восьми тысяч, но эти девять сотен спокойно шагали, где удобно, никем не теснимые в спину.

Француз в заляпанных грязью латах, когда-то начищенных до серебряного блеска, метнулся с мечом на сэра Джона, но клинок лишь бессильно скользнул по закрытой набедренником ноге. Латник слева от командующего ударил в сияющий вражеский шлем молотом, отчего француз рухнул, как забитый бык, а сэр Джон уже вонзал копейный наконечник алебарды в лицо следующего врага, на накидке которого красовался сноп пшеницы. Острие, пройдя через забрало, вонзилось в зубы и нёбо, тело в это время толкнули сзади, пронзенная голова задралась кверху. Сэр Джон, оставив добивать жертву латнику, ударил алебардой по чьему-то закрытому шлему, увенчанному перьями.

– Ну, ко мне, выродки! – крикнул он с хохотом. – Жду!

Он даже не задумался, что кое-кто из французов жаждет прославиться убийством или пленением самого сэра Джона Корнуолла. Он видел лишь врагов, с которыми злую шутку сыграла раскисшая земля и их собственные забрала, так как сквозь них невозможно было разглядеть преграду. Короткие удары алебарды укладывали наземь подступающих французов, увеличивая преграду для следующих.

– Держитесь плотнее! – крикнул своим сэр Джон, бросив взгляд на латника по левую руку и на сэра Уильяма, неотступно держащегося справа.

Плечом к плечу, чтобы враг не прорвал строя, латники сэра Джона, уже переступив через первые ряды французов, дрались так, как он их учил. Вторая шеренга англичан шла позади, поднимая вражеские забрала и приканчивая раненых ударом кинжала в глаз или в рот, чтобы упавшие не пытались достать противника с земли. Французы при виде клинка извивались в грязи, пытаясь увернуться от удара, и умирали в судорогах, а новые латники все подступали под молоты, топоры и копья. Уже не опасаясь стрел, кое-кто из врагов поднял забрала – и ближайший француз получил в лицо алебардой от сэра Джона, который, провернув копейное жало в глазнице, вырвал окровавленный клинок и теперь краем глаза следил, как латник, мечась в дикой предсмертной боли, валится под ноги другим, мешая французам подступать ближе. Сэр Уильям Портер бил копьем в лица врагов, одним ударом сшибая их с ног и оставляя доканчивать дело соседнему латнику, орудующему боевым молотом. Обычно спокойный и серьезный, сэр Уильям теперь рычал и ревел.

– Клянусь, Уильям! Вот где наслаждение! – крикнул сэр Джон.

Шум не прекращался – сталь грохотала о сталь, вопли сливались с боевыми кличами. Сваленные грудами французские трупы мешали врагу атаковать. Любой перебравшийся через тела неминуемо натыкался на английские мечи и копья. Сэр Джон в поиске твердой опоры, сам того не заметив, ступил правой ногой на шлем раненого француза. Забрало погрузилось в грязь, вязкая жижа хлынула внутрь шлема, француз с хрипом дернулся и замер. Сэр Джон, глумясь, призвал врагов подойти ближе и тут же сам шагнул вперед, вожделея смерти и крови.

– Бей их! Бей!

Он с новой силой обрушился на французский строй, прорубая место для своих латников и разя врагов с молниеносностью, снискавшей ему славу самого грозного турнирного бойца в Европе. Копейным жалом алебарды он пронзал набрюшники, прикрывающие пах, а когда враг с воплем сгибался от боли, обрушивал на него топор или молот и оставлял француза латникам, милостиво дарующим смерть упавшим врагам. Удары, успевающие задеть доспехи самого сэра Джона, были редкими и слабыми, лишь раз кто-то из французов чуть было не обрушил на него алебарду, но переломившееся древко спасло командующего от удара. Разразившись боевым кличем, сэр Джон рубанул француза алебардой по ногам, метя лезвием в наколенник. Француз, уже падая, в ответ попытался достать врага остатком древка, но сэр Джон ударил молотком по вражескому шлему – и сталь не выдержала, из-за забрала брызнула кровавая жижа. Стараниями сэра Джона и его латников разрыв в рядах французов углублялся, все больше трупов ложилось под ноги англичан.

Сэр Джон, увлеченный битвой, не видел, как слева от него замертво упал герцог Йоркский.

При начале наступления французы в первую очередь ударили в авангард англичан и, потеряв сотню латников, добрались до отряда короля Генриха. Шедший в первых рядах Жильбер, мессир де Ланферель краем глаза заметил, как слева от него английский строй отступил от первого удара, однако герцог Йоркский с отрядом стояли на месте, орудуя копьями. Ланферель отклонился, пропуская чей-то копейный наконечник, скользнувший по кирасе, – и ударил копьем в ближайшее лицо, не защищенное забралом.

– Ланферель! – крикнул он. Англичане должны знать своего противника. – Ланферель!

Отбив вражеское копье, он скинул с плеча булаву и принялся разить ею направо и налево. Здесь, на поле битвы, было не до турнирных учтивостей и фехтовальных изяществ. Здесь оставалось сечь и рубить, убивать и ранить, сея ужас среди врагов. Ланферель обрушил шипастую булаву на герцогского латника, раздробив шлем вместе с черепом, следующего врага отбросил назад – и справа увидел герцога, совсем близко, но прежде пришлось обернуться и убить нападавшего слева англичанина.

– Сдавайтесь! – крикнул Ланферель опустившему забрало Йорку.