Текст книги "Столетняя война (ЛП)"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 77 (всего у книги 123 страниц)

Она пыталась сопротивляться, вскрикнула, но потом покорилась, как только один из мужчин заломил ей руки за спину и вытащил широкий нож из-за пояса.

Брат Майкл инстинктивно сдвинулся с места, чтобы прийти ей на помощь, но Сэм остановил его одной рукой.

– Она жена графа, брат, – тихо произнес лучник, – то есть его собственность. Он может делать с ней, что хочет, а если ты вмешаешься, то вспорет тебе живот.

– Я не..., – начал брат Майкл, но потом предпочел замолчать, чтобы не солгать, потому что он собирался вмешаться, или по меньшей мере запротестовать, но теперь он просто наблюдал, как воин разрезал дорогую ткань, отрывая золотые нити от алой ткани, и лиф платья упал на талию графини, а воин в конце концов оторвал вышитого сокола и бросил его к ногам своего господина.

Графиня, высвободившись из рук второго воина, скорчилась и прижала остатки платья к груди.

– Вийон! – скомандовал граф. – Посмотри на меня!

Человек, удерживаемый двумя солдатами Бастарда, неохотно взглянул на своего врага. Он был молод, привлекателен как сокол и еще час назад был правителем этих мест, лордом земель и владельцем крестьян, но теперь он стал никем.

Он был в кольчуге, нагрудном панцире и поножах, и пятно крови в его темных волосах указывало, что он дрался с осаждающими, но теперь он находился в их руках и был вынужден смотреть, как жирный граф шарит по его кольчуге.

Никто в зале не пошевелился и не заговорил, все просто наблюдали, как граф срывает кожу и сталь, а потом с улыбкой на лице мочится на сокола, вырванного из платья жены.

У него был мочевой пузырь как у буйвола, и моча лилась очень долго. Где-то в замке закричал человек, и крик все не прекращался, но, к счастью, в конце концов затих.

В это же время закончил и граф, затем протянул руку к своему оруженосцу, который дал ему небольшой нож с жутким изогнутым лезвием.

– Видишь это, Вийон? – граф поднял нож, так что лезвие сверкнуло в огнях. – Знаешь, что это?

Вийон, удерживаемый двумя воинами, промолчал.

– Это для тебя, – сказал граф. – Она, – он указал ножом на графиню, – отправится обратно в Лабруйяд, и ты тоже, но сначала мы тебя порежем.

Люди в бело-зеленых ливреях ухмыльнулись, предвкушая предстоящую боль и удовольствие. Нож, чье лезвие было ржавым, а ручка – лишь куском обветшалой древесины, был ножом для кастрации, которым оскопляли баранов, телят или мальчиков, предназначенных для хоров больших церквей.

– Разденьте его, – приказал граф своим людям.

– О Господи! – пробормотал брат Майкл.

– Недостаточно крепкий желудок для такого, брат? – спросил Сэм.

– Он хорошо сражался, – вмешался новый голос, и монах увидел, что Бастард подошел к краю помоста. – Он храбро сражался и заслуживает умереть как мужчина.

Некоторые из воинов графа положили руки на рукояти мечей, но епископ успокоил их.

– Он преступил закон Божий и человеческий, – заявил он Бастарду, – и поставил себя вне рыцарского кодекса.

– Это мой с ним спор, а не твой, – огрызнулся граф на Бастарда.

– Он мой пленник, – сказал Бастард.

– Когда я тебя нанял, – продолжил епископ, – мы договорились, что все пленники будут принадлежать нам с графом, вне зависимости от того, кто их захватил. – Разве это не так?

Бастард поколебался, но было очевидно, что епископ сказал правду. Высокий человек в черных доспехах оглядел комнату, но люди епископа и графа превосходили числом воинов Бастарда. – Тогда я взываю к тебе, – сказал он епископу, – позволь ему отправиться к Господу как мужчина.

– Он прелюбодей и грешник, – ответил епископ, – так что я отдаю его графу, и пусть делает с ним, что захочет. А я напомню тебе, что твоя оплата зависит от повиновения всем нашим разумным приказам.

– Этот – неразумный, – настаивал Бастард.

– Приказ сделать шаг назад – вполне разумный, – заявил епископ, – и я даю его тебе.

Воины графа ударили щитами об пол в знак одобрения, и Бастард, зная, что проиграл спор, а противник превосходит его числом, пожал плечами и отступил.

Брат Майкл увидел, как воин взял нож для кастрации и, не в силах вынести то, что вот-вот должно было случиться, выбежал по лестнице из башни и вдохнул дымный ночной воздух.

Он хотел бежать дальше, но кто-то из людей графа нашел в конюшнях замка быка и теперь они мучили животное, тыкая его копьями и мечами и отскакивая, когда бык неуклюже поворачивался, чтобы напасть на них, и не смея попробовать проложить себе путь через поле этой жестокой игры. Потом в замке снова послышались крики.

На его плечо легла рука, и он оглянулся, подняв тяжелый посох, но увидел лишь священника, старика, который предложил монаху мех с вином.

– Кажется, – сказал старик, – ты не одобряешь то, что делает граф?

– А ты одобряешь?

Священник пожал плечами.

– Вийон забрал жену графа, так чего же он ожидал? А наша церковь благословляет месть графа, и на то есть причины. Вийон – презренный человек.

– А граф нет? – брат Майкл решил, что ненавидит жирного графа, с его сальными волосами и тяжелыми челюстями.

– Я его капеллан и духовник, – сказал старый священник, – так что я знаю, каков он, – его голос звучал холодно. – А ты, – спросил он монаха, – что привело тебя в это место?

– Я принес послание для Бастарда, – ответил брат Майкл.

– Какое послание?

Английский монах покачал головой.

– Я не читал его.

– Всегда следует читать послания, – произнес старик с улыбкой.

– Оно запечатано.

– Горячий нож с этим справится.

Брат Майкл нахмурился.

– Мне было велено не читать его.

– Кем?

– Графом Нортгемптоном. Он сказал, что оно срочное и тайное.

– Срочное?

Брат Майкл перекрестился.

– Он сказал, что принц Уэльский собирает очередную армию. Я думаю, Бастарду приказано присоединиться к ней, – он пожал плечами. – В любом случае, это звучит здраво.

– Да.

Разговор отвлек брата Майкла от жутких криков, что слышались внутри замка. Эти крики постепенно затихали, превращаясь в жалкое всхлипывание, и только тогда графский капеллан повел монаха обратно, к огням комнаты с колоннами.

Брат Майкл не смотрел на нечто обнаженное, лежавшее на окровавленном полу. Он остался в глубине зала, скрывшись от оскопленного мужчины за толпой солдат в кольчугах.

– Мы закончили, – сказал граф Лабруйяд Бастарду.

– Мы закончили, милорд, – согласился Бастард, но ты должен нам дополнительных денег за то, что мы взяли это место быстро.

– Я вам должен, – согласился граф, – и деньги будут ждать вас в Павиле.

– Тогда мы отправимся в Павиль, милорд, – Бастард отвесил графу поклон, а потом хлопнул в ладони, привлекая внимание своих воинов. – Вы знаете, что делать! Так за дело!

Люди Бастарда забрали своих раненых, подобрали мертвых и стрелы, выпущенные во время битвы, потому что в Бургундии, Тулузе и Провансе трудно было достать английские стрелы.

К тому времени, как люди Бастарда вышли из разрушенных городских ворот, уже наступила заря, они пересекли мост в долине и повернули на восток.

Раненых везли на телегах, но все остальные ехали верхом, и брат Майкл, которому удалось вздремнуть несколько часов, смог наконец-то рассчитывать на компанию Бастарда.

Он узнал, что некоторые из Эллекенов до сих пор охраняли замок в Кастийоне, который был их убежищем, но войско Бастарда все равно было устрашающим.

Оно насчитывало лишь чуть больше шестидесяти лучников, все англичане или валлийцы, и тридцать два латника, большинство из Гаскони, несколько из Бургундии и дюжина англичан, а некоторые – из дальних стран, все они были искателями приключений в поисках денег, которые и нашли у Бастарда.

Вместе со слугами и оруженосцами они сформировали отряд наемников, который мог нанять любой лорд, имевший достаточно денег, чтобы позволить себе лучшее, хотя любому лорду, пожелавшему драться с англичанами и их гасконскими союзниками, пришлось бы искать помощи в другом месте, потому что Бастард не стал бы этого делать.

Он любил говорить, что помогает врагам Англии убивать друг друга, а враги платят ему за эту помощь.

Они были наемниками и называли себя Эллекенами, любимцами дьявола, и хвастались, что их нельзя победить, потому что их души уже отправились в ад.

И брат Майкл, впервые в жизни ставший свидетелем битвы, верил в это.

Глава вторая

Граф Лабруйяд торопился покинуть Вийон и укрыться в безопасности собственной крепости, которая, поскольку имела ров и подъемный мост, была защищена от того способа проникновения через ворота с помощью пороха, которым пользовался Бастард, а графу нужно было находиться в безопасности, потому что он был уверен, что скоро будет иметь разногласия с Бастардом.

Так что он предоставил людям епископа удерживать только что захваченный замок Вийон, а сам вместе со своим войском, шестьюдесятью латниками и сорока тремя арбалетчиками поспешил домой, в Лабруйяд.

Однако его путешествие было замедленно пленными. Он подумывал избить Бертийю в Вийоне и даже приказал слугам принести кнут из конюшен замка, но потом отложил наказание, чтобы ускорить возвращение домой.

Он по-прежнему хотел ее унизить и на этот случай привез из Лабруйяда повозку. Она находилась на конюшне сколько он помнил, и на ней была укреплена клетка, достаточно просторная, чтобы держать там танцующего медведя или быка для боев, именно для этой цели она, скорее всего, и была сделана.

Или, возможно, его предки использовали повозку для заключенных или для перевозки жестоких мастифов, используемых для охоты на медведя, но каким бы ни было ее изначальное предназначение, сейчас это была клетка для его жены. Графа Вийона, слабого и истекающего кровью, везли в другой клетке.

Если этот человек выживет, граф планировал держать его голым на цепи во дворе в качестве предмета для людских насмешек и столба, на который будут задирать лапу собаки, и эта перспектива ободряла графа по мере того, как он медленно продвигался на юг.

Он отправил дюжину легко вооруженных всадников на восток. Их задачей было проследить за наемниками Бастарда и вернуться с докладом, если англичанин решит его преследовать.

Хотя сейчас это и казалось маловероятным, потому что у капеллана были хорошие новости.

– Подозреваю, что его вызвал сеньор, сир, – сказал капеллан графу.

– Кто его сеньор?

– Граф Нортгемптон, сир.

– В Англии?

– Оттуда приехал монах, сир, – объяснил капеллан, – и он решил, что Бастарду приказано присоединиться к принцу Уэльскому. Он сказал, что послание срочное.

– Надеюсь, ты прав.

– Это самое разумное объяснение, сир.

– А если ты прав, то Бастард отправится в Бордо, а? Его больше нет!

– Хотя он может вернуться, сир, – предупредил отец Винсент графа.

– Когда-нибудь, когда-нибудь, – беззаботно заметил Лабруйяд. Он был беспечен, потому что если Бастард отправится в Гасконь, у графа будет время, чтобы нанять больше людей и укрепить замок.

Он придержал лошадь, позволяя повозкам поравняться с ним, чтобы он мог поглазеть на своего обнаженного и окровавленного врага. Граф был доволен. Вийон был в агонии, а Бертийю ожидало наказание за измену. Он подумал, что жизнь удалась.

Его жена рыдала. Солнце поднялось выше, потеплело. Крестьяне вставали на колени, когда граф проезжал мимо. Дорога взбиралась на холмы, что отделяли земли Вийона и Лабруйяда, и хотя первым блюдом была смерть, на второе подадут веселье, потому что граф был отомщен.

Павиль был всего в двух часах езды на запад от павшего замка. Когда-то он был процветающим городом, славящимся своим монастырем и превосходным вином, но теперь осталось только тридцать два монаха, и меньше двух сотен человек жили в маленьком городке.

Разразилась чума, и половина городских жителей была погребена в полях возле реки. Городские стены разрушались, и монастырские виноградники заросли сорняками.

Эллекены собирались на рыночной площади за пределами монастыря, куда они свозили в лазарет своих раненых. Уставших лошадей вываживали, а стрелы чинили.

Брат Майкл хотел найти какую-нибудь еду, но к нему подошел Бастард.

– Там умирают шестеро моих людей, – он кивнул головой в сторону монастыря, – еще четверо могут не выжить. Сэм говорит, ты работал в лазарете?

– Работал, – ответил монах, – но я привез для тебя послание.

– От кого?

– От графа Нортгемптона, господин.

– Не называй меня так. Чего хочет Билли? – Бастард подождал ответа, затем нахмурился, так и не получив его. – Только не говори, что ты не читал письмо! Чего он хочет?

– Я не читал! – запротестовал брат Майкл.

– Честный монах? Мир узрел чудо, – Бастард проигнорировал протянутое письмо. – Пойди и займись ранеными. Я прочту письмо позже.

Брат Майкл проработал час, помогая двум другим монахам обмывать и перевязывать раны, и когда закончил, снова вышел на солнце и увидел двух человек, пересчитывавших огромную кучу низкопробных монет.

– Мы договаривались о том, – сказал Бастард аббату, – что платеж будет в генуэзских монетах.

Аббат выглядел обеспокоенным.

– Граф настоял на том, чтобы заменить монеты, – сказал он.

– И ты это позволил? – спросил Бастард. Аббат пожал плечами. – Он обманул нас, а ты позволил этому случиться!

– Он прислал латников, милорд, – сказал аббат с несчастным видом.

Лабруйяд согласился заплатить Бастарду в генуанах, это были хорошие золотые монеты, которые везде принимались, но как только Бастард со своими людьми проверили платеж, граф отправил людей забрать генуаны и заменить их смесью оболов, экю, флоринов, денье и мешком с пенсами, эти монеты не были золотыми, большинство были из низкопробного металла или обрезаны, и хотя их номинальная стоимость соответствовала соглашению, на самом деле они стоили меньше половины.

– Его люди заверили, что они стоят столько же, милорд, – добавил аббат.

– И ты им поверил? – мрачно спросил Бастард.

– Я протестовал, – заявил аббат, обеспокоенный тем, что может не получить свою обычную плату за хранение наличности.

– Уверен, что протестовал, – сказал Бастард, но его тон выражал противоположное. Он был по-прежнему в черных доспехах, но снял бацинет, обнажив черные коротко остриженные волосы. – Лабруйяд ведь глупец, правда?

– Жадный глупец, – с готовностью согласился аббат. – А его отец был еще хуже. Феод Лабруйяда когда-то включал в себя все земли отсюда и до моря, но его отец проиграл большую часть владений на юге.

Сын более аккуратен с деньгами. Он богат, конечно, очень богат, но не щедр, – сказал аббат.

Голос аббата задрожал, когда он взглянул на кучу низкопробных, деформированных и гнутых монет.

– Что ты будешь делать? – спросил он нервно.

– Делать? – казалось, Бастард задумался об этом, потом пожал плечами. – У меня есть деньги, – наконец произнес он, – какие уж есть, – он помедлил. – Это работа для законников, – в конце концов решил он.

– Для законников, да, – аббат, обеспокоенный тем, что его могут обвинить в замене монет, не мог скрыть своего облегчения.

– Но не в суде графа, – добавил Бастард.

– Может быть, в суде епископа? – предложил аббат.

Бастард кивнул, потом бросил на аббата сердитый взгляд.

– Это зависит от твоего свидетельства.

– Конечно, господин.

– И как следует заплати за это, – добавил Бастард.

– Ты можешь рассчитывать на мою поддержку, – сказал аббат.

Бастард подбрасывал одну из монет в искореженной руке – ее пальцы как-будто были раздавлены большим весом.

– Придется оставить это законникам, – объявил он и приказал своим людям заплатить аббату любыми хорошими монетами, которые только смогут найти среди лома.

– Не имею ничего против тебя, добавил Бастард аббату, вздохнувшему с облегчением, и повернулся к брату Майклу, который достал пергамент из кошеля и попытался отдать его. – Подожди, брат, – прервал его Бастард.

Приближалась женщина с ребенком. Брат Майкл до сих пор их не заметил, поскольку те путешествовали вместе с другими женщинами, следовавшими за эллекенами и пережидавшими атаку на замок за пределами Вийона.

Но сейчас молодой монах заметил ее, заметил и задрожал. Весь день его преследовал образ Бертийи, но эта женщина была так же красива, хотя и совсем другой красотой.

Бертийя была мягкой и нежной брюнеткой, а эта женщина – крупной и запоминающейся блондинкой. Высокая, почти как Бастард, и ее бледно-золотые волосы, казалось, светились в восходящем зимнем солнце.

У нее были умные глаза, широкий рот, длинный нос и стройное тело, облаченное в кольчугу, начищенную проволокой, песком и уксусом так, что она казалась сделанной из серебра.

Господи, подумал монах, да там, где она прошла, должны распускаться цветы. У ребенка, мальчика лет семи-восьми, было ее лицо, но волосы черные, как у Бастарда.

– Моя жена Женевьева, – представил женщину Бастард, – и мой сын Хью. Это брат... – он остановился, не зная, как зовут монаха.

– Брат Майкл, – представился монах, не в силах отвести глаз от Женевьевы.

– Он привез мне послание, – сообщил Бастард своей жене и жестом указал, что монах должен отдать Женевьеве этот истрепанный клочок пергамента с рассохшейся, потрескавшейся и искрошившейся печатью графа.

– Сэру Томасу из Хуктона, – прочла Женевьева имя, написанное поперек сложенного пергамента.

– Я Бастард, – сказал Томас. Он был крещен Томасом и большую часть своей жизни называл себя Томасом из Хуктона, хотя, если бы захотел, мог называть себя и по-другому, поскольку граф Нортгемптон возвел его в рыцарское достоинство семь лет назад. Кроме того, хотя и рожденный бастардом, Томас имел права на графство на востоке Гаскони.

Но он предпочел быть известным как Бастрад. Это внушало врагам дьявольский страх, а напуганный враг уже наполовину побежден.

Он взял у жены послание, подцепил ногтем печать, а потом решил, что чтение письма может и подождать, засунул его за перевязь меча и хлопнул в ладони, привлекая внимание своих людей.

– Через несколько минут мы отправляемся на запад! Приготовьтесь! – он повернулся и поклонился аббату. – Прими мою благодарность, – вежливо сказал он, – законники, несомненно, придут поговорить с тобой.

– Господь им поможет, – с готовностью ответил аббат.

– А это, – Томас добавил еще денег, – для моих раненых. Позаботься о них, а тех, кто умрет, похорони и отслужи мессу.

– Разумеется, господин.

– Я вернусь проверить, что их должным образом лечили.

– Буду с радостью ждать вашего возвращения, сир, – солгал аббат.

Эллекены вскочили на коней, и пока Томас прощался с солдатами, отправлявшимися в лазарет, дрянные монеты ссыпали в кожаные мешки, погрузили на вьючных лошадей и под все еще восходящим солнцем поскакали на запад.

Брат Майкл ехал на чьей-то лошади рядом с Сэмом, который, несмотря на юное лицо, очевидно, являлся одним из предводителей лучников.

– Часто ли Бастард прибегает к услугам законников? – спросил монах.

– Он их ненавидит, – ответил Сэм. – Если бы мог, он бы утопил всех проклятых законников до последнего в самой глубине ада, и пусть дьявол завалит их дерьмом.

– И все же пользуется их услугами?

– Пользуется? – Сэм рассмеялся. – Он сказал так аббату, правда? – Сэм мотнул головой на восток. – Там, брат, за нами следуют с полдюжины людей.

Они не очень-то умны, потому что мы заметили их, а теперь они собираются поговорить с аббатом.

Они вернутся к своему хозяину и скажут, что видели, как мы поехали на запад , а его жирдяйская светлость будет ждать визита законника. Только не дождется. Вместо него он получит вот это.

Он похлопал по гусиному оперению стрел в колчане. На некоторых перьях засохла кровь от боя в Вийоне.

– Ты имеешь в виду, что мы собираемся сражаться с ним? – уточнил брат Майкл и не заметил, что сказал «мы», как и не задумался, почему он все еще с эллекенами вместо того, чтобы идти в Монпелье.

– Конечно, черт возьми, мы собирается сразиться с ним, – презрительно сказал Сэм. – Чертов граф обманул нас, не так ли? Поэтому мы повернем на юго-восток как только те сонные ублюдки закончат трепаться с аббатом.

Потому что они не поедут за нами, чтобы убедиться, что мы уехали на запад. Они из того рода сонных ублюдков, которые думают не дальше следующего кувшина эля, а Томас – думает, Томас думает на два кувшина вперед, он таков.

Томас услышал комплимент и повернулся в седле.

– Только на два кувшина, Сэм?

– На сколько тебе угодно, – отозвался Сэм.

– Все зависит, – Томас позволил брату Майклу догнать его, – от того, останется ли граф Лабруйяд в том замке, что мы захватили для него. Подозреваю, что нет. Там он не чувствует себя в безопасности, а он из тех, кто ценит комфорт, поэтому думаю, что он поедет на юг.

– А вы едете перехватить его?

– Едем устроить ему засаду, – сказал Томас. Он посмотрел на солнце, чтобы сориентироваться по времени. – С Божьей помощью, брат, мы преградим ему путь во второй половине дня. Он выдернул пергамент из-под перевязи. – Ты не читал это?

– Нет! – настаивал брат Майкл, и говорил правду. Он посмотрел, как Бастард взломал печать и развернул жесткий пергамент, затем перевел взгляд на Женевьеву, едущую на сером коне по другую сторону Бастарда.

Томас заметил тоскующий взгляд монаха и удивился.

– Разве ты не видел прошлой ночью, брат, что происходит с тем, кто берет чужих жен?

Майкл вспыхнул.

– Я..., – начал он, но обнаружил, что сказать ему нечего.

– И кроме того, – продолжил Томас, – моя жена – еретичка. Она отлучена от церкви и обречена на ад. Как и я. Тебя это не беспокоит?

И снова брату Майклу нечего было сказать.

– И почему ты еще здесь? – спросил Томас.

– Здесь? – молодой монах смутился.

– Разве у тебя нет обязательств?

– Предполагается, что я направлюсь в Монпелье, – признался брат Майкл.

– Это туда, брат, – сказал Томас, указывая на юг.

– Мы едем на юг, – сухо сказала Женевьева, – и полагаю, что брат Майкл предпочтет наше общество.

– Предпочтешь?

– Буду рад, – ответил брат Майкл и удивился готовности, с которой ответил.

– Тогда добро пожаловать, – поприветствовал Томас, – к заблудшим душам.

Которые сейчас повернули на юго-восток, чтобы преподать толстому и жадному графу урок.

Граф Лабруйяд продвинулся недалеко. Лошади устали, день был жарким, большая часть его людей мучилась от похмелья после вина, выпитого в захваченном городе, и повозки медленно катились по ухабистой дороге.

Но это не имело значения, потому что люди, которых он послал шпионить за Бастардом, вернулись с полезными для него новостями.

Англичанин поехал на запад.

– Вы уверены? – рявкнул граф.

– Мы следили за ним, милорд.

– Следили, как он делал что? – с подозрением спросил граф.

– Он пересчитал деньги, милорд, его люди сняли с себя доспехи, затем они уехали на запад. Все. Он сказал аббату, что пришлет законников, чтобы потребовать плату.

– Законников! – захохотал граф.

– Так сказал аббат и пообещал вашей светлости, что выскажется за вас в любом суде.

– Законники! – снова захохотал граф. – Тогда ссора не утрясется при нашей жизни.

Теперь он был в безопасности, и медленное передвижение не играло никакой роли.

Граф остановился в убогой деревеньке и потребовал вина, хлеба и сыра, он ни за что не заплатил, наградой крестьянам, по его искреннему убеждению, было само присутствие рядом с ним, и этого должно быть достаточно.

Поев, он постучал ножом для кастрации по прутьям клетки, в которой сидела его жена.

– Оставишь себе на память, Бертийя? – спросил он.

Бертийя не ответила. Ее горло саднило от рыданий, глаза покраснели и неотрывно смотрели на ржавый клинок.

– Я сбрею ваши волосы, мадам, – пообещал ей граф, – и заставлю ползти на коленях к алтарю и вымаливать прощение.

И Господь, возможно, простит вас, мадам, но я нет, и вы отправитесь в монастырь, когда я с вами закончу.

Вы будете драить их полы мадам, и стирать их рясы, пока не очиститесь от грехов, а потом сможете провести в сожалениях остаток своих жалких дней.

Она по-прежнему молчала, и граф, которому надоело, что он не может спровоцировать ее на протест, позвал своих людей, чтобы помогли ему забраться в седло.

Он снял доспехи, и теперь был одет в легкий сюрко[48]48
  Сюрко – в XII веке длинный и просторный плащ-нарамник, похожий по покрою на пончо и часто украшавшийся гербом владельца. Обычно сюрко был длиной чуть ниже колена, имел разрезы в передней и задней части, без рукавов.


[Закрыть], украшенный его эмблемой, а воины сложили свои доспехи на вьючных лошадей вместе с щитами и копьями.

Они ехали беззаботно, им никто не угрожал, и арбалетчики шли за вьючными лошадьми, нагруженными баулами с добычей.

Они следовали по дороге, которая вилась по холмам, между каштанами. У их стволов копались свиньи, и граф приказал убить парочку, потому что любил свинину. Туши бросили на клетку с графиней, так что кровь капала вниз, на ее изорванное платье.

К середине дня они приблизились к перевалу, который вел на земли графа. Это была возвышенность с тонкими соснами и массивными скалами, согласно легенде, много лет назад здесь была битва с сарацинами, и все они погибли.

Крестьяне приходили сюда, чтобы прочесть заклинания – практика, официально не одобрявшаяся ни графом, ни церковью, хотя когда Бертийя в первый раз сбежала со своим любовником, граф приходил к Перевалу Сарацинов и захоронил монету, постучал по высокой скале на вершине холма три раза, наложив таким образом заклятье на Вийона.

Он подумал, что это сработало, и Вийон теперь превратился в оскопленный кусок окровавленного и страдающего мяса, прикованного к вонючей телеге.

День угасал. Солнце стояло низко над холмами на западе, но остался еще час солнечного света, и этого было достаточно, чтобы заметить усталых солдат на перевале, откуда дорога шла прямо вниз, в Лабруйяд.

Колокола замка будут звонить о победе графа, наполняя спустившуюся темноту ликованием.

И именно тогда появилась первая стрела.

Бастард вел тридцать лучников и двадцать два латника на юг, пока остальные его силы двигались на запад с теми ранеными, которые могли ехать верхом.

Конь Бастарда устал, но они продолжали движение размеренным темпом по тропам, разведанным в те долгие дни, когда они ожидали атаку на Вийон.

Томас прочитал послание графа Нортгемптона на ходу. Прочитал его один раз, потом второй, и на его лице ничего не отразилось.

Воины наблюдали за ним, подозревая, что послание может повлиять на их судьбу, но Томас просто сложил пергамент и засунул его в кошель, висящий на перевязи.

– Он нас вызывает? – наконец спросил Сэм.

– Нет, – ответил Томас. – А с чего бы ему нас вызывать? Какая польза от тебя графу, Сэм?

– Совершенно никакой! – весело произнес Сэм. Он был рад, что граф не призвал Томаса обратно в Англию или, что было более вероятным, в Гасконь.

Граф Нортгемптон являлся ленным сеньором Томаса, его сюзереном, но граф был счастлив отпустить Томаса и его людей служить в качестве наемников. Он получал часть прибыли, и эта прибыль была весьма щедрой.

– Он говорит, что летом мы должны быть готовы присоединиться к армии принца, – сказал Томас.

– Мы понадобимся принцу Эдуарду, – отозвался Сэм.

– Возможно, если король Франции решит поиграть в игры, – заметил Томас. Он знал, что принц Уэльский опустошает юг Франции, и что король Иоанн не предпринимает ничего, чтобы помешать ему, но наверняка отправится туда, если принц устроит очередной набег кавалерии.

И это было большим искушением, подумал Томас, потому что французы были слабы. Король Шотландии, союзник Франции – пленник в лондонском Тауэре, и англичане находились в Нормандии, Бретани и Аквитании. Франция была похожа на большого оленя, загнанного сворой собак.

– И это все, о чем говорится в послании? – спросил Сэм.

– Нет, – ответил Томас, – но остальное – не твое дело, Сэм, – Томас пришпорил коня и сделал знак Женевьеве следовать за ним. Они въехали в лесок в поисках уединенного места.

Их сын Хью, ехавший на небольшом мерине, последовал за матерью, и Томас кивнул ему, чтобы показать, что мальчик может приблизиться.

– Помнишь того черного монаха, что приходил в Кастийон? – спросил Томас Женевьеву.

– Того, что ты выкинул из города?

– Он проповедовал всякую чепуху, – мрачно произнес Томас.

– И как называлась эта чепуха?

– Злоба, – сказал Томас, – магический меч, еще один Эскалибур, – он сплюнул.

– Почему ты вспомнил его именно сейчас?

Томас вздохнул.

– Потому что Билли услышал об этой проклятой штуке, – "Билли" был сюзереном Томаса, Уильямом Богуном, графом Нортгемтонским.

Томас протянул Женевьеве письмо.

– Похоже, очередной черный монах проповедовал в Карлайле, разглагольствуя о той же чепухе. Сокровище Семи рыцарей.

– А граф знает..., – неуверенно начала Женевьева, а потом запнулась.

– Что я один из семи рыцарей, – некоторые называли их Семь темных рыцарей ада, и все они были мертвы, но живы были их потомки. Томас был одним из них.

– Значит, Билли хочет, чтобы мы нашли сокровище, – он усмехнулся, произнося последние три слова. – А когда найдем, мы должны доставить его принцу Уэльскому.

Женевьева нахмурилась, глядя на письмо. Оно, конечно же, было написано по-французски, на языке английской аристократии.

– Семь темных рыцарей владели им, – прочла она вслух, – и были прокляты. Тот, кто должен править нами, найдет его, и будет благословен.

– Все та же самая чепуха, – сказал Томас. – Похоже, что черные монахи вошли в азарт. Они распространяют эту историю повсюду.

– И где ты намерен его искать?

Томас хотел сказать, что нигде, что эта чепуха не стоит и мгновения их времени, но у Аббе Планшара, лучшего человека из тех, кого он когда-либо знал, христианина, который был действительно похож на Христа, а также являлся потомком одного из темных рыцарей, был старший брат.

– Есть место под названием Мутуме, – сказал Томас, – в Арманьяке. Не знаю, где еще можно искать.

– Не подведи нас в этом деле, – Женевьева прочитала последнюю строчку письма вслух.

– Билли сошел с ума, – весело произнес Томас.

– Но мы отправляемся в Арманьяк?

– Как только закончим здесь, – сказал Томас.

Потому что перед тем как найти сокровище, нужно было преподать урок графу Лабруйяду, что за жадность приходится платить.

Так что Бастард устроил засаду.

В Париже шел дождь. Затяжной дождь, превращающий грязь в сточных канавах в жижу и распространяющий ее вонь по узким улицам.

Попрошайки скорчились под нависающими домами, протягивая свои тощие руки ко всадникам, входящим гуськом через городские ворота.

Латников было двести – все крупные мужчины на рослых лошадях, всадники завернулись в шерстяные плащи, головы были защищены от дождя стальными шлемами.

Они оглядывались из-под шлемов, пока ехали под дождем, пораженные таким огромным городом, а парижане, укрывшиеся под выступающими верхними этажами, отметили, что эти люди выглядят дико и странно, как воины из кошмарного сна.

Многие носили бороды, а лица у всех были обветрены и покрыты шрамами сражений. Они были настоящими солдатами, не теми, что следовали за важным лордом и половину времени проводили в драках в окрестностях замка, а теми, кто пронес оружие сквозь снег, ветер и солнце, теми, кто скакал на покрытых шрамами лошадях и нес потрепанные щиты.

Они были людьми, что убивают за медный грош. С латниками скакал знаменосец, и на промокшем флаге красовалось большое красное сердце.