Текст книги "Столетняя война (ЛП)"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 117 (всего у книги 123 страниц)

– А знаешь, что за день завтра? – спросил Хука священник в день святого Рафаила.

Хуку пришлось поразмыслить, но ответ все равно вышел неуверенным:

– Кажется, среда?

– Нет, – улыбнулся отец Кристофер, – завтра пятница.

– Стало быть, я знаю, что завтра пятница, – улыбнулся Хук. – Опять заставите есть рыбу, святой отец. Может, жирную форель? Или угря?

– Завтра, – мягко произнес священник, – праздник святых Криспина и Криспиниана.

– Господи! – Сердце Хука словно обдали ледяной водой – то ли страхом, то ли надеждой на то, что в такой день непременно произойдет что-то хорошее и важное.

– Подходящий день для молитв, – подсказал священник.

– Я помолюсь, святой отец, – пообещал Хук и принялся выполнять обещание в ту же минуту.

«Дай нам дожить до твоего дня и не встретить французов, – молился он святому Криспиниану, – и я буду знать, что мы уцелеем. Дай нам уйти, доведи до дома! Укрой нас от глаз французов, ослепи их, чтоб нас не увидели! – И Хук присовокупил сюда же молитву к святому Рафаилу, покровителю слепцов. – Доведи нас до дома невредимыми, – молился он и, на случай, если вернется в Англию, пообещал святому Криспиниану совершить паломничество в Суассон и пожертвовать в собор денег, чтоб хватило на алтарный покров, порезанный когда-то Джоном Уилкинсоном. – Только доведи нас до дома, – молился он, – доведи до дома невредимыми!»

И в тот же день, в праздник святого Рафаила, в четверг двадцать четвертого октября 1415 года, молитвы Хука получили отклик.

Дозорные передового отряда во главе с Хуком ехали по обсаженной деревьями дороге, вьющейся среди невысоких крутых холмов и быстрых рек. Их вел местный сукновал, знающий хитросплетения здешних троп. Дорога на Кале шла западнее, но идти по ней было нельзя: она вела к Эздену – окруженному стенами городу на берегу речушки, мост через которую охранялся барбаканом, – и потому проводник выбрал путь к другой переправе.

– Как перейдете реку, ступайте на север, – сказал он. – Не сворачивайте – и тогда найдете дорогу. Вы меня понимаете?

Проводник явно боялся лучников, а еще больше латников в накидках с королевским гербом, которые неотступно держались к нему вплотную и обсуждали, можно ли доверять французу-сукновалу.

– Понимаю, – ответил Хук.

– Идите на север, не сворачивайте, – настойчиво повторил француз.

Дорога вывела к равнине, где на южном берегу реки лежала какая-то деревушка.

– La Rivière Ternoise[90]90
  Река Тернуаза (фр.).


[Закрыть],– пояснил проводник и затем указал на дальний берег, за которым возвышались крутые холмы. – Поднимайтесь туда, там дорога на Сен-Омер.

– Сен-Омер?

– Да, – подтвердил сукновал.

И Хук припомнил, как они с Мелисандой шли в Сен-Омер, откуда до Кале было рукой подать. Так близко, подумал он. Испуганный сукновал говорил что-то еще, и Хук, услышавший только половину, попросил повторить.

– Местные зовут реку Тернуазу рекой Мечей.

От такого названия Хука передернуло.

– Почему?

– Они сумасшедшие. Обыкновенная речка, – пожал плечами сукновал.

Несмотря на недавние дожди, река была мелкой, и рыцарь, который командовал латниками, приказал Хуку вести лучников через брод и дальше вверх по склону.

– Подождете нас на вершине, – заключил он.

Хук, дав знак лучникам, послушно направил Резвого в поток реки Мечей, вода которой едва доходила коням до брюха. По крутому дальнему склону уставшие лошади карабкались медленно. Дождь прекратился, хотя с темнеющего неба то и дело брызгало моросью. Низкие тучи становились все чернее, восточный горизонт словно затянуло сажей.

– Ливень грянет – только держись, – заметил Хук.

– Похоже на то, – опасливо откликнулся Уилл из Дейла.

Тяжелый плотный воздух казался враждебным.

Хук успел подняться лишь до середины холма, как вдруг целый отряд латников, вспенивая воду, проскакал через реку и устремился вслед за ним по склону. Обернувшись в седле, Хук увидел, что к дальнему берегу Тернуазы приближается вся колонна, словно армию обуял внезапный приступ спешки. Сэр Джон в сопровождении знаменщика вихрем пролетел мимо Хука к вершине, четко прочерченной на фоне темного неба, мгновением позже за ним пронесся сам король на коне цвета ночи.

– Чего это они? – спросил Том Скарлет.

– Кто их знает, – пожал плечами Хук.

Король со свитой и добрая половина латников, остановившись на вершине, теперь глядели куда-то на север.

Хук, выбравшись на холм, посмотрел туда же.

Склон перед ним спускался к деревне, лежащей в небольшой зеленой долине, от деревни дорога шла в гору, к широкому свежевспаханному плато, по краям поросшему густым лесом. На западе, под хмурящимся небом, виднелись торчащие из-за леса зубчатые стены небольшой крепости, на башне развевался флаг с неразличимым из-за дальности гербом.

Что-то в пейзаже показалось Хуку знакомым, и внезапно он вспомнил.

– Я здесь уже был, – произнес он, ни к кому не обращаясь. – Вместе с Мелисандой.

– Да? – безучастно отозвался Том Скарлет.

– Мы тут наткнулись на всадника, – продолжал Хук, не отрывая глаз от северного горизонта. – Он сказал, как это место называется. Но я не помню.

– Как-нибудь да называется, – с отсутствующим видом пробормотал Скарлет.

Англичане, въезжающие вслед за ними на вершину, тоже замирали. Мало кто решался выговорить хоть слово, многие крестились.

Потому что перед ними – многочисленный, как песчинки на морском берегу и звезды на небе, – стоял враг. На дальнем конце распаханного поля собрались войска Франции и Бургундии: несметные полчища воинов под гордо реющими яркими знаменами – тоже бесчисленными.

Мощь Франции преградила дорогу к Кале, закрыв англичан в ловушке.

* * *

Генрих, граф Честерский, герцог Аквитанский, правитель Ирландии и король Англии, при виде врага словно исполнился новыми силами.

– Строиться в боевой порядок! – Он погнал коня вдоль края собирающейся армии. – Слушаться командующих! Они знают, где вам стоять, стройтесь под их знамена! С милостью Божьей сегодня вступим в битву! Строиться в боевой порядок!

Солнце садилось за нависающие тучи, а французская армия все еще собиралась под знамена, густеющие как лес.

– Если под каждым знаменем командующий, – пробормотал Томас Эвелголд, – а у него хотя бы десяток солдат – сколько там народу?

– Тысячи, будь они прокляты, – отозвался Хук.

– А там у каждого не десяток, – продолжал сентенар, – далеко не десяток. Наверняка сотня, а то и две.

– Боже милостивый, – выдохнул Хук и попытался было счесть флаги, но тут же бросил: слишком много, не исчислить. Ясно было лишь то, что врагов много, а английская армия невелика. – Помоги, Господи, – вырвалось у него, и он вновь содрогнулся, вспомнив кровь и вопли на улицах Суассона.

– Да уж, без помощи тут никак, – отрывисто бросил Эвелголд и повернулся к своим лучникам: – Нам на правый фланг. Спешиться! Колья и луки к бою! Глядеть веселей! Коней отдать пажам – живо, живо! Шевели костями! Смерть ждать не будет!

Войско взбиралось на плато по пологому склону, оставив коней пастись за деревней. Врага из долины не было видно, однако, выбравшись на вспаханное поле, Хук вновь разглядел бесчисленные ряды и к нему вернулся страх. Перед ним стояла настоящая армия – не ослабленная болезнями горстка беглецов, а великолепное многочисленное войско, готовое наказать врага, дерзнувшего вторгнуться во Францию.

Передовой отряд англичан теперь выстроился на правом фланге, его замыкали лучники, к которым присоединилась половина стрелков из центральных отрядов. Другая половина влилась в арьергард, расположенный слева. Оба фланга теперь состояли из лучников, в центре выстроились латники.

– На лошадиной ярмарке народу и то больше, – пробормотал Том Скарлет, указывая на жалкий строй латников – их не набралось бы и тысячи. Стрелки были многочисленнее, больше двух тысяч на каждом фланге.

– Колья! – Вдоль строя лучников проскакал рыцарь в зеленой накидке. – Втыкайте в землю колья!

Сэр Джон, оставив своих латников, подошел к готовившим колья стрелкам.

– Будем ждать, не нападут ли французы первыми, – пояснил он. – Если нет – наступаем на рассвете.

– А почему не сбежать, пока темно? – спросил кто-то.

– Я этого вопроса не слышал! – громко объявил сэр Джон и пошел дальше вдоль строя, подбадривая солдат перед ожидающимся нападением французов.

Лучники стояли неплотно – не то что латники, выстроившиеся плечом к плечу в четыре шеренги. Стрелкам нужен простор для выстрела, и поэтому после команды они отошли от латников на несколько шагов вперед и расступились шире. Хук с лучниками сэра Джона встал в переднем ряду, где насчитал около двух сотен стрелков, остальные рассыпались дюжиной шеренг позади и вколотили в землю колья острием к французам. Притупившиеся при вбивании концы вновь заострили.

– Каждому стоять впереди вкопанного кола! – прокричал рыцарь в зеленом налатнике. – Чтобы враг их не заметил!

– Ну не слепые же они, – усмехнулся Уилл из Дейла. – Уж наверняка разглядели, чем мы тут занимаемся.

Французы, стоя в полумиле от англичан, выжидали. К ним прибывали все новые отряды всадников в цветных налатниках, яркие знамена четко выделялись на фоне грозного темнеющего неба. Большинство французов толпилось возле видимых на горизонте палаток, сколько-то сотен подъехали ближе к югу – посмотреть на английскую армию.

– Выродки наверняка над нами хохочут, – сплюнул Том Скарлет. – До колик.

Ближайшие из французов, остановившись всего в четверти мили, прогуливали коней по полю или стояли на месте, разглядывая небольшое английское войско. В тусклом вечернем свете лесные заросли справа и слева казались совсем черными. Кое-кто из лучников, вкопав колья, уходил в лес, чтобы опорожнить кишки в густых зарослях боярышника, падуба и лещины; остальные разглядывали французов. Хук решил, что Том Скарлет прав. Врагам только и оставалось, что хохотать: на каждого англичанина и без того приходилось по четыре-пять французов, а отряды к северной оконечности поля все прибывали. Хук опустился коленом на влажную землю, осенил себя крестным знамением и принялся молиться святому Криспиниану. Молились и другие: на поле виднелись десятки коленопреклоненных лучников и латников. Среди обреченного на гибель войска ходили священники, раздавая благословение. Хук, открыв глаза и разглядев на поле французов, представил себе их презрительный хохот при виде жалкой армии, которая вначале бросила им вызов, затем попыталась скрыться, а теперь оказалась в ловушке.

– Спаси нас, – молился он святому Криспиниану, не получая никакого отклика: должно быть, молитва терялась где-то в пустой темной бездне, открывающейся за грозными тучами.

Дождь припустил уже всерьез. Ветер стих, холодные капли сыпались на лучников густо и злобно, так что стрелки спешно снимали тетиву с луков и прятали ее под шапки и шлемы, чтобы не промокла. Английские герольды выехали вперед строя, навстречу французским, и Хук увидел, как они кланяются друг другу, не сходя с коней. Чуть погодя английские герольды поскакали обратно, серых коней от копыт до брюха покрывала грязь.

– Сегодня боя не будет, – принес весть сэр Джон. – Остаемся на месте. Костров не жечь! Не шуметь! Враг снизойдет до битвы завтра поутру, так что постарайтесь поспать. Сегодня боя не будет!

Командующий поскакал дальше вдоль строя лучников, его голос постепенно растворился в яростном шуме дождя.

Хук все еще стоял на одном колене.

– Я буду сражаться в твой день, – сообщил он святому, – в твой праздник. Не оставь нас. Сохрани Мелисанду. Сохрани нас всех, прошу тебя, молю во имя Отца. Доведи нас до дома невредимыми.

Ответа не последовало, до ушей Хука донесся лишь шум ливня и дальний раскат грома.

– На коленях ползаешь, Хук? – издевательски осведомился Том Перрил.

Хук встал и повернулся к врагу, однако Том Эвелголд уже втиснулся между двумя лучниками.

– Хочешь поговорить с Хуком? – с вызовом спросил он у Перрила.

– Хочется верить, завтра ты выживешь, Хук, – бросил тот, не обращая внимания на Эвелголда.

– Надеюсь, завтра выживем мы все, – ответил Хук.

Несмотря на лютую ненависть к Перрилу, ему не хотелось затевать драку в дождливых промозглых сумерках.

– Остались кой-какие счеты, – продолжил Перрил.

– Это точно, – согласился Хук.

– Ты ведь убил моего брата, – заявил Перрил, не сводя глаз с Хука. – Не признаешься, но ведь убил! И смерть твоего братца ничего не искупает. Я кой-что обещал матери, и ты-то знаешь, что это за клятва.

Со шлема Перрила стекали капли дождя.

– Вы должны простить друг другу, – вмешался Эвелголд. – Завтра битва, нам не до вражды – врагов и так всем хватает.

– Я обещал, – упрямо повторил Перрил.

– Матери? – не утерпел Хук. – Обещания шлюхам считаются клятвой?

Физиономию Перрила перекосило, однако он сдержался.

– Ей вся ваша семейка поперек горла, мать только и ждет, пока вы перемрете. А ты остался последний.

– Французы, скорее всего, завтра ее и осчастливят, – заметил Эвелголд.

– Или они, или я, – кивнул Перрил, не сводя глаз с Хука. – Но я не стану тебя убивать, пока не кончится бой – вот что я хотел сказать. Ты и так со страху помираешь, – осклабился он, – тебе не до того, чтоб за спину оглядываться!

– Ты свое сказал, – прервал его Эвелголд. – Теперь вон отсюда.

– Перемирие? – предложил Перрил, словно сентенара тут и не было. – До конца битвы?

– Я не буду тебя убивать до конца битвы, – согласился Хук.

– И сегодня тоже, – добавил Перрил.

– И сегодня тоже.

– Ну так спи спокойно, Хук. Может, это твоя последняя ночь на земле, – бросил Перрил и повернулся прочь.

– За что он тебя ненавидит? – спросил Эвелголд.

– Еще с деда повелось. Просто вражда. Просто ненависть между Перрилами и Хуками.

– Ну, завтра к вечеру вас обоих уже не будет, – мрачно заявил сентенар. – Да и никого из нас. Так что перед битвой исповедуйся и причастись. Твои сегодня в карауле вторыми, заступаешь после Уолтера. Идти до середины поля, – сентенар кивнул на распаханную землю, – не шуметь. Ни криков, ни песен, ни музыки.

– Почему?

– Откуда я знаю, прах тебя побери? Если шуметь будет рыцарь или латник – король отберет у него коня и доспехи, если лучник – ему отрежут уши. Приказ короля. Так что ступай в караул, и Бог тебе в помощь, если нагрянут французы.

– Ночью ведь не нагрянут?

– Сэр Джон сказал, что не должны. Но велел выставить караулы. – Эвелголд пожал плечами, словно считал, что от караулов не будет проку, и, не говоря больше ни слова, ушел.

Пока не сгустилась тьма, французы все подъезжали посмотреть на врага, но смеха за дождем было не слышно. Назавтра наступал праздник святых Криспина и Криспиниана – последний день жизни, как считал Хук.

* * *

Ливень не переставал всю ночь. Под холодными потоками дождя сэр Джон Корнуолл перебежал к дому в Мезонселле, где располагался Генрих. В задымленной комнатушке сидели младшие братья короля – Хамфри, герцог Глостерский, и Томас, герцог Йоркский, – и никто не знал, где искать короля Англии.

– Должно быть, он молится, сэр Джон, – предположил Йорк.

– Бога сегодня просто заваливают молитвами, ваша светлость, – мрачно отозвался тот.

– Влейте и свой голос в общую какофонию, – ответил герцог.

Внук Эдуарда Третьего и кузен Ричарда Второго – того самого, чей трон узурпировал отец нынешнего Генриха, – Йорк сумел доказать свою преданность сыну узурпатора и теперь из-за набожности, какой отличался и сам Генрих, пользовался безграничным доверием короля.

– Возможно, его величество испытывает настрой своих воинов, – добавил он.

– Настрой у воинов какой надо, – кивнул сэр Джон. В присутствии герцога, из-за учености и набожности выглядящего слегка отчужденно, он ощущал некоторую неловкость. – Они продрогли, промокли, отчаялись, измучились голодом и болезнью – и все же завтра будут сражаться как бешеные псы. Не хотел бы я оказаться их врагом.

– Вы бы посоветовали… – начал было Хамфри Глостерский, но запнулся и решил не продолжать.

Сэр Джон догадался, что за вопрос повис в воздухе: посоветовал бы он королю бежать под покровом ночи? Разумеется, не посоветовал бы, но вслух командующий этого не сказал. Король не станет скрываться. По крайней мере, сейчас. Сейчас Генрих уверен в особой Божьей милости и утром будет ожидать от Него доказательств в виде чуда.

– Вашим светлостям пора облачаться в доспехи, – заметил сэр Джон. – Я вас оставлю.

– Передать что-нибудь его величеству? – спросил герцог Йоркский.

– Пожелание Божьего благословения, – ответил сэр Джон.

На деле он приходил посмотреть на настрой Генриха, хотя и не сомневался в королевской решимости.

Попрощавшись с герцогами, он вернулся в коровник, где ему устроили ночлег. Какой бы тесной и вонючей ни была доставшаяся ему лачуга, другим повезло еще меньше: войску пришлось ночевать на стылом ветру, под ливнем с громом и молниями.

Дождь колотил по ветхой крыше, просачивался сквозь солому и капал на пол, где еле тлеющий огонь больше дымил, чем грел. Оружейник Ричард Картрайт, спокойным благородным лицом больше похожий на священника, чем любой священник, уже ждал командующего.

– Вы позволите, сэр Джон? – спросил он со своей обычной старомодной вежливостью.

– Приступайте, – кивнул сэр Джон, бросая к огню промокший плащ.

Доспехи, которые командующий снял только вечером, уже были высушены, отчищены от ржавчины и отполированы. Сухими лоскутами, хранившимися в мешке из конской шкуры, Картрайт принялся вытирать плотно облегающие штаны и куртку сэра Джона, некогда сшитые в Лондоне из тонкой оленьей кожи и стоившие целое состояние.

Командующий, стоя с вытянутыми руками, по обыкновению ушел в свои мысли и не обращал внимания на молчаливого Картрайта, втирающего в оленью кожу целые пригоршни шерстяного воска, чтобы доспехи легче скользили по коже и не затрудняли движений. Сэр Джон, вспоминая турниры и битвы, подумал о том боевом азарте, который обычно ощущался перед боем, однако сейчас он не чувствовал ни азарта, ни волнения. Стучал по крыше дождь, резкий ветер забрасывал в дверь холодные брызги.

«А ведь тысячи французов сейчас точно так же облачаются на битву, – подумал сэр Джон. – Многие тысячи. Слишком многие».

– Вы что-то сказали, сэр Джон? – переспросил Картрайт.

– Я?..

– Должно быть, я ослышался, сэр. Не угодно ли поднять руки?

Картрайт перекинул через его голову короткую, до бедра, плотную безрукавную кольчугу с широкой проймой, не стесняющей движений.

– Прошу простить, сэр Джон, – прошептал, как всегда в такую минуту, Картрайт, опускаясь на колени и принимаясь шнуровать края кольчуги между ногами своего господина.

Сэр Джон не ответил.

Картрайт молча пристегнул набедренники. Их передние половины чуть находили на задние, и сэр Джон подвигал ногами, проверяя, как легли детали. Подгонки не потребовалось: Картрайт превосходно знал свое дело. Затем оружейник прикрепил наголенники и наколенники и надел на хозяина стальные башмаки, пристегивающиеся к наголенникам.

Выпрямившись, Картрайт завязал на сэре Джоне кожаную юбку с нашитым на нее кольчужным полотном, поверх которого внахлест крепились стальные полосы, защищающие пах. Сэр Джон подумал о лучниках, пытающихся уснуть под проливным дождем. К утру они будут усталыми, мокрыми и продрогшими, но все равно пойдут на битву – в этом командующий не сомневался. До него донесся скрежет камня по металлу: бойцы затачивали мечи, топоры и стрелы…

Настал черед наспинника и нагрудника – самых тяжелых частей доспехов, сделанных, как и вся защита, из бордоской стали. Картрайт привычными пальцами закрепил пряжки, а затем, пристегнув наручи и налокотники, с поклоном подал сэру Джону латные перчатки, кожа с внутренней стороны которых была срезана для того, чтобы боец чувствовал ладонью рукоять. Поверх уязвимых мест на стыке нагрудника и наспинника легли оплечья, сверху кирасы Картрайт укрепил нашейник. Несмотря на то что щель между кирасой и шлемом многие закрывали кольчужным воротом капюшона, сэр Джон предпочитал хорошо подогнанный стальной нашейник, хотя при попытке повернуть голову всякий раз раздраженно хмурил брови.

– Не ослабить ли пряжки, сэр Джон?

– Нет-нет.

– Руки, с вашего позволения, – деликатно напомнил Картрайт.

Накинув на командующего льняной налатник, он помог сэру Джону продеть руки в широкие проймы и разгладил вышитый герб – коронованного льва, поверх которого красовался крест святого Георгия.

Картрайт стянул налатник боевым поясом и подвесил на место любимый меч сэра Джона.

– Доверите ли мне ножны поутру, сэр Джон? – спросил он.

– Разумеется. – Командующий никогда не брал в бой ножны, чтобы не запнуться о них ногой. Перед битвой меч с оголенным клинком будет крепиться в ременной петле.

Оставалось лишь застегнуть кожаный подшлемник. Повертев в руках шлем, сэр Джон вернул его Картрайту.

– Снимите забрало, – велел он.

– Но…

– Снимите!

Однажды на лионском турнире сэр Джон в мечевом бою ухитрился ударом опустить забрало противника, закрыв ему обзор, отчего враг стал легкой добычей. «Завтра, – подумал командующий, – любому англичанину нельзя рисковать даже малостью».

– Враг, без сомнения, располагает арбалетами, – почтительно напомнил Картрайт.

– Снимайте.

Сняв забрало, Картрайт с легким поклоном вручил шлем сэру Джону – командующий наденет его позже, и Картрайт пристегнет пряжки шлема к оплечьям. Пока же сборы закончились.

Дождь все лил. Где-то во тьме заржала лошадь, ударил гром. Командующий взял в руки пурпурно-белый шелковый шарф – дар жены – и, коснувшись его губами, продел шелковую полосу в узкую щель между кирасой и нашейником. Обматывать шарф вокруг шеи, как делали другие, он не любил: однажды, ухватившись за шарф своего противника, он сумел стащить того с седла и убить. А завтра, если кому-то удастся зацепить пурпурно-белую полосу, она легко выскользнет, и сэр Джон останется невредим. Нельзя рисковать даже малостью.

Сэр Джон согнул и разогнул руки, убеждаясь, что доспехи подогнаны как нужно, и невесело улыбнулся.

– Благодарю вас, Картрайт.

Оружейник склонил голову и произнес слова, которые повторял с самого первого дня, когда ему пришлось надевать на господина доспехи:

– Сэр Джон, вы облачены для битвы.

Впрочем, к битве сейчас облачались и тридцать тысяч французов.

* * *

– Тебе надо уходить, – сказал Хук Мелисанде. – Нынче же ночью. Бери все наши деньги и что еще можешь унести – и уходи.

– Куда?

– Постарайся найти отца.

Они сидели в английском лагере, раскинутом в низине к югу от плато. В деревенских домишках расположились лорды, оттуда до Хука временами доносился стук молотов по стали – оружейники последними штрихами подправляли дорогостоящие латы. В нескончаемом шуме дождя звук ударов казался резче обычного. К востоку от деревни сгрудились повозки, на их колесах плясали отсветы немногих костров, уцелевших под ливнем. Из низины французов было не разглядеть, но их близкое присутствие выдавал свет костров, тускло отражающийся от низких туч. Внезапно тучи озарились разветвленной молнией, ударившей в восточную часть леса, мгновением позже раскатился гром, словно выстрел чудовищной пушки.

– Я решила остаться с тобой, – упрямо проговорила Мелисанда.

– Мы идем на смерть.

– Нет, – не очень уверенно возразила она.

– Ты ведь разговаривала с отцом Кристофером, – жестко продолжал Хук. – А он беседовал с герольдами.

Он говорит, у французов тридцатитысячное войско. А нас всего шесть тысяч.

Мелисанда прильнула к Хуку теснее, пытаясь поглубже спрятаться под укрывающий их плащ. Дуб, к которому они прижимались спиной, от дождя почти не спасал.

– Мелисанда была замужем за королем Иерусалима, – прошептала она.

Хук не ответил: пусть выскажет все, что ей хочется.

– А когда король умер, – продолжала девушка, – все вокруг хотели, чтобы вдова ушла в монастырь и провела жизнь в молитвах. А она отказалась! Стала королевой – и еще какой!

– Ты моя королева. – Комплимент вышел неуклюжим, Мелисанда оставила его без внимания.

– В монастыре у меня была подруга. Старше меня. Намного. Сестра Беатриса. Она советовала мне уйти. Говорила, что у меня должна быть своя жизнь. Я не верила. А потом пришел ты. И теперь я поступлю так же, как королева Мелисанда. Сделаю то, что мне хочется. – По ее телу прошла дрожь. – Я останусь с тобой.

– Я лучник, – невесело выговорил Хук. – Просто лучник.

– Нет! Ты винтенар. А завтра, может, станешь сентенаром – кто знает? И когда-нибудь тебе пожалуют земли. У нас будет своя земля.

– Завтра день святого Криспиниана, – ответил Хук после безуспешной попытки вообразить себя землевладельцем.

– И он тебя не забыл! Завтра он будет с тобой! – уверенно заявила Мелисанда.

Хук надеялся, что так и случится.

– Сделай мне одолжение, – попросил он. – Надень налатник, что дал тебе отец.

Девушка помолчала, затем Хук почувствовал, как она кивнула.

– Хорошо, – пообещала она.

Из темноты раздался голос Томаса Эвелголда.

– Хук! Бери своих и ступай в дозор, пора! – Сентенар помолчал, ожидая ответа. Мелисанда прижалась к мужу. – Хук! – снова окликнул Эвелголд.

– Иду!

– Мы еще увидимся до того, как… – Голос Мелисанды прервался.

– Мы еще увидимся, – ответил Хук и поцеловал жену. Укрыв ее плащом, он еще раз крикнул Эвелголду: – Иду!

Лучников будить не пришлось: под проливным дождем, да еще в грозу с громом, никто не спал. Недовольно ворча, стрелки потянулись вслед за Хуком на пологий склон, поднимающийся к распаханному плато, и там долгое время блуждали, пытаясь найти дозорных, которых им полагалось сменить. Наконец в ста шагах от вкопанных в землю заостренных кольев Хук обнаружил Уолтера Мэгота и его лучников.

– Скажи, что оставил для меня большой костер и горшок похлебки, – вместо приветствия крикнул Мэгот.

– Похлебка гуще некуда: ячневая крупа, говядина и пастернак. И пара репок в придачу.

– Французов временами слышно, – доложил Мэгот. – Коней выгуливают. Если приблизятся – пойте, отойдут дальше.

Хук вгляделся в северную сторону плато. Несмотря на дождь, французские костры горели ярко, их пламя мелькало на тронутой дождевой рябью поверхности воды, заполнявшей борозды от плуга. Отблески того же огня освещали французов, выведших коней в поле.

– Готовят коней к утру, – предположил Хук.

– Хотят на нас напасть, погляди ты, – отозвался Мэгот. – Прямо с утра. Все эти крепкие парни на крепких конях.

– Значит, молись, чтобы ливень перестал.

– Боже, пусть дождь кончится! – жарко взмолился Мэгот. Под дождем тетива неминуемо промокнет и обвиснет, ослабив луки. – Не мерзни, Ник, – пожелал напоследок Мэгот и повел свой отряд к лагерю, где их ждал уют не намного больший, чем в открытом поле.

Хук сидел, съежившись под проливным дождем и ветром. Прорезавшая небо молния ударила в равнину позади вражеского лагеря, в ее внезапном свете Хук увидел французские палатки и знамена. Слишком много палаток и знамен, слишком много воинов для одной битвы. Где-то заржал конь – один из сотен, которых выгуливали сейчас по полю. Когда слуги с конями приближались, Хук слышал чавкающий звук от копыт, вязнущих в грязи. Пару раз французы подходили слишком близко, но после оклика Хука сворачивали прочь. Время от времени дождь слабел, шум делался тише, и из вражеского лагеря до Хука доносились хохот и пение. У англичан было тихо. Хук знал, что в обоих лагерях многие не уснут – из-за ливня или из-за ожидания битвы. При мысли о том, что предстоит на рассвете, Хук содрогнулся. «Будь с нами», – взмолился он святому Криспиниану и тут же вспомнил суассонский собор и священника, который сказал, что возносимые за других молитвы более действенны. Тогда Хук помолился о том, чтобы Мелисанда и отец Кристофер пережили безумие наступающего дня.

Резкая белая молния пронзила тьму, над головой ударил раскат грома, дождь разразился с новой силой – плотный и злобный, затмивший даже огни французских костров.

– Кто идет? – вдруг крикнул Том Скарлет.

– Свои! – откликнулся голос.

Новая вспышка молнии осветила латника в кольчуге и ножных латах, идущего со стороны английского лагеря. При свете молнии Хук успел заметить, что накидки на латнике нет, а голова закрыта вместо шлема широкополой кожаной шляпой.

– Кто такой? – требовательно спросил Хук.

– Суон, – назвался пришедший. – Джон Суон. Вы из чьего отряда?

– Сэра Джона Корнуолла, – ответил Хук.

– Будь все наши бойцы такими же, как сэр Джон, французам осталось бы только сбежать! – В грохоте ливня Суону приходилось напрягать голос почти до крика.

Никто из лучников не ответил.

– Луки натянуты? – спросил пришедший.

– В такую погоду, господин? Нет, конечно! – ответил Хук.

– А если дождь будет лить и утром?

Хук пожал плечами.

– Укоротим тетиву и будем стрелять, но бечева растянется.

– А там и порвется, – добавил Уилл из Дейла.

– Потому что растреплется, – пояснил Том Скарлет.

– И что нас ждет утром? – спросил Суон.

Он присел ближе к лучникам, которых присутствие чужака явно стесняло.

– Вам лучше знать, господин, – отозвался Хук.

– А вы сами как думаете? – не отступал Суон.

Повисла неловкая тишина: никто из лучников не собирался делиться опасениями. Из французского лагеря донесся взрыв хохота и радостные клики.

– Французы к утру напьются, – продолжил Суон. – А мы встретим их трезвыми.

– Ага, потому что у нас пива нет, – не удержался Том Скарлет.

– Так что же, по-вашему, будет утром? – настаивал Суон.

Вновь повисло молчание.

– На нас нападут пьяные французы, – в конце концов ответил Хук.

– А потом?

– А потом мы их будем убивать, – пожал плечами Том Скарлет.

– И выиграем битву? – добивался своего Суон.

Снова никто не ответил. Хук недоумевал, с чего вдруг какому-то латнику вздумалось отыскивать дозорных и так усиленно вытягивать их на разговор.

– На все Божья воля, господин, – осторожно ответил Ник, не дождавшись ответа от других.

– Бог на нашей стороне, – с нажимом произнес Суон.

– На то и надеемся, господин, – неуверенно отозвался Том Скарлет.

– Аминь, – вставил Уилл из Дейла.

– Бог за нас, – с еще большей силой повторил Суон. – Потому что правда на стороне нашего короля. Даже если завтра распахнутся адские врата и на нас кинутся сатанинские полчища – все равно мы выиграем битву. Бог на нашей стороне.

И тут в памяти Хука всплыл давний солнечный день в Саутгемптонской гавани, когда над замершим в ожидании флотом пролетели два лебедя. Ник вспомнил, что лебедь – гербовый символ Генриха, короля Англии.

– Вы верите? – требовательно допытывался человек, назвавшийся именем Суон – лебедь. – Верите, что король справедлив в своих притязаниях?

Лучники по-прежнему молчали.

– Не знаю, так ли уж справедлив король, – жестко ответил Хук. Он наконец узнал голос.

На несколько мгновений повисла тишина, и Ник почувствовал, как собеседник напрягся от скрытого гнева.

– Почему? – с пугающей холодностью спросил латник по имени Суон.

– Потому что в день перехода через Сомму король повесил лучника, обвиненного в краже.