Текст книги "Столетняя война (ЛП)"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 118 (всего у книги 123 страниц)

– Лучник украл церковный сосуд, – пренебрежительно ответил Суон, – и заслужил казнь.

– Он не крал дарохранительницу, – возразил Хук.

– Точно, не крал, – подтвердил Том Скарлет.

– Он не вор, а король его повесил, – безжалостно продолжал Хук. – А казнить невиновного – грех. Так с чего Богу быть на стороне грешника? Что скажете, господин? Разве Бог станет покровительствовать королю, который убивает невинных?

Вновь воцарилась тишина. Дождь немного стих, из вражеского лагеря послышалось пение, затем хохот. Во французских палатках, должно быть, горели фонари: холщовые пологи светились желтым.

Латник по имени Суон пошевелился, скрипнули латные накладки на ногах.

– Если лучник был невиновен, – тихо сказал он, – значит, король совершил несправедливость.

– Лучник был невиновен, – настойчиво повторил Хук. – Могу поклясться собственной жизнью.

Он помолчал, раздумывая, не слишком ли далеко зашел, и решил рискнуть:

– Да что там, я готов прозакладывать жизнь короля!

Послышался резкий вдох – латник от неожиданности втянул в себя воздух, однако не сказал ни слова.

– Честный был парень, – подтвердил Уилл из Дейла слова Хука.

– Даже суда не было! – возмущенно поддержал его Том Скарлет. – Дома-то хоть слово дают сказать в оправдание, прежде чем повесить!

– Точно! – подхватил Уилл из Дейла. – Мы, как-никак, англичане, есть же у нас какие-то права!

– Вы знаете имя того лучника? – после недолгого молчания спросил Суон.

– Майкл Хук, – тут же отозвался Ник.

– Если он был невиновен, – проговорил латник медленно, словно еще обдумывал произносимый ответ, – значит, король закажет по нему заупокойные мессы и внесет пожертвование на поминальные службы. И сам будет ежедневно молиться о душе убиенного Майкла Хука.

Еще одна разветвленная молния ударила в землю, и Хук разглядел у носа короля темный шрам от стрелы, когда-то под Шрусбери вонзившейся в щеку Генриха.

– Он был невиновен, господин, – повторил Хук. – А священник, обвинивший его, солгал. Из-за давней семейной вражды.

– Значит, будут мессы и поминальные службы. И Майкл Хук попадет в рай по молитвам короля, – заключил Генрих. – А завтра, с Божьей помощью, сразимся против французов и научим их уважать Бога и англичан. Мы победим. Держи. – Король протянул Хуку полный кожаный бурдюк. – Вино, согреться в ночи.

И король двинулся прочь, громко хлюпая по грязи латными башмаками.

– Странный малый, – заметил Джефри Хоррокс, когда латник по имени Суон уже не мог их расслышать.

– Хорошо, если выйдет, как он сказал, – вставил Том Скарлет.

– Проклятый дождь, – пробурчал Уилл из Дейла. – Когда ж он кончится, чтоб его…

– Как же победить-то завтра? – спросил Скарлет.

– Просто целься лучше и надейся на то, что Бог тебя любит, – ответил Хук, отчаянно желая, чтобы святой Криспиниан хоть что-нибудь сказал, однако тот по-прежнему хранил безмолвие.

– Если эти выродки до нас доберутся… – начал было Том Скарлет и замолк.

– Что, Том? – переспросил Хук.

– Ничего.

– Да говори уж.

– Я хотел сказать – давай я убью тебя, а ты меня, пока нас не начнут пытать, да только это несбыточно, да? Ну, если я тебя убью, ты ведь не сможешь меня прикончить, ты же будешь труп… – Скарлет, вначале серьезный, под конец не сдержался и захохотал, и через миг вместе с ним хохотали остальные, хотя никто толком не знал почему.

«Смех покойников, – подумал Хук. – Хотя лучше уж покойникам хохотать, чем лить слезы».

Лучники пустили по кругу вино, которое так никого и не согрело. Чуть погодя забрезжил серый, как кольчуга, рассвет. Отойдя по нужде в восточную полосу леса, Хук увидел позади стволов деревушку. Ночевавшие в сараях и амбарах французы уже седлали коней и выдвигались ближе к главному лагерю. В дальней части плато, где пестрели вымокшие вражеские знамена, уже строилось войско.

Англичане занимались тем же. Девятьсот латников и пять тысяч стрелков вышли с рассветом на поле Азенкура, распаханное глубокими бороздами под зимнюю пшеницу, – поле, где уже стояли тридцать тысяч французов.

Готовые к сражению в день святого Криспина.

Часть четвертая
День святого Криспина

Глава одиннадцатая

Рассвет выдался холодным и серым. Редкие брызги еще срывались с неба, но Хук видел, что ночной ливень уже не вернется. Мелкие клочья тумана жались к мокрым деревьям и заполненным водой бороздам на пашне.

Английские барабанщики выбивали бойкий ритм, время от времени вступали трубы. Музыканты теснились позади центрального строя, где рядом с королевским штандартом – самым большим во всем войске – реяли на высоких древках крест святого Георгия, знамя Эдуарда Исповедника и флаг Святой Троицы. Над передовым отрядом и арьергардом, выстроенными по краям, развевались знамена их командующих, над латниками Генриха – еще полсотни флагов, однако они не шли ни в какое сравнение с плотными рядами полотняных и шелковых знамен, выставленных французами.

– Сколько там флагов? Можешь посчитать? – спросил Томас Эвелголд, надеясь определить численность вражеского войска. – Если под каждым знаменем два десятка солдат…

Под чьими-то флагами стояло меньше двадцати воинов, под другими – намного больше, однако Эвелголд надеялся, что такой подсчет даст в среднем верную картину. Флаги, правда, были настолько многочисленны и торчали так тесно, что даже Хук с его острым зрением не мог вычленить хоть один из нескончаемой общей массы.

– Выродков тысячи и тысячи, а еще арбалетчики, чтоб им пусто было… – тоскливо протянул Эвелголд, глядя на французский строй: арбалетчики стояли по флангам, за спинами латников.

– Ждите! – прокричал стрелкам седой рыцарь на забрызганном грязью мерине – один из многих, кто подъезжал к строю передать приказ или поделиться советом. – Ждите! Стрелять только по моему сигналу! – Латник воздел в руке толстый жезл, обернутый зеленой тканью и увенчанный золотым навершием. – Пока не брошу жезл – не стрелять! Следите за жезлом!

– Кто это? – спросил Хук у Эвелголда.

– Сэр Томас Эрпингем.

– А кто он?

– Латник, который бросит жезл.

– Жезл я подкину высоко, – крикнул сэр Томас. – Вот так!

С силой брошенный жезл взлетел в пропитанный дождем воздух и перевернулся в вышине. Рыцарь, потянувшись было его поймать, промахнулся. Хук так и не решил, считать ли это дурной приметой.

– Подними, Хоррокс, – велел Эвелголд. – Да гляди веселей!

Хоррокс кинулся бегом, но заполненные водой борозды и раскисшие гряды между ними не давали двигаться, ноги вязли по щиколотку. Добравшись наконец до зеленого жезла, стрелок отдал его седовласому рыцарю, тот поблагодарил и двинулся дальше вдоль строя лучников, повторяя для остальных тот же приказ.

– Лемех, должно быть, пустили глубоко, – заметил Эвелголд.

– Под озимую пшеницу, – отозвался Хук.

– А она-то при чем?

– Под озимую распахивают глубже.

– Вот уж пахать никогда не приходилось, – покачал головой Эвелголд: до получения должности винтенара он был кожевником.

– Осенью пашут глубоко, весной мелко, – объяснил Хук.

– Да уж, этим выродкам не придется рыть нам могилы, – невесело буркнул Эвелголд. – Клади в борозды да закапывай…

– Небо проясняется, – заметил Ник.

На западе, где едва выступали над лесом невысокие стены крепости Азенкур, свет делался ярче.

– Ну хоть тетива не промокнет. Значит, убьем сколько-то выродков прежде, чем они нас прирежут.

Враг превосходил англичан числом не только знамен, но и музыкантов. Английские трубачи время от времени выдували короткие бравые сигналы, а затем умолкали, давая место барабанщикам, выстукивавшим все тот же резкий настойчивый ритм. Французские же трубы не стихали ни на миг, их пронзительные вопли, то опадающие, то визгливо взлетающие, звенели в холодном воздухе и навязчиво лезли в уши. Основное войско французов было пешим, как и английское, хотя на обоих вражеских флангах выделялись отряды конных рыцарей с выставленными в небо копьями. Чтобы согреть коней, крытых длинными попонами с вышитыми гербами, всадники то и дело прогуливали их перед строем.

– Скоро нападут, не задержатся, – кивнул в их сторону Том Скарлет.

– Может, да, – отозвался Хук, – а может, и нет.

Он разрывался между желанием ввязаться наконец в бой, который прекратит затянувшуюся пытку, и мечтой благополучно оказаться дома, в Англии, в теплой постели.

– Не натягивать тетиву, пока не начнется битва! – Эвелголд повторил предупреждение уже в пятый или шестой раз, но никто из лучников сэра Джона даже не повернул головы. Все лишь поеживались от холода и не сводили глаз с французов. – Черт! – прошипел вдруг сентенар.

– Что? – очнулся Хук.

– Наступил в дерьмо.

– Говорят, это к удаче.

– Тогда поплясать в нем, что ли…

Там и тут священники служили мессу, и лучники один за другим подходили исповедать грехи и принять причастие. Король на виду у всех преклонил колено перед кем-то из своих капелланов, стоящих напротив центрального строя.

Еще раньше, на рассвете, Генрих объезжал войско на своем белом жеребце – выстраивал людей на позиции и кое-где проверял, надежно ли вбиты в землю колья. Золоченая королевская корона, надетая поверх шлема, в тусклом свете сумрачного утра казалась неестественно яркой.

– Бог на нашей стороне, друзья! – крикнул он тогда стрелкам. Увидев, что те почтительно преклоняют колени, он дал знак подняться. – Бог за нас! Верьте!

– Может, Бог умножит английское войско? – раздался голос какого-то смельчака из лучников.

– Зачем? – весело спросил король. – Нам хватит и Божьего покровительства! У нас достанет воинов исполнить Божью волю!

Теперь, вернувшись выслушать мессу и принять причастие, Хук отчаянно желал, чтобы король оказался прав.

Ник опустился на колени перед отцом Кристофером, поверх рясы облаченным в успевшую заляпаться ризу, расшитую белыми голубями, зелеными крестами и корнуолловскими червлеными львами.

– Я согрешил, святой отец. – И Хук признался в том, о чем никогда прежде не говорил на исповеди: в том, что убил Роберта Перрила и намерен убить Томаса Перрила и сэра Мартина. Слова давались с трудом, но Ника подстегивала мысль – почти уверенность, – что нынешнего дня ему не пережить.

Руки священника, наложенные на голову Хука, дрогнули.

– Почему ты совершил убийство?

– Перрилы убили моего деда, моего отца и брата.

– А теперь одного из них убил ты сам, – сурово проговорил отец Кристофер. – Ник, это надо прекратить.

– Я их ненавижу, святой отец.

– Тебе предстоит битва. Поэтому ступай отыщи своих врагов, попроси у них прощения и примирись. – Хук не ответил, и священник продолжил: – Другие сегодня так и делают – идут примиряться с врагами. Ступай и ты.

– Я обещал, что не убью его во время сражения.

– Этого мало, Ник. Неужели ты хочешь предстать пред судом Божьим с ненавистью в сердце?

– Я не могу с ними примириться. Они убили Майкла.

– Христос прощал Своих врагов, мы должны следовать Его примеру.

– Я не Христос, святой отец. Я Ник Хук.

– И Господь тебя любит, – вздохнул отец Кристофер и осенил крестом голову Ника. – Тебе нельзя убивать этих двоих. Таково Божье повеление. Понятно? На битву можно идти, только истребив ненависть в сердце. Тогда Господь будет к тебе милостив. Обещай мне не замышлять убийств, Ник.

Решение далось не без внутренней борьбы. Помолчав, Хук отрывисто кивнул.

– Я не стану их убивать, святой отец, – нехотя проговорил он.

– Ни сегодня, ни завтра, никогда. Обещаешь?

Вновь повисла пауза. Хук вспомнил долгие годы вражды и въевшуюся в разум ненависть, вспомнил свое отвращение к сэру Мартину и Тому Перрилу… Потом подумал о сегодняшней битве – и понял, что, не дав клятвы, требуемой отцом Кристофером, он никогда не попадет в рай. Он коротко кивнул:

– Обещаю.

Отец Кристофер сжал его голову ладонями.

– Вот тебе епитимья, Николас Хук: покажи себя метким лучником в нынешней битве. Во имя Бога и короля. Te absolvo[91]91
  Отпускаю грехи твои (лат.).


[Закрыть]. Прощаются твои грехи. Теперь взгляни на меня.

Хук поднял глаза. Дождь окончательно стих. Священник, достав уголек, что-то написал на лбу Ника.

– Вот и хорошо, – сказал он, закончив.

– Что это, святой отец?

Отец Кристофер улыбнулся.

– Я написал на твоем лбу «IHC Nazar»[92]92
  Иисус Назарянин (лат… сокр.).


[Закрыть]. Кое-кто верит, что это спасает от напрасной смерти.

– Что это значит, святой отец?

– Это имя Христа – Назарянин.

– Напишите его и на лбу Мелисанды.

– Конечно, Хук, обязательно. А теперь прими Тело Христово.

Хук приобщился Святых Даров и затем, как делали другие по примеру короля, положил на язык щепотку влажной земли и проглотил ее вместе с облаткой – в знак покорности смерти, в знак того, что принимает землю с той же готовностью, с какой земля приняла бы его самого.

– Надеюсь, мы еще увидимся, святой отец, – сказал Хук, надевая шлем поверх кольчужного капюшона.

– Я молюсь о том же, – откликнулся священник.

– Дерьмоголовым придуркам пора нападать, – пробурчал Уилл из Дейла, когда Хук вернулся к своим.

Однако строй французов, заполнивший всю ширину плато от леса до леса, стоял недвижно и не выказывал ни малейшего намерения наступать. Враг ждал.

Английские герольды в великолепных налатниках, не выпуская из рук белых жезлов, доскакали до середины поля, где их встретили герольды Франции и Бургундии, и вся группа отъехала к кромке леса, остановившись у полуразваленного сарая с заросшей мхом крышей. Оттуда они вместе будут наблюдать за боем, а в конце объявят победителя.

– Скорей бы уже, выродки вонючие! – рявкнул кто-то из строя.

Враг не двигался. Трубы взвизгивали по-прежнему, но войско в стальных доспехах и не думало выступать: французы ждали. Кони в ярких попонах, которых выгуливали перед строем, заслоняли собой арбалетчиков, зато в центре ряда, куда угодил случайный солнечный луч, Хук разглядел орифламму – алое зубчатое знамя. Значит, пленников не будет. Значит, убивать будут всех.

– Эвелголд! Хук! Мэгот! Канделер! – Сэр Джон Корнуолл встал перед строем лучников. – Ко мне! Все четверо!

Хук вместе с сентенаром и остальными винтенарами вышел вперед. Ступать по глубокой пашне было мучительно: глинистая почва, превратившаяся в тягучую рыжую глину, немилосердно липла к подошвам. Сэру Джону, облаченному в полные латные доспехи – шестьдесят фунтов стали, – приходилось и вовсе отшатываться в сторону при каждом шаге, чтобы вытащить из липкой грязи ногу в тяжелом стальном башмаке. Отойдя от строя шагов на сорок, командующий остановился.

– Не упускайте случая увидеть свой отряд со стороны, как его видит враг. Поглядите.

Хук обернулся. Перед ним стояла английская армия – покрытая грязью, заросшая ржавчиной, промокшая и измученная. Центр войска составляли три отряда, каждый в три сотни латников; средним командовал король, дальним правым – лорд Камойс, левым – герцог Йоркский. Между тремя отрядами стояли лишь две небольшие группы стрелков, зато фланги состояли сплошь из лучников. Эти два фланговых отряда, вкопавшие в землю колья, располагались под углом к центральной части войска – чтобы пущенные ими стрелы летели с боков к центру.

– Что будут делать французы? – спросил сэр Джон.

– Атаковать, – мрачно выговорил Эвелголд.

– Атаковать кого и почему? – не отставал сэр Джон. Никто из четверых лучников не ответил: они лишь оглядывали малочисленную армию и недоумевали, какого ответа ждет от них сэр Джон. – Думайте! – рявкнул командующий, переводя взгляд ярко-синих глаз с лица на лицо. – Вы французы! Живете у себя в загаженном доме с сырыми стенами: под полом крысы, на чердаке мыши. Чего больше всего не хватает?

– Денег, – предположил Хук.

– Значит, при наступлении нацелитесь куда?

– На знамена, – кивнул Томас Эвелголд.

– Потому что там-то и собраны деньги, – подтвердил сэр Джон. – Выродки вывесили орифламму – да кто им поверит! Им нужны пленники. Побогаче. Им нужен король, или герцог Йоркский, или Глостер, или я – им нужен выкуп! Лучников убивать – никакой выгоды, нападать будут на латников. Пойдут туда, где знамена, но кто-то может напасть и на вас, тогда ваше дело – стрелами сгонять их в центр. Ясно? Сбивайте их фланги к центру. А там-то они мимо меня не пройдут.

– Если стрел хватит, – с сомнением произнес Эвелголд.

– Сделайте так, чтоб хватило, – решительно обернулся к нему сэр Джон. – Потому что если кончатся стрелы, будете биться врукопашную. Их этому учили, вас – нет.

– Вы нас натаскивали, сэр Джон, – возразил Хук, вспомнив зимние упражнения с мечом и алебардой.

– Ну, ты хоть что-то умеешь, а остальные лучники? – язвительно осведомился сэр Джон.

Хук, глядя на замерших в ожидании стрелков, и сам понимал, что против французских латников им не выстоять: швецы и кожевники, сукновалы и плотники, мясники и мельники – все они были ремесленниками, овладевшими ценным навыком: натянуть до уха тетиву тисового лука и послать стрелу в смертельный полет. Их учили убивать, но никто из них не привычен к боям, не закален в турнирах, не обучен с детства владеть клинком. На многих вместо доспехов лишь стеганая куртка, у кого-то нет даже такой малой защиты.

– Не дай бог, чтобы французы на них налетели, – заключил сэр Джон.

Никто из стрелков не ответил. Все думали о том, что будет, когда закованные в сталь французские латники ринутся их убивать. Хука передернуло, но тут же его внимание отвлекла группа из пяти всадников, под флагом английского короля скачущих к французам.

– Чего это они, сэр Джон? – спросил Эвелголд.

– Король их послал предложить мир, – ответил командующий. – Если французы отдадут корону Генриху, мы согласимся их не убивать.

Эвелголд молча воззрился на сэра Джона, словно не поверил услышанному. Хук подавил смешок, сэр Джон пожал плечами.

– Они не примут условий – значит, будет битва. Правда, никто не сказал, что они пойдут в наступление.

– А что, не пойдут? – переспросил Мэгот.

– Нам надо в Кале. Так что, возможно, придется срезать путь и пройти сквозь французскую армию.

– Боже милостивый, – выдохнул Эвелголд.

– Они хотят, чтобы мы напали сами? – спросил Мэгот.

– На их месте я бы этого и желал, – ответил сэр Джон. – Тащиться по раскисшему полю им хочется не больше нашего, да им это и не нужно. А у нас выбора нет: либо идти в Кале, либо сдохнуть от голода. Поэтому если они не нападут, атаковать придется нам.

– Боже милостивый, – повторил Эвелголд.

Хук попытался представить, каково будет преодолеть полмили вязкой, липкой и скользкой грязи.

«Пусть бы французы напали сами», – подумал он. По телу пробежала дрожь: холод, голод и усталость давали о себе знать. Волнами нахлынул страх, схватило живот. Не только у него, судя по всему: солдаты то и дело шныряли в лес опорожнить кишки.

– Мне надо в лес, – сказал он.

– Если прихватило, садись где стоишь, – бросил сэр Джон и, обернувшись к строю лучников, крикнул: – В лес не бегать! – Он опасался, что от страха кому-нибудь придет в голову отсидеться за деревьями. – Кому приспичит – опорожняться на месте!

– Помирать тоже, – добавил Том Эвелголд.

– И отправляться в ад в вонючих штанах, какая разница? – прорычал сэр Джон, затем оглядел Эвелголда с винтенарами и проговорил спокойно и веско: – Бой еще не проигран. У нас есть лучники, у французов их нет.

– Зато стрел у нас маловато, – вставил Эвелголд.

– Значит, не тратьте впустую, – отмахнулся командующий от сомнений сентенара и тут же хмуро взглянул на Хука: – Хоть бы против ветра, что ли, встал…

– Простите, сэр Джон.

– Вам-то проще, – ухмыльнулся тот, – а представь, если в полных доспехах… К концу дня уж точно будем благоухать не розами и лилиями. – Командующий посмотрел на вражеский строй, взгляд синих глаз выхватил орифламму. – И еще. Не брать пленных, пока не прикажем. Сначала надо убивать.

– Вы думаете, дело дойдет до пленных? – недоверчиво переспросил Эвелголд.

Сэр Джон будто не слышал вопроса.

– Если брать пленных сразу, нарушится и ослабнет строй. Сначала надо драться и убивать, так чтобы выродки лишились сил, а уж потом гоняться за пленными и мечтать о выкупах. – Он хлопнул Эвелголда по кольчужному плечу. – Скажи своим, ужинать будем припасами из французских обозов!

«Или нас зачислят на довольствие к дьяволу», – мысленно добавил Хук. С трудом выдирая ноги из грязи, он доковылял до отряда, по-прежнему стоящего вдоль линии вкопанных кольев. На одном правом фланге кольев торчало больше двух тысяч – пешие воины двигались между ними свободно, зато для коней острый частокол был непреодолимой преградой.

– Что сказал сэр Джон? – встрял Уилл из Дейла.

– Что ужинать будем французской едой.

– Он думает, нас возьмут в плен? – с сомнением переспросил Уилл.

– Нет. Считает, что мы победим.

Невеселые смешки, раздавшиеся в ответ, Хук предпочел не заметить и перевел взгляд на вражеский строй. В передних рядах стояли пешие латники, уставив в небо железные наконечники копий. Войско и не думало трогаться с места, однако англичане ждали. Французские всадники по-прежнему выгуливали коней. Те вязли копытами в мягкой грязи, и кое-кто из рыцарей предпочел увести их на травянистые пастбища за лесами. Солнце взбиралось все выше, облака рассеивались. Королевские гонцы, посланные предложить мир, встретились с группой французов и вернулись обратно, по войску разнесся слух, что враг согласен пропустить англичан в Кале, однако затем слух опровергли.

– Если выродки не хотят биться, – заметил Том Скарлет, – то так и будут торчать там целый день.

– Нам надо мимо них пройти, Том.

– Господи, ну почему мы не смылись ночью? Можно ведь было вернуться в Гарфлёр…

– Король на это не пойдет.

– Да почему? Ему помереть, что ли, хочется?

– Ему покровительствует Бог, – ответил Хук.

Том поежился.

– Тогда чего бы Богу не послать нам приличный завтрак?

Женщины принесли то немногое, что осталось к нынешнему дню.

– Возьми половину, – сказал Хук Мелисанде, отдавшей ему овсяную лепешку.

– Нет, это тебе, – запротестовала она.

Овес уже тронула плесень, но Хук все равно съел половину и отдал остальное жене. Пива не было, вместо него Мелисанда принесла речной воды в старом кожаном бурдюке; вода отдавала гнилью.

Стоя рядом с Хуком, Мелисанда смотрела на ряды французов.

– Так много, – тихо сказала она.

– Стоят и не двигаются, – ответил Хук.

– И что будет?

– Придется нападать.

Девушка вздрогнула.

– Как по-твоему, отец тоже там?

– Конечно.

Она не ответила. Ожидание все длилось. Барабаны и трубы не смолкали, однако музыканты явно выдохлись, музыка постепенно гасла. До Хука временами долетало пение малиновок, скрытых в деревьях. Листва уже местами облетела, и голые ветви, торчащие на фоне серого неба, походили на виселицы. На мокрой пашне между замершими в ожидании армиями копошились дрозды, выискивая в земле червей. Хук вспомнил дом, и коров на дойке, и звуки оленьего гона в лесу, и короткие осенние сумерки, и огни в домах…

Внезапный шум заставил его очнуться. Король в сопровождении одного лишь знаменщика выехал вперед и теперь приближался к правому флангу, где стояли лучники. Белый конь, чувствуя ненадежность опоры, высоко поднимал копыта. Генрих снял увенчанный короной шлем, и легкий ветер взъерошил его каштановые волосы, сделав двадцативосьмилетнего короля еще более юным на вид. В нескольких шагах от первого ряда кольев Генрих остановил коня, и сентенары велели лучникам снять шлемы и преклонить колени. Король, на сей раз приняв знак почтения, дождался, пока две с половиной тысячи стрелков опускались на землю.

– Лучники Англии! – воззвал он и помедлил, увидев, что стрелки подбираются ближе, чтобы лучше слышать.

У многих на плече висел зачехленный лук и алебарда, кое-кто прихватил топор или утяжеленный свинцом молот. У большинства при себе был меч, а у некоторых из оружия оставались лишь лук и нож. Глядя на обнажившего голову короля, кто-то из лучников спешил снять шлем, другие откидывали кольчужные капюшоны.

– Лучники Англии! – повторил Генрих. Голос его дрогнул, он помолчал. Ветер шевелил гриву коня. Наконец король заговорил, голос зазвучал уверенно и чисто. – Сегодня мы сражаемся за мои притязания. Французы отказывают мне в праве на корону, дарованную Богом! Враг уверен, что может нас одолеть! Французы мечтают взять меня в плен и протащить по улицам Парижа на потеху толпе. – Лучники возмущенно зароптали, и Генрих, переждав, продолжил: – Наши враги угрожали отрубить пальцы всем англичанам, способным натянуть лук! – Ропот сделался громче и злее. Хук вспомнил суассонскую площадь, где отрубание пальцев было только началом кровавого действа. – И всем лучникам-валлийцам! – добавил король, вызвав оживление в рядах стрелков. – Враг уверен, что ему это удастся, но французы забыли Господню волю! Забыли святого Георгия и святого Эдуарда, наших защитников! И нам покровительствуют не только они! Нынче праздник святых Криспина и Криспиниана, которые вопиют об отмщении за зло, причиненное им в Суассоне.

Генрих вновь помедлил, но большинству лучников название «Суассон» ни о чем не говорило, и солдаты молчали, внимательно ожидая продолжения.

– Нам выпал случай отомстить французам за содеянное зло, и вы знаете не хуже меня, что сегодня мы лишь орудия в руках Бога. Он направляет ваши луки и стрелы, Он пребывает в ваших сердцах и душах. Бог сохранит нас невредимыми и уничтожит наших врагов! – Король вновь умолк, пережидая шум, и затем повысил голос: – С вашей помощью и полагаясь на вашу силу – мы победим!

На мгновение повисла тишина, затем раздались ликующие крики.

– Я предлагал врагам примирение, – продолжил Генрих. – Отдайте мне то, что принадлежит мне по праву, сказал я им, и воцарится согласие. Но их сердцам противен мир, в их душах нет милосердия. Вот почему мы пришли на это поле, где восстановится справедливость!

Впервые за все время король оторвал взгляд от толпы коленопреклоненных лучников и посмотрел на глинистое плато, разделяющее две армии.

– Я привел вас сюда, на французскую землю, – заговорил он, вновь обернувшись к лучникам. Голос зазвучал напряженнее. – Но я вас здесь не оставлю! Милостью Божьей я ваш король, но сегодня я вам ровня – не больше и не меньше! Сегодня я сражаюсь за вас и вручаю вам свою жизнь!

Генриху вновь пришлось замолчать: лучники разразились криками. Подняв руку в латной перчатке, король ждал, пока стихнет шум.

– Если вы здесь погибнете, погибну и я! Я не сдамся в плен! – Вновь послышались одобрительные крики стрелков, и вновь король поднял руку, дожидаясь тишины. Затем на его лице появилась уверенная улыбка. – И все же меня не возьмут в плен и не убьют, ведь я прошу лишь одного: чтобы сегодня вы сражались за меня так же, как я стану биться за вас!

Простертой вперед правой рукой он повел вдоль строя лучников, словно надеясь охватить их всех. Конь шарахнулся в сторону, король сдержал его жестом опытного наездника.

– Сегодня я сражаюсь за ваши дома, за ваших возлюбленных, жен и детей, за ваших отцов и матерей, за ваши жизни и вашу Англию!

Ликующие возгласы стрелков, должно быть, долетели до северного края поля, где по-прежнему развевались яркие знамена над французским войском.

– Сегодня мы братья! Мы, уроженцы Англии и Уэльса! И я клянусь копьем святого Георгия и голубем святого Давида Валлийского – вы вернетесь домой победителями, с именами, покрытыми славой! Я ваш король, но в этот день я ваш брат, и клянусь бессмертной душой: я не оставлю своих братьев! Да сохранит вас Бог, братья мои! – С этими словами король развернул коня и поскакал к латникам, чтобы подбодрить их перед битвой.

– Да он всерьез верит, что мы победим! – пробормотал Уилл из Дейла.

На северном конце поля ветер взметнул полосу алого шелка, и орифламма затрепетала в небе поверх вражеских копий. Пленных не брать…

* * *

Французы по-прежнему не двигались с места. Лучники уселись прямо на промокшую землю, кое-кто умудрился даже уснуть. Священники все еще принимали исповедь и отпускали грехи.

– Не отходи от обоза, – велел отец Кристофер Мелисанде после того, как угольком написал на ее лбу спасительное имя Иисуса.

– Хорошо, святой отец.

– И не расседлывай кобылу, – посоветовал священник.

– Чтобы можно было сбежать?

– Да.

– И надень отцовский налатник, – добавил Хук.

– Ладно, – пообещала ему девушка и достала налатник из мешка с остальными пожитками. – Дай нож, Ник.

Взяв протянутый ей кинжал из тех, что выдавали лучникам, Мелисанда отрезала от подола полосу и вручила мужу.

– Это тебе.

– Надеть? – уточнил Хук.

– Конечно, – подтвердил отец Кристофер. – Истинному воину подобает носить ленту своей дамы.

Священник указал на английских латников – у многих шею обвивал шелковый платок или шарф. Хук обмотал ленту вокруг шеи и обнял Мелисанду.

– Ты слышала, что сказал король. Бог на нашей стороне.

– Хорошо, если Бог об этом знает, – ответила девушка.

– О том и молюсь, – добавил отец Кристофер.

Внезапно послышался шум от движения всадников, но не со стороны французов, которые по-прежнему не собирались нападать, а от английского строя, вдоль передней линии которого скакали латники.

– Выступаем вперед! – крикнул один, приблизившись к правому флангу. – Колья забрать с собой! Выступаем!

– Друзья! – Король, выехавший из строя, привстал на стременах и призывно махнул рукой. – Вперед!

– О господи, – только и выдохнула Мелисанда.

– Возвращайся к обозу, – велел ей Хук и принялся выворачивать тяжелый кол из топкой почвы. – Ступай, любимая. Со мной ничего не случится. Не родился еще тот француз, что меня убьет.

Он и сам не очень верил в то, что говорил, однако ради жены даже выдавил улыбку. Вновь свело кишки, от страха по телу пошел озноб, но, несмотря на слабость и дрожь, Хук вытащил из земли кол и вскинул его на плечо.

Не оборачиваясь больше к Мелисанде, он пошел вперед, на каждом шагу увязая в густой грязи, как и любой солдат из войска. Англичане двигались невозможно медленно, с трудом выдирая ноги из сырого цепкого грунта и шаг за шагом одолевая пространство.

А французы просто смотрели. И ждали.

– Будь у них хоть капля ума, напали бы прямо сейчас, – буркнул Эвелголд.

– Может, и нападут, – взглянув на врага, ответил Ник.

Французские латники, что выгуливали коней, теперь отходили к флангам. Правда, слишком спокойно и неторопливо. Трубы выпевали все тот же сигнал: французов явно устраивало, что англичане решили плестись через все поле. Мысли Хука скакали, как заяц в весенней траве. Неужели ночью к лучникам приходил сам король?.. На запасной тетиве середина осталась неукрепленной… Неужто король и вправду станет молиться за Майкла?.. А смерть придет быстро?.. Пирс Канделер, внезапно разразившись потоком ругательств, скинул башмаки и пошел босиком. Хук вспомнил лучника, повешенного им в Лондоне: интересно, было ли старику так же страшно, когда он глядел на подступающих к Хомилдонскому холму шотландцев? А сколько других лучников служили королю и сражались то с шотландцами, то с валлийцами, то друг с другом – и вечно, вечно с французами…