Текст книги "Поэзия Африки"

Автор книги: авторов Коллектив

 
Под звездным куполом небес
Сидел я, наблюдая,
Как тихая,
Спокойная луна,
Расправив паруса,
Плыла своей дорогой.
 
 
Ей словно было все равно,
Какой удел назначен ей природой…
Она плыла,
Не ведая сомнений,
И молчаливо улыбалась
Чуть свысока.
 
 
И тут,
О Африка,
Земля великих фараонов
И пирамид, чье сотворенье
Подчинено неведомым законам,
О Африка, отечество мое,
Тут я подумал о тебе:
Ты, как луна, плывешь,
Вознесши парус.
Но край обетованный —
Где он?
Ответь мне, Африка,
Куда плывешь ты?
Вспять?
 
 
Туда, где барабан будил зарю,
Где пальмы, исцелованные солнцем,
Отбрасывали тень на хороводы;
Вспять, к тем наивным временам,
Когда, из страха пред богами,
Девицы бережно хранили честь свою
И юноши пороков избегали;
Назад,
Под крыши тростниковых хижин,
Где среди тьмы царили доброта,
И утешительство,
И суеверье?
 
 
Или вперед?
А впереди?
Трущобы,
Дома и люди – мусорная свалка,
Где нищета с бездольем свили
Себе гнездо,
Где все – тоска и мрак.
Вперед! А впереди?
Проклятье фабрики,
Чудовищная мельница,
Которая стальными жерновами
Стирает в прах отпущенный нам срок.
 
 
Вперед? А впереди?
Вонючий дух
Средневековых зверств,
Там ястребы арийского происхожденья
Под жадный клекот своих бомб и пушек
Доказывают миру превосходство
Над низшей расой.
Вперед, к цивилизации?
 
 
К грохочущим машинам
И беспардонным барышам —
Залогу неизбежности
Смертельной схватки?
 
 
Вперед,
В хитросплетения законов
Адама Смита,
Которые переворачивают рынки,
А сердцам
Дают такую крепкую закалку,
Что люди могут сжечь и утаить
То, чем полмира можно прокормить.
И пусть полмира с голоду сдыхает.
 
 
Назад?
К источнику всех нравственных начал,
Любви ко ближнему
И страху перед богом,
Которые живут в непросвещенных душах,
Свободных, радостных,
Открытых для добра?
 
 
Луна плывет
Спокойно и безмолвно
По звездами усыпанному небу
Издревле предначертанным путем;
Плыви и ты, отечество мое!
Изведаны дороги. Парус поднят.
Плыви, о Африка…
Но край обетованный —
Где он?
 

 
Ашанти, древняя Ашанти,
Земля великих Туту,
И Премпе, и Бонсу. [56]56
  Туту, Премпе, Бонсу– правители африканского государства Ашанти (1697–1896 гг.).


[Закрыть]
Ашапти, грозная Ашанти,
Заморских царств когда-то достигала
Твоя
Неудержихмо-дерзостная слава.
 
 
Ашанти,
Мать африканских цезарей,
Ты собрала в единую державу
Народы Золотой Страны;
И под твоей рукой могучей
Они одним законом жили.
 
 
Я не хотел бы
Припасть к твоим ногам
С напрасными стенаньями о прошлом,
О былой силе
И бередить твои воспоминанья
О воинах и войнах,
О кровопролитьях,
Бесчисленных и грозных.
 
 
Не мне
Убогим словом описать,
Как в дни былые
Армада войск твоих,
Неисчислимых, как пчелиный рой,
Щетинясь дикобразом,
Катилась на врага,
Пуская иглы-стрелы,
Подряд кося «проклятых иноземцев» —
Так ты порой звала своих соседей.
 
 
Не искушайся памятью о том,
Как принц дагомбский [57]57
  Дагомбский… —Дагомба – государство, возникшее около XV века между реками Белая Вольта и Оти. В конце XVIII века было захвачено государством Ашанти.


[Закрыть]
Осмелился помериться главами
С правителями гордыми Ашанти.
И без того пустынный край свой
Он разорил,
И каждый год дагомбские рабы
Шли на чужбину.
Дань победителям:
В год тысяча рабов.
Теперь – иные времена.
И молчаливые победы мира
И доблестью и славой превосходят
Неукротимость яростную войн.
 
 
Мир похож на женщину,
Когда она за топливом идет,
Чтоб обогреть свой дом.
Она берет валежник и корягу,
Сухую щепку, хворост и плавник —
Все, что горит.
Связала воедино
И вот, взвалив на плечи
Большую и тяжелую вязанку,
Идет домой.
Вот так и мир Сбирает воедино
Двунадесять языков:
Могучих га, [58]58
  Га, аканы, эве, фанти, креппи, акимы, аквапимы– народности Ганы.


[Закрыть]
Бесстрашных акан,
Воинственных эве, искусных фанти,
Выносливых крепи,
Ашанти благородных
И верных акимов и аквапимов;
Мир всех сплотил
В могучую семью.
 
 
Воистину молчанье мира
Красноречивей суетного крика
Войны.
 
 
О мир,
Праматерь всех искусств
И всех ремесел,
Надежный спутник радости людской!
Приди и нами правь.
Мою страну, усталую от войн,
Навеки осени.
Творенья рук и сердца
Пускай живут во имя мира.
 
 
Ашанти Котоко,
По-прежнему могучи
Твои прославленные рати!
Но грозное оружие свое
Ты не поднимешь больше на соседа,
Отныне всею силой ты будешь бить
По зависти, междоусобной злобе,
По узколобым местническим козням,
По подозрительности, недоверью, страху.
О мир! Даруй рукою щедрой
Расцвет стране родной
И единенье,
Воспетое в легендах древних.
 

 
По морю пляшут волны,
Лунные блики на гребнях.
Берег и дом. Хозяйка
К ночи готовит постель:
Во всю ширь стелет циновку,
На немудрящее это ложе,
Загасив тихую лампу,
Укладывает детей.
 
 
Пора! Хозяин дома, рыбак,
Встает и выходит в ночь,
Он идет, привычный к своему ремеслу,
К тяжелому, выструганному веслу.
 
 
Жизнь рыбака —
Бесконечный бой.
Волны ревут медногорлой трубой,
Каждую ночь,
Морю наперекор,
Рыбак с судьбою вступает в спор.
 
 
По морю идут без карты,
Без компаса и секстанта.
Еще со времен прапрадедов
По звездам проложен курс.
Шершавые днища лодок
Династии этой рыбацкой
За многие поколения
Им проторили путь.
 
 
Они у волны умеют
По цвету узнать характер
И в штормовую погоду
Зря не выйдут во мрак,
Нюхом почуют рыбу,
Вовремя выберут снасти, —
Словом, знают все, что должен
Знать настоящий моряк.
 
 
Пройдя через все опасности,
Которые и не снятся
Тем, кто штормливой ночью
Не рассекал моря,
Сильные и спокойные,
Рыбаки домой возвращаются.
Они приходят с уловом,
А в это время заря
Веки усталого солнца,
Слипшиеся от сна,
Трогает легкими пальцами,
И сонная пелена
Медленно отлетает…
 
 
Отважные рыбаки —
Цвет моего народа,
Надежда моей страны.
 
 
Вы сила ее силы,
Вы славы ее и могущества
Наследники и сыны.
 

Барабанщик. Бронзовый рельеф из королевского дворца. Бенин (Нигерия). Высота 45 см. Британский музей

 
Мне бы стать пауком
Не надолго, хотя бы на день;
Как паук, я бы прял свою мирную нить.
Тихий шелест деревьев —
Прибежище мне и укрытье…
Чтобы, нитью мира
Опутав людей и событья,
На дорогах войны
Человечество остановить.
 
 
Паутинки мои,
Вы совьетесь в надежные сети,
В них завязнут кишащие орды.
Им не прорвать ячеи:
Всем нахлебникам войн
Не удастся уйти от ответа,
Их навек оплетут
Паутинные нити мои.
 
 
Нити хрупкие,
Мирной исполнены силы,
Вейтесь, вихрем летите,
Спешите по белому свету,
А потом возвращайтесь назад,
Паутинки, посланницы мира,
И прильните тихонько
К коленям поэта.
 

 
Душа моя полна
Веселья легким газом.
Что мне невзгоды? Я смеюсь над ними,
Хочу – взлечу; они мне не помеха.
 
 
А если вдруг ударит в душу боль,
Она – упругая, как шар из каучука, —
От плоти плоть моей лесной страны,
Прогнется и опять упрямо взмоет
Высоко – выше горестей моих.
 

 
Сколько я ни стараюсь —
Понять не могу.
Сколько раз ни пытаюсь —
Понять не могу,
Для чего это нужно?
Луна, терпеливый фонарщик,
Гасит маленьких звезд фонари,
Стоит солнцу восход просигналить
Золотыми лучами зари.
 
 
Но я думаю так:
Когда мы
Поднимаемся ото сна,
Мать-Луна
Начинает уже пеленать
И укладывать спать
Звездных своих малышей —
Там, за пологом ночи,
Хочет их спрятать она
От горячего света
И хлопочет,
Опуская завесу тьмы,
Оберегая их сны.
 
 
Вот оранжевым гребнем
Встает на Востоке светило,
И округа залита
Палящим и яростным светом.
Но за черной ночною завесой
Спят спокойно спасенные звезды,
Солнце в ярости стонет,
Роняя бессильные слезы.
 
 
А мать-Луна
Подобрала серебряный шлейф
И ушла
Неторопливой походкой
За далекий
Ночной горизонт.
 

 
От боли корчиться,
Когда вокруг
Вся жизнь освещена улыбкой;
Выть от тоски
Наперекор счастливым лицам
Друзей;
 
 
Стоять в толпе людей,
Быть одному как перст
Среди толпы людей;
Истину поправ,
Бродить по тропам низкой мысли,
Знать, что есть честь,
Но, совесть
Заставив замолчать,
Гоняться за бесчестьем;
 
 
Жить как в пустыне,
Словно ты —
Один,
А каждый —
За себя, —
И привкус горечи чужой
Гнать с губ своих.
 
 
Покинуть мир земной
Без поминанья;
Ибо
Мы живы только тем,
Что отдано другим:
Любовью, делом, словом,
Иначе – смерть!
 

 
Когда я вижу кровь, стекающую в низины,
Черных деревьев дрожь,
Боль согбенных пальм,
Я знаю: ты должен сгинуть,
Ты, не принесший света,
Зло сотворивший, ты.
 
 
Сегодня, когда вспоминаю,
Каким ты вошел в мой дом впервые, —
В левой руке – свеча, в правой – раскрытая книга, —
Я знаю: недолговечен,
Как саранча на поле,
Зло сотворивший, ты.
 
 
Когда же первая капля дождя
Падет на иссохшую почву, —
В левой руке – пшеница, в правой руке – мотыга, —
Тебя проклиная, я буду трудиться,
Сколько бы землю мою ни мучил,
Зло сотворивший, ты.
 

 
Ониидут в ночи,
Им нет числа в просторе ночи,
Они приходят в пенных кружевах
И в изумрудно-голубых одеждах.
Они придут в ночи,
Оставят на песке непрочный вечный след.
Уйдут, и вновь придут, и вновь уйдут
По призрачной дороге в никуда.
Они придут к земле, живые мертвецы,
И лягут у порога новой жизни,
У полосы прибоя.
Всю ночь я слышу их шаги
За материнским сдавленным дыханьем,
За мягким перебором ветра…
Всю ночь, пока не запоет петух
И не взмахнет рассвет
Руками, обагренными росой…
 

 
Добрался я как-то
До Луизианы.
А фараон за мной по пятам:
– ЭЙ! ЧЕРНОМАЗЫЙ! ПОШЕЛ ПРОЧЬ!
МЕСТО НЕ ДЛЯ ЦВЕТНЫХ!
 
 
Конечно, обидно,
Но я был голодный,
И потому ответил только:
– МЫ ЕЩЕ СВИДИМСЯ,
И тогда
СЕРДЦЕ ТВОЕ СМЯГЧИТСЯ.
 
 
И, значит, сижу,
А мне подают
Пойло
В такой расшикарной бутыли,
Что я храню ее до сих пор
КАК ПАМЯТЬ.
 

 
Лоснящаяся, как сандал, горлянка —
В ней ужин мой мне принесла служанка.
Она и рыбу белую, как пена,
Зажарила с приправами отменно,
И нежный сок уснувших пальм она
Мне нацедила – пряного вина.
Но кто узнает, кто поймет из вас,
Что я нашла в глубинах этих глаз?
 

 
О, я хотел бы всех
В стихи мои вобрать,
Кто в этот мир пришел,
Чтоб жить и созидать.
 
 
Я рассказал бы,
Как бедняк поэт
«Искать и не сдаваться!»
Дал обет,
И как слепой художник
Во мраке ищет свет,
И как любовник жаждет
Любви, которой нет.
 
 
Как век свой в горе
Влачит рабочий люд
И как злодеи
Чужим трудом живут.
 
 
И как Мидас-Шопен
Движеньем рук
Рождает золото —
Волшебный звук;
Как страсть Франчески
Живет средь адских мук.
 
 
Всех показал бы, всех:
И грешных и святых —
Белых и грязно-розовых,
Красных и голубых.
 
 
На полотне моем
Смешал бы плоть и кровь
Тысячи людей.
И чистая любовь
Открылась бы для глаз,
Обнажена,
И жизни тайный смысл
Открыла бы она, —
 
 
Она б сумела
Миру показать,
Каков был человек
И чем он может стать.
 

 
Проспектом Гарфилда я шел порою ранней,
Ряды колодцев темных миновал,
Где старые когда-то были бани,
А ныне элеватор гордо встал.
 
 
И позади меня остался путь в Дамаск, а
Передо мной Колледж белел впотьмах.
И вдруг я Лазаря [64]64
  Лазарь (библ.) – брат Марии и Марты, воскрешенный Иисусом.


[Закрыть]увидел – словно маска,
Прекрасное лицо и саван на плечах.
 
 
Но пеленам не скрыть сверкающее тело,
Восставшее, как пламя из могил;
Он шел, большой, могучий, но еще несмелый,
Не зная, хватит ли у Смерти сил
 
 
Отнять его оживший гордый Лик.
И я увидел: это мой двойник.
 

 
Покуда я дышу!
Покуда я дышу
Всей силой легких,
Не мешайте мне петь
О безмолвии камня
И звоне тыквы,
О тени на луне
И величье зерна,
О пенье урагана
И зелени лугов,
О тайнах семян
И кривлянии червей,
О дрожании тени
И злости осы,
О твердости улитки
И зыбкости травы, —
Не мешайте мне петь,
Покуда я дышу,
Как и все на свете!
 
 
Покуда я дышу!
Покуда я дышу
Всей своей головой
И открытым ртом,
Не мешайте мне смотреть
На храбрость метлы
И на высоту холма,
На цветенье побега
И на зов трубы,
На пустынность неба
И на голод ястреба,
На кровь ветерка,
И на шаг мотыги,
На сгибание луков
И На ласку листьев,
На смелость пчелы
И на смех весла, —
Не мешайте мне жить,
Покуда я дышу,
Как и первый встречный!
 
 
Покуда я дышу!
Покуда я дышу
Сквозь ногти На ногах,
Сквозь веки на глазах,
Не мешайте слушать мне
Колыханье полей
И шуршание кустов,
Шелестение флага
И скрипение ствола,
Бормотание лягушки
И чавканье вола,
Жужжание мухи
И пенье пальм,
Свежесть рыбы
И гладь пруда,
Поединок птиц
И призыв пути, —
Не мешайте мне жить,
Покуда я дышу,
Как и все мои друзья!
 
 
Покуда я дышу!
Покуда я дышу
Всею костью лба
И обоими ушами,
Не мешайте думать мне
О твердости скалы,
О мутности ручья,
О цепкости корней
И росистости рассветов,
О грубости палки
И чуткости уха,
О звоне тростника
И кряканье утки,
О ярости грозы
И прохладе глины,
О поединке волн
И теченье облаков, —
Не мешайте мне жить,
Покуда я дышу,
Как и тысячи прохожих!
 
 
Покуда я дышу!
Покуда я дышу
Обеими щеками
И обеими ноздрями,
Не мешайте мне сказать
Об остроте копья
И упрямстве мула,
Об устремленьях дыма
И путях луны,
О нежности земли
И беззвучии горы,
О стыдливости небес
И мягкости ковров,
О крепости соли
И жалобах ветра,
О хитрости кошек
И проворстве рыб, —
Не мешайте мне жить,
Покуда я дышу,
Как и все на свете!
 

 
Дай мне души негров —
Пусть они будут
Черного,
Или
Шоколадного цвета,
Или же цвета
Пыли,
Что темней песка.
Но если можно,
Пусть они будут
Черными,
Черными!
 
 
Дай мне барабаны —
Пусть их будет три
Или четыре,
Черных барабана,
Черных и грязных,
Деревянных,
Обтянутых овечьей
Кожей,
И пусть они
Гремят,
Гремят!
Пусть гремят,
Грохочут
Громче
И громче,
А после
Тихо,
Очень тихо
Пусть говорят барабаны!
 
 
Пусть калебас [67]67
  Калебас —выдолбленная тыква, горлянка.


[Закрыть],
Обвитый бусами, [68]68
  Бусы агри– крупные бусы, которые носят женщины-матери.


[Закрыть]
Бусами агри,
Яростно бренчит,
Напевно
Звенит,
Пусть он гремит
Барабанам в лад!
 
 
Пусть в эти звуки
Вольется лязг
Дерева о жесть:
Кен-тен-тсе-кен-кен,
Кен-тсе-кен-кен-кен!
 
 
Дай мне голоса
Обыкновенных
Душ —
Женщин голоса
И басы
Мужчин.
(И плач детей?)
Пусть танцоры
Широкоплечие
Бьют по земле
Босыми ногами
И полуголые
Танцовщицы
Извиваются
В четком
Ритме
Том шики-шики
И кен,
А голоса их душ
Поют,
Поют!
 
 
Пусть сияет
Закат
Над пальмами
Вдали.
А здесь пусть будет
Битая дичь
И горою
Ямс!
 
 
И если на пиру
Не слишком много
Гостей,
Позволь, о бог,
Зрителям прийти,
Черным
И
Белым.
Зрителей пусти,
Пусть увидят
Они
Битую птицу,
И сладкий ямс,
И зелень пальм,
И танец душ.
Одоманкома [69]69
  Одоманкома —одно из имен мифологического бога-создателя.


[Закрыть],
Разреши им
Прийти,
Чтобы услышать
Наш родной напев,
Палок стук о жесть,
Песни звонких бус
И барабанов гром.
 
 
Тверампон [70]70
  Тверампон– имя бога-создателя.


[Закрыть],
Прошу тебя,
Зрителей
Пусти!
Чтоб им
Погреться
В ласковых лучах
Вечернего
Солнца
На нашем милом
Африканском небе!
 

 
Меднокожая плоть в зеленом,
Уступи, уступить ты должна!
Все равно твой взгляд неподвижный
Прильнет к чешуе запыленной,
Прежде чем солнце с неба
Оборвется спелым лимоном.
 
 
Я змей,
Я сосу по капле
Нерожденную жизнь.
Все равно ты уступишь, как все!
Все равно проклятие яда
Тебя иссушит до дна,
Уступи, уступить ты должна!
 
 
Как люблю я литую колонну
Твоей обнаженной шеи
И мерные ритмы кувшина
Высоко над твоей головой,
Но я разобью твой кувшин!
 
 
Как люблю я блеск твоей кожи,
Но я погашу его
Своей ядовитой слюной!
Как люблю я страстную песню
Твоей упругой походки,
Но ей придется умолкнуть:
Я выжгу тебя дотла
Огнем, зажженным тобой!
 
 
Я змей,
Я сосу по капле
Нерожденную жизнь.
И тебе пощады не будет:
Ты душиста, как юная Ева,
Как она, ты уступишь мне!
 
 
Я пришел и лег на твоей дороге,
Я пришел, содрогаясь в пожарах джунглей,
Я пришел, разъяренный собственным ядом,
Я пришел уничтожить тебя!
Я сломаю литую колонну шеи,
Погашу мерцание нежной плоти
И осколками глиняного кувшина
Осыплю то, что было тобою, —
Клубок изумрудной одежды,
Поверженную тебя!
 
 
Ты, шаги замедляя, подходишь ближе,
Ты очами пронзаешь мой мир ползучий,
Ты кольца мои к земле пригвождаешь.
И яд застывает смолой.
Ты должна уступить мне, но я уступаю,
Ты должна отступить, но я отступаю
Перед твоей спасенной душой!
 
 
Это значит, что время мое ушло,
Это значит, что яд мой теряет силу,
Это значит, что нежная плоть в зеленом
Никогда не уступит мне!
 
 
Улыбаются темные губы,
Странно светятся темные очи,
Пыль взметается струйкой дыма…
Чуть склоняясь под грузом кувшина,
Ты проходишь мимо…
 

 
Так случилось.
Я стала страшиться
Этой горькой причины,
Земли, а не неба.
И опалила его ресницы
Дерзновенная вспышка гнева.
– Разве мы не равны? —
Закричал он, – Скажи,
Разве мы не равны, родная? —
Я сказала: – Не знаю,
Ты спроси у них, у других.
 
 
Не хочу, не хочу боли этой,
Я хочу быть рядом с тобою —
Пусть звенит наша песня,
Пусть поет наша радость!
 
 
Мы разбили свой сад,
Засадили его цветами,
О державы и расы!
Мы растили в нем пальмы и ролы
Без ваших благословений
И без ваших согласий.
 
 
Но где на проклятой земле
Найдется для нас уголок?
Нигде – ни в горах, ни в пустыне…
Почему? Отвечай – почему?
Все по той же горькой причине!
 
 
Не хочу, не хочу боли этой,
Я хочу быть рядом с тобою —
Пусть звенит наша песня,
Пусть поет наша радость!
 
 
Пусть услышат державы и расы,
Что встретились мы – два цвета
И узнали, что раньше впустую
Вращалась для нас планета,
Впустую вращалась доныне!
 
 
В отчаянии и в молчании
Наши реки слились на равнине
Все по той же горькой причине.
И смутились добро и зло:
– Да могло ли случиться такое?
– Не могло,
не могло,
не могло!
 
 
Не хочу, чтобы ты за меня отвечал,
Ты свободен и можешь уйти.
Возвращайся к привычным делам и вещам,
Возвращайся с повинной,
И расстанься со мной,
И расстанься с горькой причиной!
– Значит, сад наш увянет?
А песня умолкнет, скажи?
Посмотри, как сад наш прекрасен
Всем словам и причинам назло!
 
 
– Посмотрите, державы и расы,
Как роса орошает розы,
Как пчела собирает мед.
Мы встретились здесь – два цвета,
И все-таки сад наш цветет!
 
 
Да разве возможно такое?
Разве сад этот будет цвести?
 
 
– Не хочу, чтобы ты за меня отвечал,
Ты свободен и можешь уйти,
Уйти в свой особенный мир!
 
 
– Мы с тобою тоже миры,
Мы ступаем босыми ногами
По стерне предрассудков и сплетен,
Наша кожа изрыта шипами,
А сердца исхлестаны плетью
Осуждений, морали, законов.
 
 
Призрак горькой причины
Стоит перед нами,
Он стремится наш сад
Истоптать сапогами:
Как мы смели посметь?
 
 
И во взглядах прохожих,
И в печатях бумаг —
Всюду он, этот враг:
Как мы смели посметь,
Двое – с белой и черной кожей?
 
 
Будет день – ты меня упрекнешь:
– Как мы смели посметь? —
Как забуду я смех твой жестокий,
Как я выдерну слов твоих нож
Из души, обреченной на смерть?
Как мы смели посметь?
Мы не смели,
не смели,
не смели!
 
 
Так страшна, так всесильна причина,
Все равно мы не справимся с ней,
Потому что она сильней
Не на словах, а на деле.
Нет, мы не смели!
 
 
– Ну конечно, нам лучше расстаться, —
Нам с тобою не по пути,
Не хочу, чтобы ты за меня отвечал,
Ты свободен и можешь уйти!
 
 
Будет день – мы придем в этот сад,
Будто прежние —
ты и я,
Но цветы отцветут,
Опадут лепестки,
И останется нам с тобой
Только песня моя
И боль.
Все стоит на нашем пути,
Все: традиции, расы, привычки.
Они провели меж нами черту:
Я по эту сторону,
Ты – по ту,
Они разлучают нас,
Но все же не разлучат!
 
 
Мы с тобою – два цвета,
Но песня одна
Навсегда, навсегда!
 
 
Вы, тупые лбы,
Вы, слепые глаза,
Вы, орущие рты,
Понимаете:
мы – два цвета,
Два цвета,
А песня одна навсегда,
Вы понимаете это?!
 
 
Вы, пустые сердца,
Равнодушные взгляды,
Заскорузлые души,
Вы слышите, я говорю:
– Мы два цвета,
А песня одна,
Прозрачная, как вода,
Мы приносим ее к алтарю
Навсегда, навсегда.
Злые ухмылки угаснут
На ваших сухих губах,
Ваши слова напрасны —
Нет, мы не будем несчастны,
Мы свободны от вас!
 
 
Ради нашей улыбки
И нашей песни
В саду расцветают розы,
Благоухают фиалки,
Крокусы тянутся к свету,
И поэтому горькой причине
Не удастся сгубить наш сад!
 
 
Слышите, вы, державы и расы,
Мы встретились,
Мы – два цвета,
И узнали, что раньше впустую
Вращалась для нас планета.
 

I

 
Когда народ ашанти искал деревья кола [72]72
  Кола —ореховое дерево. Плоды его содержат много кофеина.


[Закрыть],
Трех сыновей Ананси послали в дальний путь,
И братья дали клятву терпеть жару и холод,
Но без орехов кола назад не повернуть.
Все трое – и Веддли, и Спиндли, и Тад.
Их было три уродца, три неразлучных брата,
У первого на шее торчал пустой котел,
Второй и грудь и плечи в гигантском брюхе прятал,
А третий всех прохожих коленями колол.
 
 
Обшарили три брата все заросли и скалы,
И возле самой Кьеки спустился к ним закат,
Но лишь они уснули под деревом какао,
Их разбудил внезапно сердитый треск цикад,
 
 
Они вскочили в страхе, уродцы и неряхи,
И головы задрали, пугаясь и дрожа:
Качалась на лианах женщина чужая,
Звенящая и злая, как лезвие ножа.
 
 
Лицо ее качнулось в улыбке леденящей,
По трем дрожащим лицам скользнул ленивый взгляд,
И, словно по приказу, сверчки запели в чаще:
– Спеши домой, ашапти, скорей вернись назад!
 
 
Прижавшись к ветке тика, она смеялась тихо,
Смеялась и качалась, как лист на ветерке,
И лес затрясся в смехе, и падали орехи,
И хохотало эхо в испуганной реке.
 
 
Три брата сбились в кучу, не зная, как им лучше —
Удрать или послушать, что скажет им она.
Но вдруг ее не стало, лишь лес молчал устало,
Да песней погребальной звенела тишина.
 
 
Один сказал другому: – Пора поближе к дому.
Ашанти, о ашанти, скорей вернись назад! —
И, справившись с испугом, смеялись друг над другом
И старший брат, и средний брат, и самый младший брат,
Все трое – и Веддли, и Спиндли, и Тад!
 

II

 
Они землей ашапти прошли, забыв про голод,
И вот свою деревню увидели к утру,
А рядом на пригорке росли деревья кола,
И листья их резные качались на ветру.
 
 
Вбежали в рощу братья, глазам своим не веря,
Погладили все ветви, коснулись всех стволов,
И наконец веселью они раскрыли двери,
И громко обсуждали невиданный улов.
 
 
Так, значит, не смеялась та женщина над ними!
Ашанти, о ашанти, скорей вернись назад!
Она их одарила щедротами своими,
И сказочному чуду был несказанно рад
Каждый – и Веддли, и Спиндли, и Тад!
 
 
Наверно бы, с удачей домой явились братцы,
Но очень им хотелось попробовать плодов,
А кто из них решится на дерево взобраться,
Из этих трех голодных, усталых дурачков?
Никто – ни Веддли, ни Спиндли, ни Тад!
 
 
Был прав, конечно, Веддли: верхушка стройной колы
Дрожала и качалась над синей высотой,
Нет, он не удержал бы башки своей тяжелой,
И рухнул бы на землю котел его пустой.
Рассорились – Веддли, и Спиндли, и Тад!
И Спиндли прав был тоже: с таким огромным брюхом
Ну как ему взобраться по гладкому стволу?
А Тад тихонько хныкал и жаловался глухо,
Показывая братьям костей своих пилу.
Рассорились – Веддли, и Спиндли, и Тад!
 

III

 
Тогда они решили: Тад поплюет на пальцы
И поползет, костями цепляясь за кору.
И вот он со слезами на дерево взобрался,
А листья без умолку шептались на ветру.
Так решили Веддли, и Спиндли, и Тад!
И вот он потихоньку добрался до верхушки
И начал рвать тугие, тяжелые плоды,
А братья их сносили и складывали в кучки,
И складывали в кучки на берег у воды.
Развеселились – Веддли, и Спиндли, и Тад!
 
 
– Тук-тук! – стучат орехи. – Берите сколько надо!
Тук-тук! И запивайте водою из реки! —
Но дерево качнулось, и ветром сдуло Тада,
И бедный Тад разбился на мелкие куски,
О Веддли и Спиндли, где же ваш Тад?
 
 
От горя взвыли братья, запричитали шумно,
Потом захохотали, вставая на носки,
А Веддли так смеялся и так рыдал безумно,
Что с треском разорвался на мелкие куски.
О Спиндли! Где же Веддли, где же Тад?
 
 
– О Веддли! – крикнул Спиндли. —
О Тад мой, где ты, где ты?
О, где моя деревня, отец и все друзья? —
На пятках он качнулся и полетел, как ветер,
Забыв, что с грузом брюха бежать ему нельзя.
 
 
Он рухнул на дорогу, – ах, какая жалость!
И брюхо раскололось на мелкие куски,
А маленькая сказка вместе с ним скончалась,
И роза на осколки роняла лепестки…
Нет их больше – ни Веддли, ни Спиндли, ни Тада!
 
 
Послушать эту сказку вас я попросила,
Чтоб вы могли запомнить раз и навсегда:
Старайтесь делать то, что сделать в ваших силах,
От жадности излишней вам грозит беда,
Как Веддли, и Спиндли, и Таду!