Текст книги "Поэзия Африки"

Автор книги: авторов Коллектив

 
Ночь – словно порванный полог,
Из которого брызжут огни.
Во вселенной был путь их долог,
Но достигли сердца они.
 
 
Возле моря песок сверкает,
И купаются в море звезды.
Я бросаюсь в воду, плыву среди волн,
И меня опьяняют волны и воздух.
 
 
Сколько лиц человеческих – столько вселенных…
На любом повороте
Возникают мгновенно
Незнакомые, новые лица,
Я хочу, чтобы взгляд мой тепло им дарил.
Я хочу улыбкою с ними делиться.
 
 
На любом берегу
Друг меня ожидает и машет рукою.
Я хочу эту руку пожать,
Я хочу облака разогнать,
Я хочу, чтобы сумрак
Не был пропитан тоскою.
 
 
О судьба! Наша ночь, озаренная светом!
 

 
Однажды, приняв себя слишком всерьез,
Ничто превратилось в Нечто.
 
 
Сперва было: мама, мама!
Потом было: мало, мало!
Затем: мое и моя!
И, наконец: Я!
 
 
– Откуда?
– Не знаю.
– Зачем?
– Непонятно.
Но Я – это Я.
И ты для меня,
И он для меня,
И всё для меня…
Приятно!
 
 
Затем – ничего.
Какие-то тени.
Молчанье вокруг,
Замирает движенье:
Ничто порождает Ничто.
 
 
Откуда взялось?
Откуда пришло?
Каким его ветром сюда занесло?
Зачем этот призрак понурый,
Всегда недовольный и хмурый?
 
 
Да это же самая суть абсурда!
От ничего к ничему черта,
Драма, где нету смысла,
Драма, где нет актеров,
Сцена, что всех подавляет,
И вдруг… от черты ни черта
Не осталось, и даже следов не сыскать.
 
 
Нечто однажды ночью
В ничто превратилось опять.
 

 
Твоя жизнь подобна
твоему крову.
Твой кров подобен
твоей ночи.
Ночь твоя черна от забот,
как день,
А день —
весь в морщинах,
как твое лицо.
А лицо твое —
как твоя еда.
А еда,
как дорога твоя,
скудна.
А дорога твоя
петляет в пыли,
зыбкая, словно закон,
что до самого гроба
тебя стережет.
Голод и смерть —
два архангела —
всюду следуют за тобой.
Голова дрожит,
вот-вот расколется:
в ней рождается буря
и гонит тебя
из проклятой поры.
Только вечное горе
видишь ты
сквозь отверстие
глиняного горшка.
 
 
Кроме пробуждения,
нет ничего
страшнее твоих снов.
 
 
Но есть надежда —
проснется разум,
и вселенная
встанет с колен.
 

МОЗАМБИК

 
На рассвете пуля пронзила
сердце пришельца.
Никто не звал его в наши края.
 
 
Он отведал мозамбикской земли,
остался гнить
без креста и могилы…
 
 
В Португалии плачет мать.
Она не знает,
что с ее сыном.
 
 
Включит радио: снова потери.
Среди павших —
не ее ли сын?
 
 
Бой был жестоким,
и победил сын Мозамбика.
А тело ее сына
осталось в нашей земле
знаком нашей победы.
 

1

 
Черные груди твои
дали начало
рекам черного народа,
Эвридика.
Огонь и солнце
были огнем и солнцем
твоих африканских глаз,
Эвридика.
На теле твоем,
девственном, как наши леса,
погибли миллионы рабов,
Эвридика.
Ты любовь
безбрежного Индийского океана,
обнимающего Мозамбик,
ты спокойное сновидение
Нигера,
ласково обвившего шею Судана.
Моя Африка-Эвридика,
все еще не разбуженная
тамтамами битвы,
вставай, иди —
уже звучат маримбы [208]208
  Маримба– ударный музыкальный инструмент, распространенный у народов Африки и Латинской Америки, разновидность ксилофона.


[Закрыть]и барабаны
черного народа!
Когда я строил в песках пирамиды,
я видел только тебя,
Эвридика.
Южный Крест был нашим дворцом,
когда я правил
моей малийской империей.
Потом корабли
вырвали из моей груди
твое сердце,
и голос мой
стал хриплым голосом труб,
призывающих Эвридику.
Но теперь
снова сплелись в объятьях
наши тела,
плоды манго
отливают золотом,
зацвели бугенвиллеи;
акации впитывают черноту
твоего обнаженного тела,
и Замбези,
пересекающая Африку,
Замбези,
ласкающая твое тело,
Эвридика, —
Замбези
сливается с Конго
и с Нигером,
с Нилом,
со всею Африкой-Эвридикой.
Приди, Эвридика,
приди,
мы войдем с тобою в лачуги
и души наши подставим ливню,
чтобы они вырастали до неба,
будем кататься
в зеленой траве.
Эвридика,
сладки плоды
наших зарослей,
аромат источают
цветы нашей родины,
на небосклоне нашем
прибавилось звезд,
а в наших глазах
прибавилось света,
наши свободные пульсы
трепещут от грез.
Приди, Эвридика!
 
 
И Эвридика приходит…
 

2

 
Робкие звуки маримбы,
глухой настойчивый топот батуке,
свежесть и блеск
рек, петляющих в зелени…
Между мной и тобой
лежат пылающие столетья
наших объятий.
Кровь Шарпевиля [209]209
  Шарпевиль– город в Южно-Африканской Республике, где в 1963 году были расстреляны демонстрации африканцев.


[Закрыть]
была нашим ложем любви.
Взявшись за руки, мы кричим
и бежим по галереям Клайдсдела [210]210
  Клайдсдел(Клайдсдел-Колбрук) – центр угольной промышленности ЮАР, где в шахтах работают сотни законтрактованных мозамбиканцев.


[Закрыть],
преклоняем колена в Пандалажале [211]211
  Пандалажал– внутренний засушливый район Мозамбика.


[Закрыть],
смотрим, как звезды осыпают народ.
Гладок твой живот,
Эвридика,
твои груди взывают к жизни,
Эвридика.
Давай же вместе омоемся волнами
Индийского и Атлантического океана,
помолимся богам Килиманджаро
и родим сыновей в Конго —
в сердце Африки, истекающем кровью.
Приди, Эвридика.
 
 
И Эвридика приходит…
 

3

 
Ты сделала так,
Эвридика,
что во мне воскрес Человек,
распятый Европой,
наши руки
сжимаются в кулаки,
Эвридика,
видения прошлого
придали им небывалую силу.
Красный цвет, Эвридика,
снова окрашивает
зелень наших лесов.
Но это не обычный огонь,
который сжигает траву,
а напалм правосудия —
костер, зажженный рукою белого,
огонь вместо воды
для тех, кто изнывает от жажды.
Эвридика, бессильна их ненависть
перед обнаженною грудью Полин [212]212
  Полин. —Имеется в виду Полин Лумумба, вдова Патриса Лумумбы.


[Закрыть],
оплакивающей Патриса,
тщетно
их пулеметы
стреляют в Джомо [213]213
  Джомо– Джомо Кениата, президент Кении, боровшийся против английских колонизаторов.


[Закрыть]—
Джомо снова взмывает к солнцу.
Так же, как мы оплакивали
грозного Чаку и Мошеша [214]214
  Мошеш(1790–1870) – вождь народа басуто, объединивший разрозненные племена для борьбы с англичанами и бурами в первой половине XIX века.


[Закрыть],
Эвридика,
вот так же наши дети
плачут от радости.
 
 
Приди, Эвридика,
наши поля заждались мотыг,
желудки наших детей
узнают, что такое еда,
в их ноги
больше не будут впиваться колючки.
Приди, Эвридика.
И Эвридика пришла.
И Африка стала новой.
Море и солнце
стали красными,
они купаются в радости,
и не льется кровь.
 

[216]216
  В стихотворении «Матушка Сакина»говорится об отправке законтрактованных в ЮАР.


[Закрыть]

 
В обманчивом блеске города разноязыкого
сердце ее на миг поддалось и дрогнуло,
когда прощалась она сквозь слезы —
до свиданья, Жоан!
Ей запомнился поезд,
запомнилась песня колес его,
по рельсам стальным
выстукивающих монотонно —
 
 
Жоан Тавассе уехал на копи,
Жоан Тавассе уехал на копи,
Жоан Тавассе уехал на копи,
Жоан Тавассе уехал на копи!
 
 
А она осталась,
осталась на земле Шибуто
вместе с матушкой Розалиной,
вместе с дедушкой Массинге,
с десятью гектарами этой земли,
которую надо засеять
семенами Компании [217]217
  Компания– Имеется в виду одна из мозамбикских компаний, которые берут в концессию участки земли и снабжают арендаторов семенами.


[Закрыть],
чтобы дали они урожай.
Ах, матушка Сакина,
душа ее днем и ночью
пребывала под покрывалом кошмара
и растворилась потом в десяти гектарах
плантаций цветущих…
Поезд тронулся с места,
окутанный облаком дыма,
и колеса его монотонно запели —
 
 
Жоан Тавассе уехал на копи,
Жоан Тавассе уехал на копи,
Жоан Тавассе уехал на копи,
Жоан Тавассе уехал на копи…
 
 
А матушка Сакина
знай себе сына качает,
над маисом хлопочет
да над хлопком колдует,
колдует,
хлопочет.
 

 
Я пришел из неведомой части
нации, еще не возникшей.
Я пришел – вот он я, глядите!
Не для себя я на свет явился,
и ты, и он, и они…
Все мы – братья.
Есть любовь у меня —
раздаю ее вам, не жалея.
Только любовь,
которая мной безраздельно владеет, —
ничего иного.
Сердце есть у меня и голос,
это ваше сердце и голос, —
я пришел из страны, не возникшей покуда.
О, любви у меня сколько хочешь,
и я раздаю ее щедро,
любовь, из которой я весь состою.
Я!
Любой человек и любой гражданин
нации, еще не возникшей.
 

Кровь названий —

есть кровь названий.

Пей ее, если можешь,

ты, который так их не любишь.

 
Над городами грядущего
рассвет наступает,
и в названьях тоска проступает,
и Мако́мию [218]218
  Макомия– город на северо-востоке Мозамбика.


[Закрыть]я называю, и Метенго-бала́ме [219]219
  Метенго-Баламе —город на северо-западе Мозамбика.


[Закрыть],
и Мете́нго-бала́ме – это теплое слово придумано нами,
и Макомии нету другой.
Я кричу: Иньяму́ссуа [220]220
  Иньямуссуа —город в центральной части Мозамбика.


[Закрыть],
Массангу́ло [221]221
  Массангуло – город на севере Мозамбика, на берегу озера Ньяса.


[Закрыть], Мута́мба [222]222
  Мутамба– река на юге страны.


[Закрыть]!
И другие названья, звучащие нежно и гордо,
мне на память приходят, и я, своей родины сын,
их отчетливо произношу,
чтобы их красоту подчеркнуть.
«Чулама́ти! Маньо́ка! Шиньямбани́не! [223]223
  Чуламати, Маньока, Шиньямбанине– небольшие города в центре страны.


[Закрыть]
Намарро́й [224]224
  Намаррой —город в центральной части страны.


[Закрыть], Морумба́ла [225]225
  Морумбала– город в центре Мозамбика.


[Закрыть]! – кричу. – Намапо́нда [226]226
  Намапонда– город на востоке Мозамбика.


[Закрыть]!»
Вместе с ветром, который колышет листву,
я кричу: «Анго́ше [227]227
  Ангоше– название группы островов по берегам Мозамбикского пролива.


[Закрыть], Зобуэ́ [228]228
  Зобуэ– городок на северо-западе страны.


[Закрыть], и Марру́па [229]229
  Маррупа– город на севере Мозамбика.


[Закрыть], и Мишафуте́не [230]230
  Мишафутене– город в центре Мозамбика.


[Закрыть]», —
семена собираю и корни тшумбу́лы [231]231
  Тшумбула —одно из многочисленных в Мозамбике злаковых растений.


[Закрыть]
и ладони свои погружаю в прохладную землю Зиту́ндо.
О, прекрасные земли моей африканской страны,
и прекрасные, легкие, быстрые, мудрые звери,
что живут по лесам моей родины милой,
и прекрасные эти озера, прекрасные реки,
и прекрасные птицы небес моей родины милой,
и названья прекрасные эти, любимые мною, —
на языке суахили [232]232
  Суахили– государственный язык Танзании, широко распространенный во всей Восточной Африке, в том числе и в Мозамбике.


[Закрыть], широнга [233]233
  Широнга– один из самых распространенных на юге Мозамбика языков, обладающий письменностью.


[Закрыть],
на диалекте шангана, битонга, [234]234
  Шангана, битонга, хитсуа, макуа– диалекты различных областей Мозамбика.


[Закрыть]
на диалекте макуа, хитсуа,
на языке африканцев, живущих в Мепонда, [235]235
  Мепонда, Рибауэ, Моссуризе, Завала, Шиссибука, Зонгоэне, Киссимажуло, Аруангуа– названия городов и селений центральной и восточной части страны.


[Закрыть]
Рибауэ, Моссуризе, Завала,
Шиссибука и Зонгоэне,
на клочках моей милой земли.
«Киссимажуло! – в глотках клокочет. – Киссимажуло!»
И в ответ им из гущи деревьев микайя
откликается зычно:
«Аруангуа!»
И при лунном сиянье
светлейших ночей Муррупулы [236]236
  Муррупула– город на северо-востоке Мозамбика.


[Закрыть],
и на влажных зеленых равнинах Софалы [237]237
  Софала– город на востоке Мозамбика, до португальской колонизации отличавшийся высоким уровнем развития культуры и ремесел.


[Закрыть]
я тоску ощущаю
по невыстроенным городам и кварталам Киссико [238]238
  Киссико– город на юго-востоке страны.


[Закрыть],
и по щебету птиц африканских
из Мапулангене [239]239
  Мапулангене– город на юго-западе, на границе с Трансваалем.


[Закрыть],
по деревьям, растущим в Массинга [240]240
  Массинга– железнодорожный центр на юго-востоке Мозамбика.


[Закрыть],
в Мушилипо [241]241
  Мушилипо– город на востоке страны.


[Закрыть]или в Намакурра [242]242
  Намакурра– город в центральном Мозамбике, по соседству с портом Келимане.


[Закрыть],
по широким проспектам сверкающим Пиндагонга [243]243
  Пиндагонг– небольшой город в центре страны.


[Закрыть]—
по проспектам, которых никто не построил покуда,
по домам в Бала-Бала, в Мугазине, в Шиньянгуанине, [244]244
  Бала-Бала, Мугазини Шиньянгуанин– названия сельских местностей в центральной части страны.


[Закрыть]
тем домам, о которых никто и не слышал покуда.
О, соленая грудь, цвета пены морской – бухта Пемба,
и теченье реки Пунгуэ и реки Ньякаузе, [245]245
  Пунгуэ, Ньякаузе, Инкомати, Матола, Лимпопо– реки в южной и центральной части Мозамбика.


[Закрыть]
Инкомати, Матола,
и напор Лимпопо, ее бурные воды!
Ах, Замбези, ее виноградные грозди,
что стынут на солнце,
и огромные ягоды, что созревают одна за другою,
амулеты банту [246]246
  Банту– коренное население Центральной и Южной Африки; группа языков.


[Закрыть], винограда янтарного груды!
И звериный пронзительный голос шанго и импала, [247]247
  Шанго, импала, эгосеро, иньякозо– разновидности мозамбикских антилоп, встречающихся в окрестностях Иньямбане.


[Закрыть]
нежный взгляд антилопы,
чуткий шаг эгосеро,
и стремительный бег иньякозо по земле Фуньялоуро [248]248
  Фуньялоуро– город на юго-востоке Мозамбика.


[Закрыть],
Маазула [249]249
  Маазул– местное божество.


[Закрыть]бессмертного дух на мостах Маньуана [250]250
  Муньюана– пригород Лоренсо-Маркеса, столицы Мозамбика.


[Закрыть],
птица секуа [251]251
  Секуа– общее название различных африканских птиц.


[Закрыть], гордо парящая над Горонгоза,
рыба шидана-ката [252]252
  Шидана-ката– африканское название рыбы.


[Закрыть]в сетях рыбаков из Иньяка [253]253
  Иньяка– острова на юге Мозамбика.


[Закрыть],
идиллически тихая заводь Билене Масиа,
яд змеиный на травах земли
той, которой владеет царек африканский Сантака,
шипендана певучий напев и звучанье тимбила, [254]254
  Шипенданаи тимбила —музыкальные инструменты. (В примечаниях вместо Шипендана написано
  Шинадана – от верстальщика).


[Закрыть]
плод сладчайший ньянтсума [255]255
  Ньянтсума, мапсинши, мавунгуа, куакуа– названия наиболее характерных для Мозамбика съедобных плодов.


[Закрыть], имеющий вкус терпковатый,
сок мапсинши поспевшей,
цвет мавунгуа желто-горячий,
на губах остающийся вкус куакуа,
Ненгуз-у-Суна [256]256
  Ненгуз-у-Сун– местное божество.


[Закрыть]таинственное колдовство.
Как чисты вы, названья времен
свободных стволов мукаралы [257]257
  Мукарала, шанфута, умбила– ценные породы дерева.


[Закрыть],
шанфуты, умбилы,
водной глади свободной,
и свободных набухших плодов перезрелых,
и свободных участков земли, подходящих для празднеств,
и свободных участков земли для полночных костров!
Я кричу: «Масекезе, Ньянзило, Эрати» [258]258
  Масекезе, Ньянзило, Эрати– названия маленьких городов на западе Мозамбика.


[Закрыть], —
и деревья макайя ответствуют мне: «Амарамба [259]259
  Амарамба– город на севере страны.


[Закрыть],
Муррупула и Нуанакамба [260]260
  Нуанакамба– город на северо-западе Мозамбика.


[Закрыть]», —
и названья, звучащие девственно, я обновляю,
и уже африканец без страха сжигает
зловещие перья вороньи [261]261
  Зловещие перья вороньи. – По африканским поверьям, ворон приносит несчастье.


[Закрыть]—
и на этом кончается
культ
божества Шикуэмбо [262]262
  Шикуэмбо– главное божество языческого культа коренных жителей Мозамбика.


[Закрыть]!
И под возгласы птицы, зовущейся шипалапала,
зверь кизумба свои пожелтевшие острые зубы
в африканские желуди влажные хищно вонзает,
пока грянут победную песню свою огневую
вновь рожденной луны
барабаны.
 

Навершие реликвария. Народность бакота (Габон). Дерево, покрытое латунными пластинами. Высота 68 см. Частная коллекция, Париж

Сколько людей погибло?

Те, кто там был, и мы.

I

 
Был огромен корабль,
был, огромен корабль, только он не пришел никуда.
Были трюмы полны,
были трюмы полны, но они не пришли никуда.
Было много кают,
было много кают, но они не пришли никуда —
на мели оказался корабль.
 
 
Послушный товар, размещавшийся в трюмах,
предназначен был на продажу.
И когда огромный корабль Компании сел на мель,
пассажиры с золочеными пуговицами на мундирах
тут же с бедой смирились.
 
 
Но вы не печальтесь, матери,
не грустите, отцы и братья,
невесты скорбящие и печальные сестры,
не орошайте слезами разлуки
платков своих белых.
Корабль Компании, к счастью, был застрахован,
и груз этот, в море погибший,
тоже был застрахован.
Вы, отцы престарелые, не отчаивайтесь напрасно,
ибо ущерб сполна возмещен владельцам
корабля, чье названье три дня мелькало в газетах
и уже никогда
не появится больше.
У груза живого в трюмах
своей истории не было,
и поэтому никаких происшествий
судовой журнал не отметил.
 
 
Были там сыновья и братья,
черные, белые, желтые и мулаты,
женихи, футболисты,
почти солдаты,
с фотографиями на удостовереньях личности —
мундир цвета хаки, ряд пуговиц золоченых,
губы, не произносившие слов ученых,
глаза, философских вопросов не ведающие —
рок-н-ролла любители страстные,
самой своей юностью уже прекрасные,
и все они дом свой оставили, чтоб однажды,
освещенные взрывами рвущихся боеприпасов,
утонуть в пучине морской.
 

II

 
Кто кричал?
Это груз был всего лишь.
Кто горел?
Это груз был всего лишь.
Кто на воздух взлетел?
Это груз был всего лишь.
Кто исчез навсегда?
Только груз.
 
 
Груз живой израсходовал вскоре последние силы
рук горящих и ног,
стекленеющих глаз, обожженных ладоней последние силы,
поглощенные пламенем адским последние крики
перед самым концом.
О, живой этот груз до последнего мига боролся
под печальные звуки прибоя и легкого ветра,
шелестящего в пальмах у стен городских Келимане,
головой колотился о стену,
и под звуки шагов, доносившихся с палубы верхней,
обдирал себе руки до крови, чтоб выйти наружу,
а потом уже сдался и уже не увидел пейзажей зеленых,
что обещаны были ему,
о которых мечтал он когда-то.
 

III

 
Плыли в каютах мужчины,
плыли в каютах мужчины,
плыли в каютах мужчины —
этот груз, на воде сгоревший,
для продажи был предназначен,
и кричал он, страхом охвачен
перед кладбищем своим соленым,
перед тем металлом каленым.
 
 
Матери, сестры,
отцы и братья,
друзья и невесты,
плыли они вместе с ними,
одетыми в свои мундиры защитного цвета,
на которых желтые пуговицы мерцали,
словно звезды той ночи кровавой.
Плыли в каютах пассажиры,
почти женихи и почти солдаты,
почти мужья и почти мужчины,
и почти еще дети, помнящие еще ясно,
как совсем недавно за ящерицами гонялись.
И все они до единого жались к стенам,
и предсмертные голоса их слились воедино,
и это было предсмертное их прозренье,
последнее их презренье
к огню и дыму,
последнее и мучительное мгновенье
любви, навсегда отвергнутой и напрасной.
 

IV

 
Плыли в каютах парни,
юноши плыли в трюмах,
плыли почти мужчины.
Их старые матери плачут,
все глубже морщины на лицах
отцов их, друзей и братьев.
 
 
Окаймленные рамкой черной,
с фотографий глядят их лица,
и в глазах у них – удивленье,
и уже им не измениться.
У груза, в огне сгоревшего,
в подводных лесах погибшего,
истории, собственно, не было.
 

 
Огненный шар, окрашенный
в цвет моего отчаянья,
над морем, над далью синей.
Разгадываю в одиночестве
значенье каждого жеста
и сладость каждого слова,
прибоя морского тайну,
молчанье вдвоем, сочувствие
твоих теплых и бледных рук.
Шепчу твое имя,
заполнившее
собою сумрак вечерний,
с восторгом гляжу
в загадочные
зеленые твои глаза.
И перебираю пальцами
волос твоих прядь тяжелую,
цвета луны, родившейся
над морем в вечерний час.
Ты здесь или ты мне привиделась?
Прикрываю губами глаза твои,
ресниц твоих —
птиц озябших —
касаясь едва-едва.
 

 
Когда-нибудь я поведаю вам прекрасную
историю о белой девушке, здесь родившейся,
здесь, на моей опаленной зноем земле.
Я расскажу вам о том, что ее улыбка
излучала нежность и добротой сияла,
глаза ее были ласковы, как обещанье
свежего хлеба, а ее молочные руки
были белы, как белые флаги мира.
Когда-нибудь я поведаю вам прекрасную
историю о белой девушке, здесь родившейся:
я черный мальчишка худой, а она – сестра моя,
я черный грузчик в порту, а она – сестра моя,
мне шагу ступить не дают, а она – сестра моя,
моя, и твоя, и всем нам вместе – сестра.
Когда-нибудь удивительную и прекрасную
историю о белой девушке, здесь родившейся,
непременно я расскажу.
 

 
Звучанье квартета
над нами —
все вокруг оживает.
Плавное движенье
непроизвольно
изображает «прощай»,
неприметная улыбка
таит в себе некую резкость.
Стены вокруг неприступны,
и птица
бьется с мольбой о стекло
и машет крылами
в полете.
Шаг
подчиняется ритму ударных,
и улыбка твоя
в двух гранях ночного стекла
кажется еще холоднее.
 

 
Я хочу, чтоб и после был слышен
мой голос непогребенный,
мужественный, как кинжал.
Чтоб исчезла в земле лишь память
о жестах незавершенных,
а не голос кричащий мой —
я буду кричать в набрякшем
молчанье утра, в котором
зреет грядущий день.
И будет ли это страстный
мой голос непогребенный
или руки мои, спокойно
скрещенные на груди, —
хочу, чтоб меня услышали,
увидели,
ощутили
мятежным и обнаженным,
таким, каков я и есть.
Но, став и растеньем даже,
я буду тянуться к звездам,
а пока я цветок срываю,
им пальцы мои пропахли,
а глаза мои смотрят в небо,
которое не продается,
но которое может всякий,
даже стоя на четвереньках,
над собой всегда увидать.
 
 
Человек, я сей мир покину,
головы своей не склоняя,
будет голос мой жить, как волны,
что рождаются в море и гибнут,
чтобы снова родиться в нем!
 

 
На губах моих толстых
бродит отсвет сарказма,
колонизующего мой материк материнский,
и сердце мое отказывается услышать
с плоскими шутками смешанный наполовину
англо-романский синтаксис новых слов.
 
 
Они меня любят единственной правдой своей евангельской,
мистикой пестрых стеклянных бус и мистикой пороха,
своих пулеметов логикой убедительной
и оглушают песнями чужестранными,
в равной степени чуждыми мне и странными.
 
 
Они одаряют меня величьем
героев своих, официально дозволенных,
славой своих «роллс-ройсов» и городов своих каменных,
публичных домов своих радостью каждодневною.
Они меня тянут к их богу гладковолосому,
и на губах моих тает
привкус абстрактного хлеба,
миллиона абстрактных хлебов.
И взамен амулетов старинных, когтей леопардовых,
они продают мне благословенье свое и позорную
метрику сына отца, никому не известного,
сеансы стриптиза, бутылку вина кисловатого,
специально для черных белыми предназначенного,
фильмы, в которых герой карает предателей
и разит дикарей со стрелами их и перьями —
поцелуями пуль и газа слезоточивого
цивилизуют они бесстыдство мое африканское.
 
 
Монеты висят у меня на шее, кружки латунные
вместо прежних празднеств моих в честь обрядов свадебных,
или в честь дождя, или в честь урожая нового.
И я понимать начинаю: люди, которые создали
электрический стул, Бухенвальд или бомбу атомную,
у детей Варшавы отняли детство, придумали
Голливуд, ку-клукс-клан, Аль Капоне, Гарлем и так далее,
уничтожили Хиросиму, и прочее, прочее —
этим людям понять не дано аллегорий Чаплина,
ни Платон им, ни Маркс, ни Эйнштейн и ни Ганди неведомы,
и что Лорку убили, об этом они не слышали —
сыновья чудовищ,
изобретших инквизицию,
породивших пламя, Жанну д’Арк поглотившее,
они распахивают мои поля
плугами с маркою «Made in Germany»,
но ушами своими, от джазовых ритмов оглохшими,
не услышат уже деревьев голоса тихого,
и по книге небес читать уже не научатся,
и в глазах их, наполненных блеском металла холодного,
умирают лесные цветы, их цветенье щедрое
и лирический щебет птиц их уже не трогает,
и порывы могучих крыл над полями ранними,
и невидимая скорлупа небосвода синего.
 
 
Нет, не видят они и борозды эти красные,
за невольничьим кораблем на воде лежащие,
и не чувствуют, как на пути корабля идущего
я при помощи колдовства вызываю яростный
гнев костей этих острых, как сабли, уныло пляшущих
океанский дьявольский танец, батуке моря…
 
 
Но на сине-зеленых дорогах, путях отчаянья,
я прощаю прекрасной кровавой цивилизации,
отпускаю ей прегрешенья ее – аминь!
Под тамтамы моих племен, под звучанье грозное,
мой любовный клич, словно семя, ложится в темную
благодатную почву невольничьих кораблей…
 
 
В дни равноденствия над родимой землей вздымаю
самую лучшую песню народа широнга,
и на белой спине наступающего рассвета
дикие мои пальцы преисполнены ласки —
как безмолвная музыка дротиков и кинжалов
племени моего воинственного, прекрасных
и сияющих, словно золото, ввысь воздетых
в беспокойном чреве моей африканской ночи.
 

 
Мать-Африка, на твоих устах боевые напевы.
Ты поешь и танцуешь под клич Шикуэмбо.
Мать-Африка, бесконечно прекрасны луны
в причудливых чащах далекого Конго.
Мать-Африка, твои эбеновые сыновья
бегут и падают ниц под гул барабанов-шигубо [264]264
  Шигубо —большой барабан.


[Закрыть].
Африка, мать магических маримб
и белых господ, говорящих на черных наречьях.
Мать-Африка, голубые и зеленые океаны
радостно ревут под гром твоих барабанов.
Мать-Африка, в твоем сладостном лоне
рождаются темнокожие воины,
могучие бойцы,
одолевающие
гиен.
 

 
Непогребенные голоса Шинаване [266]266
  Шинаване– название мозамбикского селенья, где в феврале 1960 года была расстреляна мирная демонстрация африканцев.


[Закрыть],
непогребенные голоса Муэда [267]267
  Муэда– поселок портовых рабочих; в 1960 году там было расстреляно четыреста человек, отправившихся к губернатору просить справедливости.


[Закрыть]
взывают к нам, просят восстать.
 
 
Дантовы виденья Герники,
рожденные кистью Пикассо,
отзываются в нас болью,
взывают к нам, просят восстать.
 
 
Огнедышащие жерла орудий
извергают пламя свободы,
мертвые
кровавыми буквами пишут свободу.
 
 
Свобода будет реветь
в раскаленных добела стволах ружей,
пока дерево свободы не покроют цветы,
пока созидатели мира
не нарисуют в небесной сини
белокрылые контуры мира,
пока из праха прошлого
по заветам Шивамбо Мондлане [268]268
  Шивамбо Мондлане.– Доктор Эдуардо Шивамбо Мондлане, председатель ФРЕЛИМО, был злодейски убит в Дар-эс-Саламе 3 февраля 1969 года.


[Закрыть]
не возникнет новый Мозамбик.
Кровавые слезы, которыми мы оплакиваем его смерть,
станут нулями, летящими в цель.
Наперекор ночному вою гиен,
ощеривших кровавые пасти,
на зверином пиру
вырастает фигура гиганта:
в одной руке у него факел свободы,
винтовка – в другой.
Это сын сумерек,
в которых покоятся герои
от Спартака до Гевары и Лумумбы.
 
 
Вот он идет – Мондлане – не символ,
а уверенность, компас, показывающий дорогу к победе,
когда гиены с желтыми глотками
сгинут в огне свободы
и исчезнет даже пепел их сгоревших тел.