Текст книги "Поэзия Африки"

Автор книги: авторов Коллектив

 
Солнце повисло над холмистым западом,
Запечатлевши длинные острые тени
На темнеющих склонах;
Одинокие усталые парни,
Измотанные долгим переходом,
С мычащим, сонным, тяжелым на подъем стадом
Поворачивают в деревню.
 
 
Позади задымленных хижин
Трещат очаги и кипят котелки,
Покуда полногрудые молодухи
Кормят перед сном сопящих детей.
Тьма заглатывает день,
Небеса просыпаются,
Сквозь темные тучи
Глазеет серебряная луна,
В то время как в недрах темнеющих хижин
Возникают черные тела.
 
 
В ночи негромко звучит
Бум-диди-бум барабанов.
Сначала робко и медленно,
Потом непрерывно и мощно,
Настойчиво ухая и бухая,
Переполняя ночь
Волнующим и горячащим кровь
Трепетом.
Рывки ритмичных ног,
Хлопки плещущих рук,
Песни, рвущиеся ввысь,
Когда ритм вселяется в ритмичные мышцы,
Тела кружатся и корчатся
Вслед нарастанию и убыли барабанов.
 
 
Затем уголь покрывается пеплом,
Ночь остывает
И танцоры
Один за другим
Тают во тьме,
Оставляя после себя тишину,
Чтобы наглая сова
Улюлюкнула свое «спокойной ночи».
 
 
Едва в леденящей лесной тьме
Проснется
Тайная жизнь,
Гневный, яростный, презрительный рев
Раздерет ночь, словно гром,
Отошлет барабаны спать.
 
 
Симба —
 
 
Он стоит и смотрит,
Потом надменно зевает,
Пылающее величество
В чернильной тьме ночи,
Владыка африканской ночи.
 

МАЛАГАСИЙСКАЯ РЕСПУБЛИКА

 
Привет, страна моя, где предки мир вкусили!
Гробницы древние, минувшего следы,
Холмы цветущие и реки в полной силе,
Живое золото на зеркалах воды!
 
 
На красных домиках шатры из листьев длинных,
Где шествует заря, верхи им чуть задев,
Где слышен по утрам на плитах стен старинных
Прекрасных девушек мечтательный напев.
 
 
Привет, привет и вам, всевечных гор громады,
Свидетели былых полузабытых лет,
Где жадно ищем мы затерянные клады
И ждем, когда же нам дадут они ответ.
 
 
О, как бы я желал души рассеять смуту,
Их гибнущей красы уразумев язык!
О, провести бы здесь хоть краткую минуту,
Страна Неведомых Героев и Владык!
 
 
Лишь солнце выглянет, пастух погонит стадо,
А девушка – овец, и тихо запоют,
Не знают песни их искусственного склада,
Но с ними сладостней мой утренний уют.
 
 
Когда же долетит к раскрытым синим рамам
Окошка моего дыханье ветерка,
Я выйду подышать чистейшим фимиамом
Раскрывшегося в ночь прохладного цветка.
 
 
Еще есть радости: толпу опережая
Ликующих крестьян, я на поле пойду
Свой принести привет на праздник урожая,
Плясать, колосьями махая на ходу.
 
 
Но вдруг задумаюсь над тайнами вселенной,
Моих покойников в меня проникнет дух,
К могилам побегу, у их стены почтенной
Слова заветные произнесу я вслух:
 
 
«О сердце бедное! Под камни гробовые,
Сюда, где каркает, слетаясь, воронье,
И ты, что в пелены обернут дождевые,
Несчастный, ляжешь тлеть. Здесь место и твое».
 
 
Я не сумею скрыть тоски своей избыток,
О, край, где мир в душе, где сладок мне досуг, —
Найдется ль где-нибудь таинственный напиток,
Чтоб утолить на миг души моей недуг?
 

 
Произрастаешь ты из камней гробовых,
И, может быть, твой сон могильный —
Лишь кровь покойников, тех светочей живых,
В ком доблесть прежняя страны моей бессильной.
 
 
В лазурь возносишься, тенист и молчалив,
И темною листвой доносишь издалека
Покойников безмолвный к нам призыв,
Призыв не уступать злокозненностям рока.
 
 
Стоишь ты одинок и побуждаешь нас
Быть верными себе и, родиной гордясь,
Не изменять ее красе любимой.
 
 
Ах, каждый раз, твою увидевши листву,
Хоть ритмом я чужим в поэзии живу,
Я вдохновляюсь мудростью родимой.
 

 
Филау [164]164
  Филау —порода деревьев.


[Закрыть]царственный, о брат моей печали,
Рожденный за морем, в своем краю далеком.
Земля моих отцов, где стал ты на причале,
Благоприятна ли твоим природным сокам?
 
 
Ты, кажется, грустишь, ты вспоминаешь в горе
О пляске дев морских на берегу песчаном,
И видятся тебе безоблачные зори
Страны, гордившейся зеленым великаном.
 
 
Теперь кора твоя потрескалась в разлуке,
Ты обессиленно протягиваешь руки,
Привал залетных птиц, где не найти им тени.
 
 
И я бы взял в трудах бездумных и бескрылых,
Законам подчинясь чужих стихосложений,
Когда б не кровь отцов в малагасийских жилах.
 

 
Не раскололось ли солнце над теменем?
Слышишь, удары его расцепляют
ствол твоего спинного хребта,
без смазки ввинчиваются в ветви тела.
Твой череп – огромный плод, дозревающий
в жаре всех ведомых широт тропических,
тропических, но без свежести
пальмовых крон и дыхания моря.
 
 
Гортань твоя высохла, воспалились глаза,
ты уже видишь поверх доступного людям,
охватываешь пылающий мир:
чащи, одетые в наряд новобрачных;
четыре руки держат связки бананов,
пучки цветов, не виданных теми,
кто рожден не в лесах.
Слышны тебе голоса
счастливых на солнце купальщиков
и водопадный гром.
 
 
Но вдруг, внезапно
не льда ли подземного зов?
Окутал он члены твои,
чтобы всем существом ты почуял озноб, —
и уже ты готов забраться под тучи,
зарыться в гущу всех рощ островных,
во всю их тяжелую мглу,
в последние ливни с их запахом
пригоревшего молока.
Губы крепче сожми, из них да не вылетит
ни одно из видений бреда,
незримых другим,
и пусть тебя убаюкает
этот гул, возрастающий
в ушах твоих – раковинах,
где трепещет море,
о дитя островов!
 

 
Это созвездие называют Южным Крестом, —
я предпочту называть Белым Быком, как арабы.
Выходит он из загона на побережии вечера,
справа и слева – два Млечных Пути.
 
 
Идет, не утоленный рекою света,
и жадно пьет, припадая к заливу туманностей.
 
 
Юный слепец на поприщах дня,
не мог ничего приласкать он рогами.
Но едва распустились цветы
на луговинах у ночи,
и уж пасется луна среди них, скача, как телица,
вновь он становится зряч, и кажется он могучей
синих быков и тех диких, что дремлют по нашим пустыням.
 

 
Ты свою флейту
выточил
из хребта могучего тура,
отшлифовал на бесплодных холмах,
бичуемых солнцем.
 
 
Он свою флейту
вырезал из тростинки,
дрожащей под ветром,
проделал отверстия
у быстротекущей воды,
в опьяненье от лунного света.
 
 
Вы играете оба, когда сгущается вечер,
словно замедлить стремитесь бег
круглой пироги,
готовой разбиться о берег неба,
избавить ее от судьбы.
Но заклинанья и жалобы ваши
услышат ли боги
ветра, земли, леса, песка?
 
 
Во флейте твоей —
топот взбешенного тура,
когда во всю прыть бежит он в пустыню,
и снова бежит из пустыни,
сжигаемый жаждой и голодом,
и валит его усталость
под голое дерево
без плодов, без листвы.
 
 
А флейта его —
тростинка под тяжестью птички,
присевшей на перелете,
не пойманной мальчиком,
взъерошившейся от страха,
но отбившейся от стаи своих,
утешенной разве лишь собственной тенью
возле бегущей воды.
 
 
Флейта твоя,
флейта его —
обе тоскуют, что нет возврата
к тому, чем были они когда-то,
и жалуются, и поют.
 

 
Приземистый, как города Имерины [165]165
  Имерина– государство, сложившееся в середине XIV века на Мадагаскаре. Также название центральной части острова.


[Закрыть]
на холмах или в недрах скал,
с горбом, как кровельный стык,
на песок опрокинутый месяцем, —
вот он, зебу могучий со шкурой, багровей
его собственной бычьей крови.
 
 
К реке спускался на водопой,
щипал сирени и кактусы, —
теперь разлегся у кустов маниоки,
еще отягченных ароматом земли,
на рисовой прелой соломе
с крепким запахом солнца и тени.
 
 
Простор перепахан вечером,
исчез горизонт.
Зебу глядит в пустыню,
пустыню до края ночи,
и рога у него – два лунных серпа.
 
 
Пустыня, пустыня,
пустыня перед быком, —
он заблудился с вечером вместе
в царстве молчанья.
Что видит он в полудреме?
Быть может, своих, таких же, как он,
но без горба,
красных, как пыль под ногами их стада,
властелинов безлюдных земель?
Или же предков своих, – бывало, крестьяне
их приводили, откормленных, в город
в гирляндах из апельсинов
на убой в честь Короля?
 
 
Зебу встает, мычит —
ему предназначена бесславная смерть! —
и опять засыпает до срока,
и сам он – как горб земли.
 

 
Милы мне вечера,
когда неуверенно робким
становится собственный голос,
как у детей, или девушек юных,
или женщин, живущих воспоминаньем, —
страх, сожаленье, тоска, углубленность?..
Милы мне вечера,
когда солнце
жаждет еще виноградин созревших,
но, его настигая, гроздья срывает ночь.
Мне вечер такой милее,
чем утро, ведь утр я не вижу, —
окна мои – на закат;
а на другой стороне
стена удвоена тенью,
горбом на загривке быка.
 
 
Зимним вечером дождь моросит
над кровлями Тананариве, —
вспоминается Утрилло [166]166
  УтриллоМорис (1883–1955) – французский художник, известный своими картинами, изображающими Париж и его предместья.


[Закрыть].
Длинны вечера с дождем;
в мурашках озноба
даже счастье младенца,
мирно сосущего грудь,
как теленок, нашедший вымя;
озноб и в глазах у старой девы,
озирающейся по сторонам.
 
 
Тананариве, Тананариве!
В нежной зелени риса,
где, играя, друг за другом
гоняются ветер и свет,
зарослью кактусов оградившаяся в скалах,
пригнувшаяся быком, застигнутым ночью,
взметнувшаяся ростком бамбука у воды,
в преддверии зимнего вечера,
ты выглядишь, как никогда,
самою собою.
 
 
И вся ты – сон, и вся ты – грусть,
о гробница из темной листвы,
захолодавший дом
в сетях из лиан,
затрепанных всеми ветрами,
ветрами в погоне за дикими вепрями,
ревущими возле моих дверей.
 

 
Проникни в пещеру, где бродит ветер,
ветер, источник
благоуханий зари
на пороге вечернем;
источник юности рощ у черты окоема
за нежностью трав,
великолепия солнц умирающих
и воскрешаемых им на холмистых грядах.
 
 
Во сне улови его первое возникновенье,
когда он раскинуть готовится как бы побеги лианы,
удались на прибрежья видений.
Едва народясь, приучает он крылья к полету,
как дикая птица,
и, забравшись в сады,
калечит цветы и плоды.
 
 
Лиана? Откуда лиана?..
Она оплетает деревья,
все – от душистых жасминов,
на востоке растущих кустом,
до свода раскидистых пальм,
до взлета извивных драцен [167]167
  Драцена– растение семейства лилейных.


[Закрыть]
на террасах Иарива [168]168
  Иарив– сокращение от «Тананариве».


[Закрыть];
от тысячи тысяч роз —
сердец на зеленых стеблях —
до лилий, чьи рупоры не раскрывают гортаней,
до сумерек, чтобы выпить росу,
до тех бесчисленных, еще безымянных растений,
знакомых лишь мне… во сне.
От прядей седых, трепещущих
на висках у старухи
цветами утраченных дней,
молящих, как милостыни,
поцелуя у края могилы,
до длинной ламбы [169]169
  Ламба– национальная одежда малагасийских женщин.


[Закрыть]женщины юной,
когда свой белый подол
волочит она, улыбаясь,
и в тумане волнуется легкая ткань.
 
 
Птица невидимая
припадает к лицу твоему,
плечи клюет, щекочет затылок, —
знакома ль тебе эта птица?
О птица ветра,
хмельная, в полете нетвердая,
как малиновка с перебитым крылом.
 
 
Легенды, легенды, преданья, преданья…
Легенды бесчисленные уводят в пещеру,
где взросла та живая лиана,
все стволы, все ветви обвившая.
Преданья бесчисленные
вьются вокруг появленья той птицы бесплотной,
той, что вдруг упадет и мгновенно взовьется.
 
 
Но недавно изведал я две новизны:
за дверью моей вихрился
влажный ветер зимы,
кружился, как дети кружатся,
играя в прятки,
когда луна приводит осень с гор.
Другой был ветер свирепый,
он метался, как тур иль кабан,
почуявший гибель.
«Этот ветер, – я думал, – из леса».
Потом был еле внятный уху
гул, как в раковине.
– Этот ветер, – сказал я, —
с океана.
 

1

 
Кожа натянута черной коровы,
натянута мокрая, без просушки,
натянутая в темени беспросветной.
 
 
Кем черная корова забита?
Умерла, не мычав, умерла, не ревев,
умерла, хоть никто не преследовал
на лугу, расцвеченном звездами.
 
 
Натянута кожа
на барабан ветров,
ваяемых духами сна.
 
 
Но барабан готов загреметь,
едва увенчаются шпажником
рожки выпущенного на волю
теленка,
и он пустится вскачь
траву щипать по пригоркам.
 
 
Будет гудеть барабан,
наводить заклинаньями дрему
до воскрешенья черной коровы,
белой и розовой
в реке лучезарного света.
 

2

 
Что совершается там, под землей,
где далекий надир?
Наклонись над колодцем,
или рекой,
или источником:
увидишь дыру, глубину,
и в дыре, в глубине, – луну,
и самого себя,
лучезарного и безмолвного,
меж деревьев без корня,
и безголосых птиц.
 

3

 
Ты дремлешь, любимая.
Дремлешь и ты на руках у нее, моя младшая.
Не вижу я ваших глаз, отягченных ночью,
но знаю – в них переливы жемчужин
иль виноградин созревших.
 
 
Доброго ветра порыв
распахнул дверь,
складки надулись ваших воздушных одежд,
затрепетали пряди волос,
клочок бумаги слетел у меня со стола,
я нагнал его на пороге.
 
 
Приподнимаю лицо,
в руке – незаконченные стихи.
Ваши глаза мигают в лазури,
я их называю: звезды.
 

4

 
Птица без цвета, без имени
крылья сложила и застит
единственное небесное око.
 
 
Садится на дерево без ствола
со сплошною листвою,
никаким не колеблемой ветром,
где никто не срывает плодов,
садится и глаз не смыкает.
 
 
Каких высиживает птенцов?
Скоро взлетит с гнезда —
значит, вывелись петухи,
горланы всех деревень.
Петухи одолеют
тех, кто поет во сне
и кормится зернами звезд.
 

5

 
Для бедняков, заедаемых
клопами, большими, как небо,
для бродящих по миру изгнанников,
покинувших город света,
для мятежников, для перебежчиков
из армии мрака, вставших с земли, —
что хотят совершить эти взлеты бесчисленных пальм,
чьи листья – как ассагаи [170]170
  Ассагай– метательное копье, дротик.


[Закрыть], до блеска натертые маслом,
неподвижно взметнувшихся выше домов,
до предела, где их вершины,
звеня голубиными снами,
касаются кровли вселенной?
 
 
Волнуются, давят друг друга, роняют листву,
им уже не вернуться к живым,
они грудами лягут в звездной пустыне —
бессчетными бугорками
для нищих, что спят без постелей,
для тех, кто одет лишь собственной кожей,
пропахшей пылью,
для птиц, не свивших гнезда,
для всех на свете пернатых.
 

6

 
Вот она,
та, в чьих глазах преломляются сны,
чьи веки тяжелеют от дремы,
чьи ноги окунуты в море,
а скользкие руки торчат из воды
с горстями кораллов
и кристаллов блестящих соли.
 
 
Их разложит она по кучкам в бухте тумана,
тут же станет сбывать морякам,
голым и безъязычным, —
пока не польется дождь.
 
 
И станет она невидимкой,
и будут приметны
лишь космы волос на ветру,
словно клубок размотавшийся,
да, может быть, зерна той пресной соли.
 

7

 
Чернокожий стекольщик,
чьих бесчисленных глаз не видел никто,
с кем по плечи вровень никто не вставал,
чернокожий невольник в стекляшках,
могучий, как Атлас,
раб, держащий семь небосводов, —
вот-вот его унесет река облаков,
уже намочившая подол его паня.
 
 
Тысячи тысяч кусков стекла
у него упадают из рук
и отскакивают от лба,
лба с кровоподтеками
от гор, где рождаются ветры.
Присутствуешь ты при пытке его каждодневной,
при безысходном его труде
и агонии, словно впилась в него молния,
едва океанские раковины
затрубят на стенах востока.
Но нет в тебе состраданья,
ты и не вспомнишь,
как мучиться он обречен
всякий раз при крушении солнца.
 

 
Остров!
Остров, имя твое в огне!
Никогда оно не было
так дорого мне!
Остров,
ты усладою сердца стал!
Остров, имя твое во мне,
Мадагаскар!
 
 
Что за звучанье!
Слова
плавятся во рту:
мед яснейшей поры
в таинственности лесов,
Мадагаскар!
Я впиваюсь в твою девственную и алую плоть
с жадным жаром
погибающего в зубах света,
Мадагаскар!
 
 
Причастившись невинности
всем моим голодным нутром,
я растянусь на твоем лоне,
как самый неистовый из тех, кто любит тебя,
как самый верный,
Мадагаскар!
 
 
Наплевать на уханье сов,
на низкий бреющий лет
сов, гнездящихся под балками крыш
горящего дома! Пусть лисы
лижут
свои грязные шкуры, провонявшие куриною кровью,
кровью в отблесках розовых перьев фламинго!
Мы, зачарованные Лазурью,
самозабвенно постигаем бесконечную синеву облаков,
Мадагаскар!
 
 
Опьяненье, о, возвышенное опьяненье
в нерасторжимых объятьях
всех дней и ночей бесконечных веков,
Мадагаскар!
 
 
Я тот самый плясун, который тебя спас
из смертельного водоворота судьбы;
удержал над бездной твой шаг;
кинул всем четырем небесным ветрам
истасканный тростниковый мат,
где дрожала в прокисшем дыханье воров
твоя нагота королевской лозы,
Мадагаскар!
 
 
Ничья, ничья рука
не решилась бы распутать узлы
и разрушить извечность магического обряда!
 
 
Только я, похититель,
возвратившийся, о Невеста,
с ледяных берегов Севера,
я, посвященный Солнцу, возлюбленное чадо зари!
 
 
И на тех,
кто плевал мне в лицо,
кто названье твое и имя мое
волок по навозу и грязи своего языка,
на них – на их черепа —
обрушится с яростью моя непорочность
и беглый огонь
предпоследнего грома —
на вершину Мангабе [173]173
  Мангабе —название многих гор Мадагаскара.


[Закрыть]!
 
 
И с лицом, обращенным к встающей заре,
со стопой, попирающей пуп океана,
с жезлом,
водруженным в сердцевине Юга,
я буду плясать, о Возлюбленная,
я буду плясать молниеносный танец
заклинателей змей —
Мадагаскар!
 
 
Я брошу мой мифический смех
в бледное лицо Полудня!
Я брошу в лицо созвездьям
чистоту моей крови!
Я обрушу взрыв твоего благородства
на толстый затылок вселенной,
Мадагаскар!
 
 
Но нынешним вечером пулемет
вспарывает брюхо сна.
Смерть шляется лугами лунных лилий.
Огромна ночь земли,
Мадагаскар!
 
 
Кто вострубит опять, Предки,
кто вострубит в Антсиву [174]174
  Антсива– раковина (как музыкальный инструмент).


[Закрыть]о мире и о единенье?
Кто пробудит звучащую кайамбу [175]175
  Кайамба– музыкальный инструмент.


[Закрыть],
Мадагаскар?
Здесь трескается
узкий круг
тюрьмы.
И рушатся стены,
и все препоны, и все запреты,
и глотки всех молохов,
и злоречье всех допотопных гадюк.
 
 
Бессильна хватка горизонтов.
И сам небесный свод расколется,
Мадагаскар!
 
 
Приветствую тебя, мой Остров!
С границ моих мучений поклоняюсь
тебе!
 
 
Моя десница вознесла
до звезд
твою красу,
Мадагаскар!
 
 
Плащ на плечах моих:
то воля твоего величья.
И клятва оному пустила корни
в углу обиталища мертвых.
Свидетельствуй ты сам, свидетельствуйте, Предки,
Мадагаскар!
 
 
Светлая кровь, впитанная могилами,
навсегда освятила красную свадьбу
Избранника с Племенем,
Мадагаскар!
 
 
Бесчисленность твоих легенд
и обновленье славы
лишь в беспредельности нашли предел.
Моя любовь определяет бесконечность,
и вера определяет время,
Мадагаскар!
 
 
Но что за одноглазые жрецы,
глухие к возвышенному зову
оракулов,
погасили светильник щедрых упований?
Кто заставил брызнуть
кровь Безумья
черным и отравленным ручьем,
чтоб запятнать
нетронутое горло твое, Невинность?
Мы будем рыдать сто лет!
Будем рыдать тысячу лет!
Плачь, Мадагаскар! Плачь!
 
 
С вершины холмов
падает
и протягивается в долинах
слепая тень Неправды!
Будь проклят, неправедный идол,
пришедший, чтобы пресечь безумным жестом
порыв молодого побега,
полет желтеющего колоса!
 
 
Плачь, Мадагаскар, плачь!
 
 
Опустошатся завтра
житницы Надежды.
Опустошатся поля,
когда-то полные пыльцы и света.
 
 
Высокий папанг [176]176
  Папанг– коршун.


[Закрыть]резко вопит
на перекрестке четырех морских ветров.
Наши горести кормят воронов,
наша юность питает могилы!
 
 
Плачь, Мадагаскар, плачь!
 
 
Не взволнует своим кряканьем
морщинистые озера Заката
эта болотная уточка,
преданная жестокости белых песков.
 
 
В ваших ульях, деревни Востока,
смолкнет жужжанье и бормотанье!
Ни звука веселья
возле оград.
 
 
Ни одно тело с гибким движением
не омоет в укромных источниках
целомудренный
дар созревания.
 
 
И ни один, ни один пастырь
с пророческим взором
не погонит по пастушеским тропам в саваннах
вас, медлительные стада Сумерек,
к тысячелетнему водопою.
 
 
Плачь, Мадагаскар, плачь!
 
 
Печаль погрузила клинок
в грудь племени.
Ассагай в опьяненье пронзил
слепые сердца обольщений,
наши брюха, истоптанные богами!
 
 
В пещерах молчания
угасают твои раненые сыны!
 
 
Плачь, Мадагаскар, плачь!
 
 
Под властью какого злобного духа
пляшут у края лужайки
эти варвары, порожденные ночью,
женихи на пирах истории!
 
 
Мы будем рыдать сто лет!
Будем рыдать тысячу лет!
 
 
Вечное проклятье неправедным идолам,
обманувшим столь щедрое рвенье!
Проклятье, семьдесят раз проклятье!
 
 
И восплачет женщина,
женщина на печальной стезе —
восплачет, восплачет, восплачет!
 
 
Но дабы породить добродетель,
она опояшется божественными символами,
гордая амазонка среди героинь…
Кто расскажет, однако,
кто расскажет, Остров,
возвышенные сказки Судьбе?
 
 
И впрямь,
кровь циклонов
и кровь муссонов —
не признаки ль жизни твоей?
Мадагаскар!
 
 
Они отметили твои берега,
твои долины и твои нагорья:
пурпур, извечно разостланный
по королевскому великолепию твоего лона!
 
 
Минуют мученья,
как миновали
тысячелетние штормы,
вкусившие восемь костей
твоего рожденья,
благородная Наследница Вод.
Твоя прелесть – дитя гроз,
твоя мощь – сестра ураганов,
твой тотем – орел, сотоварищ молний,
Мадагаскар!
 
 
Ты продлишь, Остров,
твой едва потревоженный сон,
твой сон божества,
тихий сон
в объятьях времен,
в постели из водорослей и морских брызг.
 
 
Ты весь,
мой Остров, мой любимый край,
как дерзкий вызов
на перекрестке морей,
на схождении Материков!
 
 
Безумный хоровод пирог
в двойном противоборстве течений!
 
 
Остров! Вкус твоей славы
нас кинул
в кимнасиумы пяти частей света.
 
 
Твои верования обуяли нас
всей мощью семи преданий,
сказочный Остров, Мадагаскар!
Ты – несравненный!
Твое одиночество, совершенное песнопенье приливов!
Неустанно, от века,
сливали свои голоса,
свои голоса с разнообразным напевом
Атлантический, Тихий, Индийский,
чтоб славить денно и нощно
твои чудеса.
 
 
Что лепет людской —
напрасное карканье воронов!
Какие хвалы,
Мадагаскар!
Какие псалмы, Богиня!
 
 
Сколько стихий у твоих ног!
Сколько мощи в твоих воспоминаньях!
Кто мы? Ничто.
 
 
Но все герои народа
утвердили согласие трех океанов,
полюбовное соглашение Синих морей,
Мадагаскар!
 
 
Уже тело твое покраснело
от наших снов,
сплетенных на заре легендарных времен.
Покраснело от молчания мертвых:
безмолвный обет наших Предков.
Покраснело от укусов солнца:
бесконечен сон латеритов [177]177
  Латериты– глиноподобная кирпично-красная или бурая порода, характерная для некоторых африканских ландшафтов и Мадагаскара.


[Закрыть],
Мадагаскар!
 
 
И сам ты, Остров,
попавший в сети пассатов,
кажешься красным,
Мадагаскар!
Нерушимый Маяк
над частыми зубцами рифов.
Рейд в конце путешествия:
зачарованная гавань утра!..
 
 
Остров,
безумный, безумный творец,
ласкающий, лежа на гладкой поверхности,
полог минующей ночи
в бесконечном ритме планет.
 
 
В старой болотной траве
разъяряется красный рак:
прямиком к своему истоку
стремится божественная река.
 
 
Твоя долгожданная доля
выплеснется из темных глубин.
Крутые повороты дорог
выведут на твой исконный путь,
Мадагаскар!
 
 
Вновь расцветут орхидеи
вдоль троп Менабе [178]178
  Менабе– местность на западе Мадагаскара.


[Закрыть].
Розы вновь разгородят
красные уступы синих гор.
 
 
Лесные горлинки Иманга
заворкуют веселыми голосами.
И появятся зеленые ветки
саондры [179]179
  Саондра– лотос.


[Закрыть]в прекрасную пору весны!
 
 
Море, не доверяя
гвоздичным деревьям Манамбии [180]180
  Манамбия– название реки и местности.


[Закрыть],
объявит вселенское право
нескончаемому диалогу!
 
 
О возрождающееся великолепье Зари —
чьи очи поддержат твое сиянье?
Кто споет
безымянный апофеоз?
 
 
Ведь будут мертвы пророки,
будут мертвы гадатели;
задушены гордые мужи;
задушены все предтечи;
замкнуты уста поэтов!
 
 
Но кто же, кто же споет?
Остров,
кто споет Апофеоз Высокого Дня,
жгучий итог своего бытия?
 
 
Кто же, кто же споет?
 
 
Какой смертный с высоким челом
познает чистейший луч Света,
желанную ласку,
так давно ожидаемый поцелуй,
объятья невидимых рук?
 
 
Одно слово,
Остров,
одно только слово!
 
 
Слово, рассекающее молчаньем
веревку, стягивающую твою шею.
Слово, развязывающее петлю
на повешенных с искаженным лицом!
 
 
В утробе матери
заворочается зачатый;
в каменных недрах
запляшут усопшие.
 
 
И Мужчины и Женщины,
и живые и мертвые,
и растенья и звери —
все, задыхаясь, узнают друг друга
в магических рощах,
там,
в центре веселья.
 
 
Одно слово,
Остров,
одно только слово!
 
 
Слово, единственное в жизни,
первое слово, последнее слово.
Слово – словно копье,
слово – словно зарница,
древнее, как бытие,
юное, словно день!
 
 
Слово чистейшего смысла,
чистейшей прозрачности,
исконное слово,
сотканное из бесчисленных снов!
 
 
Слово Золотого века,
слово над Потопом,
слово, что заставляет вращаться
Землю вокруг оси!
Ярость битв!
Крик победы!
Штандарт мира!
 
 
Одно слово, Остров,
и ты трепещешь!
Одно слово, Остров,
и – на дыбы
наездник-океан!
Слово наших желаний!
Слово наших оков!
Слово нашей печали!
Оно сверкает
во вдовьих слезах,
в слезах матерей
и гордых сирот.
 
 
Оно прорастает
в цветах на могилах,
в бессоннице
и презренье узников.
 
 
Остров Предков моих,
это слово – мое приветствие.
Это слово – мое послание.
Слово, бьющееся на ветру,
в немыслимой высоте!
Слово.
Опьяненный папанг,
низвергаясь с зенита,
свищет
в ушах четырех пространств:
Свобода! Свобода! Свобода! Свобода!
 
 
Эхо широким жестом жреца
кидает Весть
в средоточие горизонтов:
Свобода!
 
 
Перегружена туча.
Знамение в радуге.
Проходят боги:
Свобода!
Шествие по земле.
Знамения на могилах.
Воскресают Предки:
Свобода!
 
 
Преемники Истории,
свидетели Голубых времен
возрождаются юными:
Свобода!
 
 
Смеется мужчина на рисовом поле;
Предок – у подножья Заката;
женщина – возле источника:
Свобода!
 
 
Выпрямляется скошенный колос…
Зеленеет сухая трава.
Изобильны амбары:
Свобода!
 
 
Свищет дитя на тропинках.
Зебу в просторах лугов.
Телец за оградой:
Свобода!
 
 
Под Священным деревом деревни,
алый сок земляники на зубах,
невесты ведут хоровод:
Свобода!
 
 
Песнопения наших отцов,
плесневевшие прежде в забвенье,
вновь сияют в свету:
Свобода!
 
 
Свежие голоса на дорогах,
свежие голоса на ветру,
свежие голоса в Звездах:
Свобода!
 
 
Забавы сотни стиральщиц
на южном Ивондро [181]181
  Ивондро, Манангарезе, Мангур, Икуп(Икупе) – названия рек.


[Закрыть].
Зов Манангарезе:
Свобода!
 
 
Лилейная музыка!
Псалмопение уточек
на брегах Мангура:
Свобода!
 
 
На склонах Икупа,
близ алассурского [182]182
  Алассур– название деревни.


[Закрыть]взгорья,
обезумел камыш:
Свобода!
 
 
В лесах Мандросезы [183]183
  Мандросеза, Итаси, Алоатра– названия озер.


[Закрыть]
возлюбленные из рая
поглощают осколки звезд:
Свобода!
 
 
Манингоро [184]184
  Манингоро– название реки.


[Закрыть]багрянеет.
Бетсибока [185]185
  Бетсибока —самая большая река Мадагаскара.


[Закрыть]ревет.
Мананаре [186]186
  Мананаре– название реки.


[Закрыть]в разливе:
Свобода!
 
 
Гром, гром над Анкартрой [187]187
  Анкартра– название гористой области.


[Закрыть]!
Дочь Синей птицы,
обезумев от радости, плачет:
Свобода!
 
 
Молнии ударяют в вершины!
О, пробуждение Амбондромбо [188]188
  Амбондромбо– название гор.


[Закрыть]
под басовый гул матерой чащи!
Свобода!
 
 
Горные цепи пламени —
плавятся заросли.
Воспламеняется девственный лес:
Свобода!
 
 
Кочевник воздевает копье.
Колдун приемлет Восход
с обновленных пальм:
Свобода!
 
 
Флейта в долине; волопас на взгорье:
саванна неистовствует:
Свобода!
 
 
Птица дронго [189]189
  Дронго– порода птиц.


[Закрыть]переговаривается
с Избранником Лазури:
о, небесное пенье!
Свобода!
 
 
Песнопение очага,
знак основателя рода, —
все это сливается в звуке —
Свобода!
 
 
Ветер дует:
Свобода!
 
 
Небо трепещет:
Свобода!
 
 
Почва дрожит:
Свобода!
 
 
Свобода на тех вершинах!
Свобода в этих низинах!
Свобода в Хижине!
Свобода во Дворце!
 
 
Свобода на всей земле!
Свобода на каждом челе!
В бархатистости роз!
В соцветье сердец!
 
 
Свобода над новым городом!
Свобода над старым предместьем!
Свобода над пылью дорожной!
Свобода над мостовой!
 
 
Расцветший цветок Гесперид [190]190
  Геспериды– в греческой мифологии: нимфы, дочери Атласа, сторожившие сад с золотыми плодами.


[Закрыть],
ты рассыпал свои лепестки
над всеми краями:
Свобода! Свобода!
 
 
Среди бесконечной радости
ты сам, Остров, ты весь
с головы до лодыжек —
трепетанье Свободы!
 
 
Остров с королевской осанкой!
На восстановленном цоколе
твоя статуя из нежного жемчуга:
морские раковины и слезы
наших снов:
Свобода!
 
 
Остров с лирическим обликом,
мы будем петь десять тысяч лет,
будем петь сто тысяч лет
песню нашего Племени,
один заголовок: Свобода!
 
 
Остров с мистическим ликом,
на опушке заколдованного леса,
косясь, размышляет корова:
Красная битва быков!
 
 
Расцвеченный знаком пиастра [191]191
  Пиастр– здесь – похожее на монету белое пятно между рогами зебу. В прошлом таких зебу дарили властителям.


[Закрыть],
твой зебу рассекает Западный ветер
Символический зверь
мычит твое повеленье:
Свобода!
 
 
Остров с обликом сущего, —
из девственниц Племени
Дзирах [192]192
  Дзирах– малагасийское слово, обозначающее телесное и духовное величие. Поэт олицетворяет его в женском облике.


[Закрыть]вдохновлена тобой.
Отзывается раковина:
Дзирах поет, Дзирах пляшет:
Свобода!
 
 
Дзирах, чистокровная
Принцесса Мангабе,
сестра вещей луны!
Дзирах с очами радуги!
Дзирах поет, Дзирах пляшет:
Свобода!
 
 
Дзирах со сказочным именем,
зачатая вместе с солнцем
в чудесах твоего Залива!
С высоты восьмидесяти сезонов
Дзирах кружится, Дзирах кричит:
Свобода!
 
 
Дзирах – образ твоего образа,
символ твоей гордости!
Изначальный цветок,
взращенный в водоворотах.
Дзирах любит, Дзирах взывает:
Свобода!
 
 
Многострунная валиха
неслыханной песней
убаюкивает твой высокий слог.
И с уст Дзирах
слетают, как листья, твои литании:
Свобода!
 
 
Но в ущелье горы
собираются, чтобы тебя восхвалить,
провозвестники радости.
Идут отовсюду
без забот и без клади
заложники вольности!
 
 
Кто восславит твои таинства
на алтаре встающего дня!
Остров Счастливый и Освобожденный!
 
 
Салехи [193]193
  Салехи, Соари(благая), Баколи(фарфоровая), Вао(новая), Норо(приносящая радость) – женские имена.


[Закрыть]будет плясать;
Соари будет плясать.
Баколи будет плясать.
И Вао будет плясать.
И Норо будет плясать.
Все Племя будет плясать:
Свобода!
 
 
Танец в пяти образах:
танец коршуна,
танец розы,
танец солнца,
танец светлой воды
и танец огня.
Остров Счастливый!
Свобода!
 
 
Но из девушек-танцовщиц
ты – единственная, Дзирах,
ты – Избранница:
из прелести персей твоих
поднимается, словно звезда
в неслыханном ритме,
танец нашего Племени:
Свобода!
 
 
Дзирах, невеста и жрица,
в жарком венке;
прелесть изначальных времен
скользит по бедрам твоим,
незапамятный танец,
что плясали вокруг Богов
зачинатели рода:
Свобода!
 
 
Остров Счастливый! Свобода!
Одеянье единственного защитника,
невеста на вечернем свадебном пиршестве.
Сделанная из шелка и льна,
туника без единого шва —
единственный покров твоего тела,
Остров Счастливый и Освобожденный:
Свобода!
 
 
В бесконечном золоте песчаного берега
Две Руки, близнецы,
поднимаются, благословляя Лазурь.
Моления вырисовываются
на огромности неба:
мать приносит в жертву
любимейшего из сыновей
торжеству великого дела,
Свобода!
 
 
Остров Счастливый и Освобожденный,
мое имя срослось с твоим,
и связь продолжается
во владениях смерти,
Остров Счастливый и Освобожденный:
Свобода!
 
 
Остров, каждый твой слог – в огне,
никогда еще твое имя
не было столь дорого мне.
Никогда твое имя,
Остров Счастливый и Освобожденный,
не было столь сладко душе.
Свободный Мадагаскар!
Вольный!!!
 

Навершие реликвария. Народность фанг (Габон). Патинированное дерево. Высота 40 см. Частная коллекция, Канны