Текст книги "Расскажи мне сказку на ночь, детка (СИ)"

Автор книги: Ава Абель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

Не знаю, почему для музы так сложно оторваться от мастера. Она зависима, полностью ему принадлежит. Когда умер Модильяни, его возлюбленная на следующий день выбросилась из окна, будучи беременной. Когда я услышал об этом в художественной школе, долго не мог понять, как такое вообще возможно. А потом понял.

Музы ломаются.

Одна маленькая, живая девочка по имени Лина сломалась у меня на глазах. Ей тогда шести лет не было. Мы ужинали, матери дома не было. Не помню, что мы ели, но тот вечер оставил четкую ассоциацию с розмарином. Ненавижу его с тех пор.

Джейсон отложил столовые приборы, вытер свой поганый рот салфеткой и сказал: «Полагаю, стоит вам сообщить, что мама не вернется».

Это был тот первый раз, когда она наглоталась таблеток. Но Джейсон не добавил: не вернется некоторое время, и мы подумали, что она не вернется никогда. Что она умерла.

«Почему?» – испугалась Лина.

«Она сломалась, как бракованная игрушка. Так бывает, Лина, когда человек уступает своим слабостям».

Лина завыла и случайно обернула свой стакан, заливая скатерть красным, и Джейсон приказал заткнуться. Сестра сразу умолкла. И она, и я – мы боялись человека, который называл себя нашим отцом. Для этого не было причины: в те времена он очень редко меня бил, Лину вообще не трогал; покупал нам все, что хотели… Но он не мог нас обмануть, потому что именно мы изо дня в день видели, как Джейсон собирался на работу. Безликий, он надевал костюм, а потом открывал свой внутренний шкаф и выбирал маску. Бизнес-акула, знаменитый бизнес-тренер, идеальный муж, идеальный отец – у него много масок.

Мы уже тогда поняли правду. Человек может широко улыбаться, но это не значит, что он желает тебе добра. Да и вообще, по большому счету, людям плевать друг на друга.

Джейсон всегда повторял, что душа – это слабость. Когда-то я ему не верил. Но Джейсон умеет доказывать свою точку зрения: он жив, а мама мертва. Такая вот простая арифметика.

Я давно закрыл свою слабость на замок и выбросил ключ, потому и выжил. И Лина тоже закрылась. У нее «плавающий» диагноз: аутические симптомы на фоне возможного психического потрясения. И нельзя точно сказать, что стало причиной – мамина сверхчувствительность или отцовские методы воспитания.

Иногда я смотрю новости, обычную чернуху, и холодею. Не от жалости, а потому что не испытываю ее. Тогда меня начинает тошнить от страха, и я иду в какое-нибудь шумное семейное кафе. Сижу там часами, с остервенением наблюдаю за чужими эмоциями, чтобы понять, способен ли я на них откликаться, распознавать.

В Ламлаше любые семейные заведения для меня заменила Рианна. Смотрю на нее – и забываю, что я сын психопата. Подмывает найти в проклятом шкафу вежливую маску и приклеить на лицо навечно, чтобы Ри никогда не пробила мою стену. И сам в Рианне не хочу утонуть. Не хочу зависеть. Ни от кого.

Но вспоминаю мягкие губы на своем шраме – и готов проиграть.

Какой же я мудак, эгоист. Рианну не от реальности пора спасать, а от себя, придурка. Но с сердца сорвали замки и бросили его в кипяток. Кричи не кричи, уже поздно.

«Кто-то взломал систему в Пентагоне, и ко мне сразу пришли с проверкой. Нет, ну почему чуть что, сразу я?» – прилетает сообщение от Феррари.

«Потому что ты так раньше уже делала?»

«Пф-ф. Какие все нежные вокруг. А ты там как, Волшебник Страны Оз? Остров еще не потопил?»

«Хуже».

«Влюбился, что ли?» – смеется оторва, и даже возразить нечего.

«Может быть».

«В Дровосека?»

«Если бы. В идеалистку Дороти».

«Ну ты и… гоблин. Переспи с ней – и отпустит», – советует Феррари.

«Не могу».

«Не дает?»

«Не беру. Я художник, а залип на ней, как самая последняя, долбанная муза. Так бы и отдал всего себя, блин. Да только отдавать нечего… Серьезно, Ферр, что мне делать?»

В ответ – тяжелое молчание, прямой доставкой из Нью-Йорка, а потом запоздалое:

«Я сообщила в полицию, что ты, укурок, украл у Осборна айфон и шлешь тупые смс-ки от его имени. Так что готовься».

«Зашибись помогла», – отвечаю.

«Так… теперь я начинаю думать, что ты не шутишь».

«У меня жизнь под откос летит со скоростью слова «б***», какие шутки».

– Чарли! – окликает меня мистер Хопкинс, когда я уже одной ногой на стоянке, готовый свалить из колледжа первым. – У тебя все в порядке?

– Да, спасибо. – Меня и правда почти отпустило, дышу нормально.

– Ты в поход на понедельник не записывался, и я внес твое имя. Пожалуйста, не стесняйся, спрашивай, если чего-то не понимаешь.

– Вообще, есть один вопрос, – хмурюсь, глядя на директора сверху-вниз.

– Отлично! Спрашивай, – радуется тот неизвестно чему.

Ветер слишком резкий, и приходится говорить громче. Машинально тянусь в карман ветровки за сигаретами, но вовремя останавливаюсь.

– Что важнее – спасти себя или другого человека?

Мистер Хопкинс даже глазом не ведет, закаленный дебильными вопросами школоты о смысле жизни. У директора морщинистый лоб, волосы – как у Эйнштейна, только рыжеватые. Он одергивает рукава коричневого пиджака и надувает щеки, прежде чем сказать:

– Спасая другого, ты спасаешь и себя тоже, вернее, свою душу. Так что этот вариант продуктивнее.

Но то ли он понимает скрытую мольбу моего вопроса, то ли знает о жизни то, чего не знаю я, но, подумав, добавляет:

– Правда, бывает, что друг без друга никак. Тогда либо спасетесь вместе, либо вместе уйдете в вечность, с песней…

И он начинает петь. Серьезно. Напевает «Полет Валькирии». Обрывает себя на высокой ноте и уточняет:

– Кхм-кхм, это для доклада по этике?

– Да. Для доклада, – говорю.

А в груди совесть идет на эшафот, потому что проиграла только что. Если Ри сойдет с ума и скажет, что я ей нужен – отвечу, что она тоже мне нужна. А там хоть апокалипсис.

Глава 10

Дороги желаний, звезды и сны,

Отблеск пламени, чужая планета –

Мы не измеряем их скоростью тьмы,

Мы измеряем их скоростью света.

После занятий звоню Тому и прошу снизойти до меня, простой смертной. Он обещает приехать, и уже через час и десять минут мы сидим на кухне в компании Лобстера.

– Ты чего такая веселая?

– У меня озарение.

– А. Ну, бывает… Решила что-нибудь по поводу вчерашнего?

Отмахиваюсь, как от ерунды, и хмурю брови:

– Да не важно это все. Мелочи.

– Скинь мне счет, куда хоть деньги перечислить, а то чувствую себя шлюхой.

– Не чувствуй, представь, что «вчера» нам приснилось, – советую нетерпеливо и сбрасываю ему счет Джоанны, который она мне любезно предоставила, не задавая лишних вопросов. – У меня дело посерьезнее сейчас.

Рассказываю о гранте и о том, что все придумано до нас, в моем случае – английским математиком. Том в двух словах объясняет, в чем там соль игры Конвея. Мы смотрим ролики на ютубе, и я начинаю прыгать по комнате, как антилопа, потому что моя концепция далека от плагиата, разве что название придется новое придумать.

Плюю на приличия, разногласия и вообще на любые посторонние раздражители и отправляю смс-ку Чарли: «Зайди к нам, если ты дома». Все равно сейчас дяди с Джоанной нет, они Итона на секцию по единоборствам повезли. Если бы я плохо знала дядю, решила бы, что он с Джоанной связался из удобства: она его и Итона везде возит.

– Ты точно в порядке? – недоверчиво улыбается Том. Он сидит на стуле, спиной к барной стойке, и смотрит на меня, как на блаженную.

– Томми! Как здорово, что ты приехал именно сейчас. Это все одна большая удача.

За аркой в коридоре раздается грохот, и через минуту появляется Мэнди с пакетом еды. Я попросила ее заскочить в магазин по дороге.

– О, не-такой-как-все, привет! Не знала, что ты здесь, – теряется подруга и душит меня взглядом, заставляя притормозить. Невозмутимо поправляю леггинсы на коленях и отбрасываю распущенные волосы за спину.

– Мэнди, садись и слушай, – прошу и достаю из настенного шкафа чашку. – Нет, не так. Садись и вдохновляй меня своим божественным видом.

Раздается трель дверного звонка, и я скольжу по паркету в мягких уггах, ударяясь плечом об угол на повороте, чтобы впустить гостя. На пороге стоит Чарли. Он тоже успел переодеться после школы и явился в джинсах и белой футболке с длинными черными рукавами, даже не озаботившись накинуть что-то потеплее.

У него настороженное выражение лица, темные брови надломлены в немом вопросе, а я просто бросаюсь ему на шею и говорю:

– Спасибо, что пришел.

Беру Чарли за теплую, идеальную для меня руку и погружаюсь в эйфорию; если так и дальше пойдет, мне понадобятся мамины транквилизаторы.

Тащу Осборна на кухню и говорю:

– Дайте мне пять минут!

Достаю еще одну чашку, завариваю чай. Мечтательно поднимаю глаза к белому потолку и мысленно пишу на нем розовыми чернилами: «Ри + Чарли = Научный проект». И много-много сердечек. М-м, как романтично.

Когда гормоны счастья оккупируют мозг, то ничего плохого не замечаешь. Вот и сейчас я стою перед командой мечты и игнорирую злые взгляды, которыми в Осборна швыряет Томми. И то, как Мэнди старается вообще не обращать внимания на младшего Килмора. Она подчеркнуто внимательно смотрит в столешницу, расчесывая короткие пряди светлых волос вдоль висков, и жует жвачку. Аманда сегодня подрисовала стрелки на веках и нанесла немного румян, и выглядит просто сногсшибательно мило.

Раскладываю на столе продукты и быстро делаю сэндвичи с тунцом: для Итона, когда тот вернется, и для Мэнди, она их тоже любит. Наверх бабахаю еще порцию – с ветчиной и сыром, для остальных. Вываливаю виноград и малину на большую тарелку, чувствуя себя супер-пупер-хозяйкой, ставлю чашки с горячим чаем и, замерев у стола, киваю:

– Ну, ешьте быстрее!

Чарли прочищает горло и с опаской уточняет:

– Ри, ты не заболела?

– Наоборот, выздоровела, от тупняка! Ты меня вылечил, Чарли. Ты сказал: жизнь – это игра… Господи, да я сто миллионов раз эту фразу слышала, но сегодня оно щелкнуло. У дяди Эндрю на третий размер груди Джоанны щелкнуло, а у меня – на эту идею.

Подхватываю планшет, снимая с паузы видео об игре «Жизнь», и начинаю взахлеб рассказывать.

У Конвея есть поле – вселенная, внутри которой работают единые законы эволюции, неважно, что это – галактики или социальные группы.

Поле разбито на клетки, в исходной точке происходит «большой взрыв», задавая вектор жизни – и начинается самопроизвольное рождение, развитие и смерть всего, что есть внутри. Сам процесс жизни хоть и совершенно непредсказуем, но! – зависит от изначальных условий взрыва, ограничен законами вселенной и подчиняется естественному отбору. Судьба предопределена лишь в том, что все родится и умрет внутри своей вселенной, пройдя цепную реакцию. Тот момент, когда все случайности не случайны.

– Супер, это все, конечно, невероятно интересно, но вопрос: кто подаст мне немного винограда? – уныло вздыхает Мэнди, и Том небрежно толкает к ней тарелку с фруктами.

– Именно! – щелкаю пальцами, глядя на подругу, и та дергается от моего громкого оклика.

– Что?

– Я хочу подробно рассмотреть именно человека, эту уникальную вселенную, которая осознает себя внутри другой, масштабной вселенной. Меня волнует, как отдельно взятый Осборн, попадая в обреченную на гибель случайность, может вырваться из нее и влиться в созидательный поток. Как оно работает? В общем… давайте создадим игровое приложение!

У меня мозг уже готов взорваться от восторга.

– А «осборн» у тебя – единица деградации, что ли? – ошеломленно уточняет Чарли. Он сидит, полуобернувшись к столу, и барабанит пальцами по мраморной столешнице. Ему явно передалось мое воодушевление.

– Нет, внутренней эволюции. В осборнах будем начислять очки игрокам. У вас сорок пять осборнов из ста! – хохочу от собственной остроты. Меня будто гормоном счастья накачали.

Погруженная в яркие мысли, взбудораженная, подхожу к соседу по наитию, словно это самая обычная вещь, и забираюсь к нему на колени. Кажется, лопну, если этого не сделаю. Я как бенгальский огонь сейчас.

Пока пытаюсь дотянуться до планшета, чтобы еще раз показать, что к чему, Чарли обхватывает меня за талию, придерживая, и мы как ни в чем ни бывало продолжаем разговор.

– Каждый шаг игры – это судьбоносный выбор. Важно осознать, чем ты руководствуешься, принимая решения, и куда этот выбор тебя заведет, учитывая и внутренние, и внешние факторы. В какой точке заданной случайности ты находишься и есть ли шанс ее изменить?

Облокачиваюсь о твердое мужское плечо и накручиваю на палец прядь своих чрезмерно мягких от нового кондиционера волос.

– Короче, нам придется поработать, друзья мои.

В комнате невероятно тихо. Я понимаю это, когда Мэнди скрипит стулом по паркету и смущенно извиняется:

– Упс… У меня нога затекла, не могла больше ждать.

Отрываю взгляд от потолка, который все это время меня очень внимательно слушал, и с тихим ужасом смотрю на Чарли.

О боже. Я увлеклась и забралась на соседа, как мартышка.

Осборн задумчиво поглаживает меня большим пальцем по бедру, словно так и надо и все происходящее – привычно для нас. В обычно холодных голубых глазах ни намека на смех, но и льда нет. Чарли смотрит пристально, с легким прищуром. От размеренных прикосновений пробуждается ноющее желание не только в животе, но даже в кончиках пальцев, и я мгновенно забываю, о чем рассказывала. Хочется прильнуть к Чарли, провести ладонями по щекам и гладкому подбородку, по крепкой шее и тому шраму, который над ключицей. Запустить пальцы в его волосы на затылке, взъерошить и проверить теорию Джоанны.

Мгновенно вспыхиваю, и рука Чарли на моем бедре сжимается крепче.

Мне душно. Мне плохо. Нервно усмехаюсь и отклеиваюсь от парня. Поднимаюсь осторожно, будто на минное поле ступаю, и подтягиваю тарелку с сэндвичами к Чарли.

– Ну, вы поняли, да? – спрашиваю напряженно, отходя подальше от стола.

– Более чем, – фыркает Мэнди и явно имеет в виду не науку.

Я выговорилась и спустилась с небес на землю, и нутро уже не разрывает на части от идейных гормонов. Меня словно выжали, как лимон, и мозг парит в прострации.

Том допивает чай и сухо спрашивает:

– И чем я могу помочь?

– Ты сможешь создать алгоритм для вопросов-ответов?

– О’кей, не проблема, – соглашается Томми, этот скромный гений.

– У тебя вообще проблем не бывает, не-такой-как-все, – подкалывает его Мэнди.

– Ты лак для ногтей забыла и не знаешь, чем бы заняться? – вдруг огрызается Том, и подруга возмущенно фыркает:

– Я источник вдохновения, мне маникюр по статусу положен. И вообще, кто бы говорил, сам из салона недавно, – она тыкает ухоженным пальцем в крашенные волосы Тома и сокрушается: – Вот же мудак! Как был заносчивой задницей, так и остался.

– Да и ты не поумнела. Могу выдать тебе диагноз из игры прямо сейчас, без алгоритма: упс, вы деградируете со скоростью высыхания лака! – Томми шутливо хлопает ресницами.

– Дурак. – Аманда швыряет в него виноградиной, но бывший одноклассник ловко ловит красную ягоду и съедает с таким снисходительным видом, что даже мне неуютно.

Чарли хмыкает и лениво потягивается, подчеркивая, что находится в отличной форме.

– Кстати, хорошая мысль – добавить голосовые результаты. Забавно звучит, – говорит он. – И раз уж мне дали слово, то… а от меня ты что хочешь?

Ничего. Мне ничего от него не нужно, я пригласила соседа, чтобы поделиться идеей, увидеть его глаза и… То есть… в общем-то, звать его было необязательно. Я вдруг теряюсь, и голос кажется слегка истеричным, когда пожимаю плечами и отвечаю:

– Думала, тебе будет интересно послушать, на что именно ты меня вдохновил.

– Эй, это моя работа – вдохновлять тебя! – обижается Мэнди, а Чарли восклицает:

– Аллилуйя! Я, порочный мешок генетического мусора, принес пользу человечеству, и все благодаря святой Рианне Ламлашской!

Томми прыскает со смеху, хотя час назад посылал Осборну лучи лютой ненависти. Перебежчик! Скрещиваю руки на груди, насупившись, а Чарли завершает поток злословия неожиданным предложением:

– Не собираюсь быть нахлебником и готов отрисовать макет и персонажей для твоего приложения.

– Нашего приложения, – уточняет Томми.

– А ты умеешь?! – поражаюсь.

– Ты ранишь меня в самое сердце, Ри. Я же цифровой художник, с дизайном тоже дружу. Подруга у меня – программист от компьютерного бога. Поможет Тому, если понадобится.

Никогда бы не поверила, что Осборн… художник. Это же так… То есть… У меня разрыв шаблона. Жмурюсь и мотаю головой, чтобы прогнать туман неверия.

– Офигеть, – говорит Мэнди.

«Офигеть», – думаю я. Хватаю малину с тарелки, забрасываю в рот и пялюсь на Чарли.

– Знаешь, это судьба, что мы встретились.

– Ты же пять минут назад распиналась о том, что судьба – понятие относительное, – возражает Чарли и берет жвачку, которую ему протягивает Мэнди.

Сажусь напротив соседа, подпираю двумя ладонями подбородок и говорю:

– Тогда назовем нашу встречу сумасшедшим совпадением неслучайных случайностей, заданных Большим Взрывом.

Осборн подается вперед, словно старается быть ко мне ближе, награждает меня невыносимо хулиганской ухмылочкой и отвечает на языке жестов:

«Как же меня заводят твои научные пошлости, детка».

Мы долго смотрим друг на друга, пока остальные снова погружаются в гробовое молчание, наблюдая за нами. Но мне все равно, кто и что подумает, просто наслаждаюсь моментом. Внутри расширяется теплый шар из сладкой ваты, и я тону в бездонном взгляде Чарли. Нам достаточно молчания, чтобы общаться, разве это не чудо?

Набираюсь смелости и произношу:

«Прости, что уселась тебе на колени».

«Прости, что отпустил».

Блеск в потемневших глазах, как и раньше, заставляет мое сердце дрогнуть, но смущения больше нет. Сейчас, сидя на кухне в старом растянутом свитере, теплых леггинсах и уггах со снежинками, я знаю ответ на свой давний вопрос: зачем Чарли появился в моей жизни?

Мы встретились, чтобы спасти друг друга.

Вечером в который раз прошу дядю Эндрю угомонить Лобстера. Весна еще вроде не пришла, а тот воет по ночам на улице. Уже соседи жаловались. Дядя по старой привычке уходит от разговора, испарившись из зоны видимости. Молодец, жених, чтоб его!

Перед сном, так и не решив личные проблемы старого страдающего пса, устало брожу по комнате в поисках расчески. Мэнди куда-то не туда бросила второпях. Если честно, подруга швырнула в меня не только расческу за то, что заставила ее общаться с Томом.

Телефон рявкает «Долгую дорогу из ада», и я подпрыгиваю на месте от неожиданности, как нервная кошка: тыц-тыц-тыц, лапами по полу.

– Напугал меня! – улыбаюсь в трубку.

– Открой окно.

Ну вот опять он просит. Но сегодня я и сама не против, поэтому, морально готовая чихать от пыли, медленно раздвигаю шторы, перегнувшись через стол. Дергаю две ручки, распахиваю высокие створки и, как Мэрри Поппинс, едва не улетаю в небо от восторга. Чарли сидит на подоконнике и… не курит. Он вообще как-то в моем присутствии начал сдерживаться.

Сосед, свесив длинные ноги в джинсах, сидит на подоконнике в полутьме вечернего прохладного сумрака; за спиной Чарли искусственным светом лампы сияют крылья. Мне это, конечно, мерещится всего на мгновение, но я задерживаю дыхание.

– Привет, – говорит он, и я шепчу с придыханием какую-то ересь в ответ. А потом у меня буквально плавится мозг, когда слышу приглушенное:

– Расскажи мне сказку на ночь. Я без тебя не усну.

Не помню, кто я, где, когда и что. Забираюсь на стол, принимая позу ошеломленного лотоса, и босой пяткой ощущаю силиконовую щетину расчески. Нашлась. Машинально беру ее и начинаю водить по спутанным волосам.

– В… в смысле? Как? – уточняю, а сердце уже валяется в обмороке.

– В смысле, словами, Ри. Просто поговори со мной.

И в его тоне столько одиночества, что я не могу отказать. Завороженно смотрю ему в глаза, хотя в темноте вижу лишь контур, и кажется, что мы одни в нашем общем мире. Понимание, что Чарли доверяет мне, прошибает горячей волной, и я срываюсь в дыхании.

– О чем бы ты хотел услышать?

– О чем угодно.

Глубоко вдыхаю свежий воздух, собираясь с мыслями.

– Давным-давно… Нет, не так. Начну с предисловия. Представь лучший в мире торт. Ты можешь не знать рецепта и не понимать, к чему именно стремишься, но все равно ищешь это интуитивно, потому что есть в человеке сила, которая находит выход к свету. Хочешь, душой называй, а можно проще: импульсный поток созидательной энергии. С нее все начинается. Из желудя вырастает дуб, после Большого Взрыва растет вселенная.

– Теперь я хочу торт, – обреченно вздыхает он.

– Давай испеку, – предлагаю. – Какой ты любишь?

– Любой.

Расплываюсь в ласковой улыбке, как медуза. Во мне нет костей, только нервы, которым сейчас хорошо.

– Знаешь, Чарли. Иногда я бы тебя придушила, но, бывает, с тобой очень легко, вот как сейчас, когда ты уставший и сговорчивый. Никогда еще не встречала настолько противоречивого человека.

– Зато с тобой стабильно сложно, – усмехается он в ответ.

– Зачем тогда ты мне звонишь? Пошел бы в бар, тебе бы рассказали сказку без слов.

Чарли теряется в замешательстве, как и я, когда пригласила его домой днем. Ибо нет разумной причины у нашего общения. Оно просто… происходит.

Сосед подтягивает ноги на подоконник, опирается спиной на оконную раму и смотрит перед собой.

– Мне скучно, а мы с тобой явно рецепт чего-то интересного. Без понятия, что это, но интуитивно чувствую, что будет вкусно, – многообещающе произносит он, и я таю. Если бы не сидела на столе, у меня бы колени подогнулись. Хорошо, в полутьме не видно, как я покраснела.

– Ты не молчи, я жду историю, – приободряет нахал, и я придумываю на ходу:

– Давным-давно в мировом океане водные твари, вроде Стивена Ханта, повинуясь зову эволюции, перестали жрать своих детей. Они выползли на берег и залезли на деревья, и в те времена физическая выносливость определяла уровень крутости. Но спустя миллионы лет этого стало мало, и Ханты потеряли власть, а люди разумные двинулись дальше. Однако даже безграничный интеллект в итоге упирается в стену и теряет смысл за границами душевного вектора. Так что скоро лишатся влияния такие бессердечные гении, как ты, Чарли… Конец сказки.

Я жду, что он ответит что-нибудь ехидное, отшутится, но Осборн начинает стучать костяшками по подоконнику.

– Не дает тебе покоя этот Хант, детка, – хмуро произносит сосед, и я тяжело вздыхаю.

– Да уж… У нас с ним была неприятная история в прошлом году. Он очень обижал Аманду и считал, что я ее отбила у него.

– Если этот герой покажется на горизонте, дай мне знать.

– Да ладно, что он мне сделает?

– Много чего можно сделать с невинной девушкой, Ри. Можно очень сильно попортить ее, так что будущий муж пройдет мимо и не узнает.

Меня передергивает от серьезности в голосе Чарли. Он сталкивался с подобной жестокостью? Нет, страшилок на ночь я не просила. Сажусь поудобнее и снова берусь за расческу, хотя грива давно струится до середины спины, расчесанная на годы вперед. Кусаю губы и признаюсь:

– А мне и не нужен муж. Не хочу замуж, и детей не хочу. Я как буддистский монах, занята более серьезным поиском.

– И что ты ищешь? – спрашивает Чарли.

– Только не смейся.

– Не буду, – но в воздухе повисает его наглая ухмылка, как у Чеширского кота.

– Я пытаюсь услышать зов эволюции. Шепот вселенной.

Чарли мужественно держится секунды две, а потом хохочет, и эхо его невероятно чистого, громкого смеха летит по ночной долине стаей птиц.

– Господи, Ри, с какой ты планеты?

– Когда прогресс отбросит тебя на обочину, вот тогда посмотрим, как ты запоешь, – бубню, слезая со стола.

– Не обижайся, ну что ты…

– Козел.

Закрываю окно и показываю язык.

Вот и рассказывай о сокровенном таким циничным типам.

Но Чарли прав, мысли о Ханте не дают покоя. Что он хотел? Пытался через меня добраться до Аманды?

Отмахиваюсь от подозрений и заплетаю волосы в две косы, чтобы было удобнее спать. Но сон тревожный. Посреди ночи просыпаюсь от собственного крика, причем немого: нет сил произнести ни звука. Перед глазами отпечаталась мутная картинка: Чарли в луже крови. Паника раздирает грудную клетку, сердце как шальное; меня трясет, но написать соседу сообщение не решаюсь. Что я ему скажу? Прости, что бужу, но ты там не захлебываешься в крови случайно? Решит, что я спятила.

Спускаюсь на кухню и пью воду из холодильника; потом долго стараюсь уснуть, но меня знобит.

Господи, пожалуйста, только не говори, что я схожу с ума. Я этого не перенесу.

POV Чарли

– Алистер, не звони мне на этот номер, я же просил! Что… да… Не смей мне угрожать!!! Контракт закончился, все!

Крик выбивает меня из обрывочного сна. Поднимаюсь и иду вниз, вспоминая, какой сегодня день. Пятница? Джейсон вроде завтра собирался появиться.

Он стоит в гостиной и орет в трубку; срывает галстук, швыряет его на пол, а это верх небрежности для такого педантичного параноика.

Заметив меня, отключает звонок.

– Чарли, возвращайся к себе, – говорит этот человек, не сдерживая агрессию.

– Почему у Лины выключен телефон?

– Не твое собачье дело. Иди спать, тебе завтра в колледж. Мне сообщили, что ты прогуливаешь.

Плевал я на занятия и на прогулы.

– Если она мне не ответит в течение следующей недели, позвоню в социальную службу.

Джейсон на взводе, на пределе. В такие моменты он хочет убивать, и его останавливает только одно: умерев быстро, я слишком легко отделаюсь. Но сегодня, такое чувство, и это не остановит.

Он подходит медленно, рассчитывая каждый жест и шаг, чтобы не спугнуть меня, и по позвоночнику прокатывается колючий холод. Взгляд находит кухонный нож, который я забыл на столе у стеклянной двери в сад.

– И что ты им скажешь, сынок? Сын мой любимый, дорогой. Мальчик, у которого история приводов в полицию заставит любую мать расплакаться. Твоя бы тоже плакала, если бы видела, кем ты стал. Что тебе надо от Лины? Что?! Оставь сестру в покое. Ты больной человек, Чарли. Ты…!

Джейсон будто под наркотой и вспыхивает как порох.

Мы реагируем одновременно. Он бьет, а я выставляю руки для защиты. Волна боли, и выплевываю хрип из легких, согнувшись пополам, а потом пропускаю момент и получаю в челюсть, до звона в ушах.

Джейсон смотрит на стол, замечая нож, и стоит признать: этот мудак гораздо ближе к цели. Делаю шаг назад и прислоняюсь спиной к стене, чтобы найти равновесие. Замираю, как прикованный, первый раз за последние годы не бросаясь на Джейсона в ответ. Без понятия, что меня держит. Неясный проблеск неясной мысли, будто чужая рука не дает сдвинуться с места. Джейсона переклинило, он убьет меня, если не успокоится. Я сонный и рассредоточенный, а от него резонирует наэлектризованной ненавистью. Он сильнее сейчас.

Мы переглядываемся, и Джейсон морщится: не переносит вида крови. Вытираю губы, размазывая на руке алый цвет, и ублюдок сразу сдувается, трезвея от вспышки ярости. Он сверлит меня тяжелым взглядом, а потом медленно подходит и обхватывает мою голову руками, зажимает и качает, как ребенка.

– Чарли… Что же ты делаешь, зачем нарываешься. Знаешь ведь, что когда я не в настроении, то могу и ответить.

– Отпусти, – цежу, но он прижимает меня к себе крепче.

– Сынок, мне тоже плохо без мамы. Без Лины плохо, но ей там лучше.

– Отпусти, – повторяю, и приходится со злостью вырваться из душащего захвата.

– Ладно, успокойся. Иди спать.

Я ухожу. Молча, не делая лишних движений. Джейсон сегодня невменяемый.

Щеку изнутри стерло о зубы от удара, но металлический привкус крови во рту привычен. Ребра болят, но вроде целые. В общем, ерунда.

Что там с Алистером произошло, хотелось бы знать. Младший брат Джейсона живет в Эдинбурге, большой босс, глава клана Осборнов. Отмороженный на всю башку, долбанный сектант. Но если Джейсон только из выгоды помогает организовывать закрытые оргии для избранных, то у Алистера полный сдвиг. Он в них участвует. Я бы и рад сказать, что это шутка, что влиятельные люди все до единого адекватные и им не нужны садистские ритуалы для счастья. Но деньги развращают, а большие деньги дают чувство безнаказанности. Два года назад, когда мне было шестнадцать, меня пытались приобщить к делам закрытого клуба, и я после того спать нормально не могу, да еще проклятое чувство вины начало сжирать во время секса. Только с Рианной его и не испытываю, но с ней у меня и не было ничего.

Если Лину отдадут на воспитание Алистеру, то это будет означать только одно: я умер и не смог помешать.

Бросаю взгляд на коробку, которая лежит в углу комнаты, и ледяным потом пробирает до костей. Подарок для Рианны. «Глок» с полным магазином. Я могу прямо сейчас взять и закончить это все. Закончить Джейсона. Зачем ждать возвращения в Нью-Йорк?

Сажусь на кровать, опираюсь спиной на высокое деревянное изголовье и смотрю в окно, на черный квадрат. Он для меня сейчас – икона, тормоза, которые визжат: «Тебя посадят, придурок. Вы на долбанном острове, здесь у Джейсона только один враг – ты. Дай себе шанс. Подумай о Лине».

Поднимаюсь и закрываю окно, чтобы душа не скулила. Но она скулит и по примеру Рианны выкладывает слово из крошек. «Шанс».

Черт, как все достало.

Сплевываю кровь на первую попавшуюся рубашку, швыряю ту в мусорку и иду спать.

Утром в доме тихо. Спускаюсь – и не нахожу Джейсона. Вдруг я его убил, в саду закопал и не помню? Но коробка с подарком на месте, все в порядке. Значит, просто уехал. Не захотел смотреть утром на мою распухшую рожу.

Нахожу на столе новую банковскую карту, письмо директору, какие-то счета…

«Меня долго не будет, хорошо о себе заботься. Приеду только в конце весны, после твоих экзаменов, у меня завал с работой. Целую, Джейсон», – читаю записку и ухмыляюсь. Продуманный, мудак. Джейсон Осборн, отец года. Зря, кстати, свалил в ночи, как призрак: мое лицо так и не отекло.

На правом боку легкий кровоподтек, ничего серьезного, но в колледж решаю не идти. Я не в состоянии толкаться в баскетбол и тем более вежливо улыбаться преподавателям. Это физически больно.

Включаю музыку, поджигаю сигарету и беру планшет. Сегодня и в ближайшие дни я буду работать. Не хочу, чтобы Ри видела меня таким. Еще подумает, что я буйный.

…А в голове звучит «Полет Валькирии».

Та-да… та-да-да-ТА-та… та-да-та-тааааа.

* * *

Люблю ли я пятницы – вопрос на засыпку.

Выбравшись из-под одеяла, хмурая и помятая, отправляю соседу смс-ку, чтобы узнать, как он.

«Красив до безобразия. P.S. На свидании завтра постарайся не плакать. Салливан за тобой заедет в 17:00», – отвечает он беззаботно. Но я ему почему-то не верю. Тягучее чувство тревоги так и не исчезло.

Осборн не приезжает на занятия, а в субботу не открывает свое окно, задернутое мраком. Ничего не понимаю.

По субботам Итон занимается игрой на гитаре с девяти до одиннадцати утра, а у меня – йога в десять. Мама напоминает об этом в семейном чате «О’Нил» и присылает фотку папы, обгоревшего на солнце. Н-да, прячься, все живое.

Я выбираюсь на пробежку, окутанная теплым ветром, и гипнотизирую дом Осборна, но соседа не видно. Может, снова уехал в Глазго? Не похоже, синий джип на месте.