Текст книги "Расскажи мне сказку на ночь, детка (СИ)"
Автор книги: Ава Абель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)
– Перейди по ссылке.
Алистер касается пальцем экрана, и по столовой летит бодрый голос – то ли журналиста, то ли блогера:
– Шокирующие откровения молодого миллионера Чарли Осборна. Скорбящий о родителях выпускник нью-йоркского колледжа рассказал о растлении, которому подвергся, о мрачных секретах своей семьи и о том, как умерла его мать. Чарли заявляет, что семья Осборнов организует оргии для высокопоставленных лиц, среди которых – бывший премьер-министр…
Настроение Алистера меняется, как небо во время шторма. Он поднимает на меня тяжелый взгляд, который обещает быструю расправу, и севшим голосом приказывает племяннику:
– Немедленно убери эту дрянь из интернета.
– Поздно. Видео-интервью было разослано в СМИ полтора часа назад, в США и Европе.
– Ты блефуешь.
– А ты проверь.
– Чарли, прекрати! Ты себе смертный приговор подписал, ты хоть понимаешь это?! Тебя уничтожат! Ты в своем уме?! – голос Алистера срывается, он упирается ладонями в столешницу и глубоко вдыхает. – Ты же убил себя, Чарли. Зачем?!
– Это ты убил себя, Алистер. Я ведь просил: не трогай ее.
– Что это значит?
– Личность управляющего клубом Осборнов неприкосновенна. И должность, как тебе известно, переходит по наследству к старшему сыну. Джейсон когда-то отказался, ему было лень заниматься этой ерундой. А я тут подумал на досуге… Джейсон мертв. Управляющий теперь... я. Трон в аду официально мой. И если меня хоть пальцем тронут до назначения, по уставу это будет рассматриваться как саботаж. И тогда я сдам вообще всех, поименно – я списки нашел у Джейсона в сейфе, и много еще чего интересного. Планета треснет от этой правды.
– Тебя не признают главой, никто не воспримет тебя всерьез, – сопротивляется потоку событий Алистер.
– Тогда, согласно уставу, есть только одно решение – распустить сообщество. По крайней мере, именно это мне посоветовал сделать Роберт. Тот, который Мердок. Отец твоей подруги Феррари. Кстати, спасибо, что свел с ним. Я это ценю.
Повисает пауза.
– Ах ты маленький, мстительный мерзавец, – шипит Алистер и гаркает: – Джон!
Дворецкий тут же появляется в поле зрения, и разъяренный демон приказывает:
– Отведи мисс О’Нил в «шелковую комнату». – Потом он поднимает айфон и с ненавистью в голосе обращается к Чарли: – Включи видеосвязь. Посмотришь, как моя охрана ломает твою девку.
Мне бы закричать после этих слов, но что толку? Только Лину напугаю. В груди от сдерживаемых эмоций разгорается удушливое пламя ярости, и по щекам скатываются слезы несогласия. Удивительно, как они сразу не выкипают.
У меня нет времени придумать толковый план. В столовую заходят два охранника, и я вскакиваю с места, стягивая за собой скатерть, чтобы разбить посуду. Другого оружия у меня не будет, только осколки. В крайней случае, порежу себе вены. Я едва успеваю схватить крупный осколок, когда слышу спокойный, равнодушный голос Чарли:
– Ты проиграл, Алистер. Просто прими это.
– Даже не думай, что победил меня.
– При чем тут я? Тебя победила сука-эволюция. Она начала отсеивать бездушных, ты знал об этом? Я не знал. Мне Рианна рассказала. Думаю, потому-то клан Осборнов и выдохся: бессердечные мы твари. Но ты, как конченный некрофил, упорно пытаешься его возродить. Это бесполезно, Алистер. Смирись.
Тот злорадно усмехается и поднимает в мою честь бокал, а потом говорит ледяным тоном:
– Жаль. Выходит, я переоценил тебя, Чарли. Ты такой же эгоист, как и Джейсон, и моя мать. Мне искренне жаль Рианну, как было жаль и Джессику. Твоя девочка не заслужила такой участи. И я не заслужил.
Он дает знак охране увести меня. Амбалы заламывают мне руки – осколок ускользает, и я начинаю безрезультатно брыкаться, ударяясь затылком о мужской локоть.
– Не надо, Алистер! – взываю к своему тюремщику. – Не надо!
Но он больше не реагирует на меня. Я разочаровала его, и он мгновенно утратил ко мне интерес, как к акциям внезапно обанкротившейся компании. Алистер надеялся, что ради меня Чарли сделает все что угодно, а тот взял и сыграл вне правил. Вместо того чтобы сесть за стол переговоров и торговаться, он махом разрушил все здание с террористами и заложниками. Наступил на территорию врага, как на карточный домик, растоптав всех, кто в этом домике находился.
Наверное, Алистеру и в голову не могло прийти, что его личный мир настолько хрупкий и что Чарли покусится на святое: на многовековой уклад семьи. Ведь для Алистера это и есть вся вселенная, неприкасаемая, нерушимая, та, из которой даже он не смог вырваться когда-то. Та, в которой он научился набирать сто осборнов из ста... А тут вдруг кто-то вышел за ее границы и схлопнул руками, оставив лишь пустое поле с ароматом орхидей. Будто Танос щелкнул пальцами, обратив химеру в пыль. Разрыв шаблона. Ноль осборнов, Алистер. И для тебя, и для меня.
От обиды я начинаю рыдать. У меня все болит: душа, мозг и тело. Меня тащат, как мешок мусора, и хоть я продолжаю вырываться и царапаться, заранее зная, что напрасно. Я словно не существую больше, осталось только отчаяние. Чарли победил, принеся меня в жертву. Не могу осознать его выбор, оправдать. Вот же лицемер! Предатель! Проклятый радикалист!!! Оставил меня Алистеру, как кусок мяса. Я умудряюсь рассмеяться удачному сравнению, ведь Алистер – вегетарианец. Куском мяса он не стал мараться, отдал охране. Их двое, и того, который повыше, я знаю: это он забрал меня с острова.
Из дома доносится душераздирающий крик Лины, и от жалости я жмурюсь, мечтая раствориться в воздухе, а когда открываю глаза, то вижу проклятую дверь в «шелковую комнату».
С моей блузки отлетело несколько пуговиц, а воздух заполнило терпким потным запахом, от которого остается неприятный привкус на языке, и я отплевываюсь. Позади остался прекрасный сад, впереди – мой кошмар, а внутри меня – остаточная ярость, которая снова заставляет сопротивляться. Не знаю, откуда она, что это. Тот же всплеск, что был в лесу. Кристально-чистый лед. Он возвращает меня в реальность, и я понимаю: да лучше сдохнуть, чем сломаться, сдаться. Пусть прикончат меня прямо сейчас, иначе я их всех перестреляю к чертовой матери. Я зверею и изо всех сил кусаю охранника в шею, как вампирша, до крови. И мощный, темноволосый мужчина падает, будто споткнулся. На трапе самолета я его даже сдвинуть не смогла, а сейчас он подломился, как ветка. В следующее мгновение я тоже по инерции лечу вниз, и в глазах темнеет. Когда меня пытаются рывком поднять цепкие руки второго монстра, я впиваюсь зубами в его запястье и визжу.
Сволочь! Садист!!!
Но мне не удается вырваться на этот раз. Захлебываясь гневом, я с шумом втягиваю воздух для нового крика… но на языке не остается тошнотворного привкуса. Я ощущаю мандариновую горечь.
Сердце ухает в желудок. Как во сне, хлопаю ресницами, чтобы рассеять мрак, и встречаюсь с горящим взглядом знакомых глаз.
– Ну ты и кровожадная, детка. Чуть вены мне не выгрызла.
У меня галлюцинации? Меня убили?! Или нет, подождите, я знаю! Чарли изобрел телепорт. Он может.
Не получается вдохнуть, и я слабею, кружась в разноцветном вихре подступающего беспамятства.
– Ненавижу тебя, – бормочу, еле ворочая онемевшим языком, и ощущаю теплые пальцы Чарли на своем лице.
– Бедняжка, ты бредишь, – сокрушается он, оставляя прохладный, дрожащий поцелуй на моей щеке.
Вау... как много оттенков синего в моем сознании, когда оно работает на аварийных мощностях. Звезды синие, и галактики. И этот аромат мандаринов, вкус моего счастья. Чудо было лавандово-багряным, а счастье – мандариново-синее.
– Я люблю тебя, Чарли.
– Ну слава богу… пришла в себя.
POV Чарли
В сознании пусто и хорошо. Я пытаюсь не уснуть в вертолете, потому что не люблю спать в опасных местах, и слушаю удары сердца Рианны. Она задремала у меня на коленях, и это такой кайф, что лень двигаться.
Рядом сопит Лина, свернувшись, как Лобстер, укрытая собственными светлыми волосами. Худая, а почти все место заняла. Она беспокойно вздыхает и наконец выпускает мою руку.
Алистер не причинил ей вреда. Он не хотел нам вредить. Он всего лишь планировал нами владеть. Такое милое наивное желание типичного консервативного доминанта. Алистер думал поступить со мной так же, как когда-то с ним поступила Оливия, первоклассная стерва. Она постепенно приручила его, выдрессировала. С Джейсоном не сработало: тот собрал вещи и перебрался на другой континент. Но Алистер оказался… тщеславнее, что ли.
Он так и не понял, что я повзрослел, не осознал, что я вырвался из семейного ареала и возвращаться не собираюсь.
Лучше бы он это понял. Лучше бы отпустил.
…Вчера все случилось стремительно.
В шесть вечера, когда я попрощался с Рианной, в пентхаус вернулась Феррари и сказала, что Алистер прослушивает мой номер и получает копии сообщений. Она отследила его и теперь паниковала, а я мог думать только о том, что через неделю Алистер не позволит Рианне улететь в Штаты.
Тогда я и решился. Подумал: да пошло оно все.
Ни разу мне не приходило в больную голову, что бесполезно махаться с химерой изнутри. Проще подняться над ней и плеснуть сверху кислотой. Раньше я этого не понимал, потому что жил внутри этой химеры и считал ее целым миром. А как можно победить весь мир?.. Но благодаря Рианне все изменилось. Да еще инспектор Доннаван употребил это слово – химера, и оно осело в памяти. А теперь всплыло. Не целый мир, а всего лишь химера…
Я срочно вернул имиджмейкеров №2 и №3, чтобы устроили мне видео-интервью с адекватными журналистами, и обзвонил знакомых блогеров. Мне было плевать, если меня убьют или придется пройти девять кругов ада бюрократии и судов.
Феррари впала в истерику, отговаривала меня, но в итоге сдалась и обреченно сказала, что раз уж погибать, то с музыкой.
– Тот человек, который помог с экстрадицией – я никогда раньше ни о чем его не просила, мне было легче умереть голодной на обочине. Когда мы с ним встретилась неделю назад, он так обрадовался, что дал мне номер своего помощника, доступного 24 часа в сутки. Так что сейчас я еще раз наступлю себе на горло, и мы запустим фейерверки.
И она позвонила личному помощнику Роберта Мердока. Это выглядело и правда феерично. Она тряслась, бледная, как мел, но говорила четко и внятно, и я буду ей за это благодарен до конца дней. Феррари боялась Алистера до смерти, а Мердока, как выяснилось, до смерти презирала, но переломила свои принципы ради меня.
Ночью у меня взял интервью один из самых известных шоу-раннеров в стране, и запись решили пустить в эфир в полдень. Предварительно ее показали Мердоку, и тот перезвонил Феррари, чтобы дать мне пару дельных советов. Для начала он посоветовал перечитать устав клуба.
Конечно же, руководство знало о существовании такой забавы, как клуб Алистера. Конечно же, это капля в море подобных развлечений. И да, никому нет дела до борьбы с «маленькими шалостями» уставших политиков и бизнесменов, которые желают сбросить стресс. Но у Мердока неделю назад появился зуб на Алистера из-за той давней истории с Феррари…
Два года назад мой дядя не подозревал о происхождении «клиентки», которая подписала контракт. Алистер только потом выяснил, когда пришлось отпустить добычу. Он узнал, что на заре политической карьеры Роберт Мердок крутил роман с мексиканской мигранткой. И от этой связи родилась девочка. Алистер запаниковал и начал активно умасливать Феррари, и скоро убедился, что она не только не пожаловалась папочке на жестокость Осборнов, но и вообще не желала огласки, потому что не считала Мердока отцом.
Странно, почему Феррари не могла противиться Алистеру. Думаю, со временем они стали любовниками, хотя подруга и умалчивает о таких подробностях. Предположу, что она боялась Алистера именно потому, что не могла ему отказать. «Ненавижу, пока не увижу». Для такой самодостаточной и эксцентричной девушки, как Ферр, подобная зависимость больно била по самооценке, наверное.
От этого еще более отчаянным выглядит ее поступок: неделю назад, во время встречи с Робертом Мердоком, которую, кстати, устроил Алитер, Феррари набралась духу и рассказала о неудачном контракте и о том, что я ее спас. Она понадеялась, что это усилит желание Мердока мне помочь. И действительно, тот взялся за мое дело как за собственное.
На рассвете, сразу после интервью, я с чужого номера позвонил инспектору Доннавану, сообщил о торнадо, который надвигается на Алистера, и попросил, чтобы инспектор забрал Рианну с острова. Было часов семь утра, полдень в Ламлаше. Сам я на частном самолете полетел в Глазго. В Шотландии было шесть вечера, когда я приземлился, но Рианна меня не встретила. Оказалось, она испарилась из участка Ламлаша в половине пятого, Доннаван разминулся с ней буквально на полчаса. Отец Майкла видел, как ее уводили силой, и мог подтвердить.
Доннавана как раз уволили, и он был бешеным. Он разбил лицо новому сержанту в Ламлаше, когда тот показал паленый ордер и соврал, что Рианну забрали в полицию Глазго. Инспектор сразу сообразил, что к чему. Еще за час до моего прилета он заявил о похищении и поднял на уши старые связи, в том числе группу быстрого реагирования в Эдинбурге, заверив, что в клане Осборнов смена власти и что с Алистера вместе с должностью управляющего сняли «броню неприкосновенности».
Когда я в семь вечера стоял у ворот родового гнезда и беседовал с Алистером, бойцы и снайперы из группы захвата уже оцепили поместье, предварительно вырубив охрану у ворот и отключив систему безопасности. Я молился, чтобы Рианна не пострадала, и чуть не поседел, пока добрался до нее.
На заметку: у моей девушки очень острые зубы.
Алистер не сопротивлялся. Ему, зарвавшемуся пирату, поставил «черную метку» Роберт Мердок. Рыпаться бесполезно. Можно лишь красиво уйти.
Если бы Алистер позволил нам с Рианной и Линой уехать, то мыльный пузырь его власти остался бы целым.
Если бы он не встретил Трейси Блэквуд, то не было бы той жести, которая произошла в Ламлаше с Джейсоном.
Если бы он не встретил когда-то Феррари, дочку моего неожиданного покровителя, то сейчас я столкнулся бы лицом к лицу c приспешниками клуба Осборнов. Меня бы просто убрали, несмотря на неприкосновенность управляющего; все-таки на кону – репутация влиятельных людей. Поместье, наверное, сожгли бы, чтобы не осталось даже памяти о том, что веками творилось в «шелковой комнате». А может, доказательства и так сожгут, и мое интервью станет обычной городской легендой. И через год никто уже и не вспомнит о клубе клана Осборнов. Потому что клана больше нет. Но мне, если честно, плевать, что будет с родовым поместьем и наследием Алистера. Это больше не мое дело.
Когда я решился выступить против дяди, то не ожидал, что все закончится так быстро. Шанс появился внезапно, в результате такого невероятного стечения обстоятельств, что даже анализировать это не хочу. Все сложилось, как сложилось. И теперь я свободен.
Я осторожно отодвигаюсь от босых ступней сестры, которые уперлись мне в бок как металлические болты, и Рианна сквозь сон крепче меня обнимает. Против воли я покрываюсь испариной и задерживаю дыхание, потому что чувствую ее слишком остро. Черт. Это стресс сказывается. До сих пор страшно расслабиться и выдохнуть. Напряжение делает из меня озабоченного извращенца, который пускает слюни в вырез порванной блузки собственной девушки.
Успокойся, Оз. Она тебе не даст, пока не избавится от психологической травмы. Лет пять уйдет на это. К тому времени ты свихнешься и будешь бродить по дорогам в костюме из пачек «Макдональдса».
Ри медленно открывает глаза и осоловело смотрит на меня, а потом тянется и прижимается губами к моей шее, прямо к моей сонной артерии, будто проверяет, живой ли я.
…А может и не понадобится пять лет. В конце концов, у Ри очень сильная психика. Она пережила нашествие Осборнов и не сломалась.
– Всегда хотела спросить. Что это за цепочка? – она проводит пальцем вдоль моего горла, цепляя простую нитку из микроколец потускневшего серебра. – Это подарок мамы?
– Нет. Я ее забрал у маленькой девочки, когда мне было двенадцать, – честно признаюсь. Ну а что? Не начинать же отношения с вранья.
Ри отстраняется и смотрит с таким осуждением, что я начинаю оправдываться:
– Да ладно. Она первая начала. Я играл с друзьями в волейбол на пляже, а она какого-то черта строила замок буквально у нас под ногами. Я и наступил.
– На нее?
– На замок.
– А где это случилось?
– В Испании вроде. Или в Португалии… Не помню.
У Рианны вытягивается лицо, и я оправдываюсь активнее:
– Да я ее не трогал, а она завопила и сыпанула мне песком в лицо, я чуть не ослеп. В итоге моя команда продула. Мы играли на деньги, и я сказал мелкой ведьме, чтобы возместила ущерб. Я не всерьез это сказал. Думал, она испугается и слиняет.
Я улыбаюсь воспоминанию. Редко такие вещи помню, но этот момент под сердцем ношу.
– Денег у нее не было, естественно, но на шее болталась цепочка, и паразитка зарядила ею мне в глаз, который и так зверски жгло… Я бы, конечно, не взял жалкую подачку. Но это было слишком смешно. Малявка сказала, что…
– …что цепочка пропитана черной магией и будет душить тебя по ночам, – заканчивает фразу Рианна. – Это было в Испании, на пляже Богатель. Папа оставил свою цепочку в залог того, что вернется за мной. Мне в те годы казалось, что папе деньги важнее детей, потому что он вечно пропадал на работе, и я всегда требовала что-нибудь ценное в залог.
Я таращусь на Рианну, как офигевший долгопят, даже круги расплываются перед глазами. Наверное, у меня слишком потрясенный вид, потому что Ри начинает меня жалеть.
– Прости, я не хотела попасть тебе в глаз, – говорит она. – Но у тебя были такие большие глаза, что промахнуться при всем желании не получилось бы. Если тебе станет легче, то знай: папа потом мне весь мозг выел. Я соврала, что потеряла цепочку в песке.
– Он накричал на тебя из-за такой мелочи?!
– Папе было наплевать на цепочку, он просто любил читать нотации по поводу и без. Но я заплакала, и он до конца каникул покупал мне мороженое и играл со мной. Так я поверила, что папа любит меня сильнее денег. Классное было лето. Потом я молилась за твое здоровье по ночам и просила ангелов, чтобы не душили сильно. – Она трется лбом о мой подбородок и спрашивает: – Почему ты носишь ее до сих пор?
Я пожимаю плечами: сам не знаю. Потому что. Сначала проверял, задушит или нет, а потом привык. Тем летом, когда мы вернулись в Штаты, мама пыталась покончить с собой в первый раз. Эта неприметная цепочка вдруг стала талисманом, напоминанием о беззаботной жизни, которая была «до».
– Ты была чертовски забавной в детстве.
– А ты был невыносимым снобом.
– Зачем же ты строила замки у меня под ногами? Могла бы подальше отойти.
Она фыркает и быстро отводит взгляд.
– Я тебе тогда понравился, да? – подкалываю ее, испытывая нереальное вдохновение, до боли в груди.
– Нет, конечно.
– Ну признайся, это же я, Чарли. Ты можешь рассказать мне все, что угодно, – издеваюсь над ней.
– Отстань! Нечего рассказывать.
– А кем ты меня представляла? Принцем или национальным героем Шотландии? Выходит, я был твоей первой неразделенной любовью?
– Не выдумывай, моей первой любовью был Стивен Хокинг, – протестует Ри.
– Ты потом искала меня по миру? Спрашивала прохожих? Как часто я тебе снился?
Она резко подается вперед и закрывает мне рот поцелуем. И я наконец выдыхаю. Я живу. Я счастлив.
Мое счастье – золотого цвета, как звездная пыль в темных глазах Рианны; а на вкус оно – как лучший в мире торт. Вкус надежды – что может быть слаще.
Глава 31
На следующий день, пятница
Говорят: все, что нас не убивает, делает нас сильнее. Разве? По-моему, это делает нас психически неустойчивыми. Потому что при мысли, что впереди большие перемены, меня сковывает ужас.
Утром Чарли отправился на похороны Джейсона в Нью-Йорк, пообещал вернуться в воскресенье. А я осталась наедине с собой – и не нашла себя. Медленно, по капле, душу начали разъедать сомнения, и я перестала слышать ее голос. Смотрю на свои руки, а вижу чужие. И сразу паника накатывает.
Я не готова к новым вызовам.
Я не должна ехать с Чарли в другую страну.
Я останусь на острове с Амандой и буду работать в аптеке, продавать презервативы и рассказывать, как под гнетом гормонов залетела в 18 лет.
В итоге пятница проходит, как в трансе: я машинально улыбаюсь людям, совершаю привычные рутинные дела, вроде приготовления кофе, стирки, «домашки» Итона. Вечером звонит Чарли, но сил общаться нет, и мы прощаемся минут через пять. Я не могу спать, боюсь кошмаров. Не хочу снова, пусть и во сне, пережить момент, когда выстрелила в Майкла. Не могу избавиться от голоса Алистера в собственной голове, когда он сказал: «Забавно. История двух невинных девочек… таких разных». Не хочу об этом думать, но навязчивая мысль упорно терзает сознание: а в чем разница между мной и Трейси? У нас разные характеры, мы сделали разный выбор, а конец мог быть все равно один и тот же. Так в чем смысл? Какой смысл пытаться, если все зависит от случая?
Не придумав ничего лучше, звоню преподобному Мартину в мессенджер. Как он там, в Ботсване?
– Рианна! – радуется Мартин, глядя на меня, и я замечаю у него за спиной, на низкой пошарпанной стене, большой портрет Трейси. Тот самый, который висел раньше над камином. Интересно, Мартин взял что-либо еще с собой в новую жизнь, кроме миссис Бейкер и портрета дочери?
Я сижу на столе, укутавшись в плед, и разглядываю сглаженное плохим разрешением видеокамеры лицо Мартина. Мы разговариваем обо всем на свете, как раньше, а у меня в висках пульс стучит именем Чарли. Не могу не думать о нем. Поэтому мы снова говорим об Осборне, хоть это и тяжело преподобному. Он испытывает чувство вины и благодарности. Тоже, как и я, страдает от противоречий.
– Мартин, помните, вы сказали в тот момент… в церкви… что больше не сможете начать с нуля. Вы и сейчас так думаете?
Он кивает, мол, да, помню, что говорил такое, но…
– Тогда я блуждал во тьме, позабыв математику. Мы никогда не начинаем с нуля, Рианна. Мы продолжаем. А силы найдутся, если не сдаваться и не терять веры.
– Мне кажется, я уже саму себя потеряла. Я веру в себя потеряла, Мартин.
– Тогда обратись к людям вокруг, и они ее тебе вернут.
– А какой смысл? Все равно в жизни всё определяет случай.
– Если бы это было так, то планирование не работало бы. А оно хоть и не всегда, но работает. Значит, наши усилия не напрасны. Не сдавайся, Рианна, и знай, что я молюсь за тебя каждый день.
– Спасибо, Мартин. Я вам через месяц снова позвоню, – обещаю и машу на прощание миссис Бейкер, которая улыбается мне. Она сменила цвет волос с пепельного на светло-русый, ей идет.
Закрываю крышку ноута, случайно сбрасывая силиконовую точилку со стола, и смотрю на проросшие цветы в ней. Я сама сейчас как эта точилка, застыла и лежу, жду непонятно чего, позабыв и теорию относительности, и свое собственное имя.
Всю субботу отвлекаю себя встречами с друзьями: с Амандой, Майклом. Потом мне звонит Дэнни Веймар и приглашает в кафе. Мы разговариваем о том, как помочь Майклу, но я чувствую себя, словно под вакуумным колпаком. Дикое ощущение. Дэнни делает селфи со мной, пытается приободрить, а я не могу сосредоточиться на его словах. Потом я возвращаюсь домой и стою перед входной дверью полчаса, пока Итон случайно не открывает и не находит меня.
Лине понравился Итон, она вообще молодец. Не знаю, что именно повлияло, но девочка доверилась мне и спит в моей кровати. Много спит. Отсыпается, бедняжка. Итон караулит ее под дверью и сразу зовет маму, а та несется наверх с едой. Но Лина ест очень мало. Итон смотрит на сестру Чарли, как на музейный экспонат: с благоговением и немым вопросом. Мэнди и Кошка-Кэт, которые занимаются у нас вечеринкой для Осборна, надеялись на помощь Итона. Но он остается рядом с Линой. Кажется, первую любовь моего брата сменила вторая. Тринадцать лет – тот еще непостоянный возраст.
А восемнадцать – и вовсе дурдом.
Когда вечером в субботу в гости приходит инспектор Доннаван, то я уже не способна молчать.
– Алистер мог меня убить.
– Нет, исключено. Он не психопат и тянул бы до последнего. Мы бы успели тебя спасти даже в худшем варианте событий. – Инспектор логичен и хладнокровен, а во мне кровь кипит от избытка тлена. Шумно вздыхаю и массирую голову руками.
– Мне плохо.
– Оно и понятно, у тебя эмоциональное истощение.
– Мне плохо из-за Чарли. Если я переберусь в Лос-Анджелес, то при первых же неудачах буду припоминать ему, что это он выдернул меня из спокойной жизни. Он ехидно заметит, что не заставлял силой идти за ним и я могу купить билет домой в любой момент, как мне советовал дядя Эндрю. Мы начнем ссориться и рвать друг другу душу… Это как моя мама упрекала папу за то, что не дал ей закончить университет, так сильно ему хотелось семейной жизни. Слушать их ссоры было невыносимо. Я не хочу таких отношений.
Инспектор пристально изучает меня пытливым темным взглядом и делает заключение:
– Сейчас ты не объективна. Оно и понятно. Отдохни, а потом обязательно покажись кризисному психологу. Сброшу тебе контакты, позвони в понедельник.
Уютнее устраиваюсь в кресле у телевизора с чашкой горячего чая в руках и усмехаюсь:
– Знаете, инспектор, наблюдать за эволюцией издалека было куда безопаснее, чем лезть в нее с лупой.
– Смотреть криминальные сериалы мне тоже было спокойнее, чем расследовать настоящие преступления, – резонно замечает Доннаван. – Но я не жалею о своем выборе, и ты не жалей. Ты молодец, Ри.
Он прощается со мной, а я бегло читаю в интернете о посттравматическом стрессовом расстройстве, пытаясь поставить себе диагноз. Симптомы через пару недель проявляются – как раз столько времени прошло с момента, когда я думала, что убила Майкла и что Чарли умер. А новость о возможной беременности и Алистер успешно доконали мою нервную систему.
У меня 100% ПТСР. Мне нельзя в США. Да, я мечтала исследовать мир. Но готова ли я исследовать тот мир, с обратной стороной которого познакомилась? Хватит ли мне сил, учитывая, что я так и не научилась летать – так же, как Трейси не научилась плавать?
Воскресенье, аэропорт Глазго
Сегодня – день Х, тест на выносливость, то есть на беременность. У меня задержка уже два дня.
Мэнди купила пластикового оракула в аптеке, и я прячу его в кармане джемпера, не решаясь задать вопрос.
Еще пару месяцев назад я распиналась о статистике абортов среди девочек-подростков – и вдруг пополнила ряды тех, кто напрасно не сходил на бесплатную раздачу презервативов, которую устраивал Джерри зимой. Этот упрек преподобного Мартина до сих пор вызывает во мне грустную улыбку.
Аманда не разделила моих терзаний. Она посоветовала меньше загоняться, пить витамины и больше двигаться. Поэтому, чтобы отвлечься от противоречий, я решила отправиться в Глазго и встретить Чарли.
Я стою в зоне прилетов, растягиваю карманы в джемпере, делаю йогу дыхания, чтобы немного успокоиться, но волнение все равно бежит горячим потоком вдоль позвоночника.
Чарли не знает, что я приехала его встретить, и мне хочется плакать и смеяться от того, как медленно тянутся минуты. Вокруг очень много людей, но я не могу сосредоточиться на лицах.
Цепляю один наушник, чтобы отвлечь себя музыкой Билли Айлиш, и сердце замирает, потому что первые пассажиры с рейса «Нью-Йорк–Глазго» наконец выходят, распахивая большие полупрозрачные двери. Шуршат колесики ярких чемоданов, натягиваются мои нервы. Я замечаю Осборна в первую же секунду. У него нет яркого чемодана, только дорожный рюкзак на плече. Чарли устало ведет взглядом по линии встречающих и замедляет шаг, увидев меня. А я стою и не могу ни улыбнуться, ни помахать рукой.
На нем – серая футболка с длинными синими рукавами, но они подкатаны до локтя сейчас, и я мечтаю провести губами от запястий до исколотых вен, где после капельниц остались кровоподтеки.
Чарли потрясающий. Он цепляет и уже не отпускает. И дело не в небрежной уверенной походке, и даже не в тесных рваных черных джинсах. Дело в его взгляде, под которым я перестаю дышать.
На него обращают внимание девчонки, которые стоят рядом со мной, и одна узнает его:
– Эй, это же тот красавчик из новостей.
А у меня нет сил, чтобы отвести взгляд и сказать, что он не только из новостей, но из моих снов.
Чарли подходит ко мне, берет второй наушник, который болтался в районе моей груди, и вставляет себе в ухо, чтобы услышать:
Мне страшно,
Я никогда не падала так глубоко,
Как в океан твоих глаз.
Мы стоим друг напротив друга, и это кажется единственно правильным в жизни.
«Как ты?» – спрашиваю жестами.
«Сейчас – лучше всех».
Он берет мою руку и прикладывает ладонью к своей щеке. Переплетает наши пальцы, и мы идем на выход, чтобы поймать такси до Ардроссана: Чарли планировал улететь на вертолете в Ламлаш, но я предложила небольшое путешествие.
Осборн настолько бережно со мной обращается, будто я хрустальная, и до меня доходит, что он тоже до сих пор напуган. Наверное, винит себя во всем. Раньше винил Джейсона, но тот уже кремирован и развеян над водами Гудзона. Придется привыкать, что Чарли будет очень строгим к себе, он ведь – глава семьи, отец для своей тринадцатилетней сестры. Он теперь не просто буйный мальчик с длинным списком правонарушений, а тот, о ком говорят тысячи людей, жалеют его, восхищаются, порицают. Он – наследник Осборнов, который в сентябре начнет работать на знаменитой киностудии, где когда-то снималась его знаменитая мать. Ему не могут не отдать опеку над Линой. Это лишь вопрос бюрократии, и Чарли тоже это понимает, и поэтому из его взгляда ушла колючая напряженность, словно он в любую минуту ожидает нового удара. Вместо этого в его светлых глазах – острая вина передо мной. Хотя он не виноват, что мир несправедлив. Не виноват, что я когда-то попросила его о помощи, что полюбила его, а теперь не знаю, как жить дальше.
Чарли слегка примятый и уставший. Я не задаю ему вопросов, чтобы не заставлять разговаривать, и в такси он спит, притянув меня к себе; мы слушаем музыку, разделив наушники. У него и свои есть, но мои, видимо, принципиально лучше. При всем при этом Чарли так и не поцеловал меня, даже не пытался.
И я сразу вспоминаю о Трише Вудс, чтоб ее…
Кэт с утра пораньше сбросила фотки из инстаграма, на которых Чарли с этой дивой на похоронах Джейсона. Я сказала Кошке, что она спятила, это же похороны, но та резонно заметила, что Триша не выглядела несчастной. Она выглядела… сытой. И Чарли тоже сейчас кажется вполне сытым, и меня это раздражает.
Мама иногда повторяет, что любовь не панацея от измен. Мол, можно любить родниковую воду, но в случае невыносимой жажды и из грязной лужи хлебнуть, почему нет.
