Текст книги "Расскажи мне сказку на ночь, детка (СИ)"

Автор книги: Ава Абель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Алистер спохватывается, что с большей теплотой обсуждает кулон, чем человека, и добавляет:

– Мне жаль Трейси. Правда. Но это был ее выбор.

– Она не понимала, что именно выбрала. Она… – Горло сводит от судороги, и я жмурюсь. – Можно ведь не трогать чистоту, не топтать, даже если она потерялась в заблуждениях.

– Можно, – охотно соглашается Алистер, – но тогда мне будет скучно жить.

Он стирает слезы с моей щеки с любопытством патологоанатома и оставляет меня наедине со страшной правдой, которую я все еще не могу осознать до конца. Как в тумане иду за дворецким по бескрайним коридорам, стремясь оказаться на свежем воздухе.

Машина инспектора запаркована у подъезда, но, сделав к ней шаг, я слышу глухой звук и оглядываюсь, вскидывая голову: Лина стучит книжкой по кованой раме балкона на втором этаже, привлекая мое внимание.

«Забери меня», – показывает она мне, и до меня с опозданием доходит, что она притворялась за столом, зная, что дядя поймет нашу молчаливую беседу. В глазах девочки – бездна отчаяния и тоски, и мне хочется выкрасть Лину прямо сейчас, чтобы согреть и утешить.

«Обещаю», – отвечаю ей, расстроенная донельзя, и сажусь в машину, где дремлет инспектор.

На обратном пути он не задает мне вопросов, за что я ему крайне благодарна, но в памяти вместо радио звучат жестокие слова Алистера: «Можно... Но тогда мне будет скучно жить».

Я очень хотела понять, почему покончила с собой Трейси. Теперь я знаю. И мне предстоит сообщить причину преподобному Мартину, чтобы он перестал винить себя. Но я не представляю, как можно такое рассказать и стоит ли вообще упоминать о клубе. Что хуже: оставить человека в терзаниях неизвестности – или посвятить в кошмарную правду?

И кто все-таки потерял кулон? Наверное, Трейси. Или Джейсон.

Я тоже кое-что потеряла: спокойный сон. Думаю, что, как и Чарли, буду страдать от бессонницы до конца своих дней.

Чарли… Мысль о нем придает мне сил. Он мог стать вторым Алистером, но выбрал борьбу за свет внутри себя. Только это и помогает мне сохранить веру в человечество в этот теплый, цветущий мартовский вечер.

«Видела Лину, она похожа на ангела, как и ты. Она любит тебя», – отправляю сообщение, дублируя в инстаграм. Но ответа не получаю.

Глава 27

Утро. На улице, вроде бы, весна. Март, кажется. Мне все равно, какое сегодня число и что произошло в мире. Я должна поговорить с преподобным Мартином, иначе сойду с ума от терзаний.

Мы завтракаем всей семьей в полном молчании, потому что Итон не разговаривает с родителями, а они не разговаривают между собой, чтобы не злить Итона.

Папа ест сэндвич с яйцом и семгой, и аромат горячей еды навевает тоску по душевному теплу, которого мне катастрофически не хватает сейчас. Господи, как пережить этот день?

– Ри, не сутулься, – шепотом просит мама, поглядывая на Итона, и я собираюсь ответить, что меня гравитация к земле гнет. Те законы, о которых говорил Алистер, шарахнули по сознанию самурайским мечом, не могу собрать себя в кучу. Увы, ответить я не успеваю, потому что в дверь звонят: курьер с утра пораньше доставил огромный, вернее, О-О-огромный букет голубых орхидей.

– Ничего себе! – восклицает мама. – Это для кого?

– Для мисс О’Нил, – уточняет в бланке курьер, предлагая поставить электронную подпись.

– Скоро я снова стану мисс, так что… – кокетливо говорит мама, подмигивая мне, и вытаскивает из букета записку. Я тащу орхидеи на кухню, а мама идет следом и бормочет:

– Ничего не поняла. Это все-таки тебе, наверное.

Оставляю клумбу на столе и сдуваю прядь волос со щеки, прежде чем взять записку. Читаю матовую карточку, заполненную по заказу, и тоже ничего не понимаю.

«С надеждой, что ты скажешь мне «да».

– Может, это от Чарли? – воодушевляется мама. – Он сделал тебе предложение?!

Статус наследника Джессики Милборн вознес Осборна в ряды небожителей в глазах мамы. Она его обожает.

– Нет, что ты. Мы и на нормальное свидание еще не сходили, какое предложение!

Верчу записку, но имени нет.

Что ж, пойдем от обратного: кому я сказала «нет» в последнее время?

Дэнни Веймар. Но он не задал мне конкретного вопроса в последнюю встречу, чтобы написать настолько абстрактное и пафосное послание. Да и стоимость букета колоссальная, Дэнни не показался мне расточительным показушником.

Также я отказа Стивену Ханту, но он бы в жизни не прислал мне цветы. Скорее, колбу яда с инструкцией.

Инспектору Доннавану я отказала, когда он предложил накормить меня в «Макдональдсе» по дороге из Эдинбурга вчера.

Вчера…

О боже, боже, о господи!

Взвизгнув, я отпрыгиваю от стола.

!!!

Алистер!

Он спросил: ты бы согласилась подписать контракт? А я сказала: никогда в жизни, чтоб вы сдохли! Ну или что-то повежливее.

Я в ужасе смотрю на прекрасный букет орхидей, и мне плохо.

– Что такое, Ри? – удивляется мама, глядя на меня, как на припадочную.

– Это же кошмар! Конец света.

Сбрасываю цветы на пол и на глазах у обалдевшей семьи начинаю по ним топтаться, будто хищные орхидеи могут покусать. Хватаю силиконовую доску для нарезки овощей и хлопаю ею по букету, бесчинствуя. Пожалуй, это худший акт вандализма по отношению к живой природе, который я устраивала.

– Милая, я понимаю, что о вкусах не спорят, но цветы красивые, – расстроенно говорит мама. – В любом случае, прекрати. Если там и было что живое, ты все убила.

– Не люблю орхидеи, – вру, одергивая края блузки. – На пришельцев похожи.

– Отдохнула бы ты немного, – советует мама. – Совсем уже со своим космосом и эволюцией мозги набекрень.

Я ловко отбираю у папы последний кусок семги, чтобы снизить себе кортизол, и кривлюсь, потому что папа солью и острым перцем рыбу обсыпал.

– Спасибо, что напомнила, мам! Я планшет с игрой забыла взять, – безумно улыбаюсь и ухожу, оставляя на кухне кладбище голубых орхидей.

В колледже весь день сердце колет. Не помогли мне ни голубика, ни семга, ни пробежки. Кажется, мистер Хопкинс поднаврал о методах борьбы со стрессом.

– Майкла вчера перевезли в наш госпиталь, – сообщает мне Мэнди.

– Отлично. Заеду к нему, – радуюсь, потому что можно оттянуть визит к преподобному Мартину.

– Лично я пока не готова. Может, в другой раз, – извиняется Аманда, и глажу ее по голове, когда подруга ластится ко мне, как котенок.

– Ты молодец, Мэнди, что пытаешься его простить.

– Именно что пытаюсь. Тяжело дается. Как вспомню, что он наставил на тебя пистолет… Худшее мгновение моей жизни. – У нее выступают слезы на глазах, и она закрывает лицо короткими светлыми прядями, пряча эмоции.

– Все хорошо, Мэнди, это давно позади.

– Я знаю, знаю…

Перед началом последнего занятия, по математике, Кэт с разворота открывает дверь в аудиторию и сует мне под нос айфон: там заставка с изображением Джерри.

– Ой, – говорит фурия, – погоди, не то.

Попытка номер два, и передо мной – инстаграм смутно знакомой гламурной девчонки. Она сидит на коленях у Чарли, целуя его. Фотка опубликована сегодняшним числом.

– А Осборн времени даром не теряет! – возмущается Кэт.

– Это старый снимок, наверное.

– О да, три часа назад сделан. Очень старый, – ехидничает Кошка. Не дает ей покоя Осборн, ох не дает.

– Кто это вообще? Как ты нашла этот галимый фотошоп? – возмущается Мэнди.

– По хэштегу. Чарли давно не обновляет страницу, зато по тэгу с его именем можно найти массу любопытного. В Нью-Йорке сейчас девять утра. Эта шлюшка опубликовала снимок три часа назад, в пять утра! О чем это говорит?

Кэт с наездом упирает руки в бока и смотрит на меня большими глазами, словно я во всем виновата. Так и не дождавшись от меня ответа, она пренебрежительно цедит:

– Чарли всю ночь на вечеринке тусовался. Что это такое?! Да еще с Тришей Вудс сосется.

– Она скорее всего просто подловила кадр, – отмахиваюсь, мысленно держась за сердце. Пить охота, кости ломит. Мне по ощущениям лет сто двадцать.

– Ри, ты слепая?! – со смешком истерит Кэт. – Он дома, в своей тусовке. Он… ты не понимаешь, что ли?! Чарли изменяет тебе!

– Ой, брось. Откуда такие выводы, – успокаиваю подругу, и та, ошарашенная моим тугодумием, снова тычет в экран. Но мне на помощь приходит Мэнди:

– Ему, скорее всего, устроили вечеринку по поводу возвращения, чтобы поддержать. Помнишь, мы тоже собирались, но не успели?

Кэт взирает на нас с жалостью, барабаня острыми коготками по айфону, а потом разворачивается и гордо уходит. Это у нас математика, а у нее – театральное искусство сейчас.

– Уф-ф, зацепило ее, однако, – шепчет Аманда. – Скажи честно, ты его правда не ревнуешь?

– Ревную, конечно. Хотя уверена, что он мне не изменяет, тем более напоказ непонятно с кем. Ему заняться нечем, по-твоему? Он ведь только вчера в Нью-Йорк прилетел.

Но разговоры о Чарли пробудили во мне любопытство, и всю математику я шпионю за собственным парнем в инстаграме. По хэштегам и правда быстро нашлись свежие фотки. «Вечеринка старых друзей», – подписано безобразие в профиле Триши Вудс. Приглядываюсь к чертам лица – и узнаю: это же актриса с канала «Дисней»! По ней Итон фанатеет.

Мстительно щурясь, сверлю взглядом преподавателя, и тот с опаской поправляет галстук, отвечая мне таким же прищуром, полным подозрения.

Не об этой ли девчонке упоминала Феррари? Начинающая звезда Голливуда, которая позволила Осборну много плохих вещей на камеру?

Я даже усмехаюсь от чужой бесхребетности. Чарли едва этой диве карьеру не угробил, а она ему вечеринки закатывает!

Но кто я такая, чтобы говорить о хребтах. Мой давно истончал. Кальция не хватает, гордости и смелости. Что бы такое съесть, чтобы развить в себе эти полезные для девушки Осборна качества?

«Для начала отключи интернет», – подсказывает здравый смысл, и я силой воли убираю смартфон в карман брюк. Толку мне следить за жизнью Чарли в Сети? Это бесполезно. Сомнений прибавится, а правды – ноль. Пускай Кэт истерит на пустом месте, а я просто буду верить в Чарли. В нас.

Не вытерпев, снова достаю смартфон и быстро печатаю смс-ку, закусив губу:

«Перестань целоваться со своими бывшими, а то Кошка-Кэт извелась от ревности. Иду сегодня к Майклу, пожелай мне удачи. Люблю, скучаю. Рианна Ламлашская».

Дублирую сообщение в инстаграм Чарли, а заодно пересылаю мысленно, энергетическим импульсом: вдруг дойдет.

От этих простых действий становится легче. Я уже готова сосредоточиться и слушать преподавателя, когда телефон вибрирует, и я с надеждой хватаю его.

Феррари Джонс.

«В подтверждение нашего разговора». И ссылка.

Заинтригованная, перехожу по ссылке и давлюсь воздухом на первых же секундах, потому что там показывают порно с участием моего парня. Чарли просто невменяемый. Оу-оу-оу!.. у меня нет слов, как и у Триши, которая скоро потеряет сознание. Хорошо, звук отключен по умолчанию, иначе моя душа не выдержала бы.

Чарли ничего плохого мне не сделал. На видео он ведет себя, как животное, не со мной. Но плохо мне.

У меня занимает целую вечность, чтобы сообразить, что это старое видео, январское, а не новое. Раньше у Чарли волосы были покороче, он не стригся после приезда в Ламлаш.

– Рианна, телефон – мне на стол, – гремит математик, и я вздрагиваю от неожиданности.

Слава богу. Заберите у меня телефон и не возвращайте никогда.

А еще сообщите, пожалуйста, Чарли Осборну, что его лучшая подруга – стерва.

В госпитале я гуляю мимо ресепшена минут десять. От страха не чувствую ног. Потом еще минут десять упрекаю себя за такую издевательскую метафору. Майкл – вот кто не чувствует ног, а я всего лишь бессовестная трусиха. В груди резонирует волнение, будто вода в стакане дрожит во время землетрясения.

– Ри! Спасибо, что пришла, – окликает меня сержант Салливан, и я быстро направляюсь к нему, теребя шлейки на рюкзаке.

Отец Майкла сжимает мои руки, отогревая холодные ладони.

– Я не могу, – признаюсь, но сержант… то есть, он ведь не сержант, а просто мистер Салливан теперь. В общем, мистер Салливан тяжело вздыхает и просит:

– Хотя бы на минуту зайди. Он не один сейчас, так что вам будет легче.

– Хорошо, да… Да, вы правы.

Мистер Салливан доводит меня до палаты – и останавливается, вынуждая делать последние шаги в одиночку. А я себя уговариваю: оно ведь и не плохо, что я боюсь. Это говорит о том, что мне не все равно. Главное идти через страх, через муторное пограничное состояние и отталкивающий запах госпиталя.

Я делаю последний шаг – и застываю в проходе. Другие пациенты отгородились шторами, но «ячейка» Майкла открыта. Кто-то сидит рядом с его кроватью, но мне пока не видно, а самого Салливана зато могу рассмотреть в подробностях, потому что спинка кровати поднята.

Майкл исхудал, лицо осунулось, темные круги под глазами. Он постарел, будто мы с ним жили в разных временных измерениях.

Увидев меня, он резко замолкает. Мы смотрим друг на друга, и мир начинает вертеться, отсчитывая дни, чтобы вернуть нас в тихий вечер, который мы разорвали громом выстрелов. Мне кажется, мы даже вздрагиваем сейчас одновременно, ощущая металлическое касание прошлого.

– Привет, – первым здоровается Майкл, и я киваю, потому что трудно говорить. Подхожу ближе и упираюсь взглядом в Дэнни Веймара: он сидит в углу «ячейки», устроив локоть на панели измерителя жизненных показателей.

– Привет, – растерянно вторит Дэнни, выпрямляясь и поднимаясь со стула.

Я и ему киваю.

– Как ты, Майкл? – сипло спрашиваю, пытаясь оторвать шлейку от рюкзака.

– Хорошо. Спасибо, что пришла, – умоляюще и одновременно благодарно произносит он.

– Ладно, мне пора, – тактично перебивает нас Дэнни, явно испытывая неловкость. – Ри, можно тебя на минуту?

Мы отходим на пару шагов, и я с трудом отвожу взгляд от подножия кровати.

– Я хотел извиниться… за прошлый раз. Прости, что полез не в свое дело.

– Ничего. Ты ведь хотел как лучше, – коротко улыбаюсь, снова глядя в сторону Майкла.

– Так и есть. Но оказалось, что Осборн не такое исчадие ада, как я думал.

– Правда?

– По крайней мере, на это есть надежда.

– И что тебя заставило изменить мнение?

– Инспектор Доннаван. Он мне звонил вчера, я как раз на утренний паром садился в Ардроссане, урвал время, чтобы приехать на пару дней, Майкла навестить… В общем, инспектор поддерживает Осборна, и… – Дэнни покаянно вздыхает: – И я решил, что погорячился. Просто ты мне очень нравишься, Ри.

– Дэнни, я здесь, чтобы посмотреть в глаза парню, которому прострелила позвоночник. Еще минута, и я от напряжения потеряю сознание. Ты выбрал очень неподходящий момент для признаний.

Но вместо того, чтобы смутиться и уйти, Дэнни зовет медсестру.

На смене – Натали, и она приносит мне стакан воды.

– Девочка моя, ты какая-то бледная.

– Меня тошнит, – признаюсь, приглаживая трясущимися руками волосы, и она странно на меня смотрит, а потом бросает на Дэнни полный осуждения взгляд.

– Твоих рук дело? – обвинительно говорит она, и Веймар изумленно вскидывает черные брови, мол, я тут ни сном ни духом.

– О чем ты, Натали? Я просто переволновалась из-за Майкла, – шепчу, но медсестра, недовольная моим ответом, уходит, обещая быстро вернуться.

– Хочешь, я останусь? – беспокоится Дэнни, но я ощущаю такую слабость, что любой раздражитель делает только хуже, поэтому отрицательно качаю головой. – Тогда я позвоню вечером, узнать о самочувствии.

– Хорошо, – сдаюсь, лишь бы он ушел.

Кое-как доползаю до кровати Майкла и сажусь на стул, глубоко дыша.

– Хреново выглядишь, Ри, – подкалывает меня Салливан.

– Взаимно.

Он издает смешок и молчит, разглядывая свои исколотые капельницами руки.

– Я очень боялся этого момента – когда придется посмотреть тебе в глаза, – говорит он сухим, надтреснутым голосом, и я машинально тянусь рукой к его руке, переплетая наши пальцы.

– Ну что ты, Майкл. Я не осуждаю тебя. Ты не решился попросить о помощи и жил в постоянном кошмаре. Я знаю, ты не хотел… ты не хотел. – На глаза наворачиваются слезы, в сотый раз за последние недели, словно во мне установили слезоточивый кран. – Чарли тоже тебя не винит. Он бы сам тебе сказал, но вернулся в Штаты.

Майкл облегченно прикрывает глаза, а спустя долгие секунды молчания произносит тихое:

– Спасибо.

– Как ты себя чувствуешь? Тебя все еще… ломает без дозы?

– Без понятия. Вместо крови у меня в венах глюкоза и обезболивающие, я вообще мало что чувствую.

– Прости меня, Майкл…

Он сильнее сжимает мои пальцы, а в глазах тоже слезы стоят.

– Дожился. Собираюсь плакать глюкозой из-за девушки, которая мне даже не нравится.

Мы вместе хрипло смеемся над этой глупой шуткой, и Майкл добавляет:

– Мне не за что тебя извинять, Ри. Если честно, жаль, что ты меня не убила.

Я ужасаюсь этим словам, хоть и ожидала, что у Майкла могла начаться депрессия, но нашу уединенную беседу прерывает Натали. Она вручает мне стакан с шипящей на дне таблеткой и буднично спрашивает у меня:

– Когда у тебя был последний секс, деточка?

Если бы я могла провалиться сквозь землю, то лежала бы в подземном источнике сейчас.

– Натали, ты что?! Это слишком личное, да и вообще… какая разница? Очень непрофессионально с твоей стороны задавать подобные вопросы при посторонних.

– Майки не посторонний, – искренне не понимает Натали и настаивает: – Ну так когда?

– Эм-м…

Неделю назад, но Чарли снится мне каждую ночь, когда удается уснуть. Это считается?

– Дней семь назад, – преодолевая стыд, шепчу медсестре, а Майкл, приободрившись, возмущается:

– Говори громче, Ри, мне не слышно.

Я краснею и начинаю паниковать, вспомнив, какую активную сексуальную жизнь вел Чарли до встречи со мной.

– Натали, ты думаешь, я могла что-то подхватить?

– Натали, ты намекаешь, что Ри беременна? – задает куда более шокирующий вопрос Майкл, и у меня сердце падает в желудок куском свинца: бумммм! С эхом, которое в ушах стоит.

– Мы предохранялись, – машинально отвечаю и закрываю рот ладонью от осознания: – О нет… Забыли. Но… Он не это самое… ты понимаешь, о чем я, Натали?

– Не кончил в тебя, – не жалея мою гордость, подтверждает она.

О боже. Я прячу горящее лицо в ладонях. Пожалуйста, вселенная, скажи мне, что я не беременна. Меня снова кренит на бок, и я умоляюще вопрошаю:

– Разве можно определить срок всего через неделю?! Ты, наверное, ошибаешься. Этого просто не может быть!

– Дней пять желательно еще подождать для точного результата, сейчас тест скорее всего будет ложноотрицательным, – соглашается Натали. – Но у каждого свой организм. Кого через неделю тошнит, кого через месяц, а некоторым везет, вообще без интоксикации обходится.

– Тише, Натали, – хныкаю, зашторивая нас, чтобы отрезать от реальности. – Я не беременна, это все стресс. Ты бы видела, сколько я съела голубики, а толку нет.

– Конечно, нет. Беременную голубика не спасет, – бормочет медсестра, и я готова волосы на голове рвать. Ка-а-ак?! Как такое могло случиться со мной?!

– Это был наш первый раз, – выкладываю весомый аргумент.

– Да, но первый раз был не с Картером, а с Чарли Осборном, с этим паршивцем, – отбивает мой довод Натали.

– С чего ты взяла, что с Чарли? Ты ведь сразу думала, что Дэнни виноват, – огрызаюсь.

– Ой, ну я пошутила над Веймаром. Не только же вам надо мной издеваться, – пожимает слегка горбатыми плечами Натали. На ее морщинистом лице с подкрашенными ресницами – ни грамма раскаяния. Она проверяет давление Майкла, приглаживает ему челку, как маленькому, и снова смотрит на меня: – Сразу было ясно, что у вас с Чарли все серьезно, у таких, как вы, обычно на гормонах и случаются залеты... Что же я, не помню, как он капельницу из катетера выдернул, чтобы к окну подойти, когда вы с ним молчали каждый день. Не хотел, чтобы ты его с капельницей видела и переживала… Хороший он мальчик, хоть и негодник.

– Я не беременна, – повторяю с тихим отчаянием, глядя на Майкла. – Я просто перенервничала.

– Не знаю, что там и как, – веселится Салливан, – но эти полчаса – лучшие за последний месяц. Если будет мальчик, назовите Майкл.

– Обойдешься, – благородно негодую, вскинув подбородок. – Назову его Стивен всем на зло, – и показываю довольному Салливану язык.

Пока ползу на стоянку, представляю масштабы катастрофы.

Если я беременна… если Осборна все-таки посадят в тюрьму… я буду матерью-одиночкой, а не перспективным ученым. Ребенку придется врать, что папа – астронавт.

– Простите, с вами все в порядке? – доносится до меня чужой взволнованный голос. Поднимаю глаза: передо мной стоит незнакомый мужчина.

– Да. А что?

– Вы за живот держитесь.

И точно. Руки сложила поверх школьной блузки, будто в меня ножом пырнули.

– Все хорошо, – уверяю незнакомца и сажусь в родной «биттл».

А в голове светится табличка: «Рианна О’Нил. Дура. Мать-одиночка. Сожительница заключенного, обвиненного в убийстве собственного отца».

Класс. «Знаешь, Чарли, чего-то мы с тобой не доглядели».

Нет, не то, чтобы я не люблю детей. Итона я очень люблю, когда-то я ему даже подгузники меняла. Но о своих детях никогда не думала. Вообще. Я холодею от одной только мысли, что могла залететь. Сама идея кажется настолько чужеродной, будто не из этой вселенной.

Да это полный бред!!! Я не беременна! Меня от стресса тошнит. Зачем мне ребенок? Нам с Чарли вполне достаточно общей игры.

Но, несмотря на ужас ситуации, волнами накатывает теплая, искристая радость сущности, которой наплевать и на здравый смысл, и на мои планы. Сущность отплясывает сальсу. Предательская улыбка наползает на лицо, и я грубо стираю ее ладонью.

К тому моменту, когда я паркуюсь у церкви, внутри танцуют сальсу все: единороги, призраки орхидей… и почему-то дядя Эндрю. Он отплясывает в обнимку со своей секси-невестой и кричит мне: «И ты еще учила меня жить! Посмотри, где теперь я – и где ты? МуахахАХАХаха!»

В этот момент я ненавижу Чарли. Еще пять дней ждать, чтобы тест дал надежный результат. Я же с ума сойду, а поделиться не с кем. Не пугать же маму и Аманду.

– Господи, скажи, что я не беременна.

Но он молчит. А может, я его не слышу, потому что в голове гудит. А может бог вообще о нашем существовании не знает. А может, его и вовсе нет вне нашей фантазии. Мы его придумали. Мы одни, обреченные выживать на этой бренной планете.

В таком разбитом, отрешенном состоянии я и вхожу в церковь. Преподобный Мартин стоит у серой каменной стены, под витражным окном, и мягкий приглушенный свет ложится разноцветными бликами на его задумчивое продолговатое лицо. Зеленые глаза кажутся золотыми.

– Рианна, могу я тебе помочь? – спрашивает он, заметив меня.

Да, мне бы успокоительного. Но я лишь указываю на скамью, предлагая побеседовать. Мы садимся на краю, поближе к витражу, потому что я очень люблю разноцветные стеклышки.

Не представляя, с чего начать разговор, достаю планшет из рюкзака, чтобы показать Мартину игру. Он знает о проекте, я рассказывала. Но сейчас это не только слова, а практический результат, и я вручаю его пастору на проверку.

– В меню выберите раздел и подраздел, и начнется квест. Это пока пробник, очень упрощенный.

Преподобный Мартин улыбается и начинает играть, а я запрокидываю голову, прислоняясь затылком к скругленной деревянной грани спинки, и изучаю высокие своды.

– Ты сама не своя сегодня, – не отрываясь от экрана, говорит он.

– Устала.

Мартин тоже уставший, мешки под глазами. Он, как робот, не думая нажимает виртуальные кнопки, делая выбор. Я бы попросила его не торопиться, но это ведь всего лишь игра. Какая разница.

Я улетаю в мыслях к Чарли, представляю, как мы бредем вдоль побережья в Калифорнии, держась за руки, и спорим о том, что важнее – сходить в кино или на лекцию.

Не знаю, как долго мы с Мартином сидим в молчании, но света в окне уже меньше, солнце перекатилось на запад. Немного зябко. Из задумчивости меня выводит голос Аманды, записанный с шумом, для прикола:

«Упс, вы деградируете со скоростью высыхания лака».

Да не может быть. Я забираю планшет – и точно: результат – двадцать осборнов из ста. Маловато для пастора. Что же он за подраздел выбрал? Я листаю и вдруг замираю: «Месть». Тяжело сглатываю и поднимаю глаза на преподобного Мартина.

– Месть? Взяли бы что попроще… Зачем месть?

А в горле у меня першит. Сердце заходится в смутном подозрении.

– Потому что по-другому зло останется безнаказанным. Если человек не испытывает угрызений совести и легко отметает собственную вину за преступление, разве не должны мы позаботиться о справедливости?

– Двадцать осборнов из ста – это маловато, Мартин, – выговариваю с трудом, ощущая, как острая правда вплетается прямо в душу, причиняя боль.

– Для меня – достаточно, – безразлично отвечает пастор, а у меня в висках стучит девиз клуба: «Я отменяю свою вину».

– Вы знали о Трейси, – говорю шепотом, навзрыд, но эхо еще долго заполняет стены.

Он вскидывает прямые брови, удивляясь:

– Знал о чем?

– Мартин, мне известно о клубе. Я пришла, чтобы рассказать вам.

Он не начинает спорить или отрицать. Смотрит в окно и с грустью усмехается:

– Я молился, чтобы за мной пришли. Ждал. Не думал, что это будешь ты, Рианна… Но я рад, что это ты.

Хотела бы я стать волшебницей и простым заклинанием обнулить настоящее, но слов подобрать не могу, да и не подействуют.

– Как вы узнали? – спрашиваю, впервые за последние недели оценивая взглядом, насколько тощим стал преподобный Мартин под рясой.

Он достает из кармана аккуратно сложенную записку. Я не хочу читать, боюсь того, что увижу, но жажда знать правду побеждает, и я разворачиваю страницу.

«Прости меня, папа. Я мечтала о любви, но не получилось. Мечтала уехать навсегда – и вот получилось. Я сама согласилась на это, меня никто не принуждал. Но, боже, если бы я только знала, что они сделают со мной – мистер Осборн и другие.

Мистер Осборн сказал, что зря не пригласил Чарли. Что хотел бы посмотреть, кого тот убьет на этот раз… Я молилась, чтобы неизвестный Чарли пришел и убил меня. Но никто не пришел.

Раньше мне казалось, что моя жизнь пустая, но я тогда не понимала, что такое настоящая пустота. С ней невозможно жить. Я не стала бы тебе рассказывать обо всем этом, но ты ведь будешь обвинять себя, как обычно. Не надо. Ты не виноват, что я так и не смогла научиться плавать. Я люблю тебя».

– Она оставила эту записку и кулон. Я даже не видел мою девочку, когда она приходила, настолько тихо она зашла в дом. Если бы я только проснулся, если бы я ее остановил… – Мартин опирается ладонями о грань скамьи впереди нас и в отчаянии спрашивает: – Что бы ты сделала на моем месте, Ри?

Записка подрагивает в моей руке, а я облизываю сухие губы, прежде чем сказать:

– Для начала нашла бы виновного.

Он непонимающе смотрит на меня.

– Мартин, вы убили не того человека. Трейси имела в виду не Джейсона Осборна. Джейсон только привез ее домой. Он был в Штатах те две недели.

С лица преподобного Мартина сходят краски и остатки эмоций. Наши сердца стучат так громко, что сливаются с гулкими шагами. Я не способна даже обернуться в этот момент, чтобы увидеть гостя.

– Добрый вечер, отче, – раздается голос инспектора Доннавана, и эхо летит по старой церкви, которая всегда была для меня прибежищем, если случалась меланхолия. А теперь прибежище стало источником боли. Преподобный Мартин уничтожил себя. А ради чего? Разве вернешь этим Трейси?

– Инспектор, – здоровается пастор. – Рианна опередила вас. Я уже исповедовался.

Его голос такой спокойный, что я начинаю паниковать: хоть бы он не последовал за дочкой, поддавшись мраку обреченной случайности.

– Мартин, вы не имеете права умирать. Чарли может сесть в тюрьму за то, чего не совершал. Где же здесь справедливость, которую вы так искали?

– Он знал о том, что творила его семья, но ничего не сделал, так что он тоже виноват, – осуждает пастор, но я возражаю:

– Чарли спас девушку, такую же, как Трейси, два года назад. Он спас Майкла и Аманду. Он всю жизнь мечтал убить Джейсона, но не смог. В моей игре он получил бы сто осборнов и ста. Я люблю его. У нас будет ребенок.

В зеленых глазах преподобного Мартина фотонами вечернего света мелькает осознание, рассеивая туман, и пастор едва заметно тепло улыбается, впервые за последние недели.

– И какой прок, что ты слушала мои нравоучения? – упрекает он. – Джерри в конце зимы раздавал бесплатные презервативы, хоть бы взяла.

Инспектор звякает наручниками, но не надевает их на Мартина.

– Отче, я предлагаю вам написать чистосердечное признание, пока американцы не раздули скандал до космических масштабов. Суд учтет ваши былые заслуги. – Инспектор поворачивает голову в мою сторону и поясняет: – Преподобный Мартин – военный врач в прошлом. К тому же задеты интересы закрытого сообщества, частью которого был Джейсон Осборн. Они не захотят огласки, и ваше дело спустят на тормозах, я уверен. Убийство представят несчастным случаем, а вас отправят в миссию лет на двадцать. Вы начнете новую жизнь.

– Я уже начинал однажды. Больше не смогу, да и не хочу.

Мне бы закричать, чтобы он услышал, но выходит лишь тоскливое признание:

– Сделайте это не ради себя, а ради тех, кто вас любил и любит. Вы всегда говорили, что каждый человек заслуживает столько шансов, сколько способна выдержать его душа. Так неужели в вас ни осталось души? Судя по игре, пятая часть еще живая.

– У тебя хорошая игра, Ри, – соглашается преподобный Мартин, и в голосе звучит желанное сомнение. Сомнения иногда – добрый знак, особенно если они исходят от человека, который уже поставил на себе крест.

К счастью, в этот вечер сомнения победили. В полицейском участке преподобный Мартин написал чистосердечное признание. О том, что его дочь стала сексуальной жертвой закрытого общества, участником которого был Джейсон Осборн. О том, что отец отомстил за дочь.

Пастор следил за Джейсоном, когда тот приезжал навестить сына, и готовился наказать. Он заранее подготовил химикаты, чтобы усыпить Чарли, но действовать все равно пришлось наобум, ибо Джейсон приехал в Ламлаш гораздо раньше, чем планировалось, и возвращаться на остров снова не собирался.

Пастор пришел в дом со стороны холмов, через заднюю дверь, имея при себе копию ключа. Джейсон был на кухне, и пастор первым делом поднялся к Чарли. Тот сидел у окна и что-то рисовал. Преподобный Мартин бывал в «горячих точках» во времена врачевательства и умел мгновенно лишить человека сознания. Он усыпил Чарли и спустился вниз. Вошел на кухню, и началась ссора. Джейсон говорил, что пастор никогда не докажет связь между Трейси и семейством Осборнов, и Мартин выхватил нож – набор стоял на кухне в одном и том же месте постоянно. Драки не было: Джейсон оторопел. Все закончилось очень быстро. Мартин стер отпечатки и собрался уйти тем же путем, каким попал в дом, но в гостиной едва не столкнулся с Чарли. Химикаты были старые, подействовали не до конца. Чарли не заметил пастора, и тот исчез из дома. А через два часа инспектор Доннаван уже стоял у двери.