Текст книги "Виновник завтрашнего дня (СИ)"
Автор книги: Арина Александер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)
– Вас. Это. Не. Касается, – отчеканила, подавшись вперёд.
– Ошибаешься. Ещё как касается. Есть такое понятие, как неприкосновенность, – произнес холодно, вынуждая меня обреченно прикрыть глаза. – Гончаров прекрасно знал о ней. Милая, – смягчил тон, приблизившись, и поддел пальцами мой подбородок. Я шмыгнула носом, борясь с подступившими слезами. Может, ещё не всё потеряно и я смогу вразумить его. Не зря же Лёшка говорил, что Скибинский не желает мне зла. – Скажи, он… может… Чёрт! – выругался, отступив назад. – Я ни за что не поверю, что ты могла с ним…
– Что?! – шарахнулась в сторону, едва не упав, чувствуя, как по спине побежала ледяная дрожь. Похоже, моя попытка достучаться, с треском провалилась. Стало страшно. Скибинский не просто дедуля, тщательно следовавший установленным правилам, он ещё и занимал высокий пост в определенных кругах. У такого если западет планка – всё, сушите вёсла. Уничтожит одним махом. – Вы… – это какой-то сюр. Разбудите меня, потому что более ужасного кошмара я ещё не видела. – Да я люблю его, слышите! Я знаю его четырнадцать лет. Выслушайте меня, пожалуйста, всё не так…
Меня перебили.
– Какая любовь? – вскинул руки вверх Павел Олегович, а потом резко опустил вниз, ударив себя по бедрам. – Я тебя умоляю! Я Гончарова взял к себе не для того, чтобы он спал с тобой! Он убийца, Влада. УБИЙЦА. Не спорю, он профессионал и ему нет равных не только в стрельбе, но у него нет ничего святого за спиной. НИЧЕГО! Понимаешь? Нет? Это нихрена не романтика. Это жестокая реальность. А ты, – ткнул в меня скрюченным пальцем, – ещё и себя ставишь под удар.
Моя выдержка пошатнулась. Отчаянье рвалось наружу, потопив крошечную надежду на понимание. Мне всё равно, кто он. Я не строила воздушных замков, не лелеяла надежду на счастливое будущее. Я даже мечтать боялась. Жила одним днем. А по-другому никак. Называйте это как хотите: помешательством, болезнью, бредом, любовью, но я без него не смогу.
– Да? А как же жизнь в вашем окружении, а? К чему тогда вся эта охрана? – кивнула на марширующие вдоль забора тела. – Вы не ставите свою семью под удар? А как же Максим, м? За что убили его?
Скибинский пошатнулся. Побледнел. Знаю, я тоже ударила по самому больному, но в тот момент мне было плевать на его слабое сердце. Я всеми силами отстаивала свое право на счастье. Ещё и Лёшка со своими наставлениями. Вечно заступался за него. Вот такая, Лёшенька, благодарность тебе в ответ. Ты пачкай руки кровью, а они пускай кичатся чистотой. Господи, аж тошно стало.
– Признайтесь, вас мало заботит мое будущее. Вы бы с радостью подложили меня под любого из своего окружения, тем самым обеспечив себе надежный тыл. Вас больше коробит тот факт, что Лёшка нарушил запрет. Когда вам служишь – хороший, только что-то не по-вашему – всё, враг. А разобраться, выслушать – так это пустая трата времени, да?
Надавив на левую часть груди, Скибинский взял себя в руки. С презрительной улыбкой повернулся к расхаживающим у ворот парням, отвечающим за мою безопасность, и сделал легкий взмах руки, подзывая к себе. Они тут же подошли и, следуя немому приказу, стали по обе стороны от меня, сложив за спиной накачанные руки.
– В комнату её, – отдал распоряжение сипло, обратившись к Сашке. – И Седыха ко мне, срочно!
Я и опомниться не успела, как меня подхватили под руки и поволокли к дому. Нет, нет, стоп! Как так?
– Отпустите! – взревела во весь голос, принявшись вырываться. – Уроды! Лучше бы он не приезжал, – оглянулась кое-как, выискивая глазами Павла Олеговича. – Не помогал. Я бы с радостью посмотрела на вас тогда, – плевалась горечью, понимая, что толку-то никакого, но зато хоть выговорюсь.
Меня сильнее сдавили, приподняв верх, отчего ноги оторвались от земли. Руки обдало огнем. Твари, больно же.
– Ненавижу! Как же я вас всех ненавижу, – продолжала вырываться, прекрасно зная, насколько это бесполезно. Но когда на втором этаже мои «носильщики» вдруг наскочили на Вику, я резко заткнулась. Судя по насмешливой улыбке, она всё слышала. Только её не хватало для полного счастья. Не удивлюсь, если она тоже постаралась «подсластить пилюлю». Конечно, ей то переживать нечего. С её стороны всё в прошлом. Белая и пушистая дрянь. Зато Лёха получит за двоих.
– Я же говорила, что вы не будете вместе, – растянула она припеваючи, проходя мимо.
– Ты мне больше не сестра! – крикнула ей в спину, дрожа от подступивших слёз. И тебя я ненавижу, сестрёнка. Тебя – больше всех.
Меня грубо пихнули в комнату, и пока я в потёмках координировала движения, маша в воздухе руками, с грохотом захлопнули дверь. Щелчок проворачиваемого в замочной скважине ключа прозвучал как взрыв, всё-таки лишив меня выдержки, и я расплакалась навзрыд, рухнув на колени прямо под дверью.
Глава 33
Подъехав к воротам особняка, некоторое время сидел недвижимо, уставившись вперёд застывшим взглядом.
Знал, что этим всё и закончится. Предвидел и саму концовку, и реакцию Скибинского. Только быстро всё слишком. Ему бы ещё недельку или, на худой конец, денька три. Может, и успел бы к тому времени. По крайней мере, было бы отчего оттолкнуться, а так… словно сглазили. Ещё вчера был полон обманчивой надежды, а сегодня удача повернулась задом.
Как будет выпутываться – ни одной толковой идеи. Но то, что засветился, стало ясно ещё утром, когда Снежана не пришла на встречу. Сначала думал, проспала. Выждал с полчасика, набрал заученный на память номер. Стриптизерша не отвечала. Почувствовав неладное, поехал к ней домой и не успел толком прикоснуться к дверному звонку, как нагрянули полицейские, едва успел унести ноги. Совпадение? Да нет. Подстава. Снежанку грохнули буквально перед его приходом, да так умело состряпали дело, что ещё чуть-чуть и пришили бы ему мокруху на ровном месте.
А тут ещё и Олежка активизировался. Учуял, гнида, запах гари. Метнулся к старику и быстро всё слил. Что стоило его слово против слов крёстника, да ещё в свете последних событий? Да них** оно не стоило. Тут как не поверни, а всё против него. Без доказательств нечего и рот открывать. Не сработает. Только хуже сделает.
Зажатая между пальцев сигарета так и осталась неприкуренной. Думал, получится отвлечься, выстроить защиту, да ничего не вышло. Ещё сильнее пригрузился, упираясь как не в один тупик, так в другой.
Посидев ещё несколько минут, с тяжким вздохом вышел из машины и, мазнув по распахнутым воротам взглядом, пошел к дому.
– Алексей Игоревич! – бросился наперерез двухметровый увалень. – Простите, но… – покосился на замаячившего сзади напарника, – приказ Павла Олеговича, – и выжидающе протянул руку.
Ясно. Не доверяют. Да что он может сделать, когда вокруг человек двадцать подобранных им же пацанов? Да ничего. Все отличные стрелки, с хорошими физическими данными, а главное, натасканные на безоговорочное выполнение команд. И всё равно перестраховались.
Понимающе ухмыльнувшись, достал из-за пояса ствол и протянул смутившемуся парню. Мда, х**вая ситуация. Что, настолько в немилости?
Сколько шел, столько и чувствовал в затылок сверлящие взгляды. Получается, все уже в курсе. Под ложечкой неприятно заныло. Не было это каким-то препятствием. Отнюдь. За близость с Владой в лучшем случае могли покалечить, в худшем – убить и закопать где-нибудь в посадке, но, так или иначе, стало не по себе.
Тяжело вздохнув, помассировал уставшие воспаленные от недосыпа глаза и решительным шагом продолжил путь.
Огромные окна второго этажа зияли удручающей темнотой. Дома ли Владка или упекли куда-нибудь – оставалось только гадать. Надеялся, что да, потому как в ином случае мог потерять голову и учудить страшные вещи, за которые в дальнейшем пришлось бы отвечать не только перед Скибинским.
Входная дверь распахнулась, пропуская навстречу Вику. Она шла, не поднимая головы, и казалась чем-то обеспокоенной. Лёшке было абсолютно похер на её состояние. Его ждали, нервы и так на пределе, поэтому, когда она окликнула его, хладнокровно проигнорировал, направляясь к Скибинскому.
– Я пыталась ему помешать, – бросила вдогонку, вызвал на его лице пренебрежительную усмешку. – Но ты сам виноват. Слышишь? Сам!
Не обернулся. Только её сейчас не хватало.
Втянув в себя как можно больше воздуха, решительно толкнул дверь и без стука вошел в кабинет. Оказывается, Олегович уже подсуетился: помимо личной охраны, подпирающей дверь снаружи, в кабинете находился ещё и Седых.
Лёшка мазнул по нему быстрым взглядом, отметив, насколько тот собран. Задаваться вопросом, что он тут делает, не было смысла. И так всё ясно: п*здить будет, как и предупреждал в прошлом. Может, и не сам, но сути это не меняло. Не для декораций же позвали.
Седых при его появлении и бровью не повел, продолжая сосредоточено смотреть в окно, зато Скибинский резко поднял голову и упёр в Лёшку тяжелый взгляд.
Повисла угнетающая тишина.
Ни один мускул не дрогнул на лице Гончарова, хотя внутри всё кипело от ярости. То же самое происходило и со Скибинским. Ярость, злость, а ещё… тихое разочарование. Как человеку, четко следовавшему установленным правилам, ему претило любое их нарушение.
– Разочаровал ты меня, Алексей, – вздохнул, скривившись. – Разочаровал… – Колющая боль в области сердца вынудила надавить на грудь, чувствуя при этом непонятно откуда взявшуюся нехватку воздуха. Кожаное кресло противно скрипнуло под тяжестью веса. Скибинский устало откинулся на спинку, продолжая наблюдать за человеком Варланова.
Импонировало, что он спокойно стоял перед ним, открыто глядя в глаза и в то же время, подобная наглость задевала. Да, Гончаров не просто умелый стрелок, вошедший в его жизнь в трудные времена. За пять месяцев он стал носителем многочисленной информации, перебрал на себя обязанности казначея. С ним хорошо ладил Ходаков, на нем базировалась вся служба безопасности. Он помог разобраться с Гордеевым, с его помощью сдерживался напор рейдеров. И не заметил, как стал нуждаться в нем.
Сейчас так мало преданных людей. На пальцах оной руки можно сосчитать. И ладно, если бы не говорил с ним до этого, не предупреждал. Всё донес, разложил по полочкам. Спросил – он ответил. Заверил, что и в мыслях не было, что может быть спокоен. Как сестра, сказал, а он и поверил. Потому и добивался ответа у Владки, хотел узнать, как долго его водили за нос. Если уже тогда – грош цена его авторитету.
Гончаров молчал. Сколько раз прокручивал в голове эту сцену, а всё равно оказался застигнут врасплох.
Смысл сейчас посыпать голову пеплом? Прекрасно понимал, на что шёл с самого начала. Но как объяснить, что и сам до конца не отошёл? Что накрыло с головой, окружив неким вакуумом. Что в тридцать пять лет сошел ума, вцепился в мечту, как утопающий за соломинку, наплевав на последствия. Впервые распробовал вкус жизни, впервые насладился им. Не сполна, нет. Только пригубил. Но каким же опьяняющим он оказался – дух захватывало. Ни капли не жалел о содеянном. Отмотай время назад и знай, чем всё закончится, всё равно поступил так же. Три дня безумной страсти стоили грядущей расплаты, и он готов понести любое наказание.
– Молчишь? – снова скрипнуло кресло, на это раз высвобождая хозяина. Скибинский тяжело поднялся и подошел к нему.
– Мне нечего сказать, – заиграл скулами, не опуская глаз. – Ответ: я люблю её – вряд ли вас устроит.
Скибинский хмыкнул и посмотрел на пытавшегося казаться безучастным Седыха. Потом снова вернулся к Гончарову. Надо же, стоит, как ни в чем не бывало. Непробиваемый. Но заглянул в голубые глаза, и удивился, насколько они могут быть красноречивыми. С годами научился разбираться в людях, пришло с горьким опытом и умение читать разные лица, и оценивать стоявшего напротив противника. А Гончаров не был ему врагом. Как и Влада. В голубых глазах плескалась решительность. Сразу видно – не откажется. Будет подыхать, а своего не отдаст. Поздно.
Бесился, разрывался на части от противоречий. Чтобы там не говорила девушка, а привязался к ней. Привык нести ответственность, как и держать данное слово. С другой стороны… брошенные ею слова глубоко засели в сердце, ранили, вынуждая признать их правоту. Не сегодня так завтра они дойдут до той кондиции, когда останется только ненависть. Не хотел он, чтобы его ненавидели. Только не она. У него на душе и так предостаточно прокленов, и расплата за них слишком жестокая.
Другое дело – Гончаров, которому доверился, открылся. Слишком многое поставлено на кон, особенно сейчас, когда вокруг собрались одни враги. И в то же время… ну не мог он вот просто взять и закрыть глаза, оставив безнаказанным. Не мог и всё.
– Любишь ты её или нет – проговорил скрипуче, – покажет время. А пока… – метнул выразительный взгляд на Седыха, давая понять, что от него требуется. Тому не впервой ставить на место Владкиных ухажеров. Однако парень как стоял, так и продолжил стоять, никак не отреагировал на данный приказ. – Та-а-ак, – протянул, начав догадываться, в чем дело. – Никак спелись?
Седых сцепил зубы, продолжая смотреть в окно. Лишь плотно сжатые челюсти выдавали внутреннее напряжение. Если уж получать мандюлей, то только вдвоем.
Гончаров внутренне собрался, сжав кулаки. Не зря в холле ошивались шестеро амбалов.
– Седой, не глупи, – прорычал с нажимом, чувствуя, как по венам разливается волна адреналина.
– Простите, Павел Олегович, – усмехнулся криво Седых, – так получилось. Лёха, он… там и правда всё серьёзно. Я бы никогда не пошел против вас.
– Что ж ты, Ваня, за с*ка такая, м? Знал, получается… и молчал?!! Уже и позабылось, как мать лечили, да? Это твоя благодарность? Не ожида-а-ал. От кого, от кого, а от тебя…
Готовился к чему угодно. Пророчил себе и костыли, и инвалидное кресло. Осознанно шел на бойню. Заслужено. Но к тому, что случилось, что поразило до глубины души своей жестокостью – не был готов.
Откуда не возьмись, в кабинет вломилась свора шестерок и, схватив их, потащила в направлении подвала. Не опирались, да и бессмысленно. Когда на тебе висит по трое амбалов – едва можешь идти, не то, что бы ещё вырываться. Любой рывок сопровождался ощутимым ударом под дых, заставляя хватать ртом воздух, корчась от болезненного спазма.
Не его. На свою боль было плевать. Это так, «ласковое прикосновение» по сравнению с теми пытками, коим поддался Седой прямо на его глазах. Это был самый жестокий урок в его жизни. Каждый удар, нанесенный парню, зеркальной болью отражался и в нем, дикой агонией разливался по венам, прожигал глотку, отпечатывался в памяти четкой матрицей.
Тело стало липким от пота. Голос сел от надсадных хрипов. Мышцы трясло от натужных попыток всё-таки вырваться и броситься на помощь. Гиблый номер. Тогда на него ещё сильнеё налегали, ещё безжалостней сыпали кулаками, вынуждая упасть на колени и корчась в дикой агонии, вслушиваться в вымученные болезненные стоны друга.
От каждого нового удара, его чувства поддавались испытаниям. Разжигались в груди огнем тихой ненависти. Не Ванькин косяк. Не его оплошность. Не он сейчас должен ползать по бетону в полуобморочном состоянии и в полной дезориентации, а Гончаров. Будь так, и слова бы не сказал. И звука бы не издал. Но Ванька… То, что произошло на его глазах, легло на душу неподъемным чувством вины.
Очередная попытка вырваться привела к тому, что и у самого померкло в глазах. Разлилось во рту металлическим привкусом, потекло по подбородку теплым ручейком.
Спасибо… Спасибо за пробуждение и возвращение в реальную жизнь. За напоминание, кем он был на самом деле, кому принадлежал, чем дышал последние годы, а ещё… за мелькнувшую яркой вспышкой мысль покончить с этим миром навсегда.
Очнулся от ощущения прохлады. Кто-то умывал его, освобождая лицо от присохшей кровяной корочки. Почувствовав живительную влагу, затрепетали ноздри, а следом за ними дрогнули и сами глаза, неспешно разлепляя припухшие веки.
Сначала – полная дезориентация. Где он? Что случилось? Почему сидит на полу, привалившись спиной к щербатой стене? Через узкую щель ничего не видно. Пришлось поднапрячься и приложить недюжие усилия, чтобы как можно шире распахнуть глаза, осматривая пустое полуосвещенное помещение.
В правом виску тут же запульсировала боль, напомнив о случившемся. Сжав челюсти, резко подался вперёд и сдавленно застонал, почувствовал боль во всем теле. Знали, твари, куда бить, а главное, как. Внешне и не прикопаешься. Максимум – ушибы да разрисованная харя с разбитой губой. Но всё равно было ощущение, словно пропустили через мясорубку. Элементарный вдох, и тот отдавался в грудной клетке тупой болью.
Рядом прозвучал тихий вздох, потом звук льющейся на бетон воды и в итоге, его лица снова коснулось что-то прохладное. Оказалось, это обыкновенный шейный платок, и по смутным догадкам, он его уже где-то видел.
Вика… Её присутствие ударило по нервам, вызвав очередной приступ боли.
– Где Седых? – прикусив уцелевший участок губы, кое-как оттолкнулся от стены, собираясь подняться.
– В больнице. Эй, ты куда? – зашипела она возмущенно и властно надавила мужчине на плечи, вынуждая рухнуть обратно на бетон. – Сиди и не рыпайся. Для начала приди в себя. И вообще, скажи спасибо, что ещё так легко отделался.
Куда уж легче. Мысль о том, что Ванька загремел в больницу по его вине, пробудила дремлющую совесть, вызвав давящие ощущения в области сердца.
Скибинская продолжила промакивать кровоподтеки. Легче так, и в голове не так гудело, и мысли не бежали кто куда и в то же время, каждое её прикосновение вызывало тошнотворный толчок. Во рту пересохло, привкус крови на языке только усугублял положение.
– Дай сюда! – выхватил у неё бутылку с водой и, сделав приличный глоток, скривился. Оказалось, минералка. Солёная вода защипала во рту, разъедая на губе кровоточащую рану. Затем вытянул в требовательном жесте руку, и Вика, фыркнув, вложила в неё свой платок. – Довольна? – скривился, прижав мокрую ткань к рассеченной брови. – Всё как ты и хотела.
– Я предупреждала, – пожала плечами, – так что не надо спускать на меня всех собак, сам виноват.
И вдруг опустилась перед ним на корточки, схватив за свободную руку.
Лёшка не хотел смотреть на неё, но то, с какой силой она ухватилась за запястье, вынудило откинуться к стенке, выжидающе поджав губы.
– Какого хрена ты начал рыть под Олега? Из-за Владки? Зря-я-я. – Вика вскочила на ноги и заходила перед ним, заламывая руки. – Ты с пал с ней? – голос предательски дрогнул. Знала, что спал, не крестиком же вышивали целых три дня. Спасибо Наташке, удружила. На языке так и вертелось признание, три дня не находила себе места, всё хотела пойти к свёкру и рассказать о таком хваленом начальнике службы безопасности, но сдержалась. Не желала ему зла. Уже смирилась с неизбежным. Пускай и рвало на ошметки от жгучей ревности, пускай и ненавидела сестру ещё больше, но никогда бы не слила Лёшку. Молчала. Кусая до крови губы, представляла их близость и разрывала на клочья подушку от ярости, проклиная всё на свете. Каждый раз при встрече с Турским открыто врала, подыгрывая Владкиной легенде. Хорошо врала, профессионально. Что-что, а опыт у неё огромный. Да и устала. Осточертело плыть против течения.
Лёшка в очередной раз попытался привстать, и, оттолкнувшись, рывком оперся на одно колено. Перед глазами поплыло. Замутило. По симптомам похоже на сотрясение.
– Спал, – отшвырнул платок, поднявшись на ноги. – Это что-то меняет?
– Я до сих пор не могу поверить, что вы вместе, – сокрушительно качнула головой, не желая признавать очевидное.
– Веришь? Я тоже.
– У вас нет будущего.
– Почему? – смерил Вику одним глазом. Второй с каждой минутой заплывал всё больше и больше. – Как видишь, я жив, никто меня не убил. Скибинский нуждается во мне и долго держать от дел не сможет, тем более, когда приехал Варланов. Турский? Так он для меня давно не помеха. Ну, раскрыл, ну накапал, и? Все всё узнали. Так даже лучше. А вот о твоей связи с Олегом я уверен, никто не знает.
– Ты что несешь? Какая связь? Олег наш друг…
– Угу, друг, – усмехнулся уголком губ, отмечая, как вздрогнула Вика, – я тоже многое знаю. А хочешь, прямо сейчас пойдем к Скибинскому и все вместе послушаем, за какие такие заслуги ты пообещала сестру Турскому. Хочешь?
– Бред.
– Он сам об этом сказал.
Вика отвела глаза, занервничав.
– Надеюсь, ты не будешь отрицать очевидное. А если всё-таки надумаешь – у меня предостаточно снимков, на которых ты и Олежка мило беседуете как не в подлеске за городом, так за заводом. При чем «мило» – это мягко сказано, – припечатал жёстко, начал наступать на неё, загоняя в темный угол.
– И что? – побледнела, втянув с шумом воздух. Глазенки забегали, а подбородок всё равно выпятила вперед, мол, говори-говори, да не заговаривайся, всё равно ничего не докажешь. – Я не сплю с ним, он запал на Владку – это все знают. А что ссоримся – так это ни для кого не секрет. Мы часто с ним в контрах.
– Залог, Вика, – напомнил Лёшка, нависнув над ней, – не забывай о нем.
– Я тебя умоляю, нашел к чему цепляться. Он попросил её руки – я согласилась.
– У тебя? – удивился, заиграв счесанными скулами.
– Да. Я её старшая сестра и отвечаю за её будущее, – снисходительно улыбнулась, словно объясняла очевидные вещи.
Не удержавшись, Лёшка увалил кулаком в стену, не чувствуя отдавшейся в локоть боли, настолько сильно вывела из себя двуличность Скибинской. Завралась капитально и всё равно гнула свое: чем не сеструха, блдь, выискалась. Да он такую сестру…
– Ты?.. Отвечаешь? – сам того не ожидая, схватил Вику за горло и ощутимо сжал, вызвав на глазах слёзы. Что поделать, была у него такая черта – друг что, хватать за глотку, призывая к ответу. Особенно баб, когда нельзя ни по морде настучать, ни под дых засадить. Шея в таких случаях самое уязвимое место: сразу усложняется дыхание, порой и жизнь мелькает перед глазами. Так и хотелось свернуть её. Не сколько из-за муток с Турским, сколько вот из-за таких «родственных» связей. – Нихера ты не отвечаешь. А знаешь почему?
– Почему? – прохрипела надсадно, впившись ногтями в крепкое запястье в попытке оторвать от себя длинные пальцы.
Лёшку её потуги лишь позабавили. Когда ненавидишь человека всей душой, ничего не можешь с собой поделать. Словно пелена опускалась на глаза, искажая картинку. Пускай не думает, что с ним можно играть. Если он позволил избить себя, то лишь потому, что заслужил. Что на месте Скибинского поступил бы так же. И раз уж пошел такой накал, раз уж всё всем стало известно, тогда пора открыть все карты и вывести Вику на чистую воду. Чувствовал, не выдержит. Преподнесет себя на тарелочке вместе с подельником.
Специально тянул время, играя на нервах. Не верил ни единому слову. Похер, что пришла, что проявила заботу. По-любому преследовала свои личные цели.
– Почему-у-у? – протянул, впиваясь ожесточенным взглядом в широко распахнутые глаза слегка послабив захват. Вика с жадностью втянула ртом воздух, обессилено повиснув на вытянутой руке. – А потому что всё просто: Олег убил Максима, а ты была с ним заодно.
Сказав это, отпустил её настолько резко, будто прикасался к раскаленному металлу. Даже прикосновения к ней вызывали рвотный рефлекс.
Всё-таки сотрясение. Тяжело привалился плечом к стене, и пока Вика закачивала в себя кислород, ненадолго прикрыл глаза, борясь с подступившей дурнотой. Того и гляди, потеряет сознание. Несколько раз стряхнул головой, проясняя зрение, и снова сосредоточился на Скибинской.
– Не правда! – заявила она, массируя шею. – Я не имею никакого отношения к смерти мужа!
– Имеешь, Викуля. Ещё как имеешь. Я в курсе похождений Максима, Снежана успела рассказать. Жаль, люди Турского убили её утром, так что свидетеля у меня нет. Но это не мешает проследить логическую цепочку ваших отношений. Сколько таких Снежан было, м? Думаю, – сощурил здоровый глаз, прикидывая в уме, – с полсотни, а то и больше. За пятнадцать лет ты, должно быть, повидала многих.
Вика тем временем озверела настолько, что смотрела на него не мигая, с шумом вдыхая ночной воздух. Ещё чуть-чуть, и сама броситься душить. Признаться, действовал наугад, следуя стандартному сценарию. В таких семьях обязательно кто-то гулял, изменял, и как показывала практика, зачастую обладательницами ветвистых рог становились именно жены.
– Да хоть тысяча! Это не повод для убийства, – заявила, скрестив под грудью руки.
Лёшка неожиданно замер, прислушиваясь к доносившимся с улицы звукам. Серьёзную тему затронули. Если его отставили в живых, ещё не значит, что можно перевести дыхание. На заднем дворе прокричал сыч, вызвав по телу россыпь мурашек. В предрассветное время, когда всё вокруг застыло в преддверии начала нового дня, этот звук действовал на психику по-особенному. Как-то тревожно.
– Возможно, – сказал невозмутимо, направляясь к выходу. – Но тебя ещё и били, при чем, умело. Ты отличная актриса. Столько лет играть в счастливую пару… А всё твои поездки на Мальдивы? Как оказалось, не на отдых, а в частную клинику. Вот это новость, да?
– Что?! – охренела Вика и обогнула Гончарова, преграждая путь. – Ты в своем уме?
– Вполне, – обошел её.
– А я ещё переживала. На месте Седыха должен быть ты!
– Я в курсе.
– Лучше бы тебя за*башили до смерти.
– Вот и поговорили, – всё так же, не оборачиваясь.
– Я тебя ненавижу!
– Взаимно.
– Стой!!! – закричала в отчаянии, вынуждая всё-таки обернуться. Заломила руки и быстро подошла к нему, глядя в упор. – Умоляю, не говори ничего Скибинскому, – запричитала, перейдя на шепот, моментально поджав хвост. От недавней фурии не осталось и следа. Псина побитая – вот то сравнение, что охарактеризовало бы её в эту минуту. – Он же убьет меня.
Её начало трясти, на глаза набежали слёзы. Лёшка понимал: Скибинский сотрет её в порошок и места мокрого не останется. Уничтожит одним движением руки. Ему ли не должно быть похер?
Заметив, что он замер, Вика продолжила:
– Ты прав, Максим избивал меня. Измена – это такое. Не я первая, не я последняя. Но побои… Знаешь, ни о какой любви не могло быть и речи с самого начала. Он видел это, чувствовал. А я ничего не могла с собой поделать. Как не заставляла себя полюбить, а всё равно все мысли о тебе.
– Вот только не надо начинать. – Сейчас она ещё и его приплетёт.
– Что не надо, Лёш? Я клянусь тебе, всё так и было. Да, не дождалась, писала лживые письма, обманывала, вышла замуж. Можешь презирать и ненавидеть меня, но я говорю правду. Я должна была помочь матери. Максим он… свалился как снег на голову, так неожиданно и в то же время в такой подходящий момент. Его деньги стали решающим фактором. Только из-за них я согласилась выйти замуж, тем самым получив возможность помочь матери, закупить дорогостоящие лекарства. Мы даже в Германию её возили. Тебе не понять, – опустила голову. – Ты думаешь, тебя предали, плюнули в душу. Ошибаешься, я до сих пор…
– Зачем ты мне это говоришь? – перебил, начав закипать, устал слушать заезженную пластинку. Всем х**во. Каждый выбрал свой путь и несет за это ответственность. Он не принуждал её к браку, так что нехрен сейчас изображать перед ним побитую жизнью страдалицу. Каждый сам себе усложнят жизнь. И сейчас, пока ещё не поздно, ему нужно поскорее уносить отсюда ноги и желательно, с Владкой под руку.
– Как «зачем»? – опешила, не зная, куда пристроить глаза под уничтожающим взглядом. – Я хочу, чтобы ты знал правду. Ты ведь не давал мне возможности выговориться, теперь слушай. Благодаря деньгам Макса, мама прожила четыре года. Не месяц и не два, как предупреждали, а целых четыре года. Ради этого я изображала любовь, как только могла, смеялась и радовалась жизни, а ночью услужливо раздвигала ноги и имитировала оргазм, задавшись одной единственной целью поскорее родить. Думала, обрету хоть на какое-то время свободу. Размечталась. Всё изменилось после рождения Вани. Мы с Максом отдалились друг от друга. Он начал задерживаться в казино, а когда приходил, истязал меня до потери пульса, заставляя проделывать всё то же, что вытворяли его шлюхи. С каждым днем я ненавидела его всё больше и больше, и мечтала, чтобы его кто-нибудь грохнул. Что-что, а врагов у Скибинских всегда хватало. Ради этого я начала вникать в суть их дел. Окончила экономический университет, стала неплохо разбираться в законах. Я никому нечего не могла сказать. Да и что я скажу? Меня бьет муж, потому что чувствует мою нелюбовь? Нет, я успела выучить этот мир, и знала, что можно говорить, а что лучше не светить, иначе буду бедной во всех смыслах. Когда умерла мама и мне на голову свалилась ещё и Владка, я основательно определилась, решив познакомиться с нужными мне людьми. Больше меня никто не удерживал в этой семье, но…
Лёшка хмыкнул. Нормальный расклад, как раз в её духе.
– Дай угадаю: никто тебя не собирался отпускать.
– Почему же, собирались, только с одним условием – о сыне я могла забыть, сразу же, как получу свидетельство о разводе.
– В тот момент и появился Турский, – констатировал Гончаров, совмещая уже нарытую информацию с предоставленной в логическую цепочку.
– Да, но я долгое время присматривалась к нему. Шутка ли, близкий друг семьи. Я и представить не могла, настолько он гнилой. И когда подвернулась тема с отделением от конгломерата – я поняла, что он именно тот, кто освободит меня от тирании мужа и предоставит билет в новую жизнь. Лёш, я не хотела, чтобы так получилось, – зашептала фанатично, глядя на Гончарова испуганным взглядом. – Максимум – авария. Чтобы тварь загремела в больницу и прочувствовала сполна, каково это. Ну а дальше ты и сам знаешь… Клянусь сыном, клянусь памятью о матери – не хотела.
Повисла напряженная тишина. Вика увязла в воспоминаниях, не замечая, как по щекам потекли слёзы. Кто ж знал, что всё так обернется. Тогда ей казалось, что жизнь матери важнее всего. Сейчас скрипя душой и беря на душу грех признавала, лучше бы мама умерла на четыре года раньше, но её жизнь не была бы так изувечена.
Лёшка… всеми силами пытался абстрагироваться от прозвучавшей правды. Потому как принять её, означало войти в положение Скибинской, проникнуться её болью, пойти против Павла Олеговича в куда более серьёзном вопросе. А с другой стороны… как он мог осуждать её, если у самого руки в крови. Понимал, почему так сложилось; почему жизнь порой настолько жестока, что иной раз толкает на зверские поступки, подчистую заставляя перекроить жизнь. Но, понимай не понимай, а ситуация ведь от этого не становится легче?
