Текст книги "Книга историй"

Автор книги: Аракел Даврижеци

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

ГЛАВА 18
О мугаде в сто туманов, наложенной шахом на католикоса Мелкисета

Как мы выше рассказали, католикос Давид отправился ко двору шаха и донес на католикоса Мелкисета, а шах разгневался на Мелкисета, сверг [его] с патриаршего престола и сослал, в Исфахан. Католикос же Давид остался там, в стане, при дворе шаха; находился там и Амиргуна-хан, хозяин и владетель всего Араратского гавара и святого Эчмиадзина.

Однажды шах устроил пир и восседал на празднестве; перед ним стояли все нахарары и вельможи его, присутствовали на этом празднестве Амиргуна-хан и католикос Давид. Шах любезно заговорил с католикосом Давидом и сказал: «Мы пожаловали тебе католикосскую власть в Эчмиадзине, так ступай, сядь /215/ в Эчмиадзине и управляй католикосатом». И Давид с мольбой обратился к шаху: «Государь мой, поручи меня хану, поручи меня хану». Тогда шах обратился к Амиргуна-хану, поручил ему католикоса Давида, мол, с должным попечением относись к халифу, отцу нашему. А Амиргуна-хан, поклонившись в пояс и положив руку на голову себе, ответил на слова шаха: «На голове моей имеет он место для отдыха».[173]173
  Дословный перевод предложения, передающего крайнюю степень благожелательности и гостеприимства


[Закрыть]

Покуда шах находился в Грузии, были там и католикос с Амиргуна-ханом; а когда шах, выехав [оттуда], направился в Персию, Амиргуна-хан и католикос Давид вернулись в Ереван: хан – в свое ханство, католикос – в свой католикосат. Пока шах был в области Атрпатакан, в ближних городах и областях, Амиргуна-хан, боявшийся шаха, воздавал почести католикосу Давиду и был любезен с ним; а когда шах отдалился, страх покинул сердце хана и он стал относиться к католикосу Давиду грубо, не почитал [его] и не беседовал [с ним], а когда говорил, то говорил надменно, ибо не желал, чтобы в Эчмиадзине сидел Давид, а хотел Мелкисета. Поэтому хан вел себя угрюмо и [неохотно] беседовал с Давидом. Говорили даже, что хан пытался как-нибудь потихоньку убить Давида. Некоторые говорили, будто причиной этого раздора были тайные и скрытые ухищрения католикоса Мелкисета, ибо, хотя он и находился в Исфахане, он не оставлял хана без писем и посланий с изъявлениями дружбы и всегда тайно посылал их ему. И еще Мелкисет в сане католикоса был /216/ более щедрым и расточительным в деньгах и других вещах [по отношению] к вельможам и воинам и их единомышленникам, [чем Давид], поэтому хан и все другие желали Мелкисета, но не Давида.

В то время, когда османский сардар по имени Окуз-Ахмат-паша напал на Ереванскую крепость, шах, чтобы поддержать крепость, приехал в Ереван и остановился в Гарнийских горах. Когда сардар вернулся из Еревана в Эрзерум, шах все еще пребывал в нагорных областях, а католикос Давид, опасаясь, как бы хан тайно не замыслил убить его, в отчаянии от страха, еще раз без ведома хана отправился к шаху и предстал перед ним. И когда шах спросил Давида, как он себя чувствует, Давид сказал на иноплеменном наречии: «Патшахум, Занки-чайинтан мана пир ичум су верматилар»[174]174
  «Государь мой, мне не дали даже горсточки воды из Занки-чая» (тур.)


[Закрыть] (Занки-чай – большая река в Ереване, протекающая ниже крепости). И из этого обвинения шах понял, что это Амиргуна-хан не дает покоя Давиду и не признает его; понял также и то, что хан не признает Давида из-за Мелкисета, поэтому он не рассердился на хана, даже оказал ему некоторое предпочтение, а воспылал сильным гневом на католикоса Мелкисета, ибо узнал также, что Мелкисет, пребывая на свободе в Исфахане, правит [народом] как католикос без разрешения шаха. Поэтому он приказал снарядить воинов и отправить их в Исфахан, чтобы они, схватив Мелкисета, привели его закованным к шаху. И сейчас же послали одного из государевых слуг, по имени Чарказ Ибрагим, который, прибыв в город Исфахан, не нашел там католикоса Мелкисета, /217/ так как тот отправился в Гандиманский гавар. Чарказ Ибрагим тоже отправился в Гандиман и нашел католикоса в селении Катак. Схватив и заковав, он привез его в Исфахан и оттуда – к шаху, который в это время прибыл в Вайоцдзор, то есть Ехегадзор, куда в царский стан и привез Чарказ Ибрагим католикоса Мелкисета и представил шаху. Но шах не стал судить Мелкисета, а, оставив его в оковах, двинулся из Вайоцдзора и направился в Нахичеван.

До сей поры, до прибытия католикоса Мелкисета, католикос Давид находился в шахском стане, а когда католикос Давид увидел, что шах пренебрег Мелкисетом и оставил его в оковах, решил в душе, что это пренебрежительное [отношение] может продлиться много дней, поэтому задумал отказаться от католикосского сана и отправиться в Исфахан. Явился он к шаху и попросил позволить ему уехать в Исфахан. Шах позволил ему, и католикос Давид отправился в Исфахан и жил там в уединении, ибо шах пожаловал ему для поддержания его жизни селение Фрынгикан в области Джлахор, дабы он питался доходами с этого селения и молился о [продлении] жизни царя; и он отправился в Исфахан и так и жил. А католикос Мелкисет, закованный в цепи, остался в царском стане.

Выступив из Нахичевана, шах отправился в городок Агулис, и вот тогда он предал мученической смерти священника тэр Андреаса, задержал вардапета Мовсеса /218/ и вардапета Погоса, связал обоих, потребовал с них штраф и получил триста туманов; и они, уплатив штраф, были освобождены.

Итак, подобно тому как, задержав вардапетов Мовсеса и Погоса, шах взял триста туманов, так, задержав католикоса Мелкисета, он потребовал у него триста туманов штрафа за три преступления. Во-первых, за мощи святой девы Рипсимэ, которые франки увезли с разрешения Мелкисета (а многие говорили, что Мелкисет дал разрешение за взятку, полученную от них). Во-вторых, за возвращение с великого сургуна; за то, что без дозволения шаха он вернулся и, приехав в Эчмиадзин, управлял католикосатом – и это тоже опять-таки без разрешения шаха. В-третьих, когда шах лишил Мелкисета католикосского сана и отправил в Исфахан, шах полагал, что тот находится в заключении, но Мелкисет пребывал на воле и управлял католикосатом – это тоже без разрешения шаха. За все эти преступления шах схватил Мелкисета и хотел убить его, но благодаря заступничеству Амиргуна-хана помиловал его и не убил, но потребовал триста туманов штрафа и поэтому держал закованным в железные кандалы, чтобы он уплатил их и, удалившись куда-нибудь, угомонился, отстраненный от католикосской власти.

Выступив из Агулиса, шах отправился в Данги. Начиная от Исфахана и до сего места, католикос Мелкисет был закован /219/ и так странствовал с государевой ратью. И здесь дважды и трижды католикос Мелкисет писал и вручал шаху арза, где рассказывал о муках своих: мол, нахожусь в таком несчастном положении и прошу государя прекратить мои мучения, либо убив, либо помиловав. А шах ответил через Спандиар-бека: «Не убью и не отпущу, а так продержу в оковах, пока либо [сам] умрет и избавится, либо даст, как я приказал, триста туманов и обретет свободу».

А в это время знатные мужи и советники, бывшие при дворе государя, – и из иноплеменников, какими были Спандиар-бек, Угурлу-бек и многие другие, и вельможи из христиан, какими были ходжа Назар, ходжа Султанум, Мирвели, мелик Айказ и многие другие – сказали католикосу Мелкисету: «Положение твое стало безвыходным, так что ты должен дать [деньги] и избавиться от него».

Так вот, в главе сей речь идет о ста туманах мугады; и до сих пор рассказ мой шел по одному руслу, поэтому мы писали без колебаний; отныне же рассказ делится на два направления, и обширность повествования прибавляет нам трудов. И так как не у кого было нам выяснить, [который из этих] рассказов достовернее, нам пришлось записать оба. Некоторые из рассказчиков (а их было особенно много) говорили, будто католикос Мелкисет, враждуя с католикосом Давидом, непрестанно противодействовал ему, соперничал [с ним] и пытался перехватить власть Давида[175]175
  В тексте «Мелкисета»


[Закрыть], не давал /220/ [ему] покоя и мира, и посему Мелкисет задумал взвалить на себя тяжкий налог, дабы из-за тяжести налога католикос Давид не стал бы больше владычествовать, первенствовать, возбуждать и смущать, а отошел, и, когда тот отойдет, он Мелкисет, станет без помех управлять католикосатом. Поэтому Мелкисет написал шаху прошение: «Если государь соблаговолит сжалиться над нами и, разобравшись, пожалует нам католикосскую власть, мы из года в год будем давать в государев диван ежегодно по сто туманов на жалованье царским слугам». А царь узрел [здесь] большую выгоду для себя, поэтому, склонившись, снизошел до предложения Мелкисета, исполнил его просьбу и пожаловал ему католикосскую власть вместе с написанным и скрепленным печатью царским приказом. И Мелкисет, объезжая всю страну, правил как католикос всем населением армянского происхождения, а католикос Давид остался в стороне, отказавшись с ненавистью от соперничества, и, подобно зверю, заключенному в клетку, ждал и мечтал об удобном случае.

Итак, мы уже говорили, что повествование наше делится на две части; так вот, то что мы записали, это одна [часть] – так рассказывали нам какие-то [люди], и их было особенно много.

А иные из рассказчиков говорили, будто шах наложил на Мелкисета штраф в триста туманов, а Мелкисет не мог заплатить его; но, оказавшись в безвыходном положении, вынужден был волей или неволей согласиться выплатить, поэтому написал и послал шаху грамоту по следующему образцу: «Приказано вашим величеством, чтобы я выплатил триста туманов; я обязался дать /221/ триста туманов, но платить буду три года: буду в течение трех лет ежегодно платить по сто туманов и покончу [с этим], ибо за один год не смогу выплатить». А шах взял эту расписку католикоса Мелкисета, освободил его из заключения, дал ему приказ и католикосскую власть. Но в главном дафтаре государева дивана шах записал не так, как было в расписке католикоса, мол, дам триста туманов, и ни копейки больше, а так: «Католикос Мелкисет домогался католикосской власти в Эчмиадзине и обещал платить в год по сто туманов мугады, в царский диван, посему мы пожаловали ему католикосскую власть, дабы он управлял [католикосатом]». И никто не знал, что шах так записал: ни католикос, и никто [иной] из армян. А когда узнали, то никто ничем уже не мог помочь, ибо невозможно было уничтожить приказ такого властолюбивого царя или же вычеркнуть из царского и диванского дафтара то, что было [там] записано.

До сих пор шло [изложение] второго толкования, как поведали мне некоторые, а ты выбери, что тебе нравится или же тот из двух рассказов, который соответствует твоему умозаключению.

Итак, так или иначе, но достоверно и точно на католикоса Мелкисета была наложена мугада в сто туманов, которую он платил из года в год. Из-за него на святой Эчмиадзинский Престол свалилась мугада и престол попал в кабалу.

Это было несправедливое, необоснованное и тяжкое бремя, невыносимое иго и неизбывное ярмо для святого Эчмиадзинского престола /222/ и безутешное горе и неуемная скорбь для всех армян – духовенства и мирян.

Католикос Мелкисет после освобождения из заключения и получения католикосской власти [прилагал] огромные усилия, чтобы избавиться от обещанного налога, старался уплатить его. Он начал объезжать армян с целью сбора [денег] и отправился в первую очередь в Тифлис, оттуда в Тавриз, а оттуда в Исфахан.

И когда год кончился, шах удержал в памяти и не забывал об этом, поэтому послал к Мелкисету четырех начальников из своих царских слуг, чьи имена были Зиал-бек, Асад-бек, Чрах-бек и Баграм-бек, мол, отдай мугаду, что обещал уплатить в государев диван, царским слугам – для раздачи им жалованья. И было это злым бедствием и несчастьем и неизбывным ярмом для католикосата, ибо бремя пало на бремя: не было на руках готовых денег, чтобы дать гулам, поэтому гулы вместе со своими слугами и скотом остались и сели [на шею] католикосу и брали у католикоса все, что им было нужно, как для питания, так и для прочего.

А католикос и из-за царской мугады, и из-за требований этих гулов выезжал обходить армянское население. И куда бы ни поехал католикос – ездили вместе с ним и гулы, и обременяли народ разными требованиями для [удовлетворения нужд] своих и скота своего. За столом они никогда не обходились без /223/ вина, расходов на них было немало, а времени [у них] на пьянство было бесконечно [много].

Во время скитаний католикоса по всей стране, [когда он обходил] прихожан, где по закону имел он доход, получал его, а когда этого было недостаточно, чтобы [покрыть] расходы свои и гулов и [уплатить] мугаду, тогда хватал невинных людей, не провинившихся и не согрешивших ни в чем – будь то епископ, монах, иерей или мирянин, возводил на них необоснованный поклеп, взыскивал [с них] деньги, а самих отдавал в руки воинов-гулов, которые вешали их за ноги и били дубинами до тех пор, пока, как и хотели, брали у них деньги, и тогда только отпускали их.

По этой причине вкралось в среду армян множество беспорядков и нарушений закона: рукоположение недостойных за взятку как в епископы, так и в священники, и за взятку же отторжение собственного удела одного монастыря и пожалование его другому монастырю, и открытое разрешение на женитьбу несовершеннолетним, грешникам, разведенным и двоеженцам. Множество таких и им подобных безобразий творили католикос и его епископы и всеми силами старались правдами или неправдами собрать хоть столько, чтобы хватило на расходы им и гулам и на уплату мугады; однако [задуманное] не получилось, ибо задумали они исполнить дело не с богом, а при [помощи] человеческого разума, и поэтому [оно] не осуществилось, согласно свидетельству псалтыря: «Если господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его»[176]176
  Псалт., 126, 1


[Закрыть].

Однако католикос не уставал и не прекращал /224/ странствий, с тем чтобы как-нибудь уплатить обещанное. Поэтому, выехав из Исфахана, направился в Фахрабад и оттуда вернулся [опять] в Исфахан. Затем, так как [слишком] много было у него забот (ибо гулы теребили католикоса и требовали у него денег), католикос прошением уведомил шаха о своих горестях, но шах пренебрег словами католикоса, отчего он впал в отчаяние и исступление. И тогда он пошел, ввалился в шахский хлев и дал знать шаху, мол, [уже] заплатил восемьсот туманов, но больше не в состоянии уплатить. А шах сказал: «Я из этих ста туманов мугады не уступлю ни единого гроша; я взыскал бы, даже если осталась бы одна старая вдова».

Тогда, выехав из Исфахана, Мелкисет прибыл в Ереван и Эчмиадзин. Вместе с католикосом приехали и шахские гулы, и они требовали свое жалованье, которое по распоряжению шаха католикос должен был выдать им в счет ста туманов мугады. И куда бы ни направлялся католикос, направлялись вместе с ним и гулы и притесняли народ своими нуждами и требованиями, своим расточительством и мотовством уничтожали народное достояние. Это было большим бедствием для народа, ибо вели они жизнь расточительную и распутную. Это надоело всем, и в глубине души они отринули католикоса и его приближенных, отступились от них. Ведь не по праву и существующему порядку, а [при помощи] иноплеменных властей, подобно откупщикам податей, притесняли они народ и незаконно грабили и разоряли население! И как бы ни брали – грабя или по праву – все равно этого не /225/ хватало им на расходы; поэтому из-за нужды в [самом] необходимом и из-за требований гулов обратились они (католикосы) к заимодавцам-барышникам и брали у них [деньги] в долг за большие проценты – чаще у иноземцев, чем у христиан, ибо христиане им не доверяли и не ссужали [деньгами].

И получилось так, что отныне долги стали расти с обоих концов: во-первых, со стороны ста туманов мугады, которых они не могли выплатить, вследствие чего она накапливалась из года в год и достигла в общей сложности шестисот туманов, во-вторых, [со стороны] занятых ими денег, полученных у заимодавцев на свои нужды и [нужды] гулов.

Итак, из-за растущего долга и других несчастий, которые претерпевал католикос [Мелкисет], а также из-за непризнания его народом армянским [католикос] решил в душе отказаться [от власти] и переложить на других сан католикоса, а вместе с ним и долг, поэтому сказал вардапету Мовсесу, жившему в то время в городе Ереване при усыпальнице святого апостола Анании, что на окраине города: «Видишь, народ армянский от мала до велика отвернулся от меня, любит и признает тебя; а тем паче постарел я, подать же казенная числится в недоимке за мной и умножается; так вот, вручаю тебе святой Престол Эчмиадзинский и сан католикосский, отныне управляй католикосатом, как ты того заслуживаешь, а мне из года в год выдавай довольствие и выдели один из монастырей твоих, чтобы я там уединился и доживал дни старости своей». А вардапет Мовсес не согласился и наотрез отказался.

Был у католикоса Мелкисета племянник, /226/ по имени Саак[177]177
  Саак Гарнеци был избран коадъютором в 1624 г.


[Закрыть], рукоположенный им в епископы и находящийся на службе у него. До католикоса Мелкисета дошли слова его: «патриархия эта принадлежит тебе; если ты будешь править, очень хорошо, управляй, но если ты не будешь править, почему же даруешь ее другим, а не мне – наследнику и сыну твоему?» Слова эти и друзья убедили католикоса. Католикос Мелкисет склонился к уговорам Саака и друзей и с одобрения и согласия своих друзей повез Саака в Эчмиадзин и в воскресенье, в день архангелов, благословил его в католикосы и, взяв [с собой], привез в город Ереван и известил об этом весь народ. А также написал кондак и отдал католикосу Сааку, мол: «Да будет известно всему армянскому народу, что стар я и немощен, поэтому отказался от патриаршего сана, благословил сына моего Саака в католикосы и посадил его на святой Эчмиадзинский Престол; итак, кто повинуется нам и просит нашего благословения, пусть благосклонно повинуется повелениям его».

Таким вот образом он провозгласил [Саака] католикосом перед всем армянским народом, перед вардапетами и епископами. А также повел его к Амиргуна-хану, представил [ему] и сказал, что дал ему [сан] католикоса, и хан тоже согласился [на это], и католикос Мелкисет попросил хана написать прошение шаху, чтобы [шах] пожаловал ему патриарший сан. Сам Мелкисет тоже написал письмо с мольбою к шаху, дескать, постарел я и /227/ не способен управлять католикосатом, а это мой сын, прошу пожаловать ему патриарший сан.

После всего этого, когда Саак был утвержден католикосом и получил указ католикоса Мелкисета и Амиргуна-хана, он стал управлять патриархией, а шахские гулы собрались уже вокруг католикоса Саака и разъезжали вместе с ним.

Спустя несколько дней Саак, взяв грамоты католикоса Мелкисета и Амиргуна-хана, поехал ко двору шаха для утверждения за ним патриархии.

А католикос Мелкисет остался в Эчмиадзине. Заимодавцы очень строго требовали с него возврата ссуженных ими денег: каждый день приходили и предупреждали его и, беспокоя, требовали долг, а у него не было ничего, чтобы отдать, а также никого, кто бы поверил ему и ссудил бы его [деньгами], и неоткуда было ему ждать чего-либо. Поэтому он принес и заложил все оставшиеся в святом Эчмиадзине сосуды, какие только нашлись, а также десницу патриарха Аристакеса, сына святого Григора, просветителя нашего, и еще десницу святого Степаноса из монастыря Ахджуцванк; все, что я перечислил, он [принес и заложил] у иноплеменников-магометан и, взяв деньги, отдал заимодавцам и таким образом отослал их от себя.

Затем католикос Мелкисет стал в душе опасаться, как бы не пришли и не стали притеснять его и другие заимодавцы. И еще из-за царской мугады (в душе он понимал и точно знал, что не может внести ее), и из-за других неприятностей, /228/ нависших над ним, задумал тайно убежать куда-либо. Поэтому однажды, по наступлении вечера, под предлогом отъезда в Ереван он с одним из прислужников выехал из Эчмиадзина и, когда прошел половину пути, повернул коня прямо к стране Саада[178]178
  Страной Саада, или Чухур-Саадом, было принято называть Ереванское ханство вообще; в данном же случае Даврижеци имеет в виду Сурмалинское поле, там, где Арпа-чай впадает в Аракс. Это и было, собственно, ханством Саада, откуда позднее название перешло и на всю Ереванскую область (подробнее об этом см.: А. Д. Папазян, Персидские документы Матенадарана, вып. I, стр. 157, прим. 1).


[Закрыть], расположенной по ту сторону реки Ерасх, в сторону Кохба; оттуда поехал в Кахзван, а оттуда в Эрзерум. Вот такими тайными и воровскими переходами католикос Мелкисет убежал в одну из областей страны османской. И, выехав из города Карина, медленно продвигаясь, добрался до великого города Константинополя. Но и там тогдашнее население и вардапеты почему-то не признали его. Тогда, выехав оттуда, поехал он в город Львов, а прихожане города Львова приняли его с большими почестями и славой; пробыл он там недолго, почил и преставился к праотцам своим в 1075 году нашего летосчисления (1626); там почил и там же был погребен. Но пока Мелкисет был жив, он рукоположил в епископы над львовянами человека по имени Николайос, родом из того же города Львова. Спустя немного времени этот Николайос доставил много неприятностей народу, подробности о них ты узнаешь из истории, которую мы изложим позднее.