355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Антоний Либера » Мадам » Текст книги (страница 19)
Мадам
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 17:37

Текст книги "Мадам"


Автор книги: Антоний Либера



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

Он не обманул моих надежд. Еще сильнее надавил на двери спиной, открыв мне узкий проход. Однако автобус уже тронулся.

– Прыгай! – подгонял он меня с суровой снисходительностью и, заметив, что я готовлюсь к прыжку, как к последнему в жизни, ругнул меня по-братски: – Да боком, мудила, не передом!

Но его наставления запоздали. Я как стоял, так и прыгнул вслепую перед собой и не только растянулся во всю длину, но и перевернулся несколько раз на грязном тротуаре, запачкав одежду.

«Зачем ты убегал, парень?» – застучал в голове пресловутый вопрос, когда я, поднявшись с тротуара, оценил размеры ущерба, который претерпела моя одежда в результате падения. Рукава и отвороты куртки испачкались, шов под мышкой лопнул, а правая штанина была разорвана на самом видном месте: спереди, как раз посередине брюк, свисал, открывая колено, треугольный клок ткани.

«Как я в таком виде появлюсь перед mademoiselle Легрис? – в отчаянии думал я. – Меня даже на порог посольства не пустят. Сочтут за сумасшедшего или малолетнего бродягу. Удобно ли в такой ситуации ссылаться на сребровласую Марианну? Ставить под сомнение ее безупречную репутацию? Нет, это исключено. Но если я все же осмелюсь туда сегодня отправиться, то нужно хотя бы привести себя, насколько это возможно, в пристойный вид».

Стараясь не замечать застывших от удивления прохожих, рассматривающих меня с ужасом или возмущением, я не спеша направился к кинотеатру «Сава», чтобы там, в туалете, привести себя в порядок. Переходя через улицу, я следил за исчезающим вдали автобусом, который увозил в неизвестное моих спутников – «генерала», старушку и владельца коробки, подло похищенных в отместку за строптивость.

«Спасшийся из транспорта», – придумал я название для своего рассказа.

Возвращение одежде пристойного вида в поистине спартанских условиях туалета в кинотеатре «Сава» было делом нелегким, хотя и осуществимым. Кусками газеты, кажется «Трибуны Люду», которые в одной из трех кабинок вместо рулона туалетной бумаги висели, на мое счастье, на гвозде, торчащем из перегородки, как шип, я вытер пятна грязи на куртке, смачивая ее водой, хлещущей в умывальник ледяной струей из испорченного крана; затем бурой тряпкой, снятой с тощих ребер неработающей батареи отопления, я вычистил свои чешские полуботинки, даже придав им какой-то блеск (хотя и не ослепительный); наконец, открытую рану правой штанины я залатал с помощью двух булавок, которые по обычаю гарцеров [146]146
  Бойскауты. (Примеч. пер.)


[Закрыть]
, заимствованному у Константы, всегда носил с собой. Закончив работу, я заранее, на случай, если mademoiselle Легрис заметит мой «ремонт» и онемеет от ужаса, мысленно следующим образом сформулировал объяснение: «J'ai eu un accident» [147]147
  Я попал в аварию (фр.).


[Закрыть]
.

Приведя в порядок свой пострадавший гардероб, я пришел к выводу, что чистка необходима и телу, то есть рукам и лицу, состояние которых после всего случившегося взывало к милосердию. Однако мыла в туалете не было. Я не сдавался: в ближайшем киоске «Руха» купил мыло – самое дорогое, какое там оказалось («Цветущую сирень» фирмы «Урода» [148]148
  «Красота» (польск.). (Примеч. пер.)


[Закрыть]
), – и вернулся в кинотеатр заканчивать банно-прачечные работы.

Освежившись, умывшись, благоухая fleur de lilas, я не спеша направился к Закопяньскому переулку.

«Шел по улице Победителей на покорение Victoire – поклонник „Победы“ Конрада».

В стеклянной будке охраны, установленной на тротуаре перед входом в посольство, сидел усатый сержант, погрузившийся в изучение «Спортивного вестника».

«Adieu! – я мысленно попрощался с сержантом. – Перехожу государственную границу». И вошел на территорию посольства.

А когда я переступил порог знаменитой резиденции (солидной, двухэтажной виллы с крышей, покрытой красной черепицей; здания, по первой прикидке, построенного в тридцатые годы), то действительно будто попал в другой мир. Уже не только запахом или еще какой-то мелочью, как в Центре, отличалось Французское посольство от самых дорогих и импозантных апартаментов, какие мне довелось повидать в народном государстве. Все было другим, и это сразу бросалось в глаза, начиная от пола, застеленного ковром, переливавшимся от пурпурных до голубых тонов, белоснежных стен, уютно подсвеченных небольшими софитами с целью акцентировать внимание на висящих на стенах предметах декора (репродукциях картин, фотографиях Парижа, плакатах), современной мебели приятного цвета и гармоничной формы до остальных в обилии представленных деталей интерьера. На чем бы взгляд ни останавливался, все поражало, казалось незнакомым, открывалось в новом качестве – будто явилось с другой планеты.

Однако мне удалось отразить атаку первого потрясения, и с терниями булавок в брюках (язвящих душу, а не тело) я вошел в приемную. Там распоряжалась полька, опять нетипичная, из той же породы, что и «серебряная» Марианна, хотя уже не такая аристократичная. Ее, очевидно, предупредили, что в посольство явится некий молодой человек, и она сразу передала по телефону, – наверное, mademoiselle Легрис, – что я пришел и ожидаю в приемной, после чего, мило улыбаясь, принялась развлекать меня легкой беседой. Ей известно, что я владею французским языком, но настолько ли хорошо, чтобы за него не беспокоиться? Если у меня есть сомнения, она всегда готова прийти на помощь. – Я вежливо поблагодарил ее. – Прекрасно! Однако если все же возникнут затруднения, то не надо стесняться… Она всегда на месте. – Я слегка поклонился в светской манере («благодарю вас, я высоко ценю ваше участие»).

Тем временем тихо, мы даже не заметили (ковры, звукоизоляция стен), к нам подошла mademoiselle Легрис – эталон канцелярской богини (западного качества, разумеется): стройная, в облегающем костюме, аккуратно подкрашенная, с каштановыми волосами и зелеными глазами. Классическая секретарша из французского журнала мод… Поздоровавшись со мной (руки не подала), она пригласила меня наверх – там, видимо, находились кабинеты Service Culturel.

У нее был приятный голос, звонкий и мелодичный, и спокойная ровная речь, построенная из простых и ясных фраз. Она, вероятно, старалась облегчить для меня восприятие чужого языка, поэтому время от времени внимательно заглядывала мне в глаза, чтобы убедиться, что я ее правильно понял. Однако все, вместе взятое, – эта почтительность выражений вкупе с мягкой шелковистостью голоса и особенно выражением лица (пристальный взгляд) – оставляли впечатление, что она меня нежно… завлекала. Если бы кто-нибудь со стороны увидел нас, не понимая, о чем идет речь, и не зная языка, а только воспринимая ее слова как игру звуков, он мог бы решить, что она играет со мной… соблазняет… затягивает в пучину сладких грез.

«Сирена, – подумал я, глядя на ее губы, с воркованием произносящие звуки французской речи. – Жаль меня не предупредила серебряная Марианна, а то я бы привязался к мачте».

На самом деле то, что пела мне зеленоглазая чаровница, было совершенно невинным, деловым, я бы сказал, служебным разговором.

Франция, в данном случае люди, которые имеют честь ее здесь представлять, то есть господин посол, директор Service Culturel и, наконец, она, скромная secretaire, разумеется, счастливы, что программа, реализация которой поручена их отделу, призванная познакомить поляков с современной французской культурой и явившаяся результатом сотрудничества ряда организаций, учреждений и высоких инстанций во главе с Министерством культуры и Министерством иностранных дел, встречена в вашей стране со столь живым интересом и, надеюсь, благосклонностью. Нас не может не радовать тот факт, что столько поляков стремится приобщиться к нашей культуре и искусству и tout le monde принять участие в различных мероприятиях, особенно присутствовать на презентациях с коктейлями и шампанским. Однако все имеет свои границы. Даже самый большой зрительный зал или гостиная не могут вместить всех желающих, и их возможности не беспредельны. Кроме того, посольство время от времени устраивает официальные приемы и выполняет требования протокольной службы. На вернисажи, спектакли и закрытые киносеансы могут получить приглашения прежде всего представители соответствующих органов и министерств и дипломатический корпус. Затем на очереди элита науки и искусства. И только в конце списка фигурируют имена людей, профессионально занимающихся романской филологией. Откровенно говоря, лимит мест невелик и полностью исчерпан. Поэтому она очень сожалеет, но о том, чтобы внести мое имя в список постоянных гостей, к сожалению, не может быть и речи. Однако не стоит слишком огорчаться, она меня просто умоляет, потому что предлагает другой способ удовлетворить мою просьбу. Дело в том, что гости так называемой «категории „А“» (представители властей и дипломатический корпус) часто не могут удостоить своим присутствием мероприятия Service Culturel и всегда какая-то часть приглашенных заранее предупреждает о своем отсутствии или просто не приходит tout court. Это мой шанс. Я смогу принять участие в том или ином мероприятии вместо того, кто на него не явится. У меня будет специальный пропуск, нечто вроде контрамарки, благодаря которому я смогу приходить на вечера Service Cultural, если, разумеется, удастся найти для себя свободное место. Compris? Formidable! [149]149
  Ясно? Хорошо! (фр.)


[Закрыть]
– Теперь несколько слов о ближайших планах. Она должна отметить, что или мне необыкновенно везет, или у меня прекрасная интуиция (или, возможно, мне кто-то подсказал), если я именно сейчас проявил интерес к программе Service Culturel, потому что в ближайшем будущем предстоят события, в культурном смысле воистину выдающиеся, настоящие evenements высшего качества, которыми Франция может гордиться. – Во-первых, через неделю в галерее «Захенте» состоится вернисаж последних графических работ Пикассо, гениальныхtout simplement [150]150
  Прямо говоря (фр.).


[Закрыть]
и… – ее карминовые губы на долю секунды застыли в игриво-загадочной улыбке – и очень scandalisant [151]151
  Скандальные (фр.).


[Закрыть]
… в мещанском понимании, хотя, разумеется, графика Пикассо выше этого. – Затем, после Нового года, в Варшаву приезжает Comedie Frangaise со знаменитой «Федрой» Расина, которую представит на сцене Польского театра. Только два спектакля. – И, наконец, в конце января, двадцать седьмого, произойдет самая большая сенсация: демонстрация мирового киношедевра, завоевавшего Гран-при на последнем Каннском фестивале, знаменитого фильма «Мужчина и женщина» блистательного Клода Лелюша. Закрытый показ. Только один сеанс! В кинотеатре «Скарб» на Траугутта. – Программа – pas mal [152]152
  Неплохая (фр.).


[Закрыть]
, должна признаться. Вот ваша карточка. Que je m'amuse bien! – Voila! [153]153
  Приятно провести время. – Прошу вас! (фр.)


[Закрыть]
– Может быть, есть вопросы?

Я понял, что медлить нельзя, – складывалось впечатление, что она хочет побыстрее от меня избавиться, – и попросил ее уделить мне еще немного внимания и ответить на несколько вопросов, хотя непосредственно и не связанных с данным делом. Речь идет, в частности, о польско-французском сотрудничестве в области образования и конкретно о франкоязычной школе, которая, как я слышал, уже открылась в Варшаве – под патронатом Service Culturel. – Так ли это на самом деле? Потому что на эту тему высказывается много часто противоречивых мнений. Если такая школа действительно существует, то, во-первых, где она находится? А во-вторых, в чем заключается роль французской стороны? Правда ли, что ее директор… специально приехал из Франции? – Я интересуюсь этим не из личных соображений – школу я уже закончил, – а чтобы помочь моему… моему младшему брату, который, наконец, понял, сколь многим я обязан французскому языку, и хочет, последовав моему примеру, по возможности быстрее и на самом высоком уровне выучить ваш прекрасный язык. К сожалению, школа, в которую он сейчас ходит, такой возможности не в состоянии ему предоставить. Короче говоря, он хотел бы перевестись в другую, франкоязычную школу, если она вообще существует.

Слушая мое вранье, зеленоокая Ундина улыбалась сладкой улыбкой и в конце каждой фразы кивала головой, – как бы ободряя меня («понимаю, что ты имеешь в виду, браво! продолжай, милый юноша»), А когда я высказался до конца, она выпрямилась, красиво сложила руки и взялась за ответ.

C'est vrai [154]154
  Это правда (фр.).


[Закрыть]
, есть планорганизовать в Польше сеть школ с преподаванием на французском языке, но его реализация – это долгий и сложный процесс. В настоящее время он пребывает на начальном этапе, на стадии, что называется, «эксперимента». Дело в том, что польское Министерство просвещения стремится решить эту задачу исключительно собственными силами, а от французской стороны ожидает помощи лишь в форме подготовки преподавательских кадров и поставки книг, то есть учебников. В свою очередь, французская сторона отстаивает подтвержденную опытом других стран позицию, что подобный проект имеет смысл и приносит результаты только в том случае, если кадры, хотя бы частично, не отечественные, а исконные, французские. Чтобы как-то сгладить эту разницу во взглядах, был предложен компромисс: кадры пусть будут отечественными, но подготовку получат во Франции. Выбранные французской стороной польские учителя, точней сказать, утвержденные – по результатам языковых тестов и проверки документации о педагогической квалификации – поедут во Францию на специальные курсы, а после их окончания пройдут полугодовую практику во французских школах для иностранцев. Только с такими кадрами, прошедшими специализированную подготовку, мы приступим к организации франкоязычных лицеев. То есть сейчас мой frère cadet [155]155
  Младший брат (фр.).


[Закрыть]
не сможет, к сожалению, осуществить свои похвальные намерения, так как такой школы просто не существует. Однако уже есть люди, которые, являясь кандидатами на должности учителей будущих франкоязычных школ, проходят проверку в различных учреждениях системы образования.

Когда с уст Зеленоокой слетела фраза, проясняющая суть найденного спасительного компромисса («кадры пусть будут отечественными, но подготовкупройдут во Франции»), я почувствовал, как в голову ударила горячая волна, а сердце забилось сильнее, – будто после долгого плавания, полного сомнений и страхов, я увидел на горизонте очертания долгожданного берега. Как оказалось, это была только прелюдия к переживаниям, намного более сильным. Ибо то, что произошло в дальнейшем, когда я еще на шаг приблизился к цели, действительно превзошло все, на что я мог надеяться.

Но не буду предвосхищать события. Всему свое время, не надо спешить!

Продолжая спекулировать заботой о своем frère cadet, я робко спросил, существуют ли какие-нибудь сроки – хотя бы окончания этой предварительной проверки и отбора кандидатов для дальнейшей подготовки во Франции.

Она ответила, что действительно установлены определенные сроки. Так как курсы во Франции планируются на лето, то отбор кандидатов, их так называемое «утверждение» должно произойти в конце первого квартала будущего года, чтобы у них осталось время на устройство личных дел и урегулирование многочисленных формальностей, связанных с жестким паспортным режимом.

И еще один вопрос: «языковой тест» – это понятно, но что значит упомянутая «документация о педагогической квалификации»? Что это может быть? Стаж работы? Характеристика инспектора отдела образования? Диплом высшего учебного заведения? Ученое звание?

Ах, нет, ничего подобного! Решающее значение имеет оценка французскихспециалистов, посещающих уроки отобранных претендентов, а также отчеты самих заинтересованных лиц о методике преподавания и достигнутых результатах – официально оформленные. Впрочем, если это меня так интересует, она может продемонстрировать, как это приблизительно происходит.

Она легко повернулась на вращающемся кресле и достала со стоящего за ее спиной белого стеллажа толстый скоросшиватель с блестящей обложкой и, опять повернувшись на сто восемьдесят градусов, начала перекладывать находящиеся в нем конверты из прозрачного пластика с разными бумагами.

– Вот документация, о которой вы спрашивали. Описания уроков… отчеты… примеры compositions.

Именно в тот момент, когда она произносила эту фразу, я и открыл свою Америку: в пластиковой упаковке, которая лежала перед Зеленоокой, будто насекомое под стеклом или засушенное растение, покоилась моя голубая тетрадь с сочинением о звездах. К ней серебристой, блестящей скрепкой была прикреплена карточка с аннотацией, написанной рукой Мадам:

Сочинение ученика последнего класса лицея.

Через полтора года обучения по интенсивной методике.

Я замер от неожиданности. Вот, значит, как! Ложь – к тому же! Какие там «полтора года»! Три месяца, не больше. И какая там «интенсивная методика»! Самая банальная, а по отношению ко мне, можно сказать, – «нерадивая».

Но прежде всего тому уровню знания языка я ни в коей мере не был обязан школьным занятиям. С раннего детства я ходил на частные уроки, и, кроме того, родители неустанно заставляли меня разговаривать дома на французском языке и следили за моими успехами, замучив нравоучениями, что, мол, упущения в этой области сродни «позорной болезни», это «свидетельство неполноценности» и даже «стыд и позор». «Раньше каждый юноша из семьи, пользующейся уважением в обществе, знал, по крайней мере, французский! – без устали напоминали мне родители. – Если сегодня это не принято, „другие традиции“, вовсе не значит, что ты получил индульгенцию. Ссылаться на современные нравы и следовать им – доказательство крайней глупости».

Отец открывал том из собрания сочинений Зыгмунда Красиньского и показывал мне письмо, в котором автор «Небожественной комедии» на нескольких страницах рассуждал на французском языке о польской литературе по просьбе Генриха Рива, молодого англичанина, его друга детства.

«Ему было семнадцать лет, когда он писал эти слова, – наставлял меня отец. – А ты смог бы написать на этом языке самое обычное письмо?»

Мое самолюбие страдало, и я, сжав зубы, продолжал занятия, заучивая десятки правил, выражений и идиом, пока не добился необходимой беглости. В ход шли различные придуманные мной приемы и методики. Я, к примеру, пытался так писать по-польски, будто делал это по-французски. Смысл заключался в том, чтобы – грубо говоря – упростить фразу, что облегчало ее перевод на французский язык. Заучивал наизусть целые абзацы текста, которые западали в память или просто красиво звучали, чтобы в подходящий момент потрясти общество лихим пассажем.

Вот так я учился языку – годами тяжких трудов и упражнений.

Какое отношение к этому имеет Мадам?! Какова доля ее участия?! К сожалению, совершенно ничтожная. А могла бы быть намного большей! Даже за то короткое время, какое прошло с момента, когда она начала давать уроки французского в нашем классе, она могла бы с успехом помочь мне пополнить мои знания. Если бы только захотела. Если бы уделяла мне больше внимания и не относилась ко мне столь демонстративно холодно и даже пренебрежительно. Мне было бы достаточно, чтобы она разговаривала со мной так же, как, к примеру, сребровласая Марианна: благожелательно, с легкой иронией и дружеской снисходительностью. Уже это многое бы для меня значило. Почувствовав, что она относится ко мне с симпатией или, хотя бы, с невольным интересом, я наверняка (насколько себя знаю) не пожалел бы сил, чтобы покрасоваться перед ней и предстать в лучшем свете, что, в силу необходимости, потребовало бы соответствующей подготовки и углубленного изучения языка.

Почему она этого не захотела? Почему ничего не делала, чтобы чего-то добиться от меня? Чтобы вообще чего-то добиться? Ведь это подтверждение «педагогической квалификации», в сущности, как с неба к ней свалилось! Она не сделала ничего, чтобы, воспользовавшись моими знаниями, подтвердить свою квалификацию, не говоря уже хотя бы о попытке в своих же интересах получить от меня того, что я мог бы ей дать. Наоборот, она делала все возможное, чтобы отбить у меня желание заниматься на ее уроках. Может быть, она считала, что именно такое отношение к моей персоне позволит добиться наилучших результатов? Маловероятно. Тогда чем она руководствовалась? Почему вела себя именно так?

Лихорадочно размышляя на эту тему, я мысленно представил себе, как иначе могла бы повернуться ситуация (если бы у партнера по сцене был другой вариант развития событий, который она так и не сыграла). Вот она, обнаружив мои способности, уделяет мне особое внимание, проявляет заботу и даже начинает заниматься со мной по специальной, возможно, индивидуальной программе (как, например, учитель физики с «гениальным» Рожеком Гольтцем). Короче говоря, приближает меня и делает своим фаворитом. – Что бы тогда произошло? Возвеличенный над остальными, обласканный, я бы впал в еще большую аффектацию. Нетрудно представить себе, как бы на меня подействовали оказываемые мне милости и публичные почести, когда меня неустанно ставили бы в пример, и особенно вполне возможные… дополнительные занятия и беседы после уроков в ее кабинете. Я бы совсем потерял голову и наверняка сделал бы для нее несравненно больше. Таких compositions, которые могли бы послужить ей подтверждением «педагогической квалификации», я написал бы целую дюжину. – И как бы я тогда выглядел, увидев то, что сейчас увидел, – в значительно больших масштабах? Как обманутый поклонник. Одураченный, смешной в собственных глазах.

Возможно, та дистанция, на которой она меня удерживала, – ее вечная альпийская зима, сурово сдерживающая стремящиеся в рост и пышно расцветающие амбиции и забродившие вредные соки, – возможно, такое отношение ко мне, казавшееся проявлением высокомерия, на самом деле было демонстрацией fair play? Может быть, все объяснялось не гордостью, а – честностью? – Зная свою силу, она не хотела употреблять ее в собственных интересах, манипулируя эмоциями. А когда обстоятельства сложились так, что она получила от меня важный для дальнейшей карьеры аргумент и воспользовалась им, то сравняла счет всего лишь «официальной» пятеркой, а в смысле человеческих отношений стала еще холоднее. На первый взгляд – черная неблагодарность. А по сути – честная игра.

«Я ни о чем не просила, – так я расшифровал ее игру. – Не сделала ничего, чтобы тебя использовать. И если ты без принуждения с моей стороны заплатил мне дань, которая могла помочь мне добиться своей цели, я ею воспользовалась. Я имела на это право. Разве ты не получил пятерку? Чтобы ты понял, что это не было ответной любезностью или, тем более, поощрением дальнейших надежд, жертв и поползновений, я поставила тебе эту пятерку молча, без комментариев, не изменив неприязненного и недоверчивого отношения к твоей персоне… И еще одно. Ты знаешь мое второе имя, которое мало кому известно. И дату моего рождения. Любопытно, от кого и каким образом ты получил эти сведения, во всяком случае, не от меня. Получается, ты следишь за мной. Что-то тайком вынюхиваешь, до чего-то докапываешься. Надеюсь, это ты не будешь отрицать? Ну, так не обижайся, что я тебе тем же отплатила».

– Теперь все понятно? – в омуты воображения проникла мелодичная проза французского языка и вернула меня к реальности.

Мгновенье-другое я ничего не соображал, но лишь только увидел перед собой два зеленых ока, испытующе смотрящих на меня, как сразу обрел утраченную ясность сознания.

Да, разумеется, спасибо за все. Она была со мной чрезвычайно любезна, столько для меня сделала, помогла разобраться в интересующем меня вопросе. – Я положил пропуск в записную книжку и встал со своего места.

Ах, не стоит благодарности! – Зеленоокая тоже встала и вышла за стены своей крепости. – Ей было очень приятно. А теперь она меня проводит.

Какое-то время я раздумывал, возвращаться ли опять к уже, казалось, закрытой теме; но когда мы молча спускались по лестнице (она на полшага впереди меня), я мысленно махнул рукой и рискнул. Тоном, свойственным неофициальной беседе, я с улыбкой спросил ее, что она думает о сочинениях, написанных адептами французского языка, на которых проверялась методика «интенсивного обучения», – если, конечно, она читала… хотя бы одно из них.

Она ответила, что en principe это не входит в круг ее обязанностей, поэтому официально она не может высказывать своего мнения по этому поводу. Однако неофициально, со своей личной точки зрения, она считает, что попадаются сочинения просто удивительные по своему стилю, оригинальности и богатству языка. Например, essai на тему идей и теорий Мишеля де Нострадамуса – настоящий шедевр. Ее шеф, директор «Service», когда читал эту работу, был настолько потрясен, что не мог сдержать своих эмоций. Он то вскрикивал от удивления, то разражался смехом и поминутно отрывал ее от текущей работы, чтобы повторить ей тот или иной passus. Это действительно было, насколько она помнит, très amusant et parfaitement bien écrit [156]156
  Очень забавно и хорошо написано (фр.).


[Закрыть]
. Особенно ей запомнилась необычайно оригинальная, двусмысленная и комичная интерпретация образа зодиакального Verseau [157]157
  Водолея (фр.).


[Закрыть]
. Ничего удивительного – ведь это ее знак…

«Звездный Водолей, хотя внешне остается мужчиной, – память услужливо подсказала мне нужную цитату из моего composition, – по сути несет в себе женское начало. Поит водой, чтобы дать жизнь. Заботится о продолжении жизни. И при этом – плеском воды – манит, искушает и соблазняет».

– И что, похоже? – спросил я с улыбкой.

– Peut-être… [158]158
  Может быть… (фр.)


[Закрыть]
– кокетливо ответила она.

– Могли бы быть и Рыбы, – пробормотал я, рассмеявшись то ли над собой, то ли над ней.

– Poissons? Pourquoi? [159]159
  Рыбы? Почему? (фр.)


[Закрыть]
– подхватила она, остановившись рядом с приемной.

Я заглянул в ее зеленые глаза.

«Ну, скажешь ты не сирена?» – телепатически послал я ей вопрос, а вслух ответил:

– Они соседствуют с Водолеем.

Она рассмеялась красивым, звонким смехом и протянула мне руку («прощай, милый мальчик, и не забывай обо мне!»).

Поклонившись, я заметил, что секретарша из приемной с улыбкой, но очень внимательно наблюдает за этой сценой.

Я еще раз вежливо кивнул головой и пошел к выходу. «Спокойно, только спокойно, – мысленно повторял я, пытаясь унять лихорадочно скачущие мысли, пока по аллее парка шел по направлению к воротам посольства. – Уйти отсюда, вернуться домой, задернуть шторы, лечь на кровать, укрыться теплым шерстяным пледом и только тогда заняться ревизией переполнявших меня впечатлений и унесенной из посольства добычи. Не раньше. А сейчас отдыхать».

Я закрыл за собой калитку, глубоко вздохнул и уже собирался отправиться в обратную дорогу к площади Согласия.

– Эй, гражданин! – за спиной раздался зычный мужской голос.

Я обернулся в ту сторону.

Из стеклянной милицейской будки выходил усатый читатель «Спортивного вестника». Через мгновение он уже был рядом со мной. Остановился, отдал честь и сказал:

– Документы, пожалуйста.

Я остолбенел, и безнадежно. Всего мог ожидать, но только не этого.

– Простите, в чем дело? – спросил я, окончательно растерявшись.

– Документы, пожалуйста, – настойчиво повторил он.

– Простите, но зачем? По какому поводу?

– Я не обязан давать объяснений. Видно, есть поводы.

– Я хотел бы с ними познакомиться.

– Познакомитесь. В нужное время. А сейчас, паспорт, пожалуйста.

У меня еще не было паспорта, хотя я уже мог его получить. Но не получил, потому что не хотел терять время на многочисленные формальности (многочисленные и трудоемкие), выполнения которых требовал Паспортный отдел милиции – орган в государственной структуре, выдающий документы. Поэтому единственной «бумагой», удостоверяющей мою личность, оставался школьный билет, который лежал у меня в кармане. Но я считал, что показывать его в данных обстоятельствах несвоевременно. В нем был указан номер и адрес школы, что грозило посторонним вмешательством и могло привести к катастрофическим для меня последствиям. К тому же к рукаву моей куртки не была пришита школьная эмблема (красный значок с римским номером лицея), а это считалось серьезным нарушением школьных правил, чем могли воспользоваться мои враги и недоброжелатели.

Чтобы выиграть время и понять намерения сержанта, я сделал вид, что ищу документы, – сначала спокойно (внутренние карманы, наружные), потом нервно (задний карман брюк) и, наконец, суетливо.

– К сожалению, я оставил паспорт дома, – посетовал я, а заметив, что этот аргумент не улучшил ситуацию, пояснил: – Надел сегодня другой костюм и забыл переложить в него документы.

– Это не оправдание, – флегматично отозвался сержант. – Обязанность каждого гражданина иметь при себе документы.

– Я полностью согласен, – принялся я лить масло на поднимающуюся волну. – Но что поделаешь, если я забыл документы дома? Человеку свойственно ошибаться.

– Если у вас нет документов или вы не хотите их показывать, то можете быть задержаны.

– За что?!

– До выяснения.

– Но ведь я ничего не сделал!

– Откуда мне это знать?

– Я вам объясняю, что паспорт…

– Послушайте, хватит мудрить. Предъявите паспорт или нет?

– Говорю же, у меня его нет.

– Патрульную машину вызвать?

– О Господи! Чего вы хотите?! Узнать мою фамилию? Или где я живу? – Я достал из кармана спасительный проездной билет. – Пожалуйста, фамилия, адрес и моя фотография с печатью Городского транспортного отдела, чтобы не было ни малейших, ни малейшихсомнений, что это именно я.

Он взял у меня проездной и долго внимательно его рассматривал, после чего стал поворачивать из стороны в сторону, будто надеялся найти что-то подозрительное.

– Действующий, можете не сомневаться, – сказал я, не выдержав напряжения. – Марка приклеена и номер проставлен. Можно проверить.

– Я не контролер, – строго напомнил он. – Для меня это не документ. – И внезапно перешел на официальный тон: – С какой целью вы находились на территории объекта?

«Так вот в чем дело!» Я опять занервничал. Как ему объяснишь?

– Разве вход запрещен? – попытался я прикинуться наивным.

– А разве я говорил, что запрещен? Я спрашивал о цели посещения. Здесь не консульство.

– Не консульство, ну и что из того?

– А то, что вы приходили не за визой. Тогда зачем?

– Я должен давать отчет?

– Конечно, если я вас спрашиваю…

Я понял, что дальнейшая дискуссия не сулит ничего хорошего. Чтобы с честью выйти из затруднительного положения, необходимо «чем-то пожертвовать или пойти на обмен».

– Речь шла об организации шахматного матча между Польшей и Францией, – сказал я с каменным лицом. – Мы обсуждали окончательные сроки и условия матча. А чтобы вы не думали, что я пытаюсь ввести вас в заблуждение, – я достал из внутреннего кармана пиджака карточку шахматного клуба, – вот документ, подтверждающий мои полномочия. Пожалуйста, познакомьтесь.

Он взял карточку и начал ее рассматривать, а я продолжал, как в трансе:

– Если я не ошибаюсь, вы читаете «Спортивный вестник». Могли бы обо мне там прочитать. Юниорский чемпионат. Рабочий клуб «Маримонт».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю